Si vis pacem, para bellum

20 ноября, 1016 год / 9 AM

война за независимость

Колумбия, лагерь Бэйсвуд

      Руперт никогда не жалел о том, что связал свою жизнь с войной. Чтение проповедей в Базилике в свободное от учёбы время, распространение церковных песнопений, литургии, просвещение терранцев и общение с либери, примыкающим к религии Закона, — это всё, конечно, хорошо, и подобная жизнь ему нравилась. Но каждый раз, когда они с Вудроу читали военные сводки и видели хаос, в который Терра неизбежно погружалась с каждым новым днём, мышление подтачивалось под юношеским стремлением к действиям.       Руперт, отложив потрёпанный служебник, меняет латеранскую робу на удобную военную форму. Вудроу, отодвинув палитру с кистью и передав право раскрашивать стены монастырей другим художникам, берёт в руки тактические карты. Они проходят ускоренное обучение и двадцатого ноября, в год начала освободительного движения, прибывают в Колумбию.       В лагере Бэйсвуд их встречают с теплом. Санкты, свободно пользующиеся огнестрельным оружием, поднимают боевой дух революционеров. Лагерь маленький, со старой техникой и низким уровнем снабжения. Руперт решительно настроен повлиять на ход войны и разжечь революцию на новый лад. Вудроу следует за ним, куда бы он ни пошёл, и Руперт уверен: ему уготован долгий путь по войне и верный товарищ рядом.       Он думает, что сможет изменить будущее. Мальчишеская мечта пускает в него горячие корни и делает из него идеалиста-мечтателя, уверенного, что он-то всё сделает как надо.       — Наше вооружение, конечно, во многом уступает вооружению Тибальта… — обречённо вздыхает чёрная вульпо, Бетти, окидывая взглядом палатки, развёрнутые убежища и изредка встречающуюся военную технику. Руперт и Вудроу идут за ней, внимательно слушая. — Но что имеем. Жаловаться нельзя.       Эта бедная военная база кажется Руперту не только маленькой, но и жалкой. Неосознанно он сравнивает всё с просторностью Латерано и с огнестрельным оружием у каждого встречного санкты, и итоги довольно плачевные.       У Бетти за спиной копьё, инструктированное острыми чёрными кристаллами, напоминающими ориджиниум, а у тренирующихся солдат только многообразное оружие ближнего боя и лишь изредка огнестрел и арбалеты. С оснащением в лагере всё совсем плохо.       — Чем ближе к фронту, тем богаче живут военные лагеря? — предполагает Руперт. Он оборачивается через плечо, убеждаясь, что Вудроу не отстаёт. Тот молча осматривается и изучает всё вокруг напряжённым взглядом.       — Конечно… Ты знаешь, как это работает? О тыле никто не думает, на рейды в основном выходят фронтовые лагеря, зато как понадобится подкрепление, сразу зовут тыл. А откуда брать подкрепление, если у нас у самих едва оружия хватает?       — А что думает правительство?       — Правительство? — усмехается Бетти, поднимаясь по короткой лестнице к главному двухэтажному зданию. Она останавливается у дверей и оборачивается с язвительной ухмылкой, застающей врасплох. — Нет никакого правительства. Идём, познакомитесь кое с кем.       Они оказываются в узком коридоре с потрескавшейся плиткой и стенами. Пара открытых дверей, возможно, десять или пятнадцать шагов до конца и два поворота: налево и направо. Небольшое пространство, которое на ближайшие пару лет станет их домом. Бетти утомлённо вздыхает, вдруг наклонившись. Она поднимает с пола швабру и недовольно бормочет:       — Вот лентяи… после себя не убирают. Спасибо, что хотя бы оружие не бросают.       — Это жилой отсек? — спрашивает Руперт.       — Типа того.       