Искусство вправлять кости

Пять лет спустя

«Добрый вечер, Детройт! Мы с передачи на передачу рады приветствовать жителей и новоприбывших гостей в нашем завораживающем, таинственном, оттого и по-своему прекрасном городе машин! Помните лихие семидесятые? О-хо-хо, то еще времечко! А на досуге у нас девять пятьдесят восемь и минус двадцать семь градусов. Довольно холодновато, но и это только начало! Синоптики передают понижение температуры на этой неделе и сильный снегопад в канун Нового года. Так что запасайтесь шапками потеплее, и не будет лишней кружка горячего какао, да побольше! Хороших выходных, больших подарков и отличного настроения, а завершаем мы свой эфир зажигательной песней «Set Off — This Christmas», и также настоятельно рекомендуем не поджечь под неё чью-нибудь ёлочку. А с вами был как всегда я, ваш преданный ведущий, Кларк Форест, и радиоволна «Детройт FM». И помните, мы с вами всегда на одной волне!» В переполненном людьми вагоне было как никогда душно, что заставляло жалеть обычному горожанину о желании оказаться в тёплом месте в такую пургу. Теперь-то ни тепла, ни продыху, лишь столпотворение в передвижном человейнике, приторный аромат дамских духов, резкий запах перегара и чьё-то нытьё о том, что кому-то наступили на очень дорогую обувь. Но стоило поезду прибыть на станцию и выпустить пассажиров, у многих стали стучать зубы из-за резких перепадов температуры, потому что, даже если в метро в такое время было полно народу, декабрьская погода давала о себе знать, и тут было холодно как на улице. Одних людей не смущали ни холод, ни жара. — Думаешь, ей понравится? — пожилая, но очень обаятельная дама в красном пальто и в пушистой белой меховой шапке шла под руку со своим супругом, улыбаясь от предвкушения во все тридцать два зуба. Мужчина стёр перчаткой снег со стёклышек очков, всматриваясь в горящий свет из окон ещё не разрушенных, вполне ухоженных и работоспособных домов. — Как ей может не понравиться то, что она сама нарисовала? Вполне. Главное, чтобы ей подошло. А так не волнуйся, дорогая. У меня хорошее предчувствие. Для типичных жителей Детройта супружеская пара была настроена слишком оптимистично, если вспомнить, что именно в этом городе тебя могут обокрасть, грохнуть, продать на органы и изнасиловать одновременно. Здесь в любой момент может появиться какой-нибудь салага с рваными шмотками на себе, и приставить пушку к башке, требуя кошелёк. И всё же продырявить мозг, даже если получит заветное. Даже здесь, даже сейчас. Никто не застрахован от того, чтобы оказаться следующей мишенью для ближайшего ублюдка. Из плюсов, Детройт в некоторых областях процветал; в медицине, например. А в остальном — тот ещё крысятник, где каждый день, а особенно ночью, поют полицейские сирены и гремят выстрелы. Стоит ли упоминать частые перестрелки средь бела дня? В общих чертах, прекрасное семейное местечко, где чей-то ребёнок однажды может заваляться в подворотне с выколотыми глазами, и местная полиция его даже не найдёт, ибо пропажа кого-то здесь дело обыденное и, увы, не первостепенной важности. Теперь нет. Но, возможно, дело привычки, и люди свыкаются с такой жизнью. Приспосабливаются. Всё-таки город-мегаполис, а не прямо дикарское племя. Разве что со своими законами и нюансами. С финансами тут у Детройта тоже есть проблемы немалые. Местные поговаривают, в ближайшие годы может дойти до того, что целый город может стать банкротом. Внешних долгов накопилось достаточно. Так что люди живут здесь, как только умудряются, и даже здесь находят ритм своей жизни. Дескать, некую свою красоту. Умеют же люди не отчаиваться. Пока что было тихо, даже пурга немного успокоилась, но пушистый снегопад продолжал идти. Пушистые хлопья снега не щадили ни глаза, ни щёки прохожих, кусаясь и царапая как маленькие стёклышки. Но со стороны зрелище было завораживающим, как будто кто-то сверху сбивал подушку, и перья летели в разные стороны. Если сидеть у окна в тёплом доме, да с кружкой крепкого кофе в придачу, то да. Красиво. Одна такая персона сейчас это и делала, сидя за заваленным бумажными выкройками столом у окна с кружкой бодрящего напитка и всматриваясь в окно. Сквозь пушистый парад снежинок глаза поймали двух идущих под локоть к его дому людей, и немного небрежно поставил кружку на одну из выкроек, вырезанной из, видать, старой пожелтевшей газеты пятилетней давности, на которой отсечённый кусок заголовка гласил о погибшем во время теракта некоем Джеффри Вудсе в «Уи… а дальше обрезано с пунктирной пометкой на краю бумаги во всю длину. — Вот и они, — с неохотцей пришлось встать с нагретого местечка, накинуть шерстяную клетчатую рубаху и подхватить уже приготовленную заранее белую коробку, из-за которой, собственно, и был весь шум-гам. В дверь трижды постучали. На пороге дома уже стояли супруги, когда им открыл дверь молодой парень в клетчатой рубахе и неряшливо завязанными назад светло-русыми волосами. Вид у него был слегка усталый, и, если присмотреться, можно было разглядеть под его глазами синяки. — Здравствуйте, это дом пятьсот тридцать шесть? — предвкушающе прощебетала женщина, уже зыркая на довольно объёмную коробку в руках молодого человека. — Ну, раз на табличке дома так написано, стало быть, — парень скривил губы в улыбке, скрыв тени сарказма. — Вы не ошиблись, мэм. — Прекрасно! Мы пришли за заказом. — Помню. Как и просили, — юноша протянул даме в красном увесистую белую коробку, и та охотно приняла её, успев заглянуть под крышку и что-то довольно пропищать своему мужу. — рост сто двенадцать, объём груди пятьдесят семь, объём талии пятьдесят четыре, объём бёдер шестьдесят. — Какая прелесть! — супруга легонько толкнула своего мужа в плечо, чтобы тот тоже заглянул в коробку, что и сделал, оценивающе кивнув. — у вас поистине золотые руки, мистер… — Ходек. Джеффри Ходек, — он укутался рубахой поплотнее, пытаясь скрыться от колюще-режущего холода. — Спасибо Вам большое, Джеффри! Теперь у нашей внучки будет самый лучший подарок на Новый год. Уже представляю её лицо. Родной? — она чутка кашлянула, посмотрев на мужа. По взгляду жены, он сразу понял, о чём она, и достал из бумажника несколько купюр. — Вот. Как и договаривались, — и протянул деньги Ходеку, который тут же их принял. — спасибо Вам. — Пожалуйста, с наступающим. — И Вас, — и на этой прекрасной ноте они распрощались. Юноша поспешил забежать обратно в дом, а супружеская пара с поднятым настроением пошла по хлюпающему снегу в сторону ближайшей станции метро. — Какой хороший мальчик, — искренне проворковала женщина, бережно держа коробку с содержимым. — и порядочный, и руки Боженька поцеловал. Представляю, одной счастливице очень повезёт с таким-то удальцом. — Да уж, будет кому сутками напролёт платья шить, — весело хохотнул супруг, в который раз приоткрыв коробку и взглянув на содержимое. — наше солнышко будет самой блистательной на празднике. Джефф закрыл за собой дверь, стуча зубами и обхватив себя руками, растирая плечи. Не соврал старина Кларк, холод нынче в Мичигане просто собачий! И тут парень в который раз подметил, как ему повезло, что он не из тех идиотов, которые прутся в центр города работать за гроши. Швейное ремесло миллион долларов не приносило, но зато всё дома и всё под рукой. Родное, так сказать. Пересчитав выданную сумму, он