Si vis pacem, para bellum

      Двадцать восьмого ноября тысяча тридцать восьмого года случается Глубокая тишина, и Клифф думает, что это очень иронично. Двадцать девятого ноября Бетти в мучениях умирает от орипатии в собственном доме, в постели, пропитавшейся жутким сладким запахом смерти, а Винсент на глазах Клиффа стреляется. Иззи, уже подросшая девочка, кричит, и её вопль вонзается так глубоко в душу, что он не может спать несколько дней, вспоминая, как отказывался убить Бетти и как Винсент проклинал его.       Клифф думает, что с Глубокой тишиной, смывшей почти всю Иберию, в мире начал происходить полный пиздец.       — Ты мог её застрелить… Ты мог её застрелить, Руперт! — у Винсента дрожит ладонь, он держит Клиффа на прицеле. Иззи, обнимая Клиффа поперёк груди, громко плачет, уже не упрашивая отца успокоиться. Ей страшно, что растрёпанный Винсент с огромными кругами под глазами выстрелит в них обоих.       — Не мог.       — Почему? Почему, Руперт? Из нас всех у тебя это получается лучше всего, — грубо бросает Винсент, напоминая о Лерайе. Клифф болезненно морщится. Иззи, обнимая его крепче и закрывая — пытаясь, всё же она гораздо меньше — своей спиной, отчаянно кричит:       — Папа, пожалуйста, опусти оружие!       — Замолчи, Иззи. Замолчи… и не вмешивайся… — злость Винсента обжигает. Он взводит курок со щелчком, и Иззи плачет громче. Ей страшно. Она потеряла маму. Она дрожит и вся горит. Клифф так и держит ладони приподнятыми, боясь пошевелиться и даже вдохнуть слишком глубоко. — Ты, Руперт… ты уже замарал руки. Что тебе мешало подарить Бетти мирную смерть, если я слишком слаб для этого?       Как эгоистично с его стороны перекладывать этот грех на него.       Тысяча тридцать девятый год — исчезновение Амброзии. Всё идёт по наклонной. В сороковом году — безумие Короля-Чародея, масштабная война, разгром Галлии. «Blacksteel» стоит в Колумбии, и у Клиффа руки чешутся поучаствовать в глобальном конфликте, чтобы отличиться и набраться больше опыта. Колумбийские задания и локальные стычки с Боливаром не то же самое, что полномасштабная военная операция против сильнейшего кастера на Терре и ответ на галлийское «пора платить за долги, Колумбия». Колумбии не нужно даже пытаться разрешить эту проблему.       Галлию и без неё рвут на кусочки.       Парламент держит Клиффа за шиворот. Клыки «Blacksteel» затупляются. Каждое задание он прощёлкивает за считанные дни и гладко справляется со всеми миссиями, забыв о предчувствии, что именно после Глубокой тишины и началось массовое мировое сумасшествие.       Кажется, когда-то он мечтал, чтобы это произошло. Якобы это объединит Терру.       Нет, не объединило.       — Винсент…       Санктовской эмпатией Клифф подбирается к Винсенту: осторожно-осторожно, медленно, маленькими шагами. Тот его отталкивает, отрезает всякие попытки и поднимает прицел, направляя дуло Клиффу в лицо. Иззи ахает и прячет лицо в чёрном пальто. Клифф тревожно поджимает губы.       — Винсент, я знаю, каково это.       — Не знаешь! Ты… ты хладнокровно бросил Лерайе, ты…       — А откуда ты знаешь, что я бросил её хладнокровно? Откуда?! — впервые за долгое время Клифф повышает голос, и это останавливает Винсента. Он вздрагивает. Стена раздражения осыпается, и Клифф санктовской эмпатией бьёт под дых, грубо пролезая в крепкое сплетение эмоций и жестоко разрывая их на клочья. Довольно. У него заканчивается терпение.       Теперь Иззи страшнее, но она обнимает Клиффа крепче. Пистолет в руках Винсента дрожит. Яркое, тёплое солнце чуждо — так непривычно видеть ясную погоду, учитывая, что в соседней комнате лежит бездыханная Бетти, а Винсент сходит с ума.       — Меня сводят с ума галлюцинации, Винсент. Я вижу её везде. Я думаю о ней каждую ночь и желаю вернуться назад, чтобы побыть с ней подольше. Я не могу смотреть ни на кого нормально.       