Мы одинаковые

      Пустая комната, без капли света, лишь непроглядный мрак. Темный бетонный пол, от которого веет сыростью и холодом, запах плесени неприятно ударяет в нос. Где-то вдали слышится, как капли падают в маленькую лужицу.       Наоми постепенно приходит в себя, медленно открывает глаза и ужасается.       «Я умерла?» — лениво думает та, видя перед собой лишь тьму.       «Пить хочу...» — в горле пересохло, слюна практически не выделялась, чтобы хоть как-то смочить рот.       По телу все еще разливается боль, ноющая и одновременно режущая. Голова раскалывается на мелкие кусочки. Конечности онемели, казалось, что при малейшем вдохе миллионы игл впиваются в них снова и снова. Живот тянет от голода, и от этого же тошнит, было бы еще чем.       «Живая...» — чувствуя свое отвратительное состояние, делала вывод она. Смерть — это полное успокоение, когда тебя больше ничего не волнует, ты ничего не ощущаешь. Ни боли. Ни радости. Ничего. Брюнетка же в страхе пытается оглядеться, на миг думает, что ослепла, пока все же не понимает, что здесь просто нет света.       — Помогите… — охрипшим тихим голоском просит зеленоглазая, пока по ее лицу снова сползают соленые капли. Страх все больше поглощает ее, рвет душу.       Пытаясь игнорировать свое жалкое состояние, девушка переворачивается и оказывается на четвереньках, каждое движение призывает новую волну мучений. Пытается встать, но не может, правая нога, перевязанная бинтами, моментально подкашивается. Падает. Руки оказываются перед ней, пытаясь принять весь удар на себя, но им не хватает сил. Ударяется лбом об бетон.       Не двигается, лежит и пытается прийти в себя, слезы словно закончились, пересохли. Собственное тело давит на ребра, отчего дышать еще сложнее. Берет остатки себя в руки и ложится на спину, смотря в пустоту.       Сколько времени она так пролежала? Час? Точно нет, слишком мало. Может, пять? Тоже нет, несмотря на полную дезориентацию во времени, Наоми понимала, что это тоже ничтожно мало. Двенадцать часов? Нет, она успела уснуть, но сколько она спала?       Боль немного утихла, но легче от этого не стало. Уже не пытается подняться, ползёт, чувствуя под ладонями слои пыли и грязи, ощупывает стены, они такие же. Под руку попалось что-то железное, похоже, что это дверь. Снова слышит падающую каплю, пытается приблизиться к ней, подтягивая тело руками.       Чувствует под подушечками пальцев мокрую поверхность, вытягивается, пытаясь подставить рот под следующую каплю. Раза с третьего попадает, но это ничтожно мало. Жажда мучает ее даже больше, чем боль, от отчаяния пытается откинуть всю свою брезгливость. Склоняется лицом к лужице, вытягивает губы трубочкой, всасывает в себя жидкость. Вода, перемешанная с грязью, пылью и землей, показалась ей раем, чем-то несравненно вкусным и блаженным. То, что когда-то брюнетка воспринимала как данность, чем-то, что всегда будет в ее жизни, как божий дар.       Она выпила всё, а что не смогла — слизала. Однако головную боль ослабить не удалось, губы оставались такими же сухими, как и глаза. Виски сдавливало, тело дрожало.       Наоми противно от самой себя, ощущает грязные, сальные волосы, которые колтунами распластались по полу. Как ее тело собирает всю грязь на себе, как она липнет к ней. Крайне тошно и страшно, сердце колотится от ощущения неизбежного. Но сильнее пугает неизвестность, сколько она здесь будет? Придет ли кто, или она умрет в мучениях здесь?       Наоми вспоминает все, даже самые плохие годы в ее жизни казались тем, к чему она хотела бы вернуться. Хочет сесть за стол с семьей, снова услышать смех матери, а после и слова отца о том, что она же девочка и должна есть аккуратнее. Прийти на ненавистные ей занятия в университете, а после прогуляться с друзьями оттуда. Интересно, что они сейчас делают? Она не знает, ночь, вечер, утро или день сейчас, это нагоняет паники еще больше.       