Si vis pacem, para bellum

      Завтрак проходит в дружелюбной тёплой атмосфере. Руперт и Берни встречают утро за просторным столом, который Бетти с Винсентом заставляют дополнительной едой, лисёнок — Иззи — помогает, а Куи’лакахкат рассказывает, что в Казделе творится и где она побывала после войны. Она гостит у Винсента и Бетти уже три дня и сама хотела найти Руперта, но он оказался быстрее.       — …когда я решила навестить Бетти, — говорит Куи’лакахкат, перекладывая в тарелку Берни яичницу с беконом и пододвигая миску с салатом; тот смотрит на еду с жадностью и облизывается, — то очень удивилась, что она оставила своё военное имя. Садись, милая…       Куи’лакахкат пододвигается на стуле чуть в сторону, чтобы Иззи примостилась рядом.       — А кто ещё оставил? — интересуется Руперт.       — Вроде больше ни у кого, — говорит Винсент. Он усаживает Бетти за стол, чтобы та завтракала, а сам возится у кухонных тумб и холодильника, наводя порядок. — Саманта… это Изабель. У меня осталось своё. Вы с Вудроу — это понятно. Пенелопа теперь Куи’лакахкат.       — А у Руби какое имя было?       — Никто не знает, — пожимает плечами Куи’лакахкат, набив щёки едой. — Он так и умер почти неизвестным. Лерайе из документов знала, но… Мы знаем, что случилось.       Куи’лакахкат — настоящий пример для подражания. Спокойно ест, вспоминая о мёртвых соратниках, и не чувствует никакой тяжести. Руперту тягостно даже думать о Лерайе, а Куи’лакахкат хоть бы хны. Совершенно непробиваемая.       — Бетти, а почему ты оставила старое имя? — спрашивает Руперт, решая всё-таки перевести тему. Солнце приятно припекает спину.       — Потому что я считаю то время хорошим.       — Ненормальная, — усмехается Куи’лакахкат, облизываясь, и треплет удивлённую Иззи по макушке. — Я любя, крохотуля…       — Мне нравилось, — пожимает Бетти плечами. — Пока я не потеряла ухо.       — Прости за то, что я тебя так грубо… выгнал, — замявшись, говорит Руперт, надрезая отбивную. Бетти кривится. На отрезанном лисьем ухе — знакомая повязка.       — Не надо, Руперт. Ты всё правильно делал, это я уже…       — Что-то мы совсем в локальную тему ушли, — перебивает Куи’лакахкат, кивая на Берни. Тот, занятый завтраком, даже не сразу отвлекается от тарелки. Листик салата высовывается из уголка набитого рта. Руперт ухмыляется, Берни, поймав его взгляд, быстро вытирает тыльной стороной ладони рот. — Мы же не одни здесь. У нас ещё и Берни есть.       — Всё в порядке, — проглотив, отвечает тот и нарезает кусочек бекона. — Мне интересно вас слушать.       Иззи, моргнув, живо кивает, соглашаясь. Хитрый лисёнок развесил длинные ушки. Куи’лакахкат опять треплет её по голове и ласково чешет за ухом, и она жмурится, подняв пышный хвостик.       — Пусть Руперт тебе как-нибудь расскажет, кто такие Руби, Изабель, Вудроу… — предлагает Винсент.       — Про Вудроу уже рассказал.       — Половина дела сделана.       — Ну, в любом случае, — настаивает Куи’лакахкат, внимательно глядя на Берни, — я тоже хочу послушать. Расскажи, как там в Виктории. Поражение Тибальта как-то сказалось на обществе?       — Вообще никак, — печально вздыхает Берни.       — Почему-то я этого и ожидала, — хмыкает Бетти.       — Правительство замяло это событие, никто много вопросов не задавал, журналисты молчат. Виктория идёт дальше.       — Ну и пусть. Однажды кто-то покажет, что её политика та ещё грязь, — заявляет Куи’лакахкат. — Расскажи ещё что-нибудь. Не про войну. Из нас всех только Винсент однажды в Виктории побывал и то проездом.       — А где именно? — спрашивает Берни, заинтересовавшись. Винсент кривится.       — Я уже и не вспомню… Поездка была не слишком приятной. Я не очень люблю Викторию, воспоминания о Лондиниуме просто ужасные.       Бетти готовит отлично. Мясо получается сочным, гарнир насыщенным, чай душистым и в меру сладким. Руперт наслаждается тающим во рту горячим желтком и хрустит беконом. Берни еда интересует больше разговора, и он болтает с набитым ртом, беря долгие паузы. Бетти шутит, просит, чтобы он прожевал для начала, но Берни хочет и разговаривать, и есть. Прожорливый.       Берни рассказывает о Виктории, и все его слушают. Кроме Руперта, насквозь пропитанного войной, который не хочет о ней что-либо слышать, только если это не новости о её развале. Ему стоило оставить войну в тот же момент, когда все начали уходить. Возможно, тогда бы он не огрубел.       Но смог бы Руперт? Конечно, не смог бы.       Берни по-доброму спорит с Винсентом, что Виктория не так ужасна. Действия правительства не делают какую-либо страну хуже или лучше. Страна — это культура, населяющие её люди, природа, история, а не горстка королей-графов-прочих прихвостней, которые диктуют свои правила. Как можно судить страну по кучке людей у власти?       Колумбию нельзя судить по деяниям Марка Макса. Колумбию нужно судить по территории, по смешанной культуре, по людям, которые бегут туда с мечтами о новой свободной жизни. По обществу и зарождающимся традициям и обычаям, праздникам. По журчащей жизни, обхаживающей выгоревшие военные поля и заполняющей их переселенцами.       Куи’лакахкат пересаживает Иззи себе на колени и, слушая спор, мягко её покачивает. Лисёнок стаскивает хлеб со стола, смотрит то на Винсента, то на Берни, отщипывает белый мякиш, но вряд ли она, ещё маленькая, может что-то понять из разговора взрослых.       Бетти легонько касается ладонью плеча Руперта, заставляя обернуться. Она кивает в сторону коридора и шепчет, не прерывая беседу:       — Пойдём покурим.       И что-то вставать из-за стола и идти на перекур совсем не хочется.