В сорок восьмом, в год начала гражданской войны в Боливаре, Клиффу дают разрешение на полноценное вмешательство в конфликт. Он назначает ответственных, решая не лезть самостоятельно. Клифф, основатель наёмнической компании, должен держаться в стороне и беречь себя. Первое масштабное задание «Blacksteel» проигрывает, парламент отзывает их и расторгает контракт на какое-то время.       Клифф изучает Колумбию. Наблюдает за Вудроу, который ни о чём не подозревает. Видит, как свободно тот перемещается из одного города в другой, нигде не задерживаясь дольше недели. Вудроу ведёт мирную, спокойную жизнь: пьёт в барах, ввязывается в мелкие конфликты, помогает пострадавшим и знакомится с новыми лицами. С кем-то продолжает путь, с кем-то расходится на стыке мобильных платформ. Вудроу живёт и, как кажется Клиффу, не мучается так, как он.       Хотя откуда знать? Винсент тоже не подозревал, что Клиффа гложут галлюцинации. Каждый справляется со своей болью сам. Вудроу всегда переживал проблемы в одиночестве, жевал боль и разочарование, скрывался и замыкался. Если он и выглядит относительно спокойным, это не значит, что так и есть на самом деле.       Клифф посещает города, в которых останавливается Вудроу. Клифф видит его из окон отелей, замечает на улицах, в пабах и кафе. Клифф наблюдает, как тот меняется: становится ещё мрачнее, чем раньше, ворчание заменяет всю его речь, слова грубеют. Клифф хочет выйти из тени и попросить Вудроу поговорить с ним, но тот его, наверное, застрелит.       Винсент широко улыбается, не размыкая тонких губ, и опускает пистолет. Клифф облегчённо выдыхает. Пронесло. Иззи перестаёт плакать, хоть и дрожит, и оборачивается к отцу. Лисий хвост распушился. Клифф утешительно гладит её между мягких ушей. Нечего бояться, лисёнок, нечего, всё прошло, просто у твоего отца сдали нервы, с кем ни бывает при такой-то жизни…       — Руперт.       — Что?       — Позаботься об Иззи, ладно?       И прежде, чем Клифф понимает, что это значит и почему Винсент смотрит на дочь сквозь бегущие по лицу слёзы, крик застревает в горле, а Иззи снова начинает плакать. Винсент вскидывает пистолет, вжимает дуло в висок и стреляет. Иззи вопит и вонзает когти в пальто Клиффа до дыр.       Клифф теряет людей. Он переживает старую гвардию «Blacksteel». Клифф, долгожитель, смотрит, как первое поколение сменяет молодняк — глуповатый, без опыта, но с горящими глазами, идеям и стремлениями. Через двадцать-тридцать лет их души истлеют и станут блёклыми, и Клиффу придётся оформлять на них пенсионные выплаты.       Один Клифф остаётся на прежнем месте в прежнем подвешенном состоянии. И Куи’лакахкат, само собой. Долгожители среди прочих, даже Берни теряется на фоне.       Клифф хоронит Бетти и Винсента на кладбище в Нулейтебурге. Процессия тихая и маленькая: присутствуют лишь Куи’лакахкат, ещё несколько лиц из административного отдела и департамента оборудования, Клифф и Иззи. Берни не может приехать из-за проблем со своим предприятием и передаёт искренние соболезнования. Иззи плачет, приклеенная к Клиффу, он жалеет и гладит её. Она не успокаивается, даже когда священник заканчивает читать молитву, а гости расходятся. Клифф хоронит Бетти и Винсента с холодным пустым сердцем, и стоять перед могилами, жалея рыдающую Иззи, ему тошно.       Куи’лакахкат помогает пристроить её в хороший колледж в Тримаунтсе, новом, развивающемся городке, подающим большие надежды. Иззи закрывается и боится общаться как с Клиффом и Куи’лакахкат, так и со сверстниками. Она начинает учёбу достойно, но Клифф чувствует, что не сможет следить за ней: у него слишком много обязанностей, Иззи в их число не входит, да и она сама не горит никаким желанием поддерживать контакт.       Траур по родителям приводит к тому, что она заканчивает жизнь самоубийством. Клифф себя не винит, Куи’лакахкат берёт отпускной и безбожно спивается в баре в паре кварталов от штаб-квартиры. Он снова ничего не ощущает, только из рук всё валится, а в горле стоит ком.       — Винсент просил о ней позаботиться. Здорово я справился, да?       — Забей. Винсент под конец жизни Бетти совсем из ума выжил.       — Какая же ты жестокая.       — Это ненормально — скидывать дочь на друга, у которого у самого проблемы с головой, и стреляться. Ты не джалл, не психотерапевт, ты для Иззи совершенно чужой, как и я. Разве ты ещё не понял, что в нашем деле эмоциям нет места?       Клиффу некуда деваться. Он, уставший и вымотанный, даже теряет следы Вудроу, и всё, чего ему хочется, — довести «Blacksteel» до высшей точки и убедиться, что его машина войны сможет контролировать ход всех войн Терры.       Правда… насколько он прав?       И снова все вокруг умирают по щелчку пальцев. Эррари усугубляется, и Клифф уже ни на что не жалуется, потому что не может и нет времени. Только винтовка Аракуэля, висящая в офисе как смертельный трофей, остаётся напоминанием о прошлом и неприятно зудит в мыслях.       Вытерпит. Как-нибудь. Тем более нет почти ничего плохого в том, чтобы видеть Лерайе и вскакивать посреди ночи от разъедающих сознание кошмаров. Куи’лакахкат, спящей всего по нескольку часов в сутки, ещё тяжелее.       Бывало и хуже.       Семнадцатого сентября пятьдесят третьего года Клифф получает заказ на освобождение правительственной лаборатории по изучению ориджиниума в Йорктауне. Он, застывший во времени и уставший сидеть в кабинете безвылазно, решает выйти на миссию вместе с Куи’лакахкат, и та под горячие взгляды наёмников, смотрящих на своего босса с ярким восхищением, осуждает его и останавливает. Взбудораженные все, у Клиффа аж мурашки выступают, а улыбка так и просится на лицо.       — Сумасшедший! А если тебя пристрелят, что будем делать? — выражает недовольство Куи’лакахкат. Клифф улыбается, надвигая шляпу на глаза. Холодный спазм скручивает живот беспокойством.       — Ты возьмёшь дело в свои руки.       — Ещё чего. Я солдат, а не управленец.       — После смерти Винсента ты неплохо справляешься как глава департамента.       — Попробуй, Руперт. Я серьёзно, — складывает Куи’лакахкат руки на груди, сурово глядя на него. Наёмники молчат в тряпочку, наблюдая за перепалкой командиров. — Если это твой план — сдохнуть, можешь попросить пристрелить тебя безо всяких извращений.       — И ты пристрелишь?       — Быстро и безболезненно, — грубит Куи’лакахкат, надевая на голову шлем, изготовленный специально для неё: рога отлично проходят через отверстия.       — Заманчивое предложение.       — Остаёшься здесь на случай, если пойдёт что-то не так. Я тебя не пущу.       — Напоминаю, что я командир…       — Мне похуй, Руперт. Стой тут.       И может ли он сопротивляться? Отнюдь. Заняв с наёмниками позицию у чёрных бронемашин, спрятавшись за щитами, Клифф провожает максимально защищённый отряд Куи’лакахкат и настраивает передачу рации.       — «Альфа-1» начинает заход, — командует Куи’лакахкат.       — Подтверждаем присутствие противника с северной части комплекса. Запрашиваем поддержку.       — Принято, котята. Пара минут.       — Как думаешь, она выживет? — Лерайе касается плеча, и Клифф вздрагивает. Он резко оборачивается, но её ладони не видит — только серьёзные лица наёмников, не сводящих взгляда со входа в комплекс. — Лаборатория, забитая ориджиниумом, в которой что-то пошло не так… Может, они заманивают нас, как это делал когда-то Аракуэль?       Лерайе помогает и подсказывает, как лучше и куда направить отряд, напоминает о колумбийской войне. Клифф перекладывает боевой опыт на «Blacksteel». Организовывает взятие лаборатории, её зачистку и точечное устранение последствий. Это должна быть быстрая, хирургически точная миссия.       Должна была быть.       Отряд теряет половину наёмников, а Куи’лакахкат получает серьёзное ранение, зацепившись об осколки лабораторного ориджиниума.