Время течет мучительно медленно, а она все продолжает втыкать в потолок и ловить каждую каплю ртом.       Через несколько часов послышались глухие шаги. Похоже, где-то там включили освещение, поскольку дверь обрамилась желтой рамкой. Поворот ключей с громким щелчком. Яркий свет вонзается в ее глаза, полностью ослепив.       — Выпусти меня, — еле слышный хриплый от сухости голос спадает с уст брюнетки. Жмурит глаза, пытаясь привыкнуть к яркой лампе, пытается разглядеть темную фигуру, приближающуюся к ней.       — Не могу, — жалостливо произносит парень, взяв ее на руки. — Прости…       — Сволочь, — пытается оттолкнуться. Уж лучше снова грохнуться на пол, чем ощущать прикосновения какого-то мерзавца. Не получается. — Чтоб вы все передохли!       Он выносит ее из комнаты, где наконец можно разглядеть его внешность: потрепанные розоватые волосы и лицо, избитое до синих и фиолетовых оттенков.       — Ты кто? — даже немного удивленная состоянием одного из своих похитителей, спрашивает девушка.       — Итадори Юджи, — тихо шепчет он, оглядываясь. Кажется, что парень не хочет попадаться кому-то на глаза. — Прошу, будь тише и не вырывайся.       Наоми хочет ответить, но ее нога задевает стену, от чего боль резкими покалываниями разносится по телу. Она жалобно всхлипывает, сжимаясь.       Несколько мучительно долгих минут по коридорам. Стены сменялись с тяжелой каменной укладки до шершавых белых обоев с золотистыми узорами. Перед ними стали показываться предметы, вазы и ковры, картины в дорогих рамах, элегантные люстры, словно из Эрмитажа. Юджи открывает одну из дверей, занося ее в просторную ванную с черной плиткой и изогнутыми, словно змеи, ветвями, аккуратно вложенными в ниши, как декор.       — Подожди немного, — розововолосый аккуратно опустил ее на пол, включил кран с теплой водой и заткнул слив в ванной.       Видя это, зеленоглазая с мольбой в глазах ползет к воде, жажда все еще мучает ее.       — Держи, — Итадори забирает деревянный стакан из-под зубной щетки и пасты, наливает в него прохладную жидкость и протягивает ей.       Та с наслаждением за секунды вливает в себя все содержимое, а следом и еще один раз, и еще. Глотает так жадно, что капли стекают с уголков ее губ и растягиваются до самых ключиц.       — Спасибо, — глубоко дышит и подтирает мокрый подбородок, благодарственно смотрит на него, но тот стыдливо отводит взгляд.       — Наоми… — Итадори сел на корточки рядом с ней, отводя взгляд. Дрожащими руками потянулся к краю ее грязной футболки.       — Не трожь меня, — хмурится и хватает его за запястье, сжимая, на душе снова становится тяжко.       — Прости, я должен…       — Убери свои руки от меня! — старается смотреть на него грозно, сдерживая подступающие слезы.       А ведь буквально пару минут назад ей показалось, что он хороший, решил помочь ей, как сможет, но нет, очередной ублюдок, да еще и с невинной внешностью.       — Если я не вымою тебя, то господин меня снова накажет, — его голос с каждым словом становился все тревожнее. Начал кусать губы.       — Что? — девушка распахнула глаза от страха, смешанного с удивлением. К какому монстру она попала? Снова осматривает побитого парня. — Что он сделает с тобой?…       — Я не представлю, всегда что-то новое. — Из глазниц потекли слезы, всё же парень отпустил край ее одежды. — Пожалуйста, не сопротивляйся.       Наоми с сожалением взглянула на то, как она держит его запястье, и отпустила. Тяжко вздохнула, смотря в потолок, и немного позабыв о ноющем теле.       — Посади меня в ванную и отвернись. — Слышит как урчит ее живот, и чуть морщится.       Тот с благодарностью посмотрел на нее с тусклым блеском в глазах. Переместил, куда она сказала, и отвернулся, без единой мысли подглядеть.       Брюнетка сразу почувствовала, как щиплет рану на ноге, слишком больно, невыносимо больно. Мигом достает ее и кладет на бортик ванной, а спиной упирается в противоположный. Снимает грязную одежду.       Минуты три лежит и отмокает, после берет белую мочалку и намыливает, проходится ей по рукам, счищая грязь. Плечи, шея, живот и ляшки, а вот со спиной и ногами ниже колена возникают проблемы. Тело ноет и кажется непосильно тяжелым и деревянным, даже руки поднимать крайне сложно, еще и желудок воет во всю.       — Ладно, — девушка с грустью вздыхает и обращается к парню, прикрывая грудь и вагину, — помоги... — стыдливо смотрит на ладони, на то, как они закрывают интимные места.       Итадори поворачивается, стараясь не смотреть на нее, лишь на оставшуюся грязь, терпеливо намывает нежную кожу.       — Сколько я уже здесь? — полушепотом спрашивает зеленоглазая, прижимая к себе ноги.       — Почти три дня, — Юджи с грустью смотрит на нее, уже зная, что ее ждёт.       — Я хочу есть...— чувствуя, как болит живот, словно растворяет сам себя, бормочет она.       — Я бы дал тебе еду, но сам со вчерашнего утра не ел... — честно отвечает он.       — Меня отпустят? — в зеленых глазах появлялись капли, отчего они сверкали со страхом.       — Я не знаю... — теперь он выглядел поникшем и расстроенным.       — Значит, всё же убьют, — на лице пробежала истерическая ухмылка. — Ну, надеюсь, быстро.       Тот оглядывает ее, видя, как улыбка перемешивается со слезами и перерастает в панику. Но молчаливо продолжает свое дело.       Парень полностью вымыл ее тело и волосы. От этого брюнетка стала даже немного лучше себя чувствовать. Словно грязь была такой же болью. Из проблем остались лишь простреленная нога, что продолжала кровоточить, невыносимый голод и уставшее тело, но это волновало ее меньше всего.       Юджи отдал ей свежий махровый халат изумрудного цвета, только его, и уже хотел начать менять повязку на месте, где ее продырявила пуля, но Наоми начала возмущаться.       — Отдай мою одежду, я лучше в грязном похожу, чем полуголой, — сидит на полу, злостно смотря на бедного парня и завязывая покрепче пояс.       — Мне кинули только его, другой одежды нет, — отводит взгляд, уже держа в руках всё необходимое. — Мне сказали привести тебя чистой, поэтому и твою одежду отдать не могу, прости.       Та шумно выдыхает, пытаясь представить, что ее ждёт. В голову лезут противные мысли, но она старается их отогнать. Ну, может, у них просто женской одежды нет, а свою отдавать не хотят, всё же они ее похитили. Глупо, но, как говорится, надежда умирает последней, даже если уже в край побитая.       Итадори снимает жгут с ее голени, отдирает от запекшейся крови, пинцетом вытаскивает плотно набитую вату из дыры. Обрабатывает и заменяет все на новое.       — Считай, тебе повезло, артерии не задело, да и сухожилия с костями почти не пострадали, — завязывает повязку на узелок, туго перетягивая. — Сначала подумали, что навсегда хромой останешься.       — У тебя есть какое-то медицинское образование? — наклоняет голову вбок, смотря на каждое его движение.       — Нет, просто услышал, как Чосо с Гето это обсуждали, а потом и указания дали мне. — Закончив, он отошел вымыть руки от остатков крови.       — А кто это? — пытается разузнать информацию девушка, с любопытством разглядывая израненные, сильные руки Итадори.       — Близкие друзья господина, они и еще двое вместе начинали когда-то этот бизнес строить, конкретно Чосо с Гето наркотиками промышляют, — Юджи развернулся и сел напротив нее. — Первый так же подпольными операциями занимается. Гето больше по поставкам.       — Годжо тоже с ними же? Чем он занимается? — Наоми всё еще хочет разузнать с кем имеет дело.       — Да, считай, маркетолог, и его постоянно по мелким делам отправляют, — оглядывает ее и, видя, как она хочет задать еще один вопрос, говорит на опережение: — Тоджи и господин?       — Да... — чуть медлит и продолжает, — твой, так сказать, господин тут самый главный?       — Они оба на равных, верхушка всей организации, просто, так сказать, разделяют обязанности, — Юджи вздыхает, прикидывая, сколько времени занял их разговор. — Нужно идти.       — Подожди, — зеленоглазая смотрит на него с неким подозрением, — откуда ты все это знаешь и почему решил рассказать все это мне, разве тебя за это не накажут?       — Знаю, потому что постоянно обслуживаю их, когда они собираются обсудить какие-то дела. — Он мягко улыбнулся. — А рассказываю, потому что ты первый человек, с кем, похоже, я могу хоть как-то поговорить. Десять лет ни с кем, кроме этих, словами не перекидывался, и то это разговором назвать сложно.       — Десять лет?! — она удивлено вскинула брови на мгновение и сразу нахмурилась. — Сколько ты уже с ними?       — Двенадцать или тринадцать, точно не скажу... — снова поднимает ее на руки и чувствует, как девушка обхватила его шею, держась покрепче.       — А десять лет назад все же был тот, с кем ты мог поговорить? — в ее шепоте отчетливо слышалось сожаление.       — Да, сын Тоджи. Он прибегал ко мне поиграть, хороший мальчик был, тогда еще не понимал, чем занимается его отец, а потом Тоджи его полностью отгородил от этого, — с искренней улыбкой на лице вспоминал прошлое парень, вынося ее из ванной комнаты.       — Мегуми? Ему тогда около восьми было получается? — представляла его в этом возрасте девушка. — А тебе?       — Тогда десять было, — в его голове словно проскочила молния, он остановился. — Подожди, ты знаешь его?       — Да, — уже понимая, кем он тут приходится, брюнетка решает рассказать ему, что произошло. — Мы нечаянно девушку сбили и теперь, похоже, меня убьют, чтобы я не рассказала никому.       Страх снова окутал ее, полностью стирая всю ту довольно доверительную атмосферу, что случайно выстроил Итадори.       — Я думал, тебя купили, — в шоке смотрит на нее и пытается понять, что происходит.       — Нет, меня похитили, — прижимается к нему чуть сильнее, словно сможет найти в лице парня защиту, утыкается в его плечо.       — Но… — мямлит Юджи, ища причину ее нахождения здесь. — Если бы тебя хотели убить, то сразу же сделали бы это.       — Может, расспросить о чем-то хотят... — ее слезы стекают на его одежду, пока та шмыгает носом.       — Боюсь, они бы не стали в таком случае тянуть и уж тем более приводить тебя в порядок, — тяжко проглатывает воздух, уже представляя, что они собираются с ней делать.       — Годжо привез меня сюда под предлогом того, что я должна помочь ему избавиться ото всех кусков тела той девушки, — дрожащим голосом говорила она, вцепившись до боли в его плечи. — Он сказал, что все его слова — ложь, но, может, в этом деле он не солгал, и я правда нужна ему? Это и объясняет, зачем меня вымыли, чтобы вывести из дома в адекватном виде.       Парень промолчал, вынося ее в просторный коридор, вокруг стояли высокие графичные вазы с красными розами, картины с ужасным посылом в позолоченных рамах, в нишах красовались небольшие водопадики, а сверху свисали массивные детализированные лампы, словно из девятнадцатого века.       Где-то с конца слышался разговор, наполненный злобой, кажется, собеседники о чем-то обеспокоено говорили.       — Уберем ее так же, как и остальных, — знакомый до рук, тянущихся к ножницам, голос Годжо.       — Мэй сказала, что она отпрыск какого-то депутата, мы так просто это не провернем, — следом за еще одним знакомым тоном последовал громкий щелчок, должно быть, зажигалка.       — Боишься, что до Мегуми доебется, — уже неизвестный явно посмеялся, — все уладим.       — Она уже пыталась, но я был рядом, и лишних вопросов не задавала, сделала вид, что перепутала. — В голосе мужчины слышалось напряжение, которое постепенно перерастало в явную агрессию. Это было подобно запаху, который заполнил комнаты поместья.       Еще пара шагов, и Итадори вынес брюнетку к ним и, словно его выдрессировали, склонил голову и прикрыл глаза, немного кланяясь.       Их было четверо, и лишь двоих она знала, по крайней мере, так ей казалось, Тоджи с сигарой в руках и Сатору, вальяжно развалившийся на кресле, словно он тут главный. Еще один, весь в татуировках и похожий на Итадори, мужчина, которого девушка, по всей видимости, не интересовала, его взгляд лишь на миг был направлен в их сторону, исключительно на его слугу. Рядом с отцом ее друга сидел еще один парень с полосой на лице, который не обращал внимания ни на что, он просто сидел в телефоне, потягивая дорогущий коньяк, будто его заставили сюда прийти.       — А вот и твоя шавка, — усмехнулся блондин, оглядев их и обратился к брюнетке, — а ты теперь на человека похожа.       — А ты и сейчас даже на подобие человека не похож, — фыркнула она, пока парень опускал ее на пол перед кофейным столиком с едой, с которого так и хотелось взять кусочек манящего мяса.       — Ну да, я всегда, как бог выгляжу, — парировал Годжо, делая глоток алкогольного напитка со льдом.       — Тебя богом считают разве что черви, — хмурится, а во рту уже слюнки текут, живот жалобно урчит, моля о еде.       Сатору хотелось ей ответить и он начал, однако Тоджи его перебил:       — Знаешь, что с тобой будет?       — Читать мысли не научилась. — Не сводит взгляда со стола, стоит перед ним на коленях, как собака, готовая сорваться и наброситься на любимое лакомство, но всё же словно ждёт команды.       — Позвони своим родителям, — он швырнул ей ее телефон, а затем и лист с каким-то текстом. — Не убедишь их, что ты уехала, и с ними может что-то случиться.       — Что-то случится?… — ком в горле заставлял дрожать сами слова, она смотрит на смартфон, и на глазах наворачивается новая порция слез. Молчание Тоджи было ответом, и это было ясно, как самый солнечный день. — Так мне нужно сыграть убедительно? — опускает голову и водит большими пальцами по экрану.       — Да, если не поверят, то для начала ты останешься без языка, — выдыхает из легких едкий дым.       — Говорил же, просто сообщение им написать, — Сукуна наблюдает за ее нервным состоянием и рекой на ее щеках. — Ей никто не поверит.       — Предусмотрительный какой, — Сатору посмотрел, как следом мужчина со шрамом на губе кинул ей бутылек с валерьянкой.       — Вы же не думаете, что вам всё это сойдёт с рук? — со злостью, играющей дуэтом со страхом, осмотрела их.       Она взяла успокоительное и открыла его, посмотрела, стиснув зубы, и залпом выпила настойку, морщась от противного вкуса.       — Ты не голодна? — с наигранной заботой спрашивал блондин, насаживая на вилку салат с маслинами.       — Разве это не очевидно? — отвечает вопросом на вопрос и оглядывает парня, что до сих пор даже не посмотрел на нее, он просто молчал и лазил в телефоне без особого интереса.       — Хочешь, я дам тебе немного покушать? — Годжо протягивает ей вилку с куском сочного стейка. — Или ты у нас травоядная?       Та с недоверием глядит, не хочет брать что-либо от него, но голод сильнее. Тянет руку, но он ее отдергивает и кладет в рот все, что могло достаться ей.       — Да покормлю я тебя, — продолжая все тщательно пережевывать, говорит Сатору, — не переживай.       Еще около минуты он намеренно громко чавкал и улыбался, наслаждаясь пищей, прежде чем взять грязную тарелку из-под какой-то нарезки, которую уже съели, и выплюнуть всё туда. Ставит перед ней, берет свои приборы и сервирует, как в самых элитных ресторанах.       — Приятного аппетита! — ухмыляется Годжо.       Наоми с отвращением смотрит на пережеванную еду, а затем с еще большей ненавистью — на парня, сделавшего это. Для брюнетки съесть это — значит окончательно унизиться. А унижаться перед этим червем-переростком последнее, чего бы она хотела. Несмотря на голод, что терзает ее, перед ним — ни за что.       Зеленоглазая вздыхает, берет в руки тарелку, мельком смотрит на блондина и кидает ее в него. Слипшиеся куски разлетелись во все стороны, но большинство осталось на парне, который недовольно оглядывал себя. Брезгливо скинув с себя пережеванную им же еду, резко встал, одной рукой сжал ее горло, приподнимая, заставляя хвататься за его предплечье, и замахнулся ногой, собираясь ударить со всей дури в живот.       — Остановись, — парень, втыкавший до этого в телефон, угрюмо посмотрел на Годжо.       — А что такое? Нашему Чосо девчонка понравилась? — наигранно хныча, говорил Сатору.       — В отличие от тебя я себе цену знаю, и член в каждую дырку не пытаюсь запихнуть, — он чуть ухмыльнулся.       — Завались, фетишист хренов, — обозвался блондин и все же откинул ее, дав упасть на пол и жадно глотать воздух, хватаясь за горло. — Так что? Схерали тут защитником себя выставляешь?       — Наверное, потому что у меня и так голова раскалывается, а после того как ты ее ударишь, она начнет рыдать? — Чосо вскинул брови, якобы спрашивая, понял ли он его. — Мне сейчас лишний шум слышать не хочется.       — Нежный какой, — начал голубоглазый, но Фушигуро его перебил.       — Перестаньте грызться, как собаки, не лучше этих двоих станете, — подразумевал он Итадори с брюнеткой.       Наблюдая за всем этим, посмеивался лишь Сукуна. Еще около десяти минут они просидели молча и в небольшом напряжении, посматривая, как девушка жадно смотрит на еду. Хотя так только казалось, на самом деле она размышляла:       «Что мне сказать родителям? Чтобы они шли в полицию? Что тогда они сделают со мной? А если скажу так же, как и в тексте? Возможно, я навсегда останусь здесь или вовсе умру. Хотя, если что-то произойдет, то они все равно могут пострадать, но я поживу подольше».       И она пугается не за свою жизнь, а за то, что в ее голове промелькнула мысль, что она готова пожертвовать родителями в случае чего, лишь бы выжить самой. Ей стало омерзительно от самой себя.       «Может, им нужно время, чтобы спокойненько убить меня, пока никто не ищет? А к тому моменту, когда мама и папа поймут, что тут что-то не так, они уже скроют все улики, и им все сойдет с рук. С другой стороны, если я скажу им обратиться в полицию, то им придется сохранить мне жизнь, ведь убийство и обычное похищение наказываются по-разному. Нет. Они преступники и явно убивали много раз, одна я ни на что не повлияю, им и так грозит огромный срок, а если меня найдут, то я могу все рассказать. Тогда точно убьют, черт, что делать в итоге?»       Снова эта гнетущая неизвестность. Наоми не знает точно, что последует за каждым ее словом. Да и думать разумно она не в силах, успокоительные, слабость в теле и голод не дают.       «Будь что будет, все ведь можно пережить? Да?»       На ее лице не осталось ни одной эмоции, словно стала полностью бездушна. Может, это была и не просто валерьянка.       Брюнетка развернула лист и принялась вчитываться в текст, где сразу заметила знакомое имя.       «Кунигами… Они знают даже о моих друзьях…»       — Думаю, суть ты поняла, можешь подстроить речь под ваш диалог, — Тоджи раскручивал почти растаявший лед в стакане, с тоской наблюдая за ним.       Наоми мягко кивнула и набрала номер матушки.       Поставила на громкую, уже подозревая, что их это больше устроит, и стала ждать.       Выдумать историю и всем нутром поверить в нее, оказаться в ней. Представить, что она главная актриса этого ужасного театра и у нее нет права оплошать — это то, что ей сейчас необходимо.       Давящие своим постоянством гудки прекратились. Трубку наконец взяли, и послышался такой родной, теплый, обеспокоенный голос.       «Лишь бы получилось...» — напоследок думает она, прежде чем ответить.. ***       — Наоми? Ты где пропадала?       — Привет, мам. Все хорошо, ты не беспокойся.       — Не беспокоится? Мы тут чуть с ума не посходили! — матушка явно была одновременно счастлива и зла.       — Ох, прости, сейчас все объясню, — зеленоглазая приготовилась врать так, как никогда еще не лгала в своей жизни.       — Ну давай, попробуй.       — Мы с Кунигами пошли гулять и зашли в бар и… — она тянет, ждёт пока ее спросят.       — Что «и»?       — Офигеть какое «и».       — Не тяни, меня это уже начинает раздражать.       — Говорю я, говорю. К нам подошел дяденька, сказал, что ищет моделей и я абсолютно полностью подхожу под типаж, который заказали в их агентстве…       — И ты поехала с ними? — недовольно буркнула мама.       — Именно! — брюнетка наиграно посмеялась.       — Это не объясняет, где ты шаталась столько времени.       — Там сложно. У них как раз через два часа вылет был, времени совсем не было.       — Вылет? Ты где вообще. Тебя увезли?       — Естественно, иначе я бы в Милан не попала, — брюнетка старалась говорить уверенно.       — Ты в Милане? Это же Италия, — мама запаниковала. — Подожди, ты как туда без документов попала?       — Мне срочно пришлось небольшое собеседование проходить. — Смотрит в лист, где есть пометка о том, в какое время у нее дома никого не было.       — Ты Кунигами послала за документами? — уже сама догадалась она.       — Есть такое.       — Ты с дуба рухнула? Вы до скольки вообще гуляли?       — Ну, в восемь мы встретили агента как раз, — девушка вздохнула, — да и ты же знаешь Кунигами, он хороший парень, правда, зарядку забыл мою взять.       — Дальше рассказывай.       — Я успешно прошла собеседование и как только мне привезли документы, агент быстренько купил мне билет.       — Так просто?       — Понимаешь же, что у них связи везде есть. Умудрились визу за сорок минут мне состряпать. — Смотрит на Тоджи, который не отводил от нее взгляда.       — Допустим, дальше что? — женщина то ли тяжко, то ли облегчено вздохнула от этих новостей.       — Офигеть дальше. В общем, почти сутки в самолете без связи, оттуда сразу в отель, Фо Сизонс, кстати, завидуй.       — Завидую.       — Хвастаться у меня в крови, — хихикнула Наоми.       — Дальше.       — Итак мы заселились, и я умудрилась отрубиться на еще половину суток. Потом нас всех собрали, у меня не было возможности выйти…       — Кого всех? — поинтересовалась матушка.       — Так тут куча девушек, я поговорила с некоторыми, они в этой компании уже не первый год работают. Все такие красавицы.       — Ты тоже у меня красавица так-то, — мама говорила чистую правду.       — И ты у меня, — она вздохнула и продолжила говорить, пока ее не перебили. — В общем, пара тренировок и всяких уроков, и возможность выйти прогуляться по улочкам Италии у меня появилась только сегодня, в том числе и зарядку купить, а то у всех вокруг телефоны дорогущие и с другим разъемом.       — Понятно, ну, надеюсь, что ты мне не врешь и с тобой всё в порядке.       — Ладно тебе, — сердце неприятно кольнуло, — всё и вправду хорошо, буду вам регулярно фоточки отправлять и сообщения слать, а мне сегодня еще попрактиковаться с этой сложной походкой надо, хотя я и так устала очень сильно...       — Смотри мне! Ты главное не перегружай себя и пиши почаще, я всё равно волнуюсь, даже несмотря на звонок, — даже так чувствовалось, что матушка улыбается, — отдыхай там, люблю тебя и целую!       — И я тебя люблю, папе тоже это передай, — и лишь в этот момент ее голос дрогнул от осознания того, что это последний разговор с мамой. — Пока.       — Хорошо, хорошо, и тебе пока. ***       Наоми сбросила вызов, и ни одно успокоительное уже не могло сдержать ее гнев. Она сжала губы и с особой ненавистью ко всем присутствующим посмотрела на них, желая им лишь смерти.       — Умничка, не заставила родных страдать, — Сукуна издевательски ухмыльнулся и посмотрел на опечаленного Итадори.       — Гореть вам всем в аду, суки! — словно кислотой процедила зеленоглазая. — Вас всех засадят на хер, жизнью своей клянусь.       — Твоя жизнь больше ничего не стоит, — Фушигуро перевёл взгляд на стол. — Хотя за то, что ты ничего не выкинула, ты можешь получить угощение. — Он пододвинул к ней салатницу с вилкой: — Ешь, это твой последний шанс нормально поесть.       Наоми схватила тарелку и притянула к себе, боясь, что ее снова заберут и пережуют. От голода она даже не старалась хорошенько пережевывать, отчего постоянно давилась. Она никогда столько не ела, половины ей хватило бы в обычных обстоятельствах, чтобы обожраться, но не сейчас. Жадно сувала все в рот, готова была отбросить вилку и есть руками. В салат в качестве заправки и соли стекли ее слезы. На душе гадко и противно, страшно и холодно. Отвращение к ним поедает ее саму, но еще больше ужас от того, что с ней будут делать.       — Она у меня дома так и останется? — спросил Сукуна, на что Тоджи кивнул. После мужчина посмотрел на Юджи. — Пес, ты переезжаешь, ее в твою клетку и на цепь.       Итадори, стараясь не выдавать свое сожаление, снова взял ее на руки. Кажется, ей уже было все равно, где, лишь бы не перед ними. Наоми обняла парня, несущего ее, и лишь гадала, куда ее несут, что за цепь и что за клетка.       Снова те же подвальные коридоры, железная дверь, холодный пол, бетонные стены, но на них красовались стальные оковы. Первый щелчок — и шею леденит металл с одним-единственным звеном цепи, отчего ей вечность придется стоять у стены. Следующие два зажима предназначались для запястий, заставляя руки постоянно быть над головой. Пытка, не иначе. Стоит уснуть — и тут же задохнешься от того, что оковы передавят горло, а кровь будет плохо поступать к верхним конечностям.       Спустя время все разъехались из поместья Сукуны по своим собственным домам. Как думала брюнетка, их в этом подобии замка осталось лишь трое.       Два долгих часа беспрерывного стояния, ноги ноют, особенно та, что была прострелена, очень сильно. Единственным развлечением в этой темнице стали лишь мысли и надежда, что ее спасут. Всё ведь могло бы быть еще хуже. Хотя это только начало, самое страшное только ожидает ее на пороге.       В темницу зашел человек в черном балахоне и маске, полностью скрывающей лицо. Он подошел к ней вплотную и обратился к ней измененным с помощью какого-то устройства голосом:       — Как дела, моя маленькая леди?