/ / /

15 июня, 1026 год / 8:30 AM

Колумбия, Нулейтебург

Нортвест 5

      Задний двор маленький и аккуратный, с качелями и с домиком, прячущемся в высокой кроне. Руперт в детстве тоже мечтал о таком: туда можно было бы лазить и прятаться, но у его семьи не было двора. Приходилось довольствоваться беготнёй по городу и развлечением на улицах.       Бетти становится у дверей, закрыв их за собой, и закуривает. Делится сигаретами, протягивая пачку, и Руперт, встав рядом, берёт сразу две. Одну прячет в карман, вторую подпаляет зажигалкой.       — Ты пришёл сюда только ради Куи’лакахкат?       Бетти уставшая. Она закуривает, слегка морщит острый нос и выдыхает дым в сторону, прикрыв глаза. Руперт не знает, как начать разговор. Бетти никогда не любила лирику, всегда требовала, чтобы говорили сразу и по делу. И Руперт, сделав пару затяжек, собирается с силами и решает осторожно подступить:       — Ты меня ненавидишь?       — За что?       — За… Лерайе, — с трудом выговаривает он. Крупной дробью высыпается дрожь, утихшая через мгновение. — И за то, что я выгнал тебя из армии.       — Я не хочу обсуждать Лерайе. А из армии ты меня не выгонял, я сама уволилась.       — Но…       — Нет, я не ненавижу тебя, — равнодушно отвечает Бетти. — Я, может, какие-то твои действия не одобряю, но мне не очень хочется вспоминать этот период.       — И всё-таки ты оставила своё военное имя. Бетти.       — Потому что мне нравится вспоминать давнее время. Время, когда мы были вместе, Руби был с нами… или когда я только-только нашла Лерайе. Ты вряд ли поймёшь, тебя тогда не было, ты очень поздно пришёл. А я и Лерайе на ноги ставила, и Руби принимала, и пыталась обуздать его характер… Правда, Лерайе удалось это сделать лучше меня, но неважно.       Бетти понять невозможно. Прикуривая, Руперт смиряется с попытками узнать, что она думает. В одном он прав: её чувства сложные. Она не ненавидит его, иначе бы не приглашала за стол и не звала на перекур. Но… ей больно.       Им всем больно.       — А ещё есть хорошая песня. «Чёрная Бетти». Слушал когда-нибудь?       — Нет.       — Жаль. Она мне подходит, — улыбается Бетти, щурясь из-за солнца.       Уход с войны пошёл ей на пользу. В ней нет больше вязкой апатии, однако война так или иначе на ней отпечаталась. Их всех легко отличить по взглядам: Берни и Иззи светлые, радостные, глаза у них чистые и ясные, а у остальных… даже у Куи’лакахкат, рождённой для войны, взгляд застекленевший.       Война не проходит бесследно.       — Я основываю военную наёмническую организацию в Колумбии. Берни — мой деловой партнёр, у него военная компания по производству вооружения.       — Здорово, — оценивающе кивает Бетти и стряхивает пепел над пепельницей, стоящей на маленьком столике чуть в стороне. Она дёргает лисьим ухом, жмурится от солнца. — Правда здорово. Я ожидала, что ты свяжешь жизнь с войной.       — Я бы…       Горло сводит. Руперт сглатывает и придавливает фильтр зубами от напряжения. Бетти, совершенно спокойная и равнодушная, смотрит на него, приподняв хвост.       Это уже не Лерайе, которая, когда Руперт делал ей предложение, надеясь на будущее, подбадривала его и гладила по ладонями. Нет… Лерайе больше нет. И Руперт надеется, что она мертва. Он делает глубокий вдох, вымещающий тревогу. Лето цветёт.       — Я бы хотел, чтобы ты вступила в мою компанию. Но не как наёмница, нет, — быстро прерывает её негодование Руперт, и Бетти, поджав губы, сурово хмурится. — Как… администратор. Мне бы пригодился твой опыт. И я сожалею, что в прошлом так к тебе относился. Ты нужна мне. Как и Винсент, и Куи’лакахкат…       — У меня есть дочь, — напоминает Бетти и достаёт вторую сигарету. Руперт докуривает и тоже тянется в карман. — Как ты себе это представляешь? Я хочу быть с дочерью, хочу быть матерью, а не разрываться между семьёй и работой.       — Тебе и не придётся, ты будешь не одна. Мы поищем ещё людей, а ты сможешь работать удалённо. Сейчас же… видела, как меняется мир? — отмечает Руперт с полуулыбкой, дрожащей ладонью доставая зажигалку. Надежда дребезжит. Негодование Бетти превращается в сомнение, и он продолжает додавливать: — Можно организовать удалённую деятельность.       — А если я скажу, что заражена?       Руперт глуповато моргает. Бетти сдерживает смех за короткой усмешкой и, положив сигарету на край пепельницы, делает шаг к нему.       — Страшно, что ты сидел за одним столом с заражённой, да? — с отчаянием улыбается она. Веселье в её взгляде больное. Руперт отступает, но не из-за страха, а из-за факта, что она успела каким-то образом заразиться.       Бетти не ужасна и не отвратительна тем, что заражена. Ужасен и отвратителен мир, который бьёт этим фактом как обухом по голове. Знай Руперт, что Бетти заражена, не стал бы даже лезть с таким предложением. Ей незачем рисковать собой, когда как нужно беречь себя. А Бетти смотрит уже не с отчаянием, а со злобой. «Давай, Руперт, скажи, что я тебе противна». Так что ли?       — Я не знал, я…       — Два месяца назад мы хотели отправиться в Латерано. Я сдавала анализы перед отъездом и через сутки получила положительные результаты. А ты лучше меня знаешь, что Латерано заражённых не подпускает даже к границе.       Руперт гулко сглатывает. Бетти вперивает ладонь в бок с прежней ухмылкой. Сигарета начинает жечь пальцы, и он, потеряв всякое желание курить, решает оставить её дотухать в пепельнице.       Говорить «мне жаль» бесполезно. Говорить что-либо поддерживающее… тоже бесполезно. Как сожаления помогут больным орипатией, когда кристаллы растут в органах, мутируя ежедневно и приближая смерть?       — Это больно? — находит подходящий вопрос Руперт и давит сигарету рядом с сигаретой Бетти.       — Пока что нет. Куи’лакахкат достаёт откуда-то из Казделя лекарства, Винсент что-то находит… Я жду, когда меня оформят в департаменте здравоохранения и поставят на учёт. Но на мою жизнь уже лёг крест.       — Не лёг, — уверенно заявляет Руперт. Бетти улыбается.       — Лёг, Руперт. Лёг. Тебя переклинило, когда я сказала, что заражена. Уже не хочешь меня принимать и предлагать удалённую работу, правда?       Заражённая или нет — это совсем неважно. Руперт видит в Бетти не куски кристаллов, больную кровь или опасность, что она может однажды взорваться. Он видит в Бетти саму Бетти. Талантливого стратега, командира, организовавшего настоящий военный лагерь до помощи от Галлии. Мастера своего дела.       — Я… я приму тебя у себя.       — Больную орипатией? Не боишься?       — Вообще не боюсь. Орипатия не делает из тебя чудовище. И я удивлён, как быстро ты переменила мнение, уже не прикрываясь дочерью.       — Если ты действительно выдашь мне удалённую работу и я не буду прикована к тебе двадцать четыре на семь…       Бетти смягчается. Резкость становится немного нежнее, и теперь она смотрит на Руперта с недоверчивостью, но с залёгшей в глубине глаз благодарностью. Бетти обнимает себя за локти, опуская лицо. Он медленно выдыхает.       — Лерайе говорила, что ты хороший санкта. Я особо не верила, потому что любовь ослепляет. Но она права. Ты напоминаешь дружелюбного дворового перро.       — Спасибо за комплимент? — усмехается Руперт.       Но он вовсе не хороший санкта. Нельзя говорить так о людях, которые связывают жизнь с войной. Не бывает хороших солдат и тем более — хороших командиров.       — Иззи знает, что ты заражена?       — Конечно. Я не скрываю такие серьёзные вещи, она должна знать. Я учу её, что орипатия хоть и приговор, но никто хуже от этого не становится.       — И как она отреагировала, когда узнала, что ты заражена?       — Никак, — коротко смеётся Бетти и облокачивается на перила. — Никак, Руперт… Сначала плакала сутками без остановки. Не хотела ни есть, ни спать. Сейчас уже более-менее успокоилась, но надо ещё подождать. Винсент всё думает отправить её в школу, но придётся утаивать, что я болею орипатией, потому что… сам понимаешь, что может случиться. Не хочу, чтобы над Иззи издевались сверстники. Дети бывают злыми.       