Ангелы моего проклятия

Если долго вслушиваться, в его голосе появлялась печаль. Кто это, босс..? Мой разум окончательно погрузился в пустоту, в которой так хотелось остаться навсегда. Ведь в ней я не чувствую боли во всем теле, не ощущаю себя преданным или абсолютно беспомощным... Находится в этом состоянии невероятно приятно. Но, не успев насладиться минутой покоя, я снова проснулся. Решив, что все ещё ночь, я огляделся вокруг... Это просто не может быть правдой. Солнце уже осветило коридор, в котором я так унизительно прикован. Я невольно прошипел, когда мои чувства начали возвращаться и вчерашние ожоги дали о себе знать. Пришлось попробовать позвать босса, но он не откликался. Значит, всё-таки ушел на работу. Опираясь о батарею, я попытался подняться на ноги. Колени дрожали, не в силах выдержать мой вес. Голова казалась особенно тяжёлой. Я пробовал снова и снова, но в итоге обессиленно упал на пол. Чёрт, даже пошевелиться не могу. Сейчас мне так не хватает сильных рук босса, и того, как легко он может меня носить. Чем же мне себя занять на протяжении стольких часов? Достоевский обычно уходит из офиса к ночи... Мне все это время просто лежать?! Дав себе минуту на то, чтобы отдышаться, я снова попробовал встать. С трудом, но мне удалось выровняться и, опираясь о стену, пойти в ванную, чтобы привести себя в порядок. Включив свет, я впервые за достаточно долгое время увидел свое отражение. Синяки и застывшая кровь на лице, разбитые бровь и губа — все это просто не может быть правдой. Я больше напоминал труп в морге, чем живого человека. Опухшее от слез лицо, красные глаза с яркими синяками на болезненно-белой коже... Я впервые не узнал собственное отражение. Неужели я правда так выгляжу?! Мой внешний вид не вызывал ничего, кроме отвращения. Я совсем не понимаю, зачем боссу такая игрушка. Если так выглядит мое лицо, то что с остальным телом?! Я кое-как захромал к зеркальному шкафу купе, стоящему в коридоре. В нем я увидел себя в полный рост. К синякам и прочим отметинам на теле я уже был готов, но моё внимание привлекла старательно вырезанная на груди надпись. Потратив всего пару секунд я смог прочитать отзеркаленную надпись: "ШЛЮХА". Шлюха!? Я начал бить кулаком зеркало — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Почему он сделал это со мной?! За что!? Слова эхом повторялись у меня в голове. К горлу подступил ком. Мои руки нервно тряслись и я перестал бить зеркало, сквозь слёзы разглядывая уродливое отражение. Мое тело...Оно уже никогда не будет прежним! Все эти шрамы останутся со мной до конца. Зачем Федору сознательно уродовать собственную куклу?! Я упал на колени, закрыв лицо руками. Чем больше я плакал, тем сложнее было смотреть на собственное отражение без отвращения. Синяки пройдут, ожоги тоже, раны затянуться, но Федор ведь будет раз за разом наносить новые... А на разодранных запястьях и теле от глубоких порезов останутся шрамы. Я просто ненавидел себя и продолжал колотить зеркальную дверь шкафа, лишь бы больше никогда не видеть свое отражение. Но зеркало оказалось прочнее, чем я предполагал. В какой-то момент я уже думал, что пробить его невозможно, но в следующую секунду оно все же разбилось. Трещины со скрежетом распространились по одной из трёх дверей. Я, испугавшись, упал на пол, закрыв голову руками, так как убежать бы не успел. Но треснутое зеркало осталось на месте. Теперь в разбитой двери я видел сотню своих отражений, и все они испуганно смотрели на меня. И это то, чего я хотел? Я пытался разбить зеркало, но, когда мне все же удалось это сделать, облегчение не наступило. Я по-прежнему изуродован. По-прежнему на цепи. Чего я вообще хотел этим добиться? Больше не видеть себя, или отомстить Федору — чего мне хотелось в тот момент? Месть? Разве она двигала мной в тот момент? Скорее, это была сильнейшая обида. Чуть отойдя от истерики, я смог нормально мыслить. Мне пиздец, если босс увидит!!! Меня ведь реально убьют! А что мне делать?! Это не царапина, это все никак не скроешь! В дверях провернули ключ. Быть того не может, он ведь должен быть на работе! Страх парализовал тело. Сердце упало в пятки, когда наши взгляды пересеклись... Достоевский уставился на треснутый шкаф. Роняя сумку на пол и небрежно захлопывая дверь, он начал подходить ко мне. По моим щекам стекали реки немых слёз, я не в силах даже кричать, упал лицом в пол, замирая в позе поклонения перед ним. — Какого хрена здесь произошло?! — Простите...простите...простите...— я всхлипнул— простите, босс.... Я не смел даже посмотреть на него. Мне было так страшно, я не знал что делать. Меня силой подняли за цепь, заставляя смотреть на него. — Босс... босс я... Он не обратил внимания на мои попытки как-то оправдаться, взяв меня за челюсть и осматривая лицо в поисках царапин. Я неуверенно протянул руки, показывая сбитые костяшки, с которых сочилась кровь. Федор посмотрел на них, а после снова на меня. В его взгляде читалось осуждение. — Ну, и зачем ты это сделал?! Я опустил голову от холодного раздражённого голоса босса. — Просто не желаю больше видеть свое отражение... Я выгляжу отвратительно! Скажите, босс, зачем вам такая игрушка?! — Мой глупый котенок, что значит, "зачем"? Да и, как по мне, ты выглядишь даже мило! Прямо как в нашу первую встречу! — Даже тогда я не выглядел так ужасно! На мне не было синяков и порезов! Я был хотя бы на человека похож! — А мне нравится то, как выглядит моя игрушка — отметины на твоём теле прекрасны! — Эта надпись тоже прекрасна?! — Я указал на свою грудь. — Ты сам вчера доигрался! Был бы паинькой — ничего этого бы не произошло! — Федор снова поднял мое лицо на себя, вытирая большим пальцем слезы. — Такой милашка, когда плачешь. Но вот только... Он взял мою кисть, рассматривая свежие раны: — Только я могу оставлять метки на этом теле! Меня очень злит, когда это делает кто-то другой. — Зачем вам так уродовать меня?! — Коль, ты слышишь, что я тебе говорю?! Но я просто продолжал плакать. Федор тяжело вздохнул и подтянул меня за цепь к другой двери шкафа. Он уселся у меня за спиной, крепко обнимая за талию. — А теперь смотри вперёд. Посмотрев прямо, я вновь встретился взглядом со своим отражением в зеркале. Достоевский положил голову мне на плечо и потёрся носом о шею. — Я не вижу ничего прекрасного! — я сделал паузу, — кроме вас, босс... — Тогда назови три вещи, которые тебе нравятся в моей внешности, — томно вздохнул он прямо у моего уха. Я попробовал было обернуться, но силой меня заставили смотреть прямо: — Продолжай смотреть только в отражение. — У вас... Прекрасные аметистовые глаза... Они мне напоминают, — я всхлипнул, — последний луч солнца в закате. — Хорошо, что ещё? — прошептал мне Федор. — Руки. Ваши сильные руки на моей талии. С длинными пальцами и голубыми венами под мрамором кожи... И... Черные волосы, что всегда так приятно пахнут. — А теперь посмотри на себя. Разве у тебя не прекрасные глаза? Разве под мрамором кожи не видны вены? Неужели твои белые пряди слегка кучерявых волос хуже, чем мои? А раны лишь дополняют твой хрупкий вид фарфоровой куклы. Понимаешь? Я люблю и готов целовать каждую. Не нужно бить зеркала, тебя все равно никто, кроме меня, не увидит. А мне хочется, чтобы ты был со мной таким, и чтобы тоже видел, насколько тебе идут эти увечья... Но я продолжал тихо всхлипывать. — Босс... — я закашлялся, — пустите меня... — Нет. — Он сильнее прижался ко мне. — Я хочу научить тебя любить это тело так же, как я. Его руки медленно спускались с талии все ниже. Мне были ясны его намерения, и поэтому я начал вырываться и кричать. Федор был удивлен такой реакции, и сразу крепко сжал меня между коленей, затыкая мне рот ладонью. Я же продолжал барахтаться и мычать сквозь чужие пальцы. — Тише, куколка моя, успокойся. Что за реакция? Я не сделаю тебе больно. Он убрал руку, позволяя мне ответить. — Босс всегда так говорит! Постоянно обещает, что больно не будет! Но это не так! Я не хочу когда-либо ещё заниматься сексом, потому что все разы мне было адски больно! Научитесь сначала пользоваться смазкой и держать себя в руках, а не срываться прямо в процессе и калечить меня! Тогда и поговорим. — Сразу после того, как ты научишься манерам и перестанешь забывать, с кем разговариваешь и на кого голос повышаешь! А хотя, знаешь, хорошо, у меня есть идея. Федор встал и ушёл на второй этаж. Вернувшись, он кинул в меня светло-голубой тюбик.: — Вот то, что ты просил. Но я тоже попрошу что-то у тебя взамен. Он склонился надо мной, скользя хитрым взглядом по моему телу и ухмыляясь подобно лисе. Я нахмурил брови, когда босс взъерошил мне волосы, продолжив говорить: — Хочу посмотреть, как ты будешь сам себя растягивать. Фыркнув, я подобрал с пола тюбик, выдавливая прохладную смазку на пальцы и проталкивая их в колечко мышц. — Нет, Коль, смотри в зеркало. Я встал на колени перед зеркалом, продолжив начатое. Два пальца проникли внутрь, но я пискнул — острая боль заставила меня остановиться. — Я не могу. У меня все болит. — Меня это не волнует. Бери больше смазки и продолжай, я не собираюсь ждать. — Босс... Мы не сможем сделать это снова. Я правда не могу! — выдавил я сквозь слёзы. — Моя игрушка и правда ничегошеньки без меня не умеет... — Он сел рядом со мной. — Хочешь, чтобы это сделал я? Его рука крадётся вниз по позвоночнику, доходя до напряжённых мышц. Сперва один палец медленно заходит внутрь. Сквозь блокаду рук прорывается нервный вздох, больно. Ощущение, будто мне только что вставили нож, а не палец. Другой рукой меня заставляют смотреть вперёд, в зеркало. Это совсем не похоже на меня, почему я позволил ему?! Я согласился на секс с этим психом?! Почему я словно не заметил этого? Просто потому, что это не так ужасно, как ежедневные пытки? Или я действительно был не против?! Может, пока я плакал, просто не осознавал, что происходит? Ведь в трезвом уме я бы никогда не встал раком, позволяя боссу меня растягивать. Но, пока я паниковал, почувствовал второй палец, что настойчиво проник внутрь. Я жалобно захныкал и сжал кулаки, пока Федор делал "ножницы". — Может не надо..? — Что, снова боишься? Ты ещё будешь стонать мое имя и молить продолжить. — Да я бы н... Аха! — пальцы резко вытащили из меня а после добавили третий. Я сложил руки, уткнувшись в них лицом. Унизительно. Достоевский лишь ускорил темп, заставляя меня приглушённо хныкать, лаская его слух. — Ну я ведь просил смотреть прямо, Коль... Меня подняли, усаживая обратно к себе на колени. — Ха, так тебе уже нравится? Не успел подготовить тебя, а твой друг уже ждёт внимания. И что же тебя так возбудило? — Он прикусил мочку моего уха. — Что, нравится когда унижают? Не нужно отворачиваться, куколка моя, в этом нет ничего такого. Я пересел лицом к боссу, и, пока тот не успел продолжить свои пошлые монологи, впился в тонкие губы со всей жадностью. Его кисти поднялись вверх по моей талии, доходя до груди и пересчитывая ребра, а после пододвигая меня ближе. Ему идёт молчать. Неприличное причмокивание и почти намеренные стоны раздавались по всей прихожей. В какой-то степени я контролировал весь процесс, и мне это по-своему нравилось. Я положил ладони ему на щеки и ненадолго отстранился, давая обоим возможность отдышаться. — Ну и что это было? Не дав ответа, я снова прижимаюсь к нему губами, позволяя чужому ловкому языку хозяйничать во рту. Пока босс занят поцелуями, я помогаю ему раздеться. Его верхняя одежда, а после и рубашка, оказались откинуты подальше, и я приступил к ширинке штанов, освобождая уже возбуждённый член из плена ткани. Когда я откинул его штаны, босс заставил наши органы тереться друг о друга, слегка надрачивая обоим. Такого кайфа в процессе я ещё не ловил. Мои колени невольно дрожали от возбуждения и я уже менее сдержано постанывал ему в губы. Я понимал, что уже на грани, но ничего не мог сделать. Движения босса становились все быстрее, и, протяжно простонав, я кончил прямо на торс Федору. — А ты как всегда быстро... — Простите меня! Я...я все вытру! Я подскочил, чтобы принести салфеток, но меня за ошейник вернули обратно. — Во-первых, я не разрешал тебе вставать. А во-вторых, кто сказал тебе вытирать? Ты сам все слижешь. — Слижу..? П...прямо так..? — Все верно. Достоевский, опираясь на руки, немного отклонился назад, облегчая мне задачу. Я немного неуверенно, начиная с груди, слизывал подтёкшие капли собственного семени. Я почувствовал как он немного дрогнул — то ли от холодного языка, то ли от того, что я попал на его чувствительное место. Медленно спускаясь к прессу, я закончил странное действие. Было немного неприятно от осознания того, что я только что сделал, но это не самый плохой исход. Я потянулся за ещё одним поцелуем и мне ответили, поднимая и прижимая меня к холодной дверце шкафа. Отстранившись, меня повернули, прижимая лицом к зеркалу и оставляя размашистые, мокрые поцелуи по всей шее и спине. — Босс...мх... Вы уверены, что я готов? Может пока не стоит..? — Я не могу больше сдерживаться. У тебя было достаточно времени, чтобы растянуть себя. Если ты продолжишь играться со мной, я могу сорваться и сделать тебе больно. Но ты ведь послушный мальчик? — Да, мой босс... — Тогда руки на дверь, и не смей отрывать. Я хочу, чтобы ты видел свое лицо в процессе. А, и ещё: позови меня по имени, когда захочешь кончить. Я нервно выдохнул, мысленно прося себя расслабиться. Мне правда хотелось верить, что больно мне не сделают... Я ловлю настоящее наслаждение от рук и губ босса. Ведь теперь все ощущается иначе, я словно только теперь осознал, что босс, мой босс, сейчас целует и ласкает мое тело. Эта мысль кажется мне очень развратной. Серьезный и всегда сдержанный Достоевский, которого все остальные видели только в костюме с очередной папкой документов, сейчас занимается со мной такими вещами. И мое отражение предательски показывает Федору, насколько мне это нравится. Босс ухмыляется — он все видит. Его руки мнут мои ягодицы а после переходят и на саму промежность. Расслабляясь, я даю согласие на продолжение, и возбуждённый орган входит внутрь. Гортанный стон заставляет его подождать и позволить мне привыкнуть. В этот раз дело не в отсутствии смазки, а в незаживших повреждениях чувствительной зоны. Из-за чего поначалу очень больно. Медленно мышцы все же расслабляются, и лёгким кивком я разрешаю продолжить. Меня заметно трясет, и Федор придерживает меня. Я закусываю губу в попытках сдержать хриплые стоны. Зеркало словно смеётся надо мной, показывая полностью изувеченного, но от чего-то очень довольного парня... В одну секунду мои мысли оборвались от самого необычного, но нереально приятного чувства. Неприлично громкий стон вырвался прямо из груди, давая боссу понять, что он попал в точку. В глазах скопились слезы, но совсем не от боли. Прерывисто дыша, я перестал сдерживаться, давая боссу наслаждаться моими стонами. Как же мне хорошо в этот момент... Я чувствую его горячее тело, что прижимается сзади, с каждым разом сильнее прикусывая нежную