/ / /

1053 год / 8:30 PM

Колумбия / Макс, Федеральный округ Колумбия

бар «Laurel Jeffries»

      — Хочешь расскажу анекдот? Заходит как-то Руперт «Клип» Клифф в бар. Садится за барную стойку и просит у бармена один шот. Прямо в голову.       Клифф, глядя на стакан с виски, тяжело выдыхает и закатывает глаза. Лерайе заливается неудержимым смехом. Хоть кому-то весело. У сарказов больное чувство юмора из-за того, что живут они в дерьме. Однако может ли Клифф так говорить, если Лерайе лишь…       — …кусок твоего сгнившего воображения. По факту такую шутку выдумал ты сам, — задумчиво замечает она, озвучивая его мысли, и растягивается на барной стойке, наклонившись к ней с высокого стула. — А я лишь озвучила. Может, это уже не эррари, а шизофрения? Какая разница между эррари и шизофренией в области возникновения галлюцинаций?       Куи’лакахкат, сидящая с другой стороны, пьёт ром прямо из горла. Клифф цепляется за её реальный образ, надеясь отстраниться от безумной Лерайе.       — Говно какое-то, — хрипит Куи’лакахкат и шмыгает носом. Он понимающе кивает, пряча взгляд под полями шляпы. — А я с детства гордилась, что смогла уберечься от орипатии… У нас же, знаешь, что ни сарказ, то больной.       Эррари перемешивает мысли. Клифф чувствует себя роботом, молча делающим работу. Сознание обволакивает пьяная дереализация. Он упускает нить происходящего, реальность ускользает шёлком между пальцев: мягко-мягко, оставляя лишь усталость.       — Мы прожили отличную жизнь. Ты и я, Бетти и Винсент, Лерайе, остальные… Но я совсем не хочу умирать.       Бетти лежит в собственной кровати и не может издать ни слова: хрипит, дышит, смотрит сквозь пелену слёз на Клиффа и Винсента. Ей всё хуже и хуже. Лекарства, которые выдаёт министерство здравоохранения, не помогают. Иззи сбегает на задний двор и прячется от умирающей матери. Винсент просит Клиффа застрелить Бетти, потому что у него самого не хватит сил, но он не в силах. Винсент стреляется сам. Иззи доходит до суицида.       — Я устал, — признаётся Клифф; слова, тяжёлые-тяжёлые, опускаются на мысли, придавливая их. — Я… смертельно устал.       — Не хватает Изабель. Когда я возвращалась уставшей с заданий, она отлично мяла мне плечи и рассказывала небылицы про этот ваш… Латерано. Было здорово такое послушать. Словно сладкая сказка…       — Расскажи что-нибудь про Каздель.       — Да что тут расскажешь, — хмыкает Куи’лакахкат и подталкивает пустой стакан к бармену, ставя пустую бутылку в сторону. — Только плохое.       — Есть хоть что-нибудь хорошее в вашем Казделе?       — Смешной ты, Руперт. Смешной… Нет, конечно.       — Такого не бывает.       — Бывает. Не спорь с той, кто в Казделе родилась.       Бармен обновляет напитки. Клифф чокается с уныло улыбающейся Куи’лакахкат и под звук ударов бильярдных шаров друг об друга и сонной мелодии из динамиков у потолка пьёт. Он стаскивает шляпу — в помещении головной убор всё же лучше снять, — и Куи’лакахкат тихо произносит:       — А я скучаю по прошлому. Когда я умру, ты можешь, пожалуйста, не хоронить меня как Лерайе?       Клифф тоже скучает. Потому и пьёт, пьёт и пьёт. Спивается. Проявляет слабость, пока Лерайе смеётся и шепчет, что он, ничтожество, вот-вот умрёт.       — Почему?       — Это жутко. Зачем вы вообще кладбища делаете? — ёжится Куи’лакахкат и смотрит на Клиффа с ужасом. — Они занимают много места.       — Чтобы помнить умерших.       — Бред. Короче… проведёшь церемонию по всем обычаям сарказов? Она несложная, не нужно никого в жертву приносить и проливать кровь, просто я хочу хотя бы умереть как сарказ. Я тебе расскажу, всё очень легко.       — Хорошо, — кивает Клифф, не чувствуя ровным счётом ничего.       От собственного равнодушия и бессилия тошнит. Он теперь ничем не лучше Бетти во времена войны в Колумбии, на которую он срывался за апатию. Он сам, блять, такой же. Кусок сырого мяса, со шлепком упавшего на плитку и распластавшегося на ней. Уже подгнивает.       — Но с одним условием.       — Руперт, — осуждающе смотрит Куи’лакахкат. Перед глазами всё начинает плыть.       Он не хочет ничего делать. Он устал. Он не выдерживает. Его сознание — каша, сплетение событий, быстрые перебежки от одной смерти к другой. Люди вокруг него умирают, а Клифф ничего не чувствует.       