И приглашать Бетти в компанию уже совсем не хочется. Руперт тяжело вздыхает и прижимает ладонь ко лбу. Солнце щупает спину, согревает сгорбленные плечи. Если он сейчас заберёт предложение, Бетти ему этого никогда не простит. Заметно, что готовность Руперта принять её в своей организации действует на неё ободряюще.       — Не расстраивайся ты так, Руперт, — с усмешкой говорит Бетти. — Орипатия — это распространённое явление, рано или поздно такое должно было произойти.       — А как так случилось?       — Понятия не имею. Врачи сказали, что это из-за артс юнита: то ли он сломался во время войны, а я и не заметила, то ли ещё что-то. Это не так важно. Ты же знаешь, что артс ассимилирует в органах кастера? У меня обнаружили мелкие кристаллы в лёгких, и это сразу прояснило вопрос, откуда глубокий кашель и почему так тяжело иногда дышать. Но это всё такое… неоднозначное. Кто-то всю жизнь использует артс по самое не хочу, меняет артс юнит за артс юнитом, а симптомов орипатии вообще нет. Кому-то достаточно мелкой случайности. Ничего непонятно, и оно неудивительно: если бы что-то было известно, уже давным-давно изобрели бы лекарство.       Войны, мобильные платформы, изучение ориджиниума, открытие новых технологий… Да кому эти технологии сдались, если люди помирают от орипатии?       — Вот ты где, Бетти. Вышла покурить и нас не позвала.       Куи’лакахкат с Винсентом выходят во двор. Бетти улыбается, дёргает лисьим ухом, сбрасывая осадок прошедшего разговора. Куи’лакахкат встаёт рядом с Рупертом, Винсент пододвигает стул и, тяжело выдохнув, садится под тенью навеса.       — О чём болтаете? — спрашивает он.       — Я ему рассказала, что заражена.       — По лицу вижу, ты этого не ожидал, — ухмыляется Винсент и протягивает ладонь. Бетти отдаёт ему пачку сигарет.       — Я всё вспоминаю наши посиделки во время войны, — хмыкает Куи’лакахкат. Винсент, достав сигарету, передаёт пачку ей. — Тоже собирались, разговаривали…       — Веет ностальгией.       Очередь доходит и до Руперта. Уже третья сигарета. Но он себя не жалеет. От таких новостей попробуй не закурить.       — Руперт основывает свою компанию, — говорит Бетти.       — Берни уже прокололся, — улыбается Куи’лакахкат, затягиваясь. Они молчат какое-то время, Руперт смотрит на деревянные дощечки, прибитые к стволу. — Принимаешь наёмников?       — Да.       — Я пойду к тебе. В своей поэме мог сразу написать, что приглашаешь меня вступить в свой «Blacksteel». Хотя я польщена, что ты решил, что будто я умею читать, и настрочил мне целую элегию…       — Ты… уверена? — Руперт с удивлением оборачивается. Куи’лакахкат спокойно кивает. — Что хочешь вступить…       — Конечно. Мне некуда возвращаться.       — Аракуэль всё-таки убил твою сестру?       — Не знаю. Когда я вернулась в Каздель, я не нашла её. Всё обошла, каждого на Рынке Шрамов к стене прижала, уже думала обратиться к Терезису, но…       — Зря не обратилась, — влезает в разговор Винсент. — Очень зря.       — А, супер идея, — кивает Куи’лакахкат с сарказмом. — Мой любимый генерал, простите, что я кинула личную охрану, отказалась от предложения стать ассасином, а потом сбежала в Колумбию, пожалуйста, помогите мне, тупой демонице, найти мою пропавшую сестрёнку.       — Почему бы и нет?       — Не знаю, как у вас в Латерано и может ли Латеранский Папа помогать простым смертным, но никто в здравом уме не обратится к генералу с подобным.       — Почему? — продолжает не понимать Винсент. Куи’лакахкат раздражённо выдыхает.       — Ты меня бесишь, курёнок…       — А ты попробуй объяснись.       — Да потому что… потому что…       Потому что Куи’лакахкат тяжело. Руперт, стоя так близко, ощущает её напряжение. Она быстро облизывается, роняет бегающий туда-сюда взгляд, сжимает кулак в бинтах и злобно жмурится. Руперт осторожно касается её плеча, и Куи’лакахкат его руку не сбрасывает. Она немного расслабляется.       Тогда, в Бэйсвуде, когда она вспылила, ему тоже следовало поддержать её, а не затыкать. Поддержка ей необходима. Жизнь у сарказов дерьмовая.       — Потому что в Казделе всегда кто-то пропадает, — сдержанно отвечает Куи’лакахкат, подняв мрачный взгляд. — Каждый день кто-то пропадает. Кого-то удаётся найти в клетке на Рынке Шрамов, кому-то везёт больше: он просто избитое тело в переулке. Каздель — это не Латерано. Никаких порядков как таковых у нас нет. Пропадёт сарказ, который не связан с королевским советом, — либо ищешь сам, либо плачешься у Печи Душ, чтобы он был мёртв. Если бы Терезис и Тереза реагировали на каждую пропажу, у них бы закончились силы уже в первую неделю. Я искала свою сестру два года, но нигде не нашла. Поэтому я надеюсь, что она… мертва.       По коже бегут холодные, неприятные мурашки. Вот что значит жизнь в Казделе. Ничего хорошего.       — Почему нельзя заняться законодательством и начать следить за этим? Создать какой-нибудь правоохранительный орган?       — Блять, вы все, санкты, такие наивные? — нервно смеётся Куи’лакахкат. Руперт гладит её по плечу, чтобы она не теряла контроль, и она сдержанно выдыхает, дёргая головой. Волосы у неё отросли, теперь собраны в неряшливый лохматый хвост. Прядь падает на лоб. — Эти вопросы надо задавать королевскому совету, который друг с другом поладить нормально не может. Вампиры где-то шляются, банши спрятались, нахцереры — чисто военные, про слизняков я молчу, личи застряли в Лейтании… остальные тоже чёрти где. Тереза занята своей короной и решает с Терезисом внешнеполитические вопросы, они пытаются сделать Каздель сильнее. Кому есть дело до внутреннего общества?       — А если попытаться самому организовать какой-нибудь поисковой отряд или что-то вроде того?       — А оплачивать ты его как будешь? Деньги в Казделе не распространены, везде бартерный обмен. В общем, Руперт, мне некуда идти. В Каздель я соваться больше не хочу, поэтому записывай меня в свой внеклассный кружок, я хочу быть твоим заместителем.       — Не много ли? — усмехается Бетти и заинтересованно машет хвостом. — Я буду его заместителем.       — Ты что, тоже вступаешь?       — Угу.       — Ого… Руперт, а ты заражёнными не брезгуешь, — Куи’лакахкат с довольной улыбкой смотрит на Руперта.       — Никогда не брезговал.       — А Иззи? — недоверчиво спрашивает Винсент.       — Я пообещал Бетти удалённую вакансию, чтобы она не покидала дом и могла уделять время дочери.       — М-м, хорошо. А для меня место присмотришь?       — Нет проблем.       — С Вудроу ты уже всё, связь не поддерживаешь? — спрашивает Куи’лакахкат. Руперт мотает головой. — Печально. Вы были не разлей вода.       Дерьмо, как говорила Куи’лакахкат, случается. Бетти не хочет вспоминать период после потери Лерайе, Руперт не желает вспоминать Вудроу. Никуда тот не денется, однажды… однажды что-то да случится. Они встретятся вновь и либо Вудроу наконец-то соизволит с ним заговорить, либо прострелит ему голову. Одно из двух.       — Я бы хотел посетить могилу Лерайе. Проведёшь меня к ней? — спрашивает Винсент.       — Проведу. Я мог бы и вас тоже взять, но…       — Я сарказ, — вздыхает Куи’лакахкат. Бетти качает головой, отказываясь от предложения, хотя как раз Бетти провести будет гораздо легче. Деньги открывают любые двери и даже в раю. — Однако я была бы не против… очень бы хотела посмотреть, что ты сделал.       — Лерайе хотела побывать в Латерано.       — Я знаю, ты писал мне в любовном послании об этом. Только это так странно… мы, сарказы, обычно никого не хороним. Сжигаем, но никогда не предаём земле и не строим мавзолеи, храмы или катакомбы.       Сарказы вообще кардинально отличаются от санкт. Руперт уважает их культуру и обычаи, изучил за время общения с Лерайе, чтобы понимать её лучше, но всё же удивляется: как так можно жить, если всё, что осталось от дорогого тебе партнёра, просто… сожжено дотла? Нет ни могильной плиты на кладбище, ни места, где можно было бы помянуть его и погрузиться в прошлое.

/ / /

      Первую неделю Руперт проводит в беготне по правительственным организациям и ожиданием, когда же парламент наконец-то рассмотрит подписанные документы. Бюрократия раздражает. Необходимость стоять в Белом доме часами — тоже. Зачем так много бумажек, которые почти идентичны? У него по несколько копий одних и тех же документов, и всё надо подписать и сдать точно в срок.       Руперт отчётливо помнит каждый совет Лерайе. Хочешь начать строить свою организацию — начинать надо всегда с головы, с управления. Пока военную базу в Максе, Федеральном округе, строили, обносили техникой, а Берни руководил поставками, Руперт ломал голову над организацией. Нельзя всё сосредотачивать в своих руках. Придётся залечь на дно и стать незаметным, потому что глава военной наёмнической организации — это серьёзно. Даже Берни осторожен со своей личностью.       Руперт организовывает три ключевых филиала: департамент оборудования и прикладных технологий, отдел реагирования биохимической защиты и административный отдел.       — Департамент оборудования и прикладных технологий будет составлять основную военную силу и заниматься предоставлением военизированных услуг. Здесь же центр вербовки, техники, испытатели оборудования…       — Отлично. Вы же понимаете, что этот департамент должен будет подчиняться любым правительствам и юридическим лицам Колумбии и тем, кто заключил контракт?       — Разумеется. «Blacksteel» будет обслуживать ваши интересы, оказывая весь спектр необходимых услуг: от сопровождения, охраны и спасения до…

обеления военных преступлений.