извлёк четверть заработанного и закинул в коробку с надписью «На чёрный день», стоявшую на верхней полке стеллажа, на котором помимо этого были аккуратно разложены стопки самых разных тканей, связанные свёртки синтепона, а ещё чемоданчики с пестрящим набором ниток и лесок. Кофе за это время подостыл, но это был не конец света, поэтому Джеффри принялся его допивать, заодно вычеркнув из блокнота запись «Заказ номерт чёрт знает, какой». На самом деле, таких специфичных номеров в блокноте у него было, как рыбы в бочке, потому что какие-то страницы то терялись, то он самолично вырывал в приступе шалящих нервишек, вот и сбился со счёту, однако, спроси кто у него, как много было заказов до этого, он бы покладисто ответил: «Дохрена». Честно, этот день его знатно уморил, и никакое кофе не спасало, а потому веки тяжелели с каждой минутой, угрожая закрыться против воли хозяина. М-да, последние штрихи на узорчатой вышивке были самыми забубёнными, но он честно мог признаться, что оно того стоило. После очередного заказа рабочий стол был, как всегда, захламлён, но даже среди прочего мусора из выкроек, ниток, булавок и вырезанных остатков материала Джеффри знал, где откопать нужную ему бумажку. Рука вытянула детский рисунок незнакомой пятилетней девочки, на котором было изображено кривое подобие человека в платье нежно-зелёного цвета, пушистый подол которого был изрисован жёлтой ручкой с блёстками тяп-ляпистыми узорами. На плечах преобладали пышные рукава-фонарики, корсет был обрисован золотистыми цветочками, а из-под юбки выглядывал белый подъюбник. При встрече, его последние клиенты на полном серьёзе вручили ему эти каракули авторства их любимой внучки, и сказали, что хотят для неё нечто подобное. Что ж, ничего лишнего он не сказал, хоть и находил данный жест несколько забавным, лишь попросил предоставить параметры девочки. Зато когда он начал процесс, первое, что он сделал, так это «усовершенствовал» дизайнерское нечто пятилетней девчушки, и теперь на стене рядом со столом Джеффа, где была развешана сотня других эскизов прошлых работ, красовалось нежно-зелёное платье, обшитое узорами из золотых лилий, уже более похожее на предмет носки. На рисунке присутствовал вид спереди, сзади, слева и сверху. И именно такой вариант получился на выходе. Ну что же, очередная работа вышла на ура, теперь можно и выдохнуть, но лишь до следующего дня, ибо этот заказ — не последний. А там ещё и хлам на столе разбирать, и швейные принадлежности по полкам раскладывать. Но пока что для начала Джефф собрал все свои иголки и булавки, и воткнул их в фирменную игольницу от блестящего модного дизайнера всея мира, — конечно же, него. Она представляла собой маленькую плюшевую куклу с большой белой башкой, двумя торчащими на ней чёрными пуговицами вместо глаз, такого же цвета была пряжа, заменяющая чучелу волосы, и огромная, вышитая на всю ширину овальной рожи улыбка. Сделана была красными нитками и подправлена бордовой краской, возможно, в несколько неровных слоёв. А вот грязно-белое тельце пришло в негодность, оно было изрядно выпотрошено, и из тканевого брюшка выглядывали куски синтепона. Кукла была вся потрёпанная, обветшалая, и немудрено, когда ей не первый год. Это замысловатое изделие пережило все стадии отрицания и принятия, все этапы всевозможных войн и кучу приключений. Богатая история у куклы, прямо как и у её хозяина. А собственно… наверно, интересно, где же Джеффри Алан Вудс? А его нет! Давным-давно, уж как пять лет назад, печально известного серийника застрелили в результате кровавого теракта на территории нелегально обустроенной тюремной организации, именуемой себя «Уиннартом». Владелец сия творения, Честер Уинн, что изловил психа, запатентовал и ставил над последним эксперименты психологического характера, был приговорён к казни, но не за незаконное возведение тюрьмы и нанятых рабочих, а за то, как позже выяснилось, что именно он спровоцировал своих людей на стрельбу. Так, потомственный аристократ семьи Уинн, бывший кандидат психологических наук, заработавший на своём деле целое состояние, лишился всего, и сам же себя загнал в могилу. Говорилось, что у него ещё была дочь, но о ней было крайне мало инфомации, да и после этого громкого инцидента, разлетевшегося по всем штатам из всевозможных СМИ, о её дальнейшей судьбе ничего неизвестно. Но одно из этого люди выделили для себя: как бы то ни было, именно там погиб пресловутый Джефф Убийца, пусть и в результате кровавого теракта. А это значит, что теперь страна может спать спокойно. И она спала, ведь больше никаких знаменательный следов Джеффа не было. Были у этого ублюдка и последователи, куда уж без них, но таких придурков быстро ловили и приструнивали. Им до великого и ужасного, как пешком до Марса, так что Америка оправлялась от зверств улыбчивого мясника. Вудса убили, дело о нём закрыли, а его существование со временем стало не более, чем легендой у шпаны по всему миру, что передавалась из уст в уста, и имела цель напугать самых чувствительных пацаном с разрезанным еблом, безумными глазами и ножом руке. Некоторые впечатлительные детки, наслушавшись таких баек, ведь и по сей день боялись спать с открытыми окнами. Кто знает, вдруг однажды к ним в гости нагрянет парень в белой толстовке, склонится к их кроватке и таким хрипло-сладким голоском прошепчет: «Засыпай…», прежде чем подарить на вечность лучезарную улыбку. И всё же, это на более, чем страшилка. Вудс мёртв. Вудса нет. И это была чистейшая правда! Признаться, Джефф сам пытался себя в этом убедить на протяжении долгого времени, и вроде, в какой-то степени, у него получилось. С Вудсом покончено, и он приложил к этому немало лошадиных сил. Иногда, подходя к зеркалу, он до сих пор не верил, что это его отражение, хотя должен был привыкнуть. Он поменял всего себя. Деньги, которые выделила ему Кэндис, он распределил на несколько ключевых этапов. В эти этапы входили документы, которые нужно было делать у людей, не задающих лишних вопросов, чтобы у него была теперь хоть какая-то личность во внешнем мире. Имя оставил всё то же, а фамилию взял другую. Ходек. По такой же схеме в пункте стояла внешность. И он потерпел огромные изменения, связанные с пластической хирургией, но это было очень кропотливым занятием. Нужны были люди, которые бы тоже не задавали лишних вопросов, касающихся сходства с покойным потрошителем. К счастью, определённая степень запары дала свои плоды, и Джеффри перекроили под корень. В его изменения входила пересадка кожи по всему телу. После снятия всех бинтов и вполне себе работоспособности в новой шкуре, он ещё долго не мог привыкнуть к нормальным губам, ровному носу и, особенно, к тому, что у глаз теперь были веки, и, о, мать святая, они могли закрываться! Но даже с новой кожей, когда Джефф подходил к зеркалу, он всматривался в отражение и, может у него самовнушение, а может и нет, но ему казалось, что на коже лица в районе уголков губ и до ушей тянулись еле-еле заметные, почти невидимые светлые полоски, что когда-то были напоминанием о кровавой улыбке. О Вудсе, от которого он всё пытался сбежать. Но как бы он не красил волосы в противоположный прежнему цвет, какое бы имя не взял, как бы себя не перекромсал, где-то в глубине души понимал, что до конца от прошлого он никогда не избавится. «Я, чёрт возьми, Джефф Убийца. И это моя правда» — кричал в такие моменты внутренний голос из глубин сознания. И, если говорить правдой, нынешний Ходек до сей поры не знал, кого из себя представляет и кого из себя строит. Был «Уиннарт», а сбежав из него, он и на воле проходил все круги Ада, пытаясь в себе что-то поменять. Он помнил негласное обещание, которое дал Кэндис, и следовал ему, но стоило ему это жёстких трудов. Ведь нельзя просто взять и кардинально поменять всё, особенно, если это касается кого-то зависимого, например, от сигарет, выпивки или порошковой дури. Что уж тут говорить о серийном убийце, что на протяжении пяти лет удовлетворял свои чудовищные потребности, лишая жизни всё, что движется? Ну, примерно, столько же ушло на определённую степень «восстановления». Что Ходек только не делал: пробовал себя в рисовании, изливал на листы красками кровавое месиво, искал изображения какой-нибудь чернухи с застывшими лицами убитых, кишками и кровью, чтоб хоть как-то утолить свой сомнительный голод, но позже понял, что все его эти попытки — просто страдание хуйнёй. Это не помогало, а лишь раздражало, и в такие моменты он мог крушить всё подряд, а ещё взяться за нож и резать себя, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме оглушающих эмоций необузданной, всепоглощающей ломки. А, бывало, встанет напротив зеркала, посмотрит на свою смазливую физианомию, да начнёт надрывистым шёпотом приговаривать, какой он красивый, но не от самолюбования, а, наверно, чтобы себя лишний раз убедить, что это — он. И что сейчас ему быть таким лучше. А потом шёпот перерастал в крик, он срывался на отражение, и несчастное зеркало либо брало на себя удар кулаком, либо сразу ножом. Так в ванной комнате поменялось не одно зеркало. И как бы Джефф не считал психологов и мозгоправов ложной иллюзией помощи, когда он стал потихоньку подрабатывать, на чём мог, снял дом в одном из детройтских районов и попытал первые возможности вкусить «адекватную» обывательскую жизнь, с неохотой, но решил попробовать выделить некоторые средства на посиделки у терапевта. Ходек понимал, что его зависимость была реальной проблемой, и её нужно искоренить уже любыми всевозможными способами. И свою проблему на приёмах он озвучивал издалека, но всё же признался, что мания убить в нём присутствует. Психолог, который ему попался, заверил, что Джефф не первый человек с такими особенностями, и пытался помочь с ними разобраться. В процессе посещения сеансов парня всё равно преследовала мысль, что это полная чушь, что он только время и деньги теряет, но, так или иначе, в какой-то мере прислушивался к советам. Ему нужно было найти отвлечение от подобных мыслей, как предложил мозгоправ, отыскать такое хобби, которое бы успокаивало его расшатанные нервы. Как ни странно, Джеффри такое нашёл, и это оказалось… шитьё. Серьёзно. Спасибо «Уиннарту» он никогда не скажет, но, пожалуй, оттуда всё и началось. Он делал тогда работу, и его особо не дёргали, разве что грубыми замечаниями. Один из немногих моментов почти спокойствия. Сидел себе и шил, сидел и шил, пока руки на автомате не стали вдевать нитку в иголку и делать стяжки. И в этом было даже что-то успокаивающее. Джефф начинал с незначительного. Он шил объёмные фигурки, какую-то миниатюру и маленькие модельки одежды, которыми можно было одеть разве что кукол. И Ходек со временем заметил, что это реально затягивает и даже успокаивает нервы. Что ему это действительно нравится. Он пошёл дальше: курсы, освоение швейного мастерства, набор опыта, и вот хобби переросло в полноценную работу, приносяющую удовольствие и зарплату. Что шил? В основном плюшевые игрушки и детскую одежду на заказ. Не то, чтобы на взрослую одежду уходило больше материалов, просто ему казалось, что детские одежонки делаются быстрее и к ним можно проявить больше креатива, что касалось и игрушек. Как показал опыт, так и есть: клиенты в основном заказывали что-то яркое, не повседневное, и чаще на девочек. Это были какие-нибудь платья или маскарадные костюмчики. Дык в его работе был ещё огромный плюс: минимальный контакт с людьми. Сколько бы времени ни прошло, а к социуму Джефф до конца не приспособился, и среди большого скопления людей ощущал себя не в своей тарелке. Было у него для клиентов одно условие: от ребёнка ему нужны были только параметры, самолично детей не измерял. За всё время никто недовольным не оставался, всех устраивали его работы. И деткам ничего не было ни мало, ни велико. Так что в своём деле он преуспел. Ещё заказы может принимать из других городов и штатов, отправляя заказ посылкой. Прибыль радует; миллионы он, конечно, на этом не делает, но на сытую и одетую жизнь ему хватает выше крыши. И вот вроде бы всё хорошо, за плечами пять лет такого себе прошлого и столько же лет избавления от его призраков, есть дом, любимая работа, выделенное кропотливым трудом место в мире, однако… Насчёт последнего стоило поспорить. Он так и не знал своего места в мире. Вот вроде всё есть, а всё равно чувствовал себя невесть, чем. После долгой борьбы с тем, чем он был раньше, жадным искоренением Вудса из своей натуры… он чувствовал себя опустошённым. Неполноценным. Он не знал, кто он и что, ощущал себя живым ходячим сгустком чего-то мясного, жилистого и костлявого, пытающегося найти свою исходную точку, но в каждой такой попытке обязательно присутствовала брешь. Где он только себя не искал, как бы ни пытался. Джеффри искал знакомства, интересы для себя. Не только шитьё. Он делал в своей жизни базовые вещи: ел, работал, спал, и так по кругу. Хоть и старался найти в окружении какую-то для себя красоту, но мир будто назло представал перед ним пятидесятью оттенками серого, попытки слияния с толпой угнетали так, что, иногда, переходя на светофоре дорогу среди группы многочисленных ходячих фигур, ему хотелось резко остановиться посередине, задрать голову к небу и, разодрав последние голосовые связки, заорать на всю округу. Не фразы, не слова, а просто крик, ведь то, что он чувствовал внутри себя, не поддавалось ни одной букве. Ему хотелось поменять в себе что-то ещё, но он сам даже не знал, что именно. Шитьё затягивало, но порой и этого было мало. Он пытался, он правда пытался найти красоту в том, что окружает. Но Джефф не видел даже красок в этом мире. И не чувствовал ничего, кроме этой зияющей, как большая дыра, пустоты. На столе завибрировал складной телефон, заставив задремавшего за рабочим местом Ходека чутка вздрогнуть и приоткрыть глаза. Кинуть бы мобильный об стену, но надо как-то завязывать покупать вещи только потому, что предыдущие не вынесли его припадков. Поморщившись, он всё-таки взял телефон и ответил на звонок: — Да? — Джефф, где ты? Мы тебя тут уже все ждём, забыл? — Ходека несколько перекосило, когда он кинул беглый взгляд на часы и увидел, что уже десять минут второго. А должен был быть на месте ровно в час. Прошипев максимально тихое «блядь», Джефф скрипуче ответил: — Прости, Кларк, немного заснул за работой, сам понимаешь. — Что, очередное платье Белоснежки с пятью юбками? — телефон передал невнятное хихиканье, на что Ходек едко усмехнулся: — Почти. Если вы там надолго, то буду где-то через полчаса. — Да мы тут до утра! — на заднем фоне послышался одобрительный глас нескольких пьяных голосов. — Тогда ждите.

***

— Да уж, наш мамкин рокер снова отличился тем, что поставил в эфир очень рождественскую песенку! — бородатый амбал дружественно ударил по плечу рыжего парня, попивающего бурбон, и вся компания разом заржала. Джефф тоже смеялся, не сидеть же ему в группе дружков со стеклянным хлебалом, хотя искренне не понимал, почему некоторые люди имеют свойство ржать через каждые пять минут, когда повода, вроде бы, и не давалось. — Не, а что? Ну и что ты мне сделаешь? — рыжик горделиво задрал нос, состряпав деловитую моську. — что ты ожидаешь от радиопередачи, на волне которой местный ведущий тихохонько смеётся над положением города, шуткует про детей в подвале и шлюх, коими каждая подворотня напичкана? Это «Детройт FM», детка. — «И помните, мы с вами всегда на одной волне», — процитировал долговязый парень искривлённым голосом, парадируя рыжего ведущего. — И в чём я не прав? — радист пожал плечами, в упор смотря на хужощавого собутыльника, но без агрессии. Они тут всё были навеселе. — ну, знаешь ли, на меня, пока что, никто не жаловался. — Да уж, какой крысятник, такие и нравы, — Джеффри откинулся на спинку кожаного дивана, влив в себя дешёвый сидр из стеклянного горлышка. В баре было довольно шумно, компания сидела рядом с танцполом, на котором безудержно отрывался пьяный сброд под зажигательную песню местных «мамкиных рокеров». По правде говоря, Джеффа слегка бесило, когда в песнях был один сплошной ор вместо звукоизвлечения. Музыку он любил, и любил драйвовую, жёсткую, но не когда она напичкана сплошным потоком рёва, вот от этого уже начинала пульсировать голова, что контрастировало с восприимчивостью криков в прошлом. Принято было считать, что прослушивание такой музыки у некоторых снимает агрессию, но у Джеффа было как раз всё наоборот. Да и гитарист лажал страшно, хотелось разбить об его голову его же гитару, чтоб не позорился на людях. — Ну, если уж на то пошло, весь мир — один большой крысятник, — рыжый парень раскинул руками, очерчивая ими и бар, и не только его. — Пф-ф… не драматизируй, Кларк, — Джефф поставил на стол бутылку с пойлом, повторив жест радиста. — умей находить красоту и в этом крысятнике. — Ну-ну, странно слышать это от того, кто запирается в своей берлоге, и кого днём с огнём не вытащить на эту «красоту», — Кларк хохотнул, пригубив напиток, не подозревая, как он попал в цель. Джеффри выдавил кривое подобие улыбки, но на заявление ничего не ответил. «Мне здесь весело, мне радостно. Это ж здорово, отдыхать с друзьями после тяжёлого дня. И сидр вкусный, и музыка… сойдёт. Мне здесь весело. Мне. Здесь. Весело» — звучало странно, глупо, однако подобное его мозг выкидывал на протяжении пары лет, просто уже как мантру. Всё пытался убедить себя, что это нормально — так отдыхать с компанией, что так делают обычные люди, и вообще это весело. Всеми силами пытался заверить себя в этом. Если долго повторять одно и тоже, через какое-то время в это начинаешь верить, так ведь? Ну, пришёл к приятелям, распивает алкоголь, слушает шум и гам таких же пьяниц. Плёвое дело! И обычное дело. Так выглядит хороший вечер. Вот он себе повторял, повторял, ещё раз повторял, потом ещё, чтоб голова опухла. И вроде начинал в это верить, но потом что-то срывалось с петель. — Кажется, я перепил. Пойдку-ка я, — поняв, что от самовозведённой иллюзии вот-вот взорвётся голова, Ходек подскочил с места, сняв с близ стоящей вешалки чёрную куртку. — Эй, что? Так быстро? — Кларк тоже встал, отставив недопитый бурбон. — ты не за рулём? — За каким рулём, если знаю, куда прусь? — немного с ядом кинул он, но сожаления не чувствовал. — ещё откинуться на дороге не хватало. — Я не пил, тебя подбросить? — вызвался худой дохотяга. — у меня машина при себе. — Не надо, и так пройдусь. Мне нужен свежий воздух, — накинув на голову капюшон тёмной толстовки и надев куртку, он было направился к выходу, как вдруг: — Я что-то не то сказал? — Кларк не понимал неладность в поведении товарища, но последний небрежно махнул рукой. — Вот только давай без этого. Просто башка немного под откос идёт, — на этом всё. — бывайте, парни. Над выходом зазвенел колокольчик, когда дверь закрылась с обратной стороны. На улице было в сто крат холоднее, чем в баре, мысленно заставив пожалеть Джеффа о том, что не взял с собой шапку и шарф, но зато снег шёл реденько. Мощный снегопад ушёл, оставив после себя добротные сугробы, в которые провалилась ноги примерно по середину голени. А в центре Детройта как всегда было шумно, погода никак не мешала некоторым придуркам обгонять друг друга, делая опасные выкидоны рядом со встречными автомобилями. До первой аварии. Ни пёстрые неоновые вывески, ни яркие огни ночного города не привлекали внимания слоняющейся фигуры Ходека. Всё давило на мозг. Он даже не знал, куда идёт, домой или чёрт знает, куда ещё. В который раз за день посетило это чувство прозрачности, пустоты. Потерял цель. Где Джефф только не искал себя за эти годы: по наставлениям терапевта пробовал находить увлечения, отвлечённости, знакомства. Помимо шитья, пробовал себя в музыке, посещал книжные кружки, даже в церкви ходил! С музыкой дела обстояли куда проще, даже на гитаре играть учился, литературное сборище показалось ему слишком муторным. Хоть кружки и менял, ему всё время чудилось, что он оказался в компании биороботов, что читают одни и те же современные, не увлекательные, сухие подобия книг, притом имея к ним одно и то же мнение, а потому предпочитал читать своё, и только себе любимому. И мысли свои оставлял при себе. А вот с последним у него как-то срослось не очень. Искал себя даже в духовном мире, бродя от одной церкви к другой, от конфессии к конфессии, и это добавило к ему нынешней стуации только лишнюю головную боль. Разные люди учили как жить по одному и тому же шаблону совершенно различными и, иногда, противоположным друг другу способами. Это сбивало с толку. Но, вопреки этому, таких людей он не осуждал. Несмотря на то, что верующий народ смотрел на мир словно через призму розовых очков, они выглядели по-своему… счастливыми что-ли? Будто бы умели находить какую-то красоту в однообразной суете. И всё же эта тема была далека от него, не мог понять. Лишь со смехом подметил для себя, что идея питать надежды и уповать на милость условного «дедушки на облачке» выглядит куда более привлекательнее, чем на буянившие, раздирающие глотку голоса в своём рассудке. Ну, хоть последние подуспокоились, и на том спасибо. Правда отсутствие таковых и тишина в голове тоже оставило после себя зияющую дыру, а хождения в такого рода заведения не давало того, что он искал. Некоторые люди правда казались относительно хорошими, хоть временами и лицемерными, Джеффри искал что-то определённое. Или кого-то. Таких, как она, не находил ни разу. Вагоны метро были в это время полупустыми, но людей находилось достаточно. В конце-концов, город большой, и как бы многие не любили поспать, чтобы не заснуть на работе, Детройт был ребёнком ночи. Жизнь только пробуждалась. Кто-то шёл с компанией, распивая алкоголь и завывая песни размытой голосиной, кто-то, шутя и смеявшись, шёл в парах, а где-то на другом конце города слышались выстрелы. Опять мордобой. А ещё была музыка, много музыки. Рождественские песни звучали тут и там, настроение у многих было праздничным. Рождество прошло, но на дворе стояло тридцатое декабря, а это значило что? Грядёт Новый год. Не менее шумная заварушка. И Джефф, покинув метрополитен, растворился в море этих красок ночной гурьбы. Он добрался до Кампуса Мартиуса, городского парка, где вся ночная жизнь закипала именно здесь. Ярмарка была в самом разгаре даже в это время, люди приходили и уходили с коробками подарков в руках, огромное скопление народу обитало на довольно большом катке, разъезжая на коньках под песню «Last Christmas». Банально, но ведь им нравилось? Они радовались, ну точно маленькие дети, беря от ночки всё до основания. Наслаждались каждым прожитым моментом. Столько света в одном месте, и дело даже не в мерцающих всеми цветами радуги гирляндах. Красиво, должно быть. Только Джефф красоты не видел. Даже здесь. Ни на йоту. Он смотрел на скопление цветов и эмоций, стоя в стороне под высохшим деревом. Был там сорняком, бельмом. И всё пытался ловить момент радости, разглядеть в сплеске пестрящих моментов свою красоту. Хоть немножечко. Хоть чуть-чуть. Ничего. Пустота. Всё это не имело смысла. «Это, должно быть, весело. Это весело. Сколько много радости» — пытался убедить сам себя парень, натянув капюшон толстовки на голову получше, а то он сползал. Голубоватые глаза бегали от ярмарки до катка, от катка до большущей ёлки, стоявшей посреди парка, символизируя собой самое сердце места и праздника. Дети устроили беготню, игрались в снежки и валялись в снегу, а их звонкий смех разносился эхом по белым тропкам, смешиваясь с музыкой волшебной поры. У людей почему-то принято, что именно в эти предпраздничные новогодние деньки на Землю спускается волшебство, даря особую атмосферу и трепет от ожидания кульминации праздника. Дело даже не в подарках, просто казалось, что будто мир становился капельку добрее. Время падко на чудеса. Джефф не верил в чудеса; не в рождественские, не в новогодние, не в какие-либо ещё. Веру в чудеса пускают, обычно, родители своим детям, как пыль в глаза, чтобы их детство было наполнено хоть какой-то сказкой прежде чем они окунутся в цикл суетливых дней взрослой жизни, и это помогало. Вон, как резвятся. — Игрушка! Мама, смотри, какая игрушка! — несмотря на поздний час, была здесь девчушка лет пяти, и чуть ли не подпрыгивала на месте, когда увидела большущий хрустальный шар, внутри которого заключена фигурка девочки в сверкающем серебряном костюме. Висела на ветке искусственной ёлки. Огромные голубые глазёнки таращились на игрушку, как на восьмое чудо света. — какая там куколка красивая! Ой, надеюсь, у меня будет такая же на Новый год! — Загадай желание, и, может оно сбудется, — немгого уставшая, но молодая женщина опустилась на одно колено за спину дочери и положила руки поверх её хрупких плечиков. Девочка улыбнулась лучезарнее любой сияющей на небе звезды, крепко-крепко зажмурив глаза и выпрямившись перед ёлкой. — Желаю красивую куколку в сверкающем платьице, — прощебетала маленькая невинная нахлебница, состроив сосредоточенную моську, что не могло не позабавить её маму. Джеффри эта картина тоже позабавила, когда он подошёл к ёлке. Надо же, даже уголки губ немного дёрнулись в слабо заметной улыбке. Точно к празднику. Действительно забавно. Немного чуда ещё никому не навредило, не так ли? Даже если это чудо будет заключаться в том, что ребёнок получит куклу самым расчудесным образом через карман родительского кошелька. Он вглядывался в разношёрстные ёлочные игрушки, богатые до цветов, форм и блёсток. В некоторых Ходек разглядывал собственное искажённое отражение, и зрелище было далеко не самое лучшее. Да и помимо эффекта кривых зеркал, молодой портной сам знал, что далёк от совершенства. Глаза замученные и усталые, мешки под ними никто не отменял, ну и капюшон волосы не спасает. Выбились из-под него и растрепались в разные стороны, походя на солому. Но всё же он стоял здесь, прямо перед наряженным деревом, и до конца не понимал, что здесь забыл. Быть может, тоже чуда искал? Впервые за долгое время. Пусть не ребёнок, пусть не верил, но… ему хотелось. Хотелось, чтобы на голову свалилось что-то помимо снега и гнетущей муторности однотипных дней. Он жаждал чуда. Поэтому сейчас Джеффри стоял здесь, щенячьими глазами цепляясь в каждую блёсточку и каждый фонарик гирлянды. Как наивный ребёнок. — Я хочу, чтобы что-то в моей жизни поменялось, — так неуверенно, так отчаянно обронил хриплый голос опустошённого изнутри человека. Хотел чувствовать эмоции. Радость. Сегодня, здесь, потом, тогда. Искать хорошее в каждом дне, жить с твёрдым убеждением, что этот самый день, и последующий, и так далее, был прожит не зря. Неужели это так много? А сейчас он чувствовал себя калекой, чьи кости выломали, предварительно пропустив через мясорубку. А без этих костей, без этого фундамента, Джефф ощущал, как разваливается. Если уже не развалился. — я хочу вправить себе кости. Желание его осталось, конечно же, без ответа, но и наибольшее он не рассчитывал. И так понимал, что всё это смешно. Чуда не будет. Если только… Джеффри, вздохнув, повернул голову влево, и увидел впереди стоявшую спиной фигуру в голубой до колен куртке. Её волосы, светлые-светлые, прямо отливающие белым золотом, были завиты и красиво развивались на ветру. Давно застывшее сердце забилось сильнее от переполняющего чувства и не поддающегося объяснению предвкушения. Это то, о чём он подумал? Без задней мысли Джефф рванул по истоптанной тропке в сторону белокурой незнакомки, контролируемый неведомо, какой силой, но дыхание его участилось, а каждый дюйм тела оказался покрыт лёгким мурашками, и не от холода вовсе. Остановившись перед ней на расстоянии вытянутой руки, Ходек медленно протянул ладонь к её плечу и легонько коснулся. — Кэнди?.. И девушка резко обернулась, оказавшись… старушенцией с до невозможного ярким и вызывающим макияжем. — Простите? — немного с упрёком вырвалось у неё, ознаменуя недовольстиве нарушенным покоем. Сердце Джеффа упало в пятки и разразилось истошным смехом, насмехаясь над придурастым перфомансом своего поехавшего хозяина. — Обознался, — тихо буркнул он, поспешив убраться с глаз экстравагантной особы, заведомо сильнее натянув капюшон на голову. «Болван». Следующие сорок минут были посвящены самобичеванию и осуждению собственной тупости. Блин! Вот так взять и ни с того, ни с сего подойти к первой попавшейся на глаза блондинке? Бред, полный бред. Кажется, кто-то слишком буквально воспринял возможность проявления чуда за действительность. Сдохнуть со смеху можно! И Джефф смеялся. Тихо, сдавленно. Насмехался над собственной тупостью, пока шёл из очередного метрополитена по улицам города в свой спальный район. Здесь улочки были уже не такими дружелюбными, волшебством и не пахло. Скорее, помойкой, бомжатником и чьими-то ссаками. О да, старый-добрый Детройт! Такой, каким Джефф знает его с момента, как приехал сюда. Даже если официально для мира у Джеффри Алана Вудса были выбиты мозги свинцом, это не значило, что можно было вот так расслабляться на свободе. Этот город пал на его выбор из-за повышенного уровня преступности, и никого не будет волновать хоть и знаменитый, но почти-мёртвый маньяк, когда своих здесь жопой жуй. Стратегия сработала. Никому не было дела до парня, он ни разу за эти пять лет не находил серьёзных проблем, как для этих же проблем и не искал причин. Был тише воды, ниже травы. Кстати, о тишине. Пешая прогулка с опущенной головой не была для Джеффа беззвучной, но вместо шума пьяниц и наркоманов его уши уловили пронзительный детский плач. Не истеричный, какой бывает у капризных детей в супермаркетах, а, скорее, горькие, надрывистые рыдания. Что же такое случилось у этого несчастного? В любом случае, Ходеку было плевать. Это не его дело. Дети имеют свойство реветь без дела из-за малейшего чиха в их сторону, тем самым выводя их себя. В частности, Джеффа. И этот случай был не исключением. — Кончай драть глотку! — слишком громко и слишком рьяно прогремело от него сквозь ночную тьму пропахших помоями улиц. И, к его удивлению, плач прекратился. Остались только похныкивания, и то, Ходек их уловил лишь тогда, когда проходил мимо узкого переулка, заставленного мусорными баками. Там? Глухой детский плач разносился оттуда, и, теперь создавалось впечатление, что кто-то этот плач пытался сдерживать. Боялся. Джеффри остановился и цокнул языком. С хрена ли остановился? Это не его дело. Даже если ребёнок потерялся, тут, в Детройте, это норма. Просто каким-то детям не повезло иметь таких бестолковых родителей, которые недоглядывают за своим чадом. А потом находят этих карапузов с выколотыми глазёнками и перерезанным горлом, если вообще находят, и слёзки льют, проклиная только того, кто это сделал, а не свою невнимательность и похуизм. Увы, какие-то сверхъестественные силы наперекор воле Джеффа пригвоздили его к одной точке и не давали идти дальше. «Неужто тебе не всё равно?» — спросил сам себя Ходек, на что и пожал плечами. В спасатели он не нанимался, но… — Была не была, — хрустящий снег под его ногами превратился в вязкое хлюпанье, стоило ему направиться в переулок. Лужи здесь представляли гремучую смесь из талого грязного снега и тухлявой мерзости, что вытекала из невыброшенных мусорных пакетов. Запашок был тот ещё, но Джеффу ли жаловаться? Чистоплюем быть не в его стиле, не тогда, когда за его плечами славные деньки бомжевания и охоты на разумную, но не очень умную дичь. Хныканье становилось отчётливее с каждым шагом, пока взгляд Ходека не упал на ржавый мусорный бак, за которым, сидя в довольно объёмной коробке, прятался скукоженный комочек нечто в красно-жёлтой куртке, поджав маленькие колени к не менее маленькой груди. Мальчик. Увидев приближавшуюся фигуру незнакомца, паренёк и вовсе почти притих, тихихонько пища. Подбородок его трясся, да и руки, впрочем, тоже. Ну ладно, он весь был как напичканный отборным желотином студень. — хэй, приятель? — Джефф наклонился к содрогающейся в слезах фигуре, оценивая печальную картину: у пацанёнка то всё лицо опухшее и покрасневшее, тут спасибо собачьему холоду и непрошенным слезам. Мальчик застыл, и Ходек отчётливо улавливал каждую нотку его страха. Чего-чего, а это у него не пропало; мог с лёгкостью увидеть страх, и в каком он количестве. А ребёнок им был пропитан с волос до пят. Мелюзга совсем! Годиков так четыре-пять, не больше. Личико маленькое и красное, волосы каштановые, а глазищи большие и такие прям выразительные! Ну точно два бирюзовых камушка, через которые даже собственное отражение можно было рассмотреть, как в зеркале. Очень редкий цвет глаз. Дык они ещё и блестели от слёз. Джеффри прокашлялся, попытавшись сделать закоренелую хрипотцу чуть более дружелюбной: — приятель, ты чего здесь? — а мальчик не ответил, всё хлопал чёрными важными ресницами и смотрел на «большого дядю» глазами зашуганного котёнка. — не скажешь? Я не обижу, — он демонстративно поднял руки, пытаясь убедить пацанёнка в полном отсутствии какой-либо враждебности, но и после этого обратной связи не возникло. — ты потерялся? — молчание. Такое отношение начало порядком надоедать Джеффу. Хочет играть в молчанку? Пожалуйста, на здоровье! — ну, как знаешь, — он выпрямился, немного вздохнув. Нет, а что он может сделать? Джеффри отступил, направившись к выходу из переулка, но украдкой посмотрел в последний раз на ребёнка. Тот всё не сводил с незнакомого парня перепуганных глазищ. Умоляющих глазищ. Ходек подавил в себе позывы ворчливого рычания, когда осознал, что за каким-то счастьем ребёнка тут он оставить не может. «И когда я подался в альтруисты? — достав телефон, он полез набирать номер полиции, однако, не нажав кнопку вызова, трижды подумал. — не обернётся ли мне это боком?». Действительно, альтруист хренов. Поставить под сомнение свою безопасность ради незнакомого ребёнка? Давненько он не имел дело с полицией, и притом не при каких обстоятельствах. Стоило ли? Но потом ещё раз себе напомнил, что Джефф Убийца помер для мира пять лет назад, а сейчас он просто прохожий, который нашёл потерявшегося ребёнка, и его типа-долг состоит в том, чтобы, как порядочный гражданин, сообщить о нём полиции, а там уже сами пусть разбираются. — Полиция Детройта, слушаю Вас, — на той линии раздался чеканный женский голос. — Здравствуйте, найден потерянный ребёнок на Темпл-стрит, вторая авеню. Скажите, что делать? — в динамике повисло напряжённое молчание, слышно было только едва уловимое беглое клацканье ноготками по клавиатуре, а потом женщина сказала: — Оставайтесь на месте, полиция прибудет через два часа. — Два часа?! — Ходек чуть ли не подавился от столь чудесного заявления барышни. — уточню, ребёнок маленький, на улице минус двадцать с хреном, какие к чёрту два часа?! — Все наши люди сейчас скомпилированы в горячих точках города. — Издеваетесь? Прямо все? Неужто у вас в участке нет ни одного свободного человека, который бы просто забрал ребёнка? На улице холод собачий! — Нам очень жаль, но, сами понимаете, какая ситуация в городе неспокойная. На окраине Детройта сейчас ловится преступная группировка, которая… — Да мне плевать, какая там группировка! — чуть ли не выкрикнул Джеффри, сморщив лицо от раскалённого желания кинуть телефон об столб. — заберите с улицы чёртового ребёнка! — Ожидайте в течение двух часов, — монотонно, совершенно спокойно повторила женщина, будто Джеффри просил какой-то незначительный пустяк, который не грех и отложить. — Через два часа вы уже сосульку будете забирать, а не человека! — послышалось гудки. Связь прервалась. Скинули. У Джеффа перехватило дыхание от такой наглости, он сжал телефон в руке, намереваясь раздавить с особым наслаждением, как если бы это была глотка той совершенно спокойной суки. «Два часа?! Два часа, блять?! А ничего ты больше не хочешь, манда лысая?!». Но остановился, резко закинув голову к небу и сделав глубокий вдох. — спокойно, Джеффри, спокойно… — прикрыл глаза, пытаясь унять разгарячённые нервишки. — всего-то местные правоохранительные органы в очередной раз продемонстрировали своё отношение. Полиция Детройта, блядь… ничего удивительного! — тихий писклявый смешок вырвался из его рта. За своей спиной он уловил какое-то хлюпающее движение, и повернулся к источнику звука, заметив, как малолетний пацан, шмурыгая носом, тихонечко подбирается к нему. Но стоило Джеффу его увидеть, тут же остановился, опустив взгляд и сделав два резких шажка назад. Какая испуганная зверушка, подумал Джефф. — ну и что мне с тобой делать? — и, как ожидалось, ответа не последовало. Немой что ли? — эй? — Ходек аккуратно подошёл ближе. — говорить можешь? — в ответ затяжное молчание. — не местный? Ты понимаешь меня? — короткий, нерешительный кивок. Ух ты, живой, однако! — что ж, это уже что-то… — Ходек отошёл, снова переключившись на телефон. Полез в список контактов искать нужный ему номер, пока не наткнулся на «Кларк FM». — Добрый день, дорогой неизвестный слушатель! С тобой на одной волне автоответчик Кларка Фореста. Если ты меня слышишь, значит, Кларк пишет сценарий к твоему лучшему дню, чтобы зарядить тебя отличным нестроением, но ты можешь оставить сообщение, — что-то сегодня явно не день Джеффа, все его динамят, и в такое, сука, неподходящее время! Осыпав приятеля всеми существующими на земле матами всех языков и народов, он всё-таки ответил: — Кларк, это я, дело серьёзное, перезвони мне, — глаза опустились на съёжившейся от холода мелюзги, и Ходек устало цокнул. День сегодня явно не удался. — а ещё лучше сразу езжай ко мне домой.

***

В прихожей загорелся свет, знаменуя возвращение хозяина из дальнего похода, полного приключений, вероятно, на одно конкретное место. Иначе как объяснить то, что уходил он один, а вернулся «с прицепом». Собственно, этот «прицеп» и не сопротивлялся, только шарахался от всего, что движется и не движется. Максимально неуверенный овощ. Джефф не был знатком психологии, но у него складывалось ощущение, будто пацанёнка били, хотя… он же потерялся, так? — Обожди здесь, — Джефф снял с себя куртку, повесив на кручок, и разулся, повернувшись к мальчику. — можешь снять куртку. Паренёк отвёл зелёные глазки в сторону, потянувшись ручонками к молнии куртки, которая немного пропахла чем-то тухловатым за время посиделок в переулке, так что неплохо бы было эту тряпку простирнуть. Мальчишка был одет в синий свитер с Микки Маусом спереди, и джинсы. В принципе, по одежде нормально, прилично, значит, родители, как минимум, не бомжи. Но и эта одежда просырела, мальчик дрожал, а детской одежды у Ходыка, как ни странно, не было. Есть выкройки, есть ткань, а самой одежды нет. Всё заказчикам. Может есть какие-то заготовки? Джеффри трусцой подбежал к своим шкафчикам, начал выворачивать их наизнанку, от полки до полки, выгребая материал и швейные принадлежности, нашёл несколько незаконченных и черновых работ, половина из этого была платьицами на девочек, а другая половина походила более на маскарадные костюмы. Пропыхтел под нос, негодуя, почему у него всякую мишуру заказывают, а не нормальные шмотки. Но ведь нормальная одежда и продаётся в нормальных магазинах, а Джефф зарекомендовал себя больше как мастер по одежде не ежедневной. Одевать мальчика в костюм арлекина не вариант, тем более арлекин то недоделанный. А малец всё стоит себе в гостиной между телевизором и журнальным столиком, места себе не находит. «Все дети такие? — мысленно спрашивал себя портной, но поправил себя: — так, а если в расчёт брать то, что он потерялся?». Джефф не мыслил в детях ничего, от слова совсем. Не знал, как они думают, что им положено есть, что можно и нельзя. Он то себя ребёнком не помнил. Единственное, что знал, так это чувствительная восприимчивость к негативным эмоциям. К страху, например, и да, давным-давно он пользовался этим ой, как не по назначению. С натяжкой, но и этот пунктик он включал в причины, почему сразу просил с родителей параметры, а не измерял их детей лично. Не то, чтобы он боялся навредить маленьким спиногрызам, просто ему было стрёмно от того, что какая-либо лишняя практика с детьми навеивала непрошенные воспоминания. Ностальгия, к которой что-то не хотелось возвращаться. Да, у бывшего серийника был скудный уровень сочувствия или эмпатии, в своё время хладнокровен был и с детьми, и со стариками без разбору. Но, наверно, в обществе застоялось мнение, что дети — цветы жизни, главное счастье человека, и с них вообще нужно пылинки сдувать. Поэтому есть вероятность, что этот фактор повлиял на восприятие Джеффа в сторону, как их сам называл Джеффи, маленьких нахлебников. Так или иначе, может, факторы, может, нет, но вот он смотрел на этого сопливого заплаканного мальчугана, и что-то в груди так немно-о-о-ожечко щемило. Запуганный, замёрзший, наверняка ещё и голодный, без родителей, в одном из самых дерьмовых городов Америки. Повезло, что его первым нашел он, а не какой-нибудь ебанутый на всю голову… Джефф Убийца! Например. Да-да, оказался всего-навсего скромный портняжка, который с почти радостью готов пригреть потерянного ребёнка в своём скромном тёплом гнёздышке. — Слушай, у меня сухих вещей нет, так что… — повертев головой, Джеффу пришла относительно умная идея: притащив с кухни стул, он поставил его к батарее и похлопал по деревянной спинке. — садись, приятель. Шмыгнув носом, малёк поковылял ножками до предложенного Ходеком местечка, неуклюже сев и положив ладони себе на коленки. Так и застыл. — Эй, — Джефф не сдержал лёгкой усмешки, наблюдая за этим невинным котёнком с маленькой забавой. Без издёвки и злорадствия, просто это было забавно. — расслабься, приятель. Я не кусаюсь. Клопы не в счёт, — он легонько похлопал мальчика по плечу заставив его напрячься. — я шучу, у меня всё протравленно, — слабый кивок. Не, как бы Джефф не плясал с бубном вокруг него, отдачи не было почти никакой. Словно сознанием был не здесь. Как парализованный. И всё ещё дрожал. Замёрз знатно. — сейчас, погоди минуту. Вернувшись в кухню, Джефф поставил закипать чайник, пошарил в холодильнике, но нашёл там только пару яблок, консервированные ананасы, два куска пиццы не первой свежести и банку энергетика. Скудный ужин, да и не самый съедобный, но что делать? Так уж случилось, что заядлый швей питается абы чем. Чай у него был дешёвый, напичканный ароматизаторами, но зато в пакетиках. И вкусный. Дети же любят вкусное? Значит, претензий не возникнет. Поставив пиццу разогреваться, он убежал в спальню на поиски чего-то тёплого, и быстро нашёл на верхней полке платяного шкафа старый плед. Вроде тёплый. Сидит себе горюшко бедное, плечи опущенные, глаза в пол смотрят. Шелохнуться боится. «Ну же, Кларк, где ты? — признаться, Джефф мельтешил; в его движениях присутствовала почти выпирающая нервозность, потому что ребёнок чужой и вообще не разговаривает. А вдруг найдут и накатают именно на Ходека? Хотя с полицией тут беда полнейшая. Ладно, допустим, а вдруг не найдут? Куда ему ребёнка девать? Не выбрасывать же на улицу. Нет, Джеффри, конечно, мог, но он же не чмо последнее. Уже нет. В голове сплошной кавардак, его просто бомбило изнутри: — я нихуя не понимаю в детях! Помогите!!!». — Так, давай тебя обмотаем, — как-то поспешно сказал Джефф, не очень аккуратно укутав в плед мальчонку и дав ему края ткани в руки. — держи. Сейчас чаю наведу. Чайник уже закипел, и пока Джеффри возился с приготовлением горячего напитка, успел в попыхах пролить несчастный кипяток себе на руку, издав больно громкое «БЛЯДЬ!». Всё у него выходило из-под контроля, и это разрывало ему голову. Подставил запястье под струю прохладной воды, зыркнул в сторону мальчугана. Тот и ухом не повёл. Или сделал вид, что ничего не слышал. Это что же получается, теперь из-за мини-человечка за языком следить надо? Да малёк вроде и не против. Кажется, на руке Ходека теперь будет красоваться краснющее пятно. Кто ж знал, что дети могут так на него влиять? Сделав несчастный чай и взяв тарелку с пиццей, Джефф подошёл к мальчишке, протянув вроде съедобное едево. — Я не знаю, чем ты питаешься, но у меня вот, — мальчик вытянул шею к тарелке, с любопытством посмотрев на два треугольника, и взял предложенную парнем еду. Ел быстро, жадно, боясь, что украдут. Знакомый почерк. Джефф сам ещё помнил, каково это, жить в подворотнях и переулках, жрать, что найдётся, и с таким аппетитом, словно не ел вечность. Ну, может, и не вечность, но не есть он мог подолгу. Оказавшись на улице, мелюзга, наверно, тоже долго и кусочка в рот не брал. — давно на улице был, да? — мальчик остановил свою трапезу, посмотрев на Джеффа, съёжившись. Парень только и фыркнул ему в след. — не стесняйся, я тебя понимаю, — он сел перед мальчиком на корточки, не сводя с маленького гостя внимания. Тот со спеху доел последний кусок пиццы и запил это дело чаем. Тоже смотрел на Джеффа. Испуг, неуверенность и немая мольба были смешаны с любопытством. — я такой страшный? — Т-ты красивый… — тихо, не очень внятно произнёс высоким голоском мелюзга, но Джефф услышал, и почему-то эта одна-единственная простая фраза заставила в груди парня что-то ёкнуть. Это было… приятно. И мило. Джеффри был тронут. Это прозвучало так скромно, так неуверенно, но так искренне. — Да? — Ходек сам и не заметил, как распылсля в широкой, довольной лыбе, а в глазах появилось то, что давно не загоралось. Глаза сияли. — спасибо. Ты тоже, — какой странный ответ. Джефф не умел отвечать на комплименты, но увидел, как мальчик тоже ему улыбнулся. Так невинно, чисто. Прямо как лучик солнца. Давно он не видел ТАКОЙ улыбки. От которой превращаешься в пломбир и стремительно таешь. — я, кстати, Джефф. А тебя как зовут? — мальчик поджал плечи, размышляя над его вопросом. Боялся отвечать? Возможно, это правильно, если родители учили не разговаривать с незнакомцами, но всё же он здесь. Джеффри привёл его, обогрел и накормил, а мальчик, хоть до сих пор и боялся, оно и понятно, однако понемногу стал открываться своему спасителю. И по прошествии где-то минуты, он приглушённо вымолвил: — Дж-Джеффри…