Клифф хочет спать.       — Когда же ты уже сдохнешь? — тянет-мурлычет, ломается помехами Лерайе. — Руперт-Руперт, когда же ты сдохнешь, чтобы я дотянулась до тебя и ПРИДУШИЛА.       Ему… жаль.       — Ты расскажешь, что всё-таки произошло у Сангвинарха с Лерайе. И с Конфессариусом.       — Придурок… — раздражённо выдыхает Куи’лакахкат.       — Говори.       — С первым ничего особенного, ты сам должен знать. Он убил её мать, заставил выпить её кровь, сговорился с Конфессариусом, и пошло-поехало. Лерайе бежала в Колумбию, думая, что её будут искать. Её никто не искал. Они просто отпустили её. Я это поняла, когда вернулась в Каздель и расспросила знакомых среди королевских гвардейцев. Никто никому не отдавал приказы о её поисках, всё прошло тихо.       — А Конфессариус? — напоминает Клифф, сжимая стакан и покачивая его со звоном кубиков на дне.       — Это дерьмовая история. Очень дерьмовая, мрачная и разочаровывающая. Я не могу тебе об этом рассказать.       — Тогда я не смогу тебя похоронить по сарказским обычаям, — слабо улыбается Клифф и видит, как Куи’лакахкат, вспыхнув, сжимает кулак на столе. Пьяным сознанием он ощущает: нельзя над этим шутить. У сарказов вокруг смерти целый культ. Куи’лакахкат смотрит на него сурово и исподлобья.       — Нет, похоронишь, иначе я убью тебя прямо здесь.       Бармен бросает на них опасливый взгляд. Куи’лакахкат не реагирует. С годами она становится жёстче и злее, и образ одноглазой наёмницы со спиленным рогом делает её отталкивающей.       — Это из тех «историй», — с отвращением цедит Куи’лакахкат и принимает новую бутылку из рук напрягшегося бармена, который совсем не хочет, чтобы в его баре — и любимом баре Клиффа, между прочим, — началась драка, — о которых нельзя рассказывать. Если Лерайе не рассказала, значит, она не хотела, чтобы ты знал.       — Она была моей невестой, и я до сих пор её люблю.       — И видишь с ней галлюцинации, я в курсе. Но она не говорила тебе о Конфессариусе, а я тем более не имею права, потому что когда-то дала клятву, что никому об этом не расскажу даже под дулом пистолета.       — Она бы рассказала рано или поздно.       — Когда-нибудь.       Позорное чувство закладывается холодком меж рёбер: неужели Лерайе ему не до конца доверяла? Ну, это вполне логично. Лерайе — сарказ. Клифф — санкта. Но…       — Я жалею, что услышала это, и очень хочу стереть себе память. Поверь мне, Руперт, между ними не было ровным счётом ничего хорошего. Не стоит тебе это слышать, даже если очень хочется, некоторые вещи должны оставаться закрытыми, как любит говорить наш Король Лич. Когда я вспоминаю об этом, меня пробирает глубокая дрожь и я хочу разбить себе голову, чтобы никогда больше это не вспоминать.       Куи’лакахкат редко может что-то напугать. Клифф сразу и не вспомнит, чего она боится. Куи’лакахкат неудержимая и в своей самоуверенности бессмертная — по крайней мере, была такой, пока не подцепила орипатию.       Куи’лакахкат была примером для подражания: потерявшая всё и всех, она продолжала двигаться дальше, в то время как Клифф убивался и вяз в горе всё глубже и глубже, смешивая целые месяцы в одно течение. Он что-то делает? Да, он работает. Он действительно работает… Ух ты, «Blacksteel» расширяется с каждым годом, контракты ей не жалеют, правительство снова начинает доверять, хотя поражение в Боливаре серьёзно подмочило её репутацию. Вау.       Но Клиффу чудится, что это делает не он. Он смотрит на себя со стороны почти в ужасе: как ему удаётся что-то делать, если ладонь то и дело тянется к револьверу? Может, всё это иллюзия, а он застрял в матрице, как в одном жутком колумбийском фильме, где весь мир был погружён в вселенную-симуляцию и все жили не подозревая, что происходит в реальности на самом деле?       Какой же бред.       В декабря пятьдесят шестого Куи’лакахкат не выдерживает молниеносного развития орипатии, умоляет пристрелить её, и Клифф, не повторяя ошибок с Винсентом, стреляет, ненавидя её за то, что она кладёт на его плечи такое бремя.       Клифф, сжигая Куи’лакахкат и по сарказскому обычаю, соблюдая каждый пункт и криво-косо читая строчки на древнем каздельском языке, остаётся один.