      В департамент оборудования Руперт назначает ответственных: Куи’лакахкат, сарказа, на которую рекруты смотрят не с пренебрежением, а со страхом, и Винсента, которого любят гораздо больше.       — Административный отдел занимается проверкой новобранцев, бюрократической работой и остальным, что требует управления.       — Хорошо. Это серьёзный отдел. Вы должны назначить тех, кому верите так же, как себе.       — У меня уже есть кандидаты.       Бетти берёт на себя административный отдел и находит дополнительных работников. Достаёт откуда-то колумбийских ветеранов, о которых Руперт даже не слышал, и административный отдел становится самым многочисленным, потому что бумажной работы на момент формирования «Blacksteel» бесконечно много.       — Мне нравится ваше решение: выделить целый отдел на… проблемы с орипатией.       — Не только с орипатией. Отдел реагирования биохимической защиты отвечает вообще за общую защиту от инцидентов и работу со случаями заболевания внутри «Blacksteel». Они будут заниматься не только сдерживанием и предотвращением заражения орипатией, но и комплексной технической и кадровой поддержкой.       — Прекрасно… вы не собираетесь оставлять заражённых.       — Вовсе нет. Я знаю о рисках и введу необходимые правила при контактах с заражёнными, все они способные кастеры. Они понадобятся.       В отдел реагирования биохимической защиты Бетти набирает людей сама. Руперт доверяет ей: как заражённая орипатией, она лучше знает и понимает, как всё надо устроить.       И не ошибается. Бетти находит правильных людей и ставит строгие правила по отношению к заражённым, выделяя их чуть ли не в отдельную группу. Она не ратует за равенство, но хочет, чтобы всем жилось комфортно.       «Инфицированным с лёгкой формой разрешается объединяться с неинфицированными в группы до четырёх человек, но они должны запросить разрешение у последних. Инфицированным со средней формой заболевания запрещено участвовать в командных операциях, но разрешено выполнять одиночные миссии…»       Жестокие, строгие правила, которые не покроют даже выходные пособия из министерства здравоохранения и центров по контролю и профилактике заболеваний, как и предоставление медицинского обслуживания. Правила, которые необходимы, чтобы удовлетворить обе стороны.       Руперт о «Blacksteel» заботится как о собственном ребёнке. Он радуется, видя, как с каждым месяцем военная база обрастает всё новыми и новыми сооружениями. Он счастлив пожимать ладонь Берни и принимать его поставки, заполнять склады до отказа и участвовать вместе с Куи’лакахкат и Винсентом в обучении рекрутов, однако постепенно Руперт начинает отдаляться от них. Он — создатель «Blacksteel», генеральный директор. Он не должен стоять рядом с рекрутами и тренировать их, этим займётся соответствующий департамент.       «Blacksteel» быстро развивается. Колумбия щедро кормит военную машину, забрасывает в стальные челюсти свежее мясо рекрутов и подтачивает клыки снабжает лучшей техникой. Галлийские передовые технологии. Викторианские чертежи и схемы. Латеранское оружие. Всего понемногу. «Blacksteel» встаёт на железные лапы и превращается в мощную фракцию, в колумбийское оружие, и Руперт, благодарный парламенту за поддержку и испытывающий гордость, забывает обо всём: и что погружается в войну всё глубже и глубже, и что года стремительно проносятся мимо, и что поводок колумбийского правительства затягивается всё туже и туже.       И нет ничего хорошего в том, что на очередных приёмах в правительстве на него и Берни политики и властители мира сего смотрят с уважением.       Чёрная стальная мясорубка «Blacksteel» затягивает Руперта Клиффа первым и не спеша пережёвывает, выдавливая наружу вязкое месиво из мяса и костей. Контракт за контрактом, конфликты в Колумбии, помощь с защитой и транспортировкой мобильных платформ и механизмов для её строительства, сопровождение политических деятелей и отлов преступников, с которыми он справляется блестяще. А почва под ним уже горит, и сам он начинает подгорать.

/ / /

1031 год

штаб-квартира «Blacksteel»