Бетти, генерал лагеря Бэйсвуд, чёрная вульпо с мрачным взглядом и никак не вяжущимися аккуратными чертами лица, — их первый инструктор. Она встретила их на подъезде в лагерь, кратко провела экскурсию, объяснила, что и где находится, и на этом всё. Лагерь мал и беден. Общежития для военных — палатки, затянутые брезентом, и пара зданий — старые и обломанные, с водопроводом и провиантом часто проблемы, дороги к лагерю разбиты, что затрудняет передвижение. На вопрос, что им делать, Бетти неприятно ухмыльнулась и сказала, что это решит их командир.       Их командиром оказывается Лерайе и это был первый сарказ, которого Руперт увидел в своей жизни. Он сразу узнаёт вампира, но только из-за цвета глаз — насыщенного кровавого, — бледной кожи и заострённых ушей. Бетти коротко представляет Лерайе. Руперт не напрягается от такой близости с самым настоящим сарказом, даже ждёт от неё чего-то, однако…       Лерайе чертит карту. Она поднимает взгляд — на мгновение, на одну секунду — окидывает им Руперта и Вудроу и опускает обратно, взяв длинную линейку. Ничего больше. Лицо у неё всё такое же равнодушное.       — Она сейчас занята, — тихо говорит Бетти, уложив ладонь на локоть Руперта, чтобы развернуть его. Пустая реакция Лерайе смутила её не меньше, чем Руперта. — Я с ней поговорю, и она к вам придёт… Пока посидите в столовой. За левым поворотом первая дверь.       У них другого выбора и нет. Направляясь по новому маршруту уже без Бетти, Руперт слышит раздающиеся позади тихие, но довольно отчётливые голоса:       — Зачем они мне?       — Ты единственная тут сидишь без дела.       — Я не наставник.       — Ничего страшного, у тебя уже Руби есть. Тем более это санкты.       — Ещё хуже. Скинула бы их Саманте, я…       — А ты что делать будешь? Отдыхать? Замолчи, лентяйка, и давай за работу. Они вообще милашки, присмотрись к ним. Ещё и закончили обучение на высшие отметки… В Колумбии ценятся такие кадры.       — Они санкты! В этом вся проблема.       Руперт нервно сглатывает. Он вовсе не против сражаться бок о бок с сарказом, но находиться у сарказа в подчинении? Что-то новенькое. Как бы всё не перешло в бессмысленное унижение, ведь не зря говорят, что хуже санкты для сарказа врага нет.       Или что некоторые сарказы считают плоть санкт особенным деликатесом.

/ / /

      — Что думаешь?       Руперт, сев на стул задом наперёд и положив локти на спинку, вперивает взгляд в Вудроу. Тот отбивает по столу какой-то незамысловатый ритм и осматривает столовую.       — Я не ожидал, что у них с вооружением все настолько плохо. Войну они проиграют, если всё так и продолжится.       — Мы можем им помочь. Я лично… я готов обучить солдат стрельбе, — заявляет Руперт, выпрямившись. — Если мне, конечно, позволят.       — И если ты здесь найдешь огнестрел, — хмыкает Вудроу, нахмурившись. — Ты сам видел. Здесь целое ничего.       — Война только началась. Уверен, революционная армия найдёт союзников. Виктория никогда не была всеобщей любимицей, тут уже дело принципа — помогать Колумбии или нет. Галлия, мне кажется, не останется в стороне, — размышляет Руперт, вспоминая политическую карту Терры. Вудроу пожимает плечами, не решаясь спорить. Он всегда был упрям, но никогда не лез со своим мнением сразу на рожон.       Вудроу поступал хуже. Слушал, что думают другие, и молча делал по-своему, никогда от своего упрямства не отступая, даже если его действия могли быть в корне неправильными.       Противоположности притягиваются. Руперта, зачастую оптимистичного, нисколечко не отталкивал Вудроу, реалист с большим отпечатком пессимизма. Руперт в шутку говорил, что все талантливые творцы такие: и художники, и писатели, и музыканты — все грустные. Вудроу хмурился и отвечал, что вовсе он никакой не талант.       Руперт так не думал и жалел, что Вудроу так и не успел получить заказ от Базилики, о котором всегда мечтал.       Вудроу считает себя недостаточно талантливым художником. Руперт считает с точностью наоборот и верит: как вернутся они с войны, так Вудроу с руками и ногами оторвут. Иначе быть не может.       То время было славным периодом, полным глупой, но искренней надежды и веры в лучшее. Война начиналась криво-косо, тоска по дому висела прохладной тенью, защищая от пыльных дней Бэйсвуда и сухих ветров, но Руперт верил, что у них с Вудроу всё получится.       Бетти приводит Лерайе через пару минут: Вудроу чуть не засыпает, положив голову на сложенные на краю стола руки, а Руперт, разглядывая его, уже успевает скурить сигарету. Макушка у Вудроу лохматая. Чёрные пряди торчат в стороны.       Лерайе останавливается в дверном проёме вместе с Бетти и окидывает их оценивающим взглядом. Бетти шепчет с восторгом:       — Посмотри на них. Они же чудесные.       Лерайе тогда относилась к ним отстранённо. Она держалась на расстоянии, разговаривала с ними вроде много, а вроде это были темы, которые никак их не сближали, и шутила мрачные шутки про санкт. Сарказ, вампир к тому же, пыталась сохранить дистанцию, что у неё получалось из вон рук плохо, потому что Руперт ей очаровательно улыбался, а Вудроу не смотрел на неё как на чудовище.       Никто не обращал внимание на тянущуюся испокон веков расовую ненависть между сарказами и санктами. Только Лерайе постоянно думала об этом.       Руперт улыбается. Вудроу поднимает голову, тут же выпрямляется и приглаживает волосы, но это бесполезно: ему нужна расчёска, чтобы навести порядок.       — Они санкты, — опять констатирует факт Лерайе. Она и потом будет об этом постоянно вспоминать, что превратится в серьёзный камень преткновения.       — Разве это плохо? Мы умеем стрелять, — говорит Руперт, словно искренне не понимает, что Лерайе имеет в виду.       Она улыбается краем губ, оборачивается к Бетти, и та будто в поддержку похлопывает её по плечу.       — У вас каждый двенадцатилетний ребёнок уже владеет оружием. Не удивил. — Лёгким движением плеча Лерайе скидывает ладонь.       — Мы можем научить вас.       Лерайе им тогда не поверила. Очень зря.       — Вы тут общайтесь, знакомьтесь, а я пойду займусь делом. Лерайе, жду тебя вечером в штабе командования, — с ухмылкой говорит Бетти и отворачивается. Лерайе, подавив тяжёлый вздох, хочет схватить её за руку и остановить, уже приподнимает ладонь, но хитрая вульпо уходит, только взмахнув хвостом напоследок.       Лерайе боялась их. Как любой сарказ, боящийся санкт, ожидающий от них подвоха, расистских высказываний и насмешек, так и Лерайе смотрела на Руперта и Вудроу в первое время их знакомства со страшным недоверием и опаской. Она пыталась выглядеть смелой, но что Вудроу, что Руперт прекрасно ощущали её отторжение.       Эмпатия — общее проклятие санкт. Несмотря на то что санкта может чувствовать эмоции только санкты, им, словно в отместку за райскую столицу, всегда легко удавалось прощупать чужие эмоции на интуитивном уровне. И Лерайе для Руперта с Вудроу — раскрытая книга. Потрёпанная такая книга с пожелтевшими от времени страницами, чернила на которой расплылись. А ещё кусачая.       Лерайе старается быть смелой. Подходит ближе, садится напротив Руперта и Вудроу и кладёт согнутый локоть на стол. Руперт впивается взглядом в неё, Вудроу с хрустом отводит плечи, на секунду поморщившись, и едва слышно выдыхает.       — Ну, давайте попробуем… — она улыбается как-то утомлённо. — Как вы сюда попали и кто вы вообще?       Вопрос застаёт их врасплох. Руперт и Вудроу переглядываются, Лерайе, опустив взгляд, достаёт из кармана заправленных в высокие сапоги штанов пачку сигарет. Вудроу на войне по той причине, что и Руперт. Он последует за ним хоть на край Терры.       Но что сказать Руперту? Его цель проста: изменить мир и повлиять на войну. Ему повезло родиться санктой. Однако «я хочу изменить мир» — глупая идея. Юношеская. Детская.       Под внимательным взглядом он тушуется и напрягается. Руперт пытается что-то придумать, но молчание затягивается. Лерайе, затянувшись сигаретой, закидывает ногу на ногу и выдыхает дым в сторону.       Она, как и Бетти, выделяется на фоне остальных солдат. Бетти, нет сомнений, владеет артсом на продвинутом уровне, потому и одета в чёрное, отличаясь ото всех. Кастеры всегда отличаются. А владеет ли артсом Лерайе? Или вампирам достаточно искусства крови? Как оно вообще выглядит, что делает, требует ли много сил?       А пьёт ли Лерайе кровь, охотится ли по ночам, ест ли людей заживо и спит ли в гробу?..       — Ты не хочешь отвечать? — спрашивает Лерайе. Руперт пожимает плечами.       — Это глупо.       — Почему?       — Потому что я пришёл на войну в надежде повлиять на неё.       — И разве это глупо? — изумляется Лерайе, постукивая по сигарете и небрежно скидывая пепел на старую разбитую плитку.       — Это романтично, — осторожно добавляет Вудроу.       — Я понимаю. Так разве это глупо? На войну каждый второй пришёл в надежде на изменения.       — И каждый второй погиб за это, — замечает Руперт.       — И всё же это основная мотивация, почему колумбийское движение вообще продолжает действовать. Здесь нет ни викторианского оружия, ни техники, ни нормальных солдат, обученных по высшему разряду. Единственное, что помогает Колумбии держаться, — вера в лучшее.       Лерайе со вздохом откидывается на спинку, трёт светлую бровь ладонью с сигаретой и прикрывает глаза. Она выглядит уставшей.       — Бетти приехала сюда, чтобы заработать деньги. Руби, вуивр, который сейчас в патруле выслеживает координаты тибальтовских шавок, сбежал со своей бедной родины и пришёл сюда, потому что ненавидит империю. Пенелопа, сарказ, тоже пришла сюда ради денег. А Саманта, санкта, хочет благородно спасти Колумбию. Вы не одни такие. Так кто вы?       Стыд отступает. Руперт слегка приободряется, улыбается краем губ и трёт его костяшками, смущённый внезапной реакцией.       Лерайе, пусть и сарказ, поддержала их. У неё вообще была удивительная способность искать подход к каждому и подбирать к любой ситуации компромисс. Если бы Руперт сразу знал, что она отпрыск Сангвинарха, который всю жизнь посвятил дипломатическим разъездам, дворцовым интригам, и бесчисленное количество раз становилась жертвой из-за предателей в отцовском окружении, которые то подсыплют яд, то нападут со спины, он бы не удивлялся.       Лерайе росла в атмосфере жгучей опасности. Она всегда умела приспосабливаться даже к самым, казалось бы, безнадёжным ситуациям и при этом мотивировать других.       Руперт слишком многому у неё научился.       — Я священнослужитель, — говорит Руперт.       — Художник, — представляется Вудроу, приподняв ладонь.       — Священнослужитель и художник… Неплохая команда. Бетти, кстати, тоже художница.       — Вы здесь давно? — спрашивает Руперт. Как, однако, много всего знает Лерайе.       — Не очень, война только-только началась. И давай на «ты», я не настолько старая.       — Мы проходили обучение, где за нарушения дисциплины могли выгнать сразу же, — вспоминает Вудроу. Он выглядит теперь куда менее напряжённым, раз наконец-то смог заговорить с Лерайе. Та с интересом переводит на него взгляд, Руперт улыбается: у Вудроу всегда был страх перед новыми знакомствами, и Руперту приходилось тащить всё на себе.       — Здесь всё иначе. Конечно, нужно слушать старших, но нет жёсткого соблюдения субординации. Мы не армия Тибальта.       — И мы будем на твоём попечении?       — Пока что так, — кивает Лерайе. — Бетти доложила мне, что вы прошли скорое обучение и мобилизацию. Руперт, станешь моим заместителем и будешь помогать в разведке. А ты, Вудроу, будешь картографом. Ещё я бы очень хотела, чтобы вы присоединились к Саманте и помогали ей в изготовлении оружия, патронов и обучении солдат. На фронт вы будете выходить нечасто, мы слишком далеко от него. Надеюсь, это вас не расстроит.       Руперт мотает головой. Вудроу смотрит на Лерайе почти не моргая.       — Никаких проблем.       — Ну и славно, — кивает она, скуривая сигарету до фильтра глубоким вдохом. — Мало ли. Вдруг вы приехали и, как Руби, хотели на горящую линию фронта, а дотуда вы даже не дойдёте, потому что он далеко и вас скорее подстрелят снайперы.       — Тыл — тоже хорошо, — соглашается Вудроу. — Без тыла не было бы армии.       — Мне нравится ход твоих мыслей. Руби мне плешь проел жалобами, что хотел попасть на фронт, а не сидеть в тылу. Пришлось затолкать его в обходы. Хоть так срывает ненависть к тибальтовцам.       — А кто ты? — внезапно спрашивает Руперт. Лерайе уже знает о них хоть что-то, самую базу, а они о ней почти ничего. — То есть, почему ты здесь? Если это можно спрашивать.       — Как-нибудь потом расскажу, — отвечает Лерайе, улыбнувшись краем губ. Она будет делать так всегда, когда тема каким-то образом коснётся её. — Давайте ещё что-нибудь мне о себе расскажите…       Лерайе постоянно переводила тему, стоило разговору зайти о ней. Обсудить прошлое Вудроу или Руперта, посплетничать о безумном Руби или о вымотанной Бетти, у которой взгляд померк, пошутить, что сарказы ебут санкт физически и морально, — с радостью. Особенно последнее. Лерайе столько «шуток» о санктах знала, что некоторые аж пугали.       Но поговорить о себе — никогда.       Крупицы личной жизни Лерайе приходилось вытягивать острыми щипцами, уцепившись за скользкие края. Кто-то что-то о ней знал, кто-то ничего, кто-то вообще остерегался, косясь на неё с подозрением и напряжённо поглаживая шею.       Не так страшен сарказ, как его малюют.

/ / /

26 декабря, 1099 год / 9 AM

Форт Баррон / штаб-квартира «Blacksteel Worldwide»

где-то неподалёку от Айронфорджа

      — …вы же сами говорили, чтобы он сразу прибыл в Форт Баррон.       — Когда?       — В тот же день, когда Жанет Лонгфеллоу переправила его к вам, подтвердив, что он прошёл полное обследование и признаков заражения орипатией не выявлено. Тогда же он прошёл аттестацию на уровень В+.       Клифф не помнит, когда это было. Память у него в последние пару дней дырявая, тело ноет, голова болит. Но наёмник, прошедший аттестацию… что-то новенькое.       «Blacksteel» давно не получала свежего мяса. В новых лицах Клифф нуждался не критично и набор никогда не закрывал. Почти всегда добровольцы отсеивались, не пройдя аттестацию. Результаты они показывали весьма достойные. Но недостаточно высокие для «Blacksteel».       Клиффа за это осуждали. Отшитые наёмники, возвращаясь домой, строчили целые статьи о том, что он набирает в свою ЧВК не убийц, а каких-то полусвятых-полугероев. Требует от терранцев невозможного или кого-то даже специально заваливает, и что нынешние наёмники якобы платят ему, чтобы вступить в «Blacksteel». Франка над этим смеялась, Лискарм смотрела с утомлением, Ванилла задавала правильные вопросы: почему они смогли, а какой-то обиженный терранец — нет? Клифф этим вбросам не придавал особого значения.       Он желал обезопасить своих наёмников. Смерти и потери ему не нужны. Уже наелся.       Тила протягивает ему папку с досье. Клифф, следуя за ней по длинному коридору к выходу из блока командующих, опускает взгляд на обложку.       — Кардинал из Казделя… — читает Клифф, замедлив шаг. Тила, поравнявшись с ним, поднимает голову. — Это его позывной? «Кардинал»?       — По документам так и есть, босс, — кивает она. — Личное дело Кардинала пропустил административный отдел.       По медицинским заключениям он и правда здоров. Только одно выделяется в столбиках характеристик. Боевой опыт — официально пять лет, место рождения — Каздель, день рождения, рост, вес… комплексные испытания почти все держатся на отметке «превосходно».