/ / /

8 ноября, 1056 год / 6 PM

Колумбия / Макс, Федеральный округ Колумбия

Белый дом

      Официальные встречи перемеживаются с плотной работой. Поражение в Боливаре приводит к усилению контроля правительства над «Blacksteel». Как это всегда и бывает: что-то хорошее никто не замечает — даже если это достижение для всей страны, ведь в Колумбии нет никого сильнее «Blacksteel», — но стоит ошибиться, как помои льются на голову.       Охрана границ? Сопровождение политических лидеров? Помощь с регулировкой волнений на выходящих из строя мобильных платформах, защита во время буксирования? Неважно. Неважно, что всем свойственно ошибаться, Клифф не железный, и поражение в конфликте с Боливаром было лишь вопросом времени. Не может всё идти хорошо постоянно, особенно в вопросе разваливающегося на куски Боливара — и зачем Колумбии он сдался? Почему Марку Максу не сидится на месте? Дело лишь в богатстве ориджиниумовой руды?       — Это пиздец, Руперт. Я же говорила: какой толк в технологиях, когда вы, терранцы, друг другу глотки ради ориджиниума и господства рвёте?       Но всё-таки Клифф достиг победы и стал для многих героев, хотя для себя остался жалким разбитым ветераном с раздражающими наградами на парадной форме. Каким-то образом он дожил до конца войны и продолжает жить.       Таблетки, выписанные доктором, уже давным-давно перестали помогать.       Война продолжается для него до сих пор. И дело не в Боливаре, на который смотреть больно, и Клифф не понимает: стоит ли Колумбии лезть в Боливар? Что случится, если… если… «Blacksteel» однажды откажет Колумбии и выведет свои войска из Боливара? Идея окатывает холодом и проносится мурашками по позвоночнику. Ну, Клиффа убьют правительственные агенты. Зато Боливару заживётся проще. Однако где вероятность, что на место Клиффа не явится рыба покрупнее и не сожрёт Боливар с потрохами?       Уж лучше Клифф, уж лучше меньшее из зол, чем прямое вмешательство правительства. Уж лучше минимум смертей среди гражданских и оппозиционеров от рук наёмников «Blacksteel», которые даже не стараются брать пленных и ломать сеть поставок, нежели полное истребление.       Клифф владеет чужими жизнями, от него напрямую зависит политика «Blacksteel». Он берёт на себя грех за каждого убитого в Боливаре. Клифф, сглатывая ком, подставляет шею под лезвие топора, когда «Blacksteel» терпит поражение от оппозиции, отступает, и Марк Макс лично вызывает его в Белый дом. Клифф не боится. Должен быть кто-то, кто будет марать руки в крови, и это будет он. Это смысл его жизни.       — Привет, — тихо говорит Берни, подойдя ближе. Клифф, как и в первую их встречу, держится от толпы подальше. Но на этот раз встреча серьёзная — не просто познакомиться, приятно провести время, выпить и наладить контакты, а выслушать объявление важного правительственного решения.       — Привет. Давно не виделись.       Берни тоже меняется: стареет немного быстрее, чем он, хоть и со своим всё ещё живым отцом является долгожителем. Клифф старается не смотреть на его сухое лицо и морщины, на седину в висках. Шутят, что солдаты тупые и думать не умеют. Клифф пытается этой шутке соответствовать и много не думать.       — С Боливаром всё ужасно, да? — догадывается Берни, тяжело вздыхая. Даже костюм на нем кажется слегка большеватым: он худеет от нервов и тяжёлой работы.       — Терпимо, — сдерживается Клифф, хотя так и хочется истерично улыбнуться: да, да, да-да-да, да, блять, пиздец как ужасно. И бежать некуда.       Над головой заносят широкое лезвие топора, Клифф замирает в опасливом ожидании, сердце перестаёт биться.       — Колумбия не откажется от «Blacksteel». Вы сейчас единственная наёмническая сила страны, причём высокого уровня и с авторитетом.       — Но и поражение нам не простят.       — Это можно пережить, — заявляет Берни. Клифф ухмыляется. Пережить. Пережить можно его жизнь. — Тебе не перестают выдавать контракты?       — Разумеется, нет.       — Вот видишь, это хорошо. Колумбия от вас не отвернулась. А если и отвернётся…       В центре зала появляется секретарь Марка Макса. Клифф не помнит, когда в последний раз видел президента лично. Лет десять назад? Пятнадцать?.. Он вообще не появляется на людях. Секретарь раскрывает папку с документами и в нависшей тишине прокашливается.       — …можно попытать удачу в Казделе. Им наёмники как воздух нужны. Или в Урсусе.       Берни, конечно, шутит и шутит удачно. Это поднимает настроение, и Клифф даже тихо смеётся в ладонь под весёлый взгляд Берни. Урсус. Каздель! Что из этого хуже?       — Советую Урсус. Аристократия против военных, всякие там князья, виконты, герцоги, яркая новогодняя мишура из бесполезных титулов… Они ценят силу. В Казделе нужна хитрость, нужно выучить каздельский, который язык ломает, ты там не протянешь и пары лет. И не выживешь, потому что весь военный совет Казделя знает: ты убил меня.       У Лерайе, наряженной в вечернее чёрное платье, украшенное волнистой атласной лентой и кровавыми стразами, улыбка ядовитая. Она, элегантно покачивая бокалом с шампанским, выражает презрение. Она ненавидит его. Она больше него хочет, чтобы он умер.       Клифф презирает себя. Клифф ненавидит себя. Клифф хочет умереть.       — Мы собрались здесь для объявления нового федерального закона. Я понимаю, что он может вызвать неоднозначную реакцию и спровоцировать бурные споры о его необходимости, но это действительно нужно для правильного функционирования Колумбии, — начинает секретарь и перелистывает страницу документа в папке. — Поражение в затяжном конфликте Боливара вынудило нас принять тяжёлое и важное решение.       На Клиффа бросают косые взгляды, которые он выдерживает не пошевелившись. Пусть смотрят. Пусть винят его, забыв, что только благодаря «Blacksteel», монополизировавшей военную структуру, и её синтезу с «Raythean Industries» у них ещё что-то происходит. Не будь «Blacksteel», даже «Raythean Industries» не спасёт положение Колумбии.       Не будь «Blacksteel», все были бы живы.       — Сегодня в силу вступает федеральный акт о подготовке к войне. Он ограничивает действия ответственных военных и передаёт главное командование президенту. Подробности таковы, что…       Негодующий шёпот подрывает хрустальную тишину. Громкие возмущения вспыхивают из углов Белого дома. Лезвие со свистом опускается на шею Клиффа и рубит тяжёлую голову. Он перестаёт дышать, и в глазах мягко темнеет.       — О нет… — шепчет Берни, тревожно поджав кошачьи уши. — Нет-нет-нет… какого… Это неправильно! Нельзя… нельзя так! Как генеральный директор «Raythean Industries», я выступаю против этого закона!       — Правильно! Это не приведёт нас ни к чему хорошему! — поддерживает его девушка с другой стороны зала.       — Полностью согласен!       — Прошу вас сохранять тишину, — со сдержанным холодом просит секретарь, но возмущений становится больше.       Клиффа мутит. Его, к счастью, не тошнит, он уже не падает в обморок и стоит более-менее ровно, только немного сгорбив плечи и уронив пустой взгляд. Уже никто не ухмыляется его неудаче. Все выступают против этого идиотского закона, объединившись в силу его абсурдности.       