Колумбия, Федеральный округ Макс

      — Ты забываешь, Руперт. Забываешь… Нельзя всё сосредотачивать в своих руках, особенно на войне. Хочешь ты того или нет, разделяй. Разделяй и властвуй.       Клифф смотрит на отчёты утомлённо. Он массирует пальцами виски. Лерайе сидит на краю стола, читая отчёт вместе с ним, хотя ничего она не читает. Её не существует. Она галлюцинация.       — Доверься Бетти и Куи’лакахкат. Поручи Винсенту часть работы, с которой не справляешься. С тебя достаточно, Руперт. Побереги себя, толку от тупой смерти из-за переутомления?       Куи’лакахкат сидит на офисном стуле напротив и раскачивается из стороны в сторону, любуясь закатом. Бетти сидит на диване, перебирая с Винсентом документы. Берни курит в кресле, помогая им. Рабочая идиллия.       — Вчера я получила новость, что королевский совет Казделя оформлен в военный совет, — говорит Куи’лакахкат.       — Это хорошо, — решает Клифф. Куи’лакахкат хмыкает, плотно поджав губы.       — Возможно…       Интересно, что бы сказала Лерайе? Понравились бы ей эти изменения? Каздель становится сильнее, крепнет. Лерайе любила свою родину на расстоянии и всегда желала для Казделя лучшего, боясь туда вернуться.       — Бетти, дочь не скучает по тебе? — спрашивает Клифф. Бетти, не отвлекаясь, задумчиво мотает головой и сдерживает кашель. Она худеет на глазах, спустя год попыток ей удалось бросить курить, и, несмотря на орипатию, она продолжает работу. Ей нравится, она не хочет останавливаться.       Бетти жаждет оставаться значимой, понимая, что на ней уже поставлен крест. Клифф не останавливает её, хоть и не одобряет такого трудоголизма, но она слушать не будет. Она взрослый человек и сама решает, как жить дальше.       — Нет. Это всё же короткие командировки, большую часть времени я провожу дома. Спасибо, что устроил для меня такой удалённый вариант.       — Не за что.       — Это дубликат, его можно выбросить, — говорит Винсент, откладывая документ в сторону. Берни берёт его, внимательно вглядываясь.       — Ага… слушай, Руперт, а у тебя нет никаких планов на будущее с «Blacksteel»?       Пять лет, а Бетти ещё жива. Только кристаллы на груди расползаются, и, если приглядеться, можно увидеть их очертания под рубашкой. Бетти уже не скрывается.       — Я не могу вмешиваться в конфликты за Колумбией. Сейчас я работаю только на правительство.       — Тебе нравится? — спрашивает Берни. Куи’лакахкат зевает, жмурясь как кошка и закрывая когтистой ладонью рот, переставая крутиться на стуле.       — Скорее да, чем нет.       — Я всё думаю… — продолжает Берни, отвлекается от документа и смотрит на Клиффа. — Возможно ли получить чуть больше независимости? Чтобы мы стали прямо как… не знаю. Чтобы мы могли вмешиваться в конфликты именно на Терре.       — Стать организованной кучкой свободных сарказских наёмников, которых ведут лишь контракты? — подводит мысль Куи’лакахкат. Берни щёлкает пальцами и оживлённо кивает. Куи’лакахкат смеётся. — Ох, котик… У тебя сумасшедшие идеи.       — Я боюсь, что Руперт повторит судьбу Тибальта. Станет грязным оружием в руках колумбийского правительства.       В офисе повисает тишина. Бетти и Винсент замирают, переставая перебирать документы, Куи’лакахкат напряжённо оборачивается, подняв взгляд на Берни, который пушит хвост от волнения. Закостеневшая атмосфера и тяжёлое молчание его пугают. Клифф, перестав мучиться от мигрени, переводит на него взгляд.       Клифф меняется. «Blacksteel», которую он так заботливо вскармливал, меняется вместе с ним: становится больше, требует открытия новых подразделений в разных точках Колумбии, занимает собой все мысли. Клифф грубеет, становится хмурым и серьёзным, каким стал Вудроу в их последнюю встречу у могилы Лерайе. Куи’лакахкат в шутку говорит, что взглядом он может раздавить даже её, а Клиффу от этого не смешно, потому что он не считает это забавным.       Как Берни хватает сил справляться со всеми проблемами? Что он пьёт, чем набивает желудок, чтобы держаться на плаву? Клифф цепляется за ускользающие дни, пытается не потерять чувство времени, но вот он уже… почти сутки просидел в офисе и даже не помнит, как утром проснулся.       Нет, всё в порядке. Всё ведь правда в порядке. У Клиффа целы конечности и в норме с иммунитетом, он не подхватил орипатию и не теряет в зрении и слухе. Бетти и Винсент рядом. Берни помогает и всегда готов подставить плечо, если у Клиффа подкашиваются ноги после тяжёлого дня и тело ватное. Куи’лакахкат берёт на себя слишком многое.       — Она крепкая. Не сломается.       Клифф тяжело выдыхает. Они все ждут его ответа. Он прикрывает глаза, и тишина становится мрачнее и глубже. Клифф давит ладонями на уши, медленно ведёт ими назад и смыкает в замок на шее, низко наклонившись к столу.

Лерайе, Лерайе…

      Он не должен оборачиваться назад и даже думать о том, что происходит вокруг. Не сейчас. Не завтра. Не потом. Никогда. Это мешает, это бросается под ноги, Клифф спотыкается и падает, и с каждым разом подниматься всё тяжелее и тяжелее.       — Руперт?

что же мне делать, Лерайе?