раса: сарказ (вампир).

      — Мило. За несколько дней до отбытия в Дэвистаун принимать новичка и сразу же бросать его на задание, — Лерайе с интересом любопытной вороны заглядывает в папку, наклонившись. — Руперт, а ты точно в своём уме?       — Он действительно хорошо показал себя, босс, — защищает новобранца Тила, заметив, с каким сомнением Клифф смотрит на досье. Оно почти пустое. Только вводные данные в анкете и краткая биография: родился в Казделе, вышел из него наёмником, участвовал во многих конфликтах. Типичный сарказ. — Даже несмотря на то, что вампир. Он довольно приятный.       — Почему здесь нет его фотографии? — спрашивает Клифф, закрыв папку.       — Ты ей не сказал, что в своей ублюдочной жизни уже знал одного вампира? Обидно.       — Ещё не успели сделать. Он ждёт в секции «А».       Обычно в секции «А» занимались Франка и Лискарм. Клифф надеется пересечься с ними, но его ожидания рассыпаются, когда он спускается в огромный зал, залитый солнцем из высоких широких окон, и видит Ваниллу с вампиром. Ванилла щебечет, приветливо размахивая драконьим хвостом.       — А вампиры правда кровь пьют?       — Не все. Но я — да.       — А мою кровь выпьешь?       — Если захочешь.       — Н-нет, не хочу! А это больно?       — Вампиру? — усмехается вампир. Усмешка у него бархатная, а голос тягучий. — Вампиру приятно. А жертве — как посмотреть. Вампир может пить осторожно, а может разорвать сонную артерию одним укусом.       — Какой кошмар…       — Но вампиры не только с шеи пьют кровь. Могут с руки, с ладони… или даже с бедра. Или вообще сцеженную.       Лерайе обожала пить кровь у Руперта. Она говорила, что кровь санкт — лучший напиток, который вообще может существовать. Пила Лерайе всегда так много, что Руперта неизбежно тянуло в сон и он дремал часами, а потом ходил с головной болью весь день.       И это удивительно.       Клифф видел не так много вампиров, но на его памяти немногие придерживались этого жестокого способа потребления пищи. Кто-то однажды — не так давно — сказал, что пить кровь — дикость. Якобы так уже никто не делает, вампиры изменились.       А Лерайе делала всегда, потому что ей было приятно.       Лерайе вообще обычно делала только то, что ей приятно, и это восхищало. Она была свободна. По-настоящему. Приносят её действия кому-то неудобства, не приносят — делает что хочет. Но в то же время Лерайе была способна подстроиться под кого-то, если это необходимо, и найти удовлетворяющий всех компромисс.       Она порой пренебрегала личным пространством, порой действительно перепивала крови, порой доводила Руперта до тошноты от слабости. Но в серьёзные ситуации, во время военных совещаний или при встрече с противником, всегда становилась сосредоточенной, переключая свое развязное поведение за секунду.       Лерайе научила Клиффа всему.       — И я умерла счастливой. А ты корячишься над тем, что тебе не нужно и не нравится, бедняжка, загнал себя в ловушку и подаёшь голос по команде федерального правительства… Ещё и страдаешь от этого же. Мне казалось, что только сарказам присвоены генетические страдания, а санкты живут как в раю и кушают пирожные в своей белокаменной столице.       Ванилла замечает Клиффа первой. Она вздрагивает, выпрямляется и опускает хвост. Не хватало ещё руки по швам вытянуть. Вампир оборачивается более спокойно, без нервных движений, и когда Клифф видит его лицо, у него перехватывает дыхание.       А в животе подозрительно холодеет.       Лицо вампира откликается чем-то смутно знакомым. Те же знакомые благородные черты, те же самые поддёрнутые хитростью глаза и скользкая полуулыбка. Всё в нём какое-то знакомое и одновременно чужое, вызывающее ледянистое ощущение, как что-то усиленно давит на кишки и пытается прижать к полу.       От Лерайе его отличает только высокий рост и черты лица. Даже одежда одинаковая: чёрная с весьма непрактичными элементами, которые в бою будут мешаться, но при этом делают внешний вид аристократичным и утончённым.       — Это Кардинал, босс, — представляет Тила, и Кардинал, поняв, перед кем находится, становится серьёзным. Он перестает улыбаться, поднимает подбородок, отводит плечи назад и уже мало чем отличается от той же Лискарм или Франки, которые огораживаются от Клиффа ледяной стеной, как только тот появляется в зоне видимости. Ванилла тревожно поджимает губы, хвост волнительно покачивается из стороны в сторону.       У Клиффа не осталось никого. Все его друзья мертвы, ветеранов-основателей, своих бывших сослуживцев, он уже похоронил. Он остался один.       Наедине с бешеной галлюцинацией Лерайе и маячащим где-то на периферии Вудроу, который его ненавидит и однажды придёт за ним, потому что он, как и Клифф, попал в ловушку замкнувшегося одиночества.       Одиночество губит санкт. Сгубит однажды и Вудроу.       — Когда-то я знал девушку, очень похожую на вас, — замечает Клифф, протянув руку. Кардинал, улыбнувшись тонкими бледными губами, пожимает ему ладонь. В досье ему приписали целых сто пятьдесят лет. Как и любой вампир, он не выглядит на свой возраст. Кардинал молод.       Сто пятьдесят. Лерайе сейчас тоже было бы сто пятьдесят.       — Как её зовут? Может, я её знаю. Нас, вампиров, не так много.       Лерайе. Ле-ра-йе. Странное певучее имя, ложащееся на язык как влитое и подходящее к её насмешливому взгляду и неторопливым движениям.       Лерайе всегда просила Руперта хранить её редкие секреты, которые она время от время высыпала ему в руки. Лерайе заботилась о себе и своём прошлом, и он ответственно подходил ко всему, что она говорит. Руперт рассказывал разве что Вудроу, а Вудроу делал вид, что ничего не знает, но иначе Руперт не мог. Вудроу ему как брат, если не больше. Всё, что происходило у них, они делили друг с другом.       Лерайе пошла на войну, чтобы спрятаться. Она рассказывала, что её отец — Сангвинарх Дюк’араэль, у неё был брат и она была прикована ко двору. Лерайе не нравился ни Багровый Двор, ни чрезмерно ультранационалистические взгляды Сангвинарха. Руперт делал многое, чтобы сохранить её тайны.       Руперт пошёл на войну в надежде её изменить и слишком поздно понял, что война никогда не изменится. Война никогда не меняется. Меняются приёмы ведения войны, и только благодаря им можно попытаться свести жертвы к минимуму.       По крайней мере, Руперт должен был работать в этом направлении. Но в итоге он действительно сидит на поводке у федерального правительства и скалится по команде.       Власть разлеглась перед ним, парламент продолжает выдавать грязную работу, а Клифф молча отмывает военные преступления новыми и принуждает наёмников к мрачной работе. Подойди-принеси-иди-нахуй-не-мешай — вот и вся линия приказов, которая приходит со стороны правительства. Клифф видит, с каким сомнением смотрит Джессика на план миссии о Дэвистауне, как отстранённо держится Лискарм, и все они понимают, что Дэвистаун станет очередной точкой невозврата.       Клифф запутался.       Вудроу говорил, что у него ничего не осталось. У Клиффа великое настоящее и грандиозное будущее, у «Blacksteel» лучшее оружие и техника, едва ли уступающие вооружению Латерано, потому что всё со своей военно-райской родины, где стрельба на улицах дело обычное и законное, Клифф притащил в гнездо своей компании. Вместе с «Raythean Industries», найдя их поддержку прямо в момент рождения «Blacksteel», Клифф смог достичь совершенства в создании огнестрела. Он научил Лискарм правильно держать оружие, рассказал обо всех тонкостях стрельбы, вложил в её голову ту же информацию, что когда-то вкладывал