Клифф уже не молодой Руперт, который при виде кишок и осознания потери Лерайе блюёт и валится с ног, подчиняясь усталости и звенящей в голове паники. Клифф полуживой. Жизнь тянет его за шиворот всё дальше и дальше, он карабкается, переживая один год за другим, и ничего нового не происходит. Каждый день равен предыдущему, каждый месяц одинаков.       Куи’лакахкат бы ругалась матом, как урсусский солдат. Бетти бы, наверное, тоже так удивилась, что минуту бы стояла молча, а потом вступила бы в жаркую полемику с оледеневшим секретарем. Винсент бы с нервным смехом сказал, что даже в Латерано такого бреда нет. Латерано — небо и земля по сравнению с любым государством. Законы там едва ли вмещают сто слов. Всё просто, чётко и по делу.       — Вы не можете так поступить! — кричит Берни и делает шаг, но Клифф хватает его за запястье. Берни злобно оборачивается, скаля клыки. — Руперт!       — Не надо. Не надо, Берни… — просит он утомлённым шёпотом.       — Нельзя это так оставлять. Ладно я, я просто производитель, но ты… ты наёмник. Тебе сейчас, извини за выражение, засадили по самые гланды.       — И я это знаю, — мрачно отвечает Клифф. Берни застывает, тревожно подняв кошачьи уши. — Более того, я буду вынужден всё проглотить, потому что это необходимо.       — Нет… Нельзя! Нельзя сдаваться, опускать руки, когда на тебе затягивают ошейник. Ты не просто какой-то солдат, не имеющий выбора, ты создатель «Blacksteel». Ты можешь на что-то повлиять, и ты должен бороться!       Бороться? С властью?       Да, он виноват, что допустил поражение. Возможно, министерство обороны заметило, что в конфликте Клифф не выкладывался на полную, жалея оппозицию, что позволило Боливару набрать силу и отбросить оккупантов. И Клифф заслужил это. Заслужил и внимательного, пробирающего до костей взгляда секретаря, который видит, чувствует, как он растерян. Который понимает, что этот закон, — наказание для «Blacksteel».       Не один Клифф лишается головы — лишаются голов все его наёмники. Из-за его желания отказаться от зверств в Боливаре пострадали все. Ему следовало быть жёстче. Что же, теперь не он будет совершать военные преступления, а Марк Макс.       Как и всегда.       — Хватит, Берни. Прекрати. Лучше пойдём в наш бар и выпьем.       — Руперт, чёрт тебя возьми! — шипит Берни, и его голос теряется в гуле. Секретарь, не сводя с Клиффа взгляда, улыбается и наглухо игнорирует все обращения и возмущения.       Клифф предал колумбийское правительство. Колумбийское правительство отплатило ему тем же, дав публичную отрезвляющую пощёчину; и удивительно, что политики, в начале вечера смотрящие на него с пренебрежением, вдруг выступили против этого чудовищного закона. Бороться? С президентом, в руках которого полная власть над «Blacksteel»? Забавно. Смешно. Собак, которые грызут хозяевам руки, отстреливают за бешенство.       Клифф может бороться, но не с властью. Он всё ещё оружие. Не ячейка, не гаечка, не мелкий солдат, который запросто поскользнется и упадёт в военную мясорубку. Он — глава «Blacksteel», однако всё ещё оружие. Просто на уровень выше всех в стране.       Оружие. Оружие, в которое Марк Макс крепко-крепко вцепился когтями.       И Клифф будет бороться с теми, против кого у него хватит сил. Не так громко, как оппозиционеры в Боливаре. Не так громко, как хочет Берни. Не так громко, как будут требовать капитаны «Blacksteel», как взъестся административный отдел, как жарко начнёт спорить департамент оборудования.       Клифф будет бороться. Постарается. В меру своих сил и возможностей, но он что-нибудь разрешит. Он что-нибудь придумает.       Постарается.