      Клифф медленно разлепляет свинцовые веки. Размыкает замок и выпрямляется. Обводит взглядом и старается вбок не смотреть. Лерайе упирается ладонями в стол и, закинув ногу на ногу, тихо мурлычет:       — Рвать связи с колумбийским правительством — по крайней мере сейчас — ты не можешь, они подняли тебя. Тогда дождись подходящего момента. Подумай о независимости, попробуй доказать свою верность колумбийскому правительству, чтобы они ослабили удавку на твоей шее и дали свободу. А когда ты сможешь вдохнуть, почувствуешь, каким прохладным может быть воздух на воле… срывай петлю и беги.       Самоубийственный план.       — Я буду держать ситуацию под контролем, — произносит Клифф, взглянув на обеспокоенного Берни. — И не позволю «Blacksteel» повторить путь Тибальта.       — Не нужно брать на себя всё, — вкрадчиво говорит Куи’лакахкат, — иначе ты сломаешься.       — Я не беру на себя многое. Ты, Бетти, Винсент и Берни…       — Берёшь, — отрезает Куи’лакахкат. и её легкомысленного поведения как не бывало; она смотрит так серьёзно, что Клифф послушно затыкается, будто его схватили за шиворот. — И это ни к чему хорошему не приведёт. Если у тебя проблемы с властями, так и скажи.       — Или со здоровьем, — говорит Винсент. — Я могу отвезти тебя в Латерано.       — Винсент… — вздыхает Руперт.       — Да. Давай ты его отвезёшь в Латерано, — кивает Куи’лакахкат и поднимается. Клифф смотрит на неё почти с мольбой. — Серьёзно, Руперт. Езжай на родину и постарайся привести голову в порядок. Возьми неделю-другую, мы справимся.       — Слышал? В по-ря-док, — по слогам говорит Лерайе, растягивая губы в ядовитой ухмылке. — Только есть ли смысл, если у тебя в голове всё перемешалось и ты даже моих советов не слушаешь?       Слушает. Старается. Следует им. Разделил «Blacksteel» на департаменты и отделы только из-за Лерайе, повторяющей из раза в раз прописные истины. Но сама Лерайе его меньше презирать не стала.       И правильно делает.       — Вы… точно справитесь? — тихо, позволяя проявить слабость перед друзьями, спрашивает Клифф. Берни ободрительно кивает, Куи’лакахкат хлопает его по спине.       — Ну конечно же! Неделя у тебя точно есть. Бетти вернётся домой и все документы переберёт до конца, Винсент ей поможет, он никаких трудностей не испытывает, ты же знаешь…       — Вообще никаких, — подтверждает Винсент.       — Мы не одни. Департамент оборудования расширился, биохимический отдел тоже, как и административный. У нас есть свои штабы подчинённых, на которых можно переложить работу. Давай, не нервничай.       — Куи’лакахкат… Я бы не доверял новичкам и…       — Руперт. Сколько я уже раз говорила, что новички ничем не плохи?       Куи’лакахкат улыбается и гладит Руперта по спине, мягко подталкивая его ко вставшему с дивана Винсенту.       Куи’лакахкат не так давно всё-таки рассказала, как потеряла глаз. Пытаясь найти младшую сестру, она влезла в преступные разборки на Рынке Шрамов. Чем глубже спускаешься в Каздель, тем запутаннее общество. Сарказы разбиты на мелкие группы, наёмники сбиваются в стаи. В одиночку на Рынке Шрамов — и в самом Казделе в том числе — не проживёшь. Случайно перейти дорогу кому-то или сделать что-то не то проще простого.       За такое Куи’лакахкат лишили глаза. Возможно, живи она в Латерано, могла бы попросить помощи у Нотариального Холла в поисках сестры и ей бы ответили. Нотариальный Холл ищет пропавших без вести, даже если это либери или более далёкие от санкт расы, являющиеся гражданами Латерано. Особенно если это дети. Такие случаи исполнители-стажёры хватают как горячую выпечку. Однако Куи’лакахкат в Казделе, где королевский совет разобщён и ему нет особого дела до происходящего внутри страны.       Жизнь продолжается. Куи’лакахкат потеряла маленькую сестру, которая любила рисовать. Состояние Бетти ухудшается, она всё чаще и чаще кашляет, слабеет с каждым месяцем, ни одно из лекарств ей не помогает — ни то, что получает Куи’лакахкат с Рынка Шрамов, ни то, что приходит с медицинским пособием, — но она продолжает работать дальше. Винсент проводит дома меньше времени, скучая по дочери, но не жалуется и поддерживает связь дистанционно, звоня каждый день и интересуясь, всё ли у неё в порядке. Берни помогает Клиффу придумать подходящую эмблему для «Blacksteel», обновляя её дизайн. Конфликт с Галлией назревает, и солдаты времён войны за независимость, не доверяющие помощи Галлии, оказываются правы. Галлия требует оплатить её «неоценимую» помощь. В Колумбии развивается пёстрая культура, дают концерты музыкальные группы, заводятся писатели и художники.       Жизнь неумолимо идёт дальше, и Клифф не хочет даже гадать, что будет в будущем.       Впервые он чувствует страх.       Впервые ему тяжело настолько, что это давит, и Клифф боится, что не выдержит.       Единственное, что он понимает, — нужно абстрагироваться. Необходимо вбить как можно глубже в сознание, что война — это грязный бизнес, каким занимаются политики, а теперь и Клифф. Если этот бизнес обуздать полностью, можно регулировать ход каждой войны и соответственно уменьшать количество жертв, чего Клифф и должен достичь.       Война — это чёрный бизнес. «Blacksteel» — чёрный бизнес.

/ / /

17 июня, 1031 год / 3 PM

Латерано, Пагус Стевонус

      В Латерано он пытается отдохнуть, но получается всё с точностью наоборот. Взрывы, перестрелки, крики и смех. Клифф, прячась в Пагус Стевонус, зажимает ладонями уши и жмурится, отсчитывая секунды. Три секунды — глубокий вдох. Три секунды — медленный выдох, такой, чтобы в лёгких заболело. Постепенно. Как учил доктор.       Но это не спасает.       Латерано — Колумбия тысяча шестнадцатого года. Разгар войны. Колумбийцы несут потери, о победе не идёт и речи, если только это не мечты и не яркий огонёк, от которого все сгорают. Однако если в Колумбии взрывы и стрельба были предвестниками смерти, то в Латерано эти ужасные звуки — звуки счастья и радости.       У Клиффа разлагается мозг и гниют мысли. Он не может воспринимать стрельбу как что-то радостное или обыденное.       — Я постоянно дёргаюсь. Прошли едва ли сутки, как я прибыл в Латерано, как уже хочу вернуться обратно, взять с собой оружие, приехать опять и сравнять Нотариальный Холл с землёй, чтобы он перестал выдавать постановления на снос зданий.       Доктор, немолодой санкта, внимательно слушает его и записывает в блокнот куски изломанных фраз, надламывающихся в ледяном голосе. Клифф, глядя на ладони на своих коленях и сжимая потрескавшиеся пальцы, чувствует бесплодные попытки доктора понять нить эмоций, добраться до источника проблемных мыслей, но его сознание — непролазные дебри без малейшего намёка на свет даже для него самого.       Подвиг заключается в том, что он всё-таки последовал уговорам своих друзей — друзей?.. — и посетил доктора, о чём жалеет. Дело вовсе не в стыде и в том, что Клиффу неприятно признавать слабость перед незнакомыми лицами. Важно, что Куи’лакахкат отстанет, Бетти, постоянно покашливая, перестанет говорить о значимости здоровья, а Винсент поймёт, что случай Клиффа беспросветный. Один Берни понимает, что к чему, потому что сам мучается от подобных проблем, и не капает на мозги с словами «посети психолога, Руперт, ну посети».       То, что происходит с Клиффом, плохо. Но иначе нельзя. И никто ему, кроме него самого, уже не поможет. А если он не хочет с этим разбираться, потому что нет времени и желания, то зачем вообще что-либо делать? Клифф должен работать, должен строить «Blacksteel» дальше, он почти достиг своей мечты. Какой ещё, блять, психолог?       — Это эррари, — заключает доктор с тяжёлым вздохом. — Галлюцинации, раздражение, чувство дереализации и потерянности, дискомфорт в Латерано, однако понимание, что это твой дом и в нём находиться правильно… это обыкновенная эррари. Санктам нельзя быть слишком долго вдали от родины, все мы привязаны к Латерано и должны возвращаться в него время от времени.       — И что с этим делать? — спрашивает Клифф, никак диагнозу не удивившись.       — Только переезжать в Латерано и находиться в нём дольше недели. Гораздо дольше: месяц, полгода… Я бы посоветовал пожить в Латерано хотя бы пару лет, чтобы вернуть чувство реальности происходящего.       — Никак нельзя это перетерпеть или переждать? Может, есть таблетки? Инъекции?       — Увы. От психологических проблем таблеток нет, — заключает доктор и кладёт результаты обследований и тестов на стол. Смотреть на них тошно. Ну проблемы с головой и проблемы, что дальше? У каждого первого солдата такие есть. — Вернее, они есть, но требуют очень плотной комплексной работы. Эррари лечится нахождением в Латерано, а вы в Латерано, как я понял, жить не планируете.       Час. Целый час Клифф болтал с мозгоправом, чтобы по итогу услышать то, что он сам себе сказал. Это бесполезно. Нужно возвращаться в Латерано. Таблеток нет.       И зачем он только согласился и излил этому унылому мозгоправу душу? Лучше бы Куи’лакахкат притащила джалла, пользы было бы больше.       — Не планирую.       — Смотрите по состоянию, — пожимает доктор плечами. Нимб над его седой макушкой тусклый-тусклый. Господи, ему самому нужна помощь. — Знаете, те, кто возвращались с войны, проходили долгое лечение в дневных стационарах.       — Прям-таки каждый ветеран? — усмехается Клифф. Вольфганг никакое лечение не проходил, он сошёл с ума, покинул войну и пропал без вести.       Вот так солдаты и умирают: тихо, молчаливо, безо всякого драматизма и жалоб. Сегодня они есть, а завтра их нет, и ты ничего с этим не сделаешь. Смерть для Клиффа не запоминающаяся. Был Руби и не стало Руби после первого отпуска, и никто даже не знает его настоящего имени. Была Лерайе, с которой он планировал будущее и даже завести семью, и её не стало. Была Изабель, а её замучили до смерти в концлагере, и Вудроу хоронил её изувеченное тело в одиночестве. Был Вольфганг, Рейес, Белинда, Эдвард и другие — и все передохли как по щелчку пальцев.       Все умирают. Но что ты сделаешь? Все перед смертью равны.       — Не каждый. Были и такие, как вы, но они неизбежно или приходили за помощью, или погибали. Эррари может привести к самоубийству, синьор Клифф.       Синьор Клифф. Обычно «мистер». Клифф вымученно ухмыляется и сжимает кулаки. Синьор Клифф. Как давно он этого не слышал, даже непривычно и как-то… смешно.       — Психология куда серьёзнее, чем вы думаете. То, что вы можете преодолеть сегодня, может стать непреодолимым через несколько недель и сломать вас. Подумайте над моими словами, иначе можете закончить в петле.       Как и многие колумбийские ветераны.       — Я выпишу вам таблетки, но вы сами понимаете, что это едва ли половина лечения и что с годами всё будет только ухудшаться, а ваш организм в конце концов привыкнет к ним.       Но разве у Клиффа есть другой выход?

/ / /

      За аккуратной безымянной могилой Лерайе заботится смотритель кладбища. Он заботится и за захоронениями Жозефины и Энрике, и белые плиты даже с годами не покрылись трещинами и не стали гнёздами для сорняков. Земля вокруг тёплая, и Клиффу обманчиво кажется, что в Латерано лето не кончается никогда.       Хорошо, наверное, жить тут. Солнце, ясное небо, прохладный ветерок. Настоящий рай.       Клифф по Латерано скучает. Но продолжает идти дальше.       — Я думал, ты сохранишь хотя бы её имя.       — Тогда могут возникнуть вопросы.       С тяжелым вздохом Винсент опускается на корточки у вытянутой белой плиты. Клифф стоит рядом, курит и смотрит на надгробие. Белое и чистое. Ветер треплет воротник рубашки. Погода такая тёплая, что Клифф может ходить без излюбленного пальто.       Винсент касается ладонью могильной плиты и гладит белый мрамор. Клифф, вспоминая, как быстро умирали его солдаты и в какую кашу паровой рыцарь раздавил Белинду, не успевшую даже закричать, чувствует больное равнодушие и корит себя за него.       С годами он грубеет. Все умирают. Терранцы хрупкие. Слёз нет, нервов тоже. Остаётся ползти, как викторианский танк, дальше, перемалывая кости соратников и помня о том, что когда-то Руби называл Руперта «мелким священником», растягивая шипящие звуки, когда-то Саманта, светлая и звонкая, помогала с разработкой огнестрела, когда-то Белинда и Эдвард нашли его, потерянного, в Дживоджии и не дали увязнуть в хаосе. Когда-то были и другие, но Клифф пережил всех.       Куда страшнее то, что необходимо периодически являться к семьям убитых сослуживцев лично. Куда тяжелее слышать женские слёзы и мужскую ругань, сочетаемую с «он должен был выжить, а не ты». Клифф удивителен: прошёл войну даже без следов синдрома выжившего. Отношение к смертям у него выветрилось вместе с…       Вместе с уходом Вудроу. Вот в чём вся проблема. Только он мог понять его по-настоящему, но теперь его нет. Где же сейчас Вудроу? Он не мучается? Проживает ли жизнь так, как мечтал? Занимается творчеством или всё-таки так и не взялся за кисть? Есть ли у него девушка или он, как и Клифф, замкнулся в себе после потери Лерайе и ему невыносимо смотреть, как кто-то пытается с ним флиртовать?       — Кровососка ты наша… — шепчет Винсент с горечью; голос блекнет в шорохе колючего кустарника, в лепестках диких кровавых цветов. Клифф стоит за его спиной, курит и не видит лица, но хорошо чувствует: он сожалеет. — Бедная кровососка…       Бедная Лерайе.       Но нужно продолжать двигаться. По чужим костям, по трупам, утопая в крови. Дальше. Дальше. Дальше.