кожу на плечах. А осознание того, что он прямо сейчас внутри меня... Мышцы окончательно расслабились, позволяя члену входить по основание. Федор постепенно увеличивал темп а мне все было мало, я прогибался, насаживаясь на его орган, лишь бы получить ещё больше ощущений. Конечно же, Достоевский видел это, а потому, проведя по щеке рукой, протолкнул мне в рот пару пальцев, заставляя меня поработать языком. Столько удовольствия и новых ощущений. Я не понимал, почему он раньше этого не сделал. Мы ещё не закончили, а я уже знал, что хочу ещё. Картину, отражающуюся в зеркале, я хотел запомнить навсегда. Она, с одной стороны, выглядела очень развратно, и, в то же время, в ней было столько любви... Босс вышел из меня, и я обиженно захныкал, по-прежнему держа чужие пальцы во рту. — Что, нравится тебе? — Я не мог ответить, но ему этого и не надо. — Так, оказывается, любовь состоит не только из поцелуев? — с ноткой презрения прошептал он. Я нетерпеливо замычал и подался назад, моля продолжить, но меня одним шлепком заставили выровняться. — Какая же ты развратная шлюха, только об одном и думаешь, пока я говорю с тобой. Он поглаживает мои ягодицы, но в следующий момент наносит ещё один удар. Я коротко пискнул, напрягшись в ожидании последующих ударов и сводя вместе трясущиеся колени. — Не нравится? Хорошо, я не буду. Федор вытащил пальцы и отошел, наблюдая за мной со стороны. Я попытался убрать руки со шкафа, но меня сразу окликнули. — Я что тебе говорил?! Мне пришлось вернуть руки в исходное положение. — Чего же ты так мучаешься? Я ведь не наказываю тебя. — Босс...— меня заметно трясло от возбуждения. — Пожалуйста, не заставляйте меня говорить это. — Говорить что? — спросил он невинным и удивлённым голосом. — Я хочу ещё... Ударьте меня ещё раз! — О, так всё-таки мазохист? Что, нравится, когда больно? Я получил ещё один шлепок. — Больше не могу, я сейчас... — Достоевский сжал мой член у основания, не давая кончить. — Нет, ещё рано. Ты не закончишь раньше меня. Возбуждённый орган снова протолкнули в уже разработанную дырочку, вдалбливая меня в двери шкафа. Громкие хриплые стоны не позволяли мне набрать воздух в лёгкие, от чего я начал задыхаться. Но мне просто невыносимо приятно. Слёзы текли по щекам, когда с уст сорвалось заветное имя: — Федор! Он, как всегда, кончил внутрь, отпуская меня, и я излился прямо на свое отражение. Силы покинули мое тело и я медленно сполз по двери, падая на пол. Мой разум затуманил недавний оргазм. Конечности невольно подрагивали. Мой взгляд был устремлён прямо в аметистовые глаза с длинными, густыми ресницами. Это точно мой босс, его как всегда холодно поджатые губы скривились, выражая отвращение. Он оценивающе смотрел на меня. Мне же хватило сил только по-детски потянуться к нему, просясь на руки. — Я в душ, — безэмоционально кинул он, оставляя меня в одиночестве. Меня это сильно расстроило. Только что он был со мной таким открытым. Находился прямо внутри меня! А теперь просто ушёл... Я свернулся калачиком на полу. По ягодицам неприятно стекало теплое семя, а я мог лишь лежать. Мне показалось, что Федору тоже понравилось, что он на самом деле любит меня. Но меня снова жестоко обманули, а ведь я просто хочу на ручки! Хочу, чтобы видели, сколько я делаю ради него! Где-то в душе, но он должен любить меня! Это лишь маска, он не такой! В голове крутились вчерашние воспоминания. Я пожертвовал ради него свободой... Так почему он звал не меня?!! Почему он повторял другое имя?!! Я сжал голову руками, пытаясь вспомнить, кого звал Федор. Я детально воссоздавал тот момент, когда спал в его объятиях. Его руки, тяжесть цепи и слабость в теле. Я мог вспомнить все, кроме имени. Наконец в памяти всплыл знакомый голос!

"Саша!.."