Тёмный наследник (Dark Heir, C.S.Pacat)

      Как только Уилл оказался один, он поднял заплечный мешок, который прятал от Вайолет, поднес фитиль к настенному факелу и продолжил путь через большой холл по коридорам, пока не достиг запретной старинной секции цитадели.       Архитектура здесь была иной, более древней и монументальной, как в комнатах, окружающих зал Древа-Камня. Странные, простые очертания обступали с обеих сторон. Уилл миновал огромную разрушенную каменную колонну, которая возвышалась в центре комнаты без потолка, словно ориентир, указывающий путь. Восстанавливая свои шаги по памяти, Уилл отыскал дверь, которая теперь была приоткрыта, и спустился в комнату реликвий, где когда-то хранился Камень Теней.       В прошлый раз он был здесь с Вайолет. Она открыла тяжёлые двери. После этого они направились в подземелье, и Уилл прошёл через комнаты к Камню Теней. Прокручивая в голове воспоминания, он понял, что его тянуло к камню.        Как ещё он мог объяснить, что нашёл дорогу по коридорам к двери, а через неё — в подземную тюрьму королей? Вайолет не хотела заходить в последние покои. Она испытывала отвращение, в то время как он был очарован, протягивая руку к чёрной поверхности камня.       Это камень взывал к Уиллу? Или сам Уилл к камню?       Он не знал. Уилл знал только, что Камень Теней приветствовал его. Одна из многих Тёмных реликвий, которые откликались на него, возвещая о настоящей личности любому, кто соглашался слушать.       Уилл крепче сжал мешок. Когда Уилл был здесь раньше, то ещё не знал кем был на самом деле. Тёмный Король. Саркеан-завоеватель. Разрушитель, перерожденный в этой эре.       Теперь он другими глазами смотрел на окружающие его артефакты, которые, казалось, были собраны беспорядочно. Это были не просто крошки старых жизней. Это были обрывки его жизни: кусочки мира, в котором он жил. Мира, который он разрушил.       Похожие на кости полки с книгами в белых корешках — хранили ли они истории о его возвышении? Сосуды из агата, золота и хрусталя — пользовался ли он ими? Держал ли их в руках? Изогнутая клешня, блестевшая, как стекло, россыпь чешуи, странного вида клыки — это существа, которыми он командовал?       Уилл оставался настороже, чтобы убедиться, что за ним не следят. Он был далеко от сторожевой башни, где спали остальные. Но все равно остановился и подождал.       Потому что никто не должен быть свидетелем. Никто не должен знать.       Уилл позволил тишине подземелья проникнуть в его кости, пока здесь, рядом с ним, не стало слышно ни души, и он не убедился, что остался совершенно один.       Затем Уилл вытащил из своего мешка три части Тёмной брони, которые снял с Оставшихся — наплечник, половину шлема и перчатку, — и бросил их на землю.        Просто касаться их было доказательством того, кто он есть. Если бы остальные увидели, что он делает... Уилл знал, что произойдет. Он видел, как Кэтрин обнажила клинок. Он почувствовал руки матери на своей шее. Он слышал, как Вайолет без колебаний сказала это: они бы убили его. Или отдали бы жизни, пытаясь.        По ту сторону признания не ждало принятие. Остальные не должны узнать. Он был Тёмным Королем. Но он мог отказаться от своей судьбы.        Уилл уставился на чёрные куски металла, похожие на пятно на полу. Как клеймо, обозначающее его личность. И он поклялся прошлому себе: «Саркеан, я собираюсь победить тебя. Каковы бы ни были твои планы в Вальнерине, я собираюсь им помешать. Как я помешал Саймону. Как я помешаю Синклеру. Я не дам тебе оплот ни в этом мире, ни во мне. Никто даже не узнает, что ты вернулся. Твои попытки править закончатся здесь».       Он прошёл в комнату и методично начал подбирать каждую из собранных там Тёмных реликвий. Уилл складывал их на землю, рядом с доспехами. Он заставлял себя не останавливаться и не изучать их, какими бы интригующими те ни были: сфера из обсидиана с углублением в центре, чёрный нож, украшенный резными тёмными цветами, пояс, которым Хранители проверяли послушников перед тем, как те пили из Чаши.       Закончив, он уставился на кучку артефактов. Вот и всё, каждый предмет, каждое искушение узнать больше, каждая улика, разоблачающая его, каждая тёмная частица его самого. Он сравнял бы это с землёй.       Уилл бросил свой факел в кучу. Огонь разгорелся с ненормальной скоростью, языки пламени, касаясь предметов, становились чёрными и зелёными. Пламя горело неестественно, жарче красного, словно реагируя на его присутствие. Уилл наблюдал, как пояс скручивается, а металл начинает краснеть. Было болезненно жарко. Он не двигался. Он стоял там до тех пор, пока от металла расплавился в шлам(1).       Пока от той жизни не останется ничего, кроме пепла и почерневших камней.       Только когда дело было сделано, он встал и поднялся по лестнице.

      ***

      Горел свет, похожий на одинокий лагерный костёр в ночи. Здесь никого не должно было быть. Ведомый иллюзией, Уилл подошёл к полуоткрытой двери и остановился.       Из кабинета Янника лился свет, который в мёртвых залах выглядел как мерцание призрака. Место было пустынным, если бы не этот жуткий дрожащий свет. Уилл глубоко вздохнул, положил руку на дверь и толкнул её.       То, что он увидел, не было призраком пропавшего Хранителя. Разве что это был другой обитатель, вырванный из своего времени.       Джеймс развалился в отцовском кресле. Его сюртук был брошен на стол, рубашка свободно сидела на теле. Он сидел, скрестив лодыжки и поставив сапоги на край открытого нижнего ящика стола. Джеймс поигрывал в руках серебряной фляжкой, которую он, по-видимому, стащил из отцовского письменного стола. Поднеся фляжку к губам, он посмотрел на Уилла.       — Ты здесь, чтобы снова отправить меня в сторожевую башню? — Спросил Джеймс.       — Я думал, Хранители не пьют. — Сказал Уилл.       Он не мог представить, чтобы Хранители использовали алкоголь, разве что для стерилизации раны.        Хранители употребляли чистую бодрящую воду или деликатный зелёный чай с освежающими травами, избегая всего, что могло бы вызвать у них раздражение.       — Хранители не пьют, отрицают все плотские удовольствия и сохраняют святость тела. Для адептов как мой отец — это серая зона. — Джеймс поднял флягу в легком приветствии.        Он передал её Уиллу.       Стоило отказать.        Уилл посмотрел на Джеймса: рубашка расстёгнута, ресницы полуопущены, а в свете свечей все черты его лица становятся золотистыми. Ему следовало держать Джеймса на расстоянии вытянутой руки, как он делал по дороге сюда. Освоить профессионализм лидера, мобилизуя способности Джеймса там, где они были необходимы. Быть рядом с ним как друг, надёжный товарищ. Он должен сказать «нет».       В доках мужчины садились в круг, разливая джин после работы. Уилл научился пить, чтобы казаться своим. Он нервничал: мать никогда ему не позволяла отхлебнуть даже глоточка деревенского вина. Пугало ли её, что тот мог потерять контроль? И тогда — что? Когда первые капли джина из доков обожгли горло, Уилл закашлялся. Мужчины рассмеялись, хлопая его по спине. Уилл боялся, что привлёк к себе внимание, что реакция его выдала. Может, так и было. Этот маменькин сынок не умеет пить. Он не в первый раз думал, который из мужчин продал жизнь мальчишки-лодочника за мешок монет.       Это чувствовалось так же: пить с тем, кому нельзя позволить узнать его истинную суть, — частыми ударами сердца. Осторожнее, осторожнее.       С ослабленным шейным платком и скрещёнными лодыжками — распутник, предающийся последней роскоши утерянного мира, — Джеймс смотрел в ответ, словно понимал, кто Уилл на самом деле.         Уилл перенял и поднял фляжку.       Следовало догадаться, что ликёр Хранителей не шёл в сравнение с грубым пойлом в доках. Во фляге была амброзия, благоухание которой переносило в разрушенные фруктовые сады со сладкими цветами. Один глоток — его охватило изумление и болезненное ощущение красоты погибшего королевства. Уилл никогда не пробовал ничего подобного. И, вероятно, никогда больше не попробует; секреты производства умерли вместе с Хранителями.       Уилл вернул фляжку. Джеймс сделал ещё глоток.       — Я его ненавидел, — хмыкнул тот. Он говорил о своём отце. — Мне сюда нельзя было соваться. Но если кого-то вызвали в кабинет — у того были проблемы. Все послушники боялись Верховного Адепта.       В его улыбке было нечто хищное.       Уилл тоже был в страхе, всё же боясь быть раскрытым. Янник с самого начала его подозревал, ведь догадывался, что враг может явиться в любой форме. Шестью годами ранее он пришёл в лице его собственного сына.       Теперь же Верховный Адепт умер. Если кто и знал истинные личности юношей, сидящих и пьющих в кабинете, то отшатнулся бы в ужасе. Мне не стоит здесь находиться.       — Дай угадаю, у тебя всегда были проблемы, — Уилл поднял бровь.       — Не-а, я был паинькой(2), — ответил Джеймс, который выглядел золотым искушением для порока. — Удивлён? Ливрея без единого пятнышка и блестящая броня — полный набор юного Хранителя в моё время.       Новое понимание повисло в воздухе: Джеймс, сводный брат Киприана, стремился стать лучшим, заставляя себя до изнеможения тренироваться и тренироваться.       — Пока они не узнали, кто ты, — заключил Уилл.       Отсалютовав фляжкой в подтверждение, Джеймс вновь отпил, затем её передал. Уилл поднял бутыль — эту дикую, сладкую амброзию Хранителей. Он всё ещё чувствовал безупречный вкус, когда небрежно заговорил:       — Они тут же попытались убить тебя?       — Это Хранители, — хмыкнул Джеймс, — Хранители убивают себя. Думаешь, они были бы снисходительны к кому-нибудь другому?       Нет. Не были бы. Уилл знал это. Устранить прежде, чем это станет угрозой — кредо Хранителей. Они намеревались сделать то и с Вайолет: занесли бы меч над её головой. Однако Джеймсу было всего одиннадцать лет, когда в первый раз появилась сила. Дитя, непонимающее, почему семья пыталась его убить. Уилл мог слишком хорошо представить эту сцену.       Он услышал, как говорит:       — Ты узнал свою личность, только когда Хранители пытались убить тебя.       Мама, это я. Мама, остановись, я не могу дышать. Мама—       Вместо того, чтобы ответить, Джеймс продолжил:       — Знаешь, мне всегда было интересно, как же прекрасно будет увидеть это место полностью разрушенным.       — И каково же?        Прошло достаточно долго времени с атаки Маркуса, тонкий слой пыли покрывал всё. Последние минуты Верховного Адепта, сохранившиеся точно каменные пласты. Вскоре даже это закончится одновременно со всеми воспоминаниями о Хранителях.       — Всё, о чём я мечтал, — сказал Джеймс, показывая зубы. Он поднял фляжку. — Так давай выпьем. За конец прежних Хранителей и—       Прежде чем Уилл осознал, его рука накрыла ладонь Джеймса, не давая фляжке коснуться губ того.       — Я не собираюсь за это пить, — объяснил Уилл, — и ты тоже.       Казалось, время замедлилось, загустело и расплавилось, словно металл в огне.       — Знаешь, я немногим позволяю касаться себя, — Джеймс даже не взглянул на место, где Уилл сжимал его ладонь, вместо этого сфокусировав на том взгляд, синие глаза сверкали.       — Знаю, — согласился Уилл.       — Вот значит, как это будет? Ты держишь мою руку и делаешь вид, что у тебя есть надо мной власть?       Уилл не отступил, большой палец надавил на тонкую кожу внутренней стороны запястья Джеймса.        — Хранители что-то значили для меня, — ответил тот, — и они что-то значили для тебя тоже.       Будто в наивысшей точке отвращения к его словам Джеймс вырвал руку, встал и отшагнул к противоположной стороне комнаты. У каминной полки он принялся изучать свои ладони. Уилл видел линию напряжения, пересекавшую его плечи под тонкой тканью жилета.       Уилл слушал лучше, чем говорил, хотя было слишком много того, о чём он бы хотел рассказать. Что он был месяцами в бегах, пока Хранители не нашли его. Они дали постель и убежище. Что Старейшина Хранителей верила в него и что он не винил Джеймса за его верность Саймону, ведь знал в каком сильном ты долгу перед человеком, который тебя приютил.       Он представлял, насколько Джеймс был пьян и сколько выпил перед тем, как вошёл Уилл. Джеймса окружали его собственные призраки: какую жизнь он мог вести, если бы облачился в белое. Если бы Джеймс прошёл испытание Хранителей, Киприан служил бы с ним вместе, возможно, даже стал бы ему братом по оружию(3).       Уилл привёз Джеймса в Чертог, тот же пришёл, показывая бравурную(4) уверенность, что опроверглась ночной пьянкой в кабинете отца, убитого его же руками. Уилл хотел сказать, что понимает, как много это значит.       И хотел сказать, что осознаёт, как это чувствуется — быть ответственным за смерть всех Хранителей.       — Я не думал, что Маркус убьёт лошадей. — Сказал Джеймс, стоя к нему спиной.       Комната освещалась шестью свечами: тремя на столе и тремя на каминной полке. Должно быть, Джеймс зажёг их, когда пришёл. Этого было достаточно, чтобы разглядеть слова на странице открытой книги. Omnes una manet nox(5). Когда Джеймс обернулся, его глаза были тёмными.       — Раньше мы вместе ходили в конюшни. Маркус любил лошадей. Что ж, с такой же сдержанностью Хранители любили что угодно. Но он приносил своей лошади яблоко, в свободное время расчёсывал ей шерсть. Абсолютно несвойственно(6) для Хранителя. Отец одобрял Маркуса, а я слонялся за ним. С другой стороны, были песнопения и ритуалы. «Твои тренировки — это всё, Джейми». Так отец всегда говорил. — Невесёлая улыбка.       — И потом ты нашёл себе нового отца, — продолжил Уилл.       — И сейчас он тоже пытается меня убить.       Джеймс всё ещё держал фляжку в длинных пальцах, теперь же поднял её и с иронией отсалютовал:       — Никогда не верь убийце.       — Не буду, — ответил Уилл.