в него инструктор ещё семьдесят лет назад. Лискарм передала это Франке, Джессике и продолжала обучать новобранцев. Новобранцы, став опытными наёмниками, в свою очередь взяли на попечение других новичков, передавая им то, чем с ними поделился Клифф. Он вынес из Латерано новейшие разработки, оснастил технику собственными доработками, превратил Форт Баррон в передвижное оружие массового поражения, в настоящую военную цитадель, и посадил Лауру во главе инженеров, вручив ей целые стопки чертежей и планшет с сотней вкладок имеющейся на Форте техники. Клифф пытался найти место в инженерии даже Ванилле, но та, как любили шутить наёмники, проклята: к чему не притронется, то обязательно развалится.       Но у Клиффа ничего не осталось. Не было больше никого, кто помнил бы его имя и кто хотел бы позвать его на кофе или пропустить пару стаканов виски или, если позволено, ликёра. Никому нет дела до Руперта. Для «Blacksteel» существует только Клифф. Только мрачная фигура, полностью облачённая в чёрное, ЛЕРАЙЕ ТОЖЕ ХОДИЛА В ЧЁРНОМ только вымазанный в крови санкта, только манифестация войны.       Клифф и есть война.       Клифф всегда мечтал контролировать войну, но теперь он продавлен и это она контролирует его, а не наоборот.       — Неважно, — Клифф прикрывает глаза и качает головой, решая не погружаться в воспоминания глубже. Кардинал удивлённо моргает, перестаёт по-лисьи щуриться и смотрит на него так, словно хочет сказать что-то важное.       Словно он правда связан с Лерайе.       Клифф с силой прогоняет бредовые мысли подальше. Этого не может быть, а он просто слишком много думает о ней. Сколько прошло лет? Семьдесят? Какая ещё, к чёрту, Лерайе?       Кардинал улыбается.       — Слухи о вашей ЧВК разошлись даже в Казделе. Я рад, что смог пройти аттестацию и вступить в ваши ряды.       — И я тоже рад пополнению, — вежливо отвечает Клифф. — Особенно наёмником из Казделя.       Клифф многое взял у Лерайе. Именно с неё пошло изменение мировоззрения, а то, что Клифф увидел на войне, только это подтвердило. И первое, что он уяснил, когда собирал весь известный опыт воедино спустя много лет, — это правильное отношение к своим же людям.       Хороший лидер тот, кто держится с подчинёнными доброжелательно и не вселяет в них ужас и страх.       Лерайе пыталась быть доброжелательной, несмотря на то что Сангвинарх желал от неё совсем иного и приучил пить кровь, чтобы она олицетворяла собой дикую жестокость.       — Пойдёмте, — под удивлённым взглядом Ваниллы, затаившей дыхание, Клифф отводит ладонь в сторону и указывает на коридор по направлению к комнате отдыха. — Расскажете мне более подробно, кто вы и откуда.       Лерайе вообще на многое повлияла.       И Клифф, препарируя свои воспоминания о ней, чувствует себя стервятником, пожирающим опыт прошлого. Не черви и жуки сожрут труп Лерайе — его с аппетитом съест Клифф.       Если бы только Вудроу знал, что Руперт пожертвовал всем отрядом ради него, что бы он сделал? Прикончил бы сразу же или перестал сверлить ненавидящим взглядом, как в тот проклятый день, когда он выбрался из концлагеря? Руперту дали выбор, Руперт сделал его, решив, кто выживет. Ни больше, ни меньше.       Если бы Лерайе видела, как текут его мозги и как он, запутавшийся глава «Blacksteel», всего лишь эгоистичный мальчишка, не желающий отпускать прошлое навсегда, пытается ещё что-то делать, похвалила бы она его или пристрелила?       О, как Клиффу хочется посмотреть в глаза тем, кого он предал. Как бы ему хотелось выслушать, какой он ублюдок, мразь и что он не заслуживает жизни. Как бы ему хотелось, чтобы Вудроу перестал игнорировать его существование, а Лерайе была хотя бы по кускам живой. Равнодушие и неизвестность — худшее лучшее наказание для такого урода, как Клифф.