Искусство вправлять кости

Золотисто-багровое небо накрыло бурлящий жизнью Чикаго в преддверии золотого часа, омывая центр города, его потаённые и не очень уголки, переулки, границы и окраины, а на территории последних, в частности, и стены строгого, грозного особняка, выложенного тёмным кирпичом. Стоял себе вдали от городских огней одинокой горой, огорождённый высоким забором с торчащими стальными пиками сверху, прекрасно давая понять недоброжелателю, что дальше прямая дорога в логово тёмного зверя, так что лучше развернуться и идти туда, откуда пришёл, а вдвойне лучше — бежать. Увы, золочённый закат бы этому месту таким же нежеланным гостем, раз его свет не пропускали плотно задвинутые шторы на окнах поникшего здания. Даже щёлочки не прослеживалось. Здание, выполненное изнутри в чёрных и серых тонах, было таким же холодным как и снаружи, и не только на вид, в нём и вправду было достаточно холодно, чтобы руки обитающего сами тянулись к плечам, спеша согреть, но на такую вольность не было времени, зато постоянная активность и работа не давали телу околеть. Речь идёт о немногих прислужных лицах обители, что, засучив рукава, неспешно делали свою работу по дому хозяев: мыли полы, готовили ужин, стирали пыль с подоконников, полок, массивных лестниц, с их вырезанных из дерева статуй, с камина. Сам дом располагал тишиной, почти могильной, если исключить ненавязчивый топот шагов прислуги и звуки уборки. Они даже почти не общались меж собой, храня тяжёлое, будто траурное молчание. В последний раз подобные настроения застали обитателей, когда молодая хозяйка этого дома почила. Казалось, госпожа с той поры унесла с собой все краски, посеяв смуту, длившуюся без малого вот уже двадцать лет и по сей день. Мрак был верным соратником этого особняка, отвыкнувшим от света и тепла, и этот мрак присутствовал даже здесь, в свете одинокой настольной лампы, подсвечивающей резной рабочий стол, на котором красовались до безобразия аккуратно разложенные папки и стопки бумаг; стояли ЭЛТ-мониторы, колонки, несколько диктофонов, папье-маше в форме человеческого мозга и предметы канцелярии. Карандаш к карандашу, сантиметр к сантиметру. Убийственный перфекционизм. Свет падал и на морщинистую левую руку, быстро, словно одержимо, записывающую на бумагу какие-то сведения, но притом идеально ровным почерком. Слева от рабочего места располагалась доска, к которой были прикованы снимки, рисунки и ручные записи, соединённые воедино одной красной нитью. Над доской виднелось большими ярко-красными буквами: «Джеффри Алан Вудс». Человек сидел в больших наушниках, подсоединённых проводом к диктофону, слушая одну и ту же фразу, перематывая запись к ней по несколько раз. «Это всё нереально»

«Это всё нереально»

«Это всё нереально»

Стены кабинета словили тихое раздражённое рычание и треск корпуса чёрной ручки. Последняя почти в ту же секунду полетела в урну и оказалась заменена другой такой же ручкой, продолжив работу одержимого письмом хозяина. А на первом этаже особняка в просторном зале сидела молодая белокурая девушка и чахла над нетронутым картофельным пюре. В последнее время она мало питалась, поднарушив рацион принятия пищи и сна. Не горела ничем, потушив в своём внутреннем мире свет, а с ним и утратив вкус к жизни. Не чувствовала ничего: ни усталости, которая отчаянно билась в калитку её организма, ни даже голода, который тоже дырявил желудок, но благополучно игнорировался. Застыло время, забыв остановить с собой только медленно передвигающуюся туда-сюда прислугу, не падкую на праздник жизни. — Госпожа, Вы не будете? — над Кэндис возвысилась зрелая женщина в форме горничной, указав на несчастную тарелку с ужином, на что та молчаливо помотала головой, не удостоив работницу вниманием. — Вы сегодня за весь день не притронулись к еде. — Я знаю, мэм. Прошу простить, — не желая продолжать разговор, девушка встала из-за длинного стола, вялым шагом выйдя из зала, направившись к лестничному пролёту. С момента, как она вернулась домой, теперь уже окончательно, отец не показывал себя. Не встретил дочь, чтобы поддержать и простить, или хотя бы строго осадить за то, что нарушила его планы. Ни слуху, ни духу. Тогда к ней выбежал дворецкий, осведомив, что с этой минуты её работа в «Уиннарте» окончена, и что она в этом месте больше никогда не появится. Не прекрасно ли? Наконец получить свободу, позабыв это проклятое место, как страшный сон. Только вот свободу получила, но произошедшее так просто из головы выкинуть не получилось, да и вряд ли получится. Остановившись на лестничной площадке, Кэндис вяло повернула голову в сторону висящего в полный рост зеркала. В некогда сияющих малахитовых глазах потухла надежда, кожа обрела болезненно-бледный оттенок, пухловатые щёки впали, а под глазами образовались синяки. За последнее время она утратила пару килограмм, казалось, став палочкой, которую можно без труда сломать пополам двумя руками. Кэнди сутулилась, не в силах держать спину постоянно прямой, словно собственная голова была булыжником на шее. — Прости за то, что я такая слабая, — прошептала девушка одними губами, смотря в отражение мёртвым взглядом. Она чувствовала себя живым трупом, которого держало на плаву неведомо, какое проклятие. Вот бы было, кому выговориться, выплакать давным-давно опустошённые глаза, но кто у неё есть? Родной отец, наверное, уже давно забыл, что в его доме живёт белокурая девушка, именуемая дочкой. Погряз в своём дурацком эксперименте, этим же поломал сотни жизней, включая жизнь дочери. Он её не слышал, а, стало быть, не слушал. — сколько это будет продолжаться? — вопрос застыл в воздухе, оставшись без ответа. Действительно, сколько? Сколько мистер Уинн ещё будет уламывать её, сколько ею будут пользоваться задаром, сколько она будет молчать? За всю свою пока что короткую жизнь Кэндис тянулась к людям, стремилась помогать, как могла, даже когда возможность с такими-то условиями проживания не баловала, и помогала до сей поры, но кто помог ей? В её голове проскочил образ Джеффа Убийцы, но не того, что украшал фото на объявлениях несколько лет, а того, каким она успела запомнить его за последнее время работы в «Уиннарте». Две разных личности. А кто поможет ей сейчас? Кэнди посмотрела на лестницу, ведущую на самый последний этаж этого дома, почти необитаемого, можно сказать, лишнего. Почти. На том этаже находился кабинет отца, в котором последний сидел, не выходя. Для чего он устроил всю эту игру? В целях психологических, основанных на стэндфордском эксперименте, или ради собственного больного удовольствия, поставив серийника на шахматную доску, желая погонять того метлой? Он так вложился в «Уиннарт», поставив на карту всё: деньги, сотни простых людей, собственную дочь и себя. Всё это действо ведь было не очень-то легальным, а потому прилететь могло всем, кто в этом участвовал. Так вопрос, стоит ли оно того? Стоит ли подобный бред стольких поломанных жизней? И сколько это будет продолжаться? Надоело. Дальше так нельзя. Сначала хотелось пойти в свою комнату и закрыться, но Кэнди сжала кулаки до хруста костяшек, сменив направление дороги. Что толку идти и сидеть тухнуть в комнате от собственной ничтожности, когда можно подняться на последний этаж, дойти до упора коридора, пару раз постучать в дверь, отчаянно крикнуть: — Отец, это я! И, не дождавшись ответа, войти в кабинет. Мужчина сидел в офисном кресле спиной к двери, не обратив внимания на вошедшую персону. Продолжал водить ручкой по бумаге, даже нескольким бумагам. — Папа, прекращай всё это, сворачивай. Разве не видишь, как «Уиннарт» губит и тебя, и окружающих? — Это всё, что ты хотела сказать? — пробурчал он, не оторвавшись от своей работы. — тогда можешь быть свободна. — Нет, я… — Кэндис опешила от прямоты слов мужчины, обняв себя за плечи. Привычка, дающая ложное ощущение, что она так в безопасности. — просто я устала от всего этого. — Помнится, ты нарушила данные мной правила и под корень загубила то, что я выстраивал годами, досконально обесценив все мои труды и меня с ними, — каждое новое слово приходилось на девушку камнем, один тяжелее другого, тянущим её на самое дно тёмной пучины. Отец разочарован собственной дочуркой и ясно даёт это понять. На миг он повернулся к ней, одарив улыбкой, но не доброжелательной. — молодец, доченька, поздравляю. Теперь можешь отдыхать со спокойной душой. — Зачем ты это делаешь со мной? — От тебя требовалось помалкивать. — Но больше не могла. — Не могла? Или не хотела? — здесь Честер бросил свои работы, поднявшись с кресла и строго посмотрев на дочь. Девушка непроизвольно сделала робкий шаг назад, боязливо опустив глаза в пол. — твоей задачей было играть с чувствами Вудса, а не поддаваться им. Это непосильно для тебя, Кэндис? Ты забыла, кто он и что сделал? — Папа, так нельзя! Это низко. А ты заставил меня проворачивать это с человеком против моей воли, заставил участвовать в этом ужасном эксперименте по массовой пытке, заставил меня обитать в том Аду, в котором люди теряли себя и превращались в ненасытных до жестокости чудовищ, — Кэндис в эту минуту оказалась одержима накипевшей обидой и жаждой хоть какой-то пощады по отношению к ней и её жертвам, не стоившим на самом деле ничего. Себя только перекалечила. Хотелось кричать, так кричать, чтобы её услышали все, кто только мог. — ты хоть раз подумал обо мне? Волновался за меня? Они могли сделать со мной всё, что угодно, и сделали! — голос треснул, стоило ей прокричать последнее слово. Нахлынувшее отчаяние обожгло глаза, но холодное выражение лица Честера было непоколебимым. — ты даже не представляешь, каково это… лежать на холодном полу со скреплёнными над головой руками и терпеть грязные насмешки. И не представляешь, сколько страха, стыда и отвращения к себе я испытала. Они все… они все смотрели на меня… — пришлось прикрыть рот рукой, чтобы как-то подавить всхлипы, но это почти не помогало. — они навредили мне. — Навредили не они, а твой ненаглядный Джефф, — он хотел подойти к ней ближе, но девушка сделала мгновенный шаг назад, громко возразив: — Нет, это неправда! Джефф спас меня тогда! Это был единственный выход, и если бы не он, то они бы сделали это со мной сами. — Ой, да ничего бы они с тобой не сделали, — отмахнулся Уинн-старший, пропустив короткую насмешку, заставляя Кэндис скривиться от душащей внутренней боли. Насмехался над ней? — Отец… ты так уверен? Откуда тебе знать, что бы они сделали или нет? Ты не мог тогда контролировать ситуацию! — О-о-о, деточка моя, поверь мне на слово, ту ситуацию я контролировал как никогда прекрасно, от начала и до конца. Расхаживал туда-сюда, излагая так, будто презентовал поистине гениальное изобретение или выдающееся открытие, но всё, что он говорил, могло только оттолкнуть. Девушка даже не моргала. И не понимала, к чему клонит отец. — Что… о чём ты?.. — Я спланировал инцидент в столовой, — прозвучало без жалости, без чувства вины. Это был такой сухой и твёрдый факт, как гвоздь, забитый молотком. — Вудс уже достаточно к тому времени созрел для того, чтобы проверить его реакцию на попавшую в беду подружку. И чтобы проверить других. А тебе я ничего не сказал, поскольку мне нужен бы твой подлинный страх. Кэндис бросило в тряску, как от одолевающей лихорадки, ноги подкашивались сами собой. Разум не хотел воспринимать отцовские слова за действительность, ведь это была просто не смешная шутка. Шутка, да? Правда ведь? Он шутит, всего лишь шутит… Это не могло быть реальностью, Кэндис отрицала, напрочь отказывалась верить. Нет. Пусть это будет неправда. Стоять было уже невыносимо, и она опустилась, сев на низкую тумбочку и устремив взор куда-то сквозь размытый от слёз силуэт отца. Перед ней предстали образы той страшной ночи, когда это случилось, будто она снова была тем куском болтающегося на полу мяса. Зверьём, над которым потешаются сотни глаз и голосов. Букашкой, которую пытался защитить её друг, для этого раздавив. И всё это было замыслом… — Папочка… как же это… как же так? — говорить сейчас что-либо было трудно, мысли путались, а речь не давалась. Не Джефф ей тогда навредил. А единственный близкий ей человек, родной человек. — ты… ты позволил им пытать меня, издеваться надо мной. За что… за что ты так со мной? Что я тебе такого сделала? Пожалуйста, папа, скажи мне! — За что, спрашиваешь? — в его глазах блеснули недобрые искры, когда он зарычал на неё, как волк на пугливого крольчонка. Вот-вот загрызёт. Налетев на неё, он ухватил дочь за воротник её блузки, резко потянув к себе, раскрыв пасть зверя. — за то, чтобы ты не забывала, с кем имеешь там дело, за то, что ты ставила под угрозу все мои планы. Ты уже там нарушала правила, лишний бестолковый раз идя на встречи с теми мужиками, на полном серьёзе пытаясь их вразумить, хотя это не шло ни в какие ворота с моей задумкой. Думала, я не узнаю, гадкая девчонка?! За то, что ты у меня такая наивная дура, слепо верящая в свои грёбанные сказки, за то, что ты привязалась к тому вонючему мудаку. И дурак не станет подходить к нему близко, но нет, ты у нас особенная, видишь в каждом говне цветочек, думаешь, что этот ублюдок может измениться в лучшую сторону. — Папа, отпусти, пожалуйста… Страх брал над ней верх, пульсировал в венах и в сердце, почти заглушая всё остальное. Только не подавляя крики отца. Боялась, что он сейчас убьёт. Но он отпустил её. Ну как… швырнул как тряпичную куклу, из-за чего та, потеряв равновесие, упала на пол, не смея поднять голову. — Я всего-то хотел отпугнуть тебя от него. Это должно было стать тебе уроком. Но, видимо, до тебя так и не дошло. Глупая, глупая Конфетка. — Не называй меня так, — вдруг проскрипела она, стиснув зубы. — у тебя нет права. — Что ты сказала? — не показывая резких эмоций, зашипел отец. В нём забурлила холодная ярость, скрывшаяся за приказным тоном. Кэнди подняла на Честера увядающий, но суровый, ещё твёрдый взгляд. — Я сказала, что у тебя нет права называть меня так. — Ах, нет права? Так вот, как мы теперь говорим? — Уинн улыбнулся, состроив дружелюбный голос, за которым последовала звонкая мощная пощёчина, заставившая девушку отскочить и удариться об стену. — вижу, ты совсем забылась, милая моя. Это у тебя нет права так разговаривать с отцом. Это у тебя нет права перечить мне. У тебя есть задача — ты её решаешь. — А ни то что? — вырвалось из уст девушки, не успев дать отчёт этим словам. Подобная дерзость застала Честера врасплох. Это было последним, чего он мог ожидать от послушной и беспрекословной дочери. — сколько ещё можно ломать меня? — Да я тебя… — Сколько ещё можно издеваться надо мной и ломать других моими руками? Если ты ещё не понял, то всё это произошло из-за тебя, и только из-за тебя. То, что я оказалась там, то, что я привязалась к Джеффу. Полюбила его. Это ты поломал стольких людей, сделав их настоящими уголовниками, это ты был причиной всей моей боли, это ты заведёшь нас в могилу своим незаконным экспериментом, это ты во всём виноват! — взвыла она, встав на ноги и толкнув ошеломлённого отца пальцем в грудь. — пора признаться, что ты просто хладнокровный садист, потешающийся над горем психа, наверняка, думающий, что, если Вудс убийца, значит, его можно, значит, он плохой и заслужил. Но, поверь мне на слово, дорогой отец, — сквозь жгучие слёзы Кэндис пропустила тихий смех, помотав растрёпанной головой. — Джеффри будет куда человечнее тебя. Даже у него есть сострадание. Не было, так появилось. А у тебя нет и этого. Ты считаешь его безмозглым монстром, но видеть в человеке монстра способен тот, кто ему подобен. А из вас двоих… монстр тут только ты. Честер окаменел, сохраняя лицо всё таким же хмурым, нечитаемым, однако было ясно одно: выходка дочери шокировала его. Он мог сейчас многое сказать и многим возразить, но решил молчать, ожидая от неё следующего. — Это не может продолжаться вечно, отец. Иначе нас всех засадят уже за реальную решётку. — Не засадят, глупая, — сдавленно прорычал Уинн-старший, пытаясь держать свою планку. — ты знаешь, у меня свои козыри. — Тогда хотя бы скажи, что ждёт Джеффа? Не будет же он двадцать шесть пожизненных отбывать. Сколько будет длиться этот бред? — Из-за тебя я не сделал до конца все наблюдения и всё пошло наперекосяк, так что в ближайшее время я прикрою «Уиннарт», распущу людей и избавлюсь от Вудса. Кэнди напряглась, услышав последнее. Ей было страшно и представить, каким именно образом отец собрался избавляться от Джеффри. Узнав столько болезненной, тошнотворной правды о всех действиях родителя, надеяться на что-то позитивное не было смысла. — Втихую сдам властям, и пусть его грамотно судят настоящие судьи по всем статьям, а за все пять лет его похождений с ним разговор будет короткий. — Что с ним будет?.. — вопрос дался сложно, в горле застрял горький ком. — По-любому казнят, так что подбери сопли и смирись. Думала, я его попытаю и отпущу? Ты не в сказке, Кэндис, он всего лишь жалкий потрошитель. Ты ему не нужна. Секунда паузы, две на переработку, три на осознание. Джеффри казнят. Честер собирается отправить его на верную смерть. Но это ли не правильно? Ведь он это заслужил, не будь «Уиннарта», таков сценарий был бы более, чем справедливым. Если бы попался, его бы судили и казнили. Но почему-то в груди ломило, сердце словно выворачивало наизнанку, а голова выкидывала картины разных мастей, на которых Джеффа то прикрепляют к электрическому стулу, то подводят к стене и по команде расстреливают, то, самое абсурдное для их времени, сжигают на костре на виду у ликующего народа. Как ведьму. — Нужна, — вымолвил хриплый, ослабший голос. Кэндис посмотрела на рабочий стол своего отца, на котором были аккуратно разложены разные документы возле мониторов. На некоторых включенных нечётко виднелись коридоры «Уиннарта». Столько записей, столько наблюдений. — и ты это прекрасно знаешь ведь, так что не противоречь сам себе. Ты решил поиграться с нами, как с игрушками, и вот, к чему это привело. — Твоё безрассудство в который раз подвело тебя. Ты сама виновата, что втюрилась в этого недоноска, так что не знаю, на что ты надеешься. — На чудо, — выдохнуда она, бросив на отца изнурённый взгляд. — я устала быть твоей игрушкой, не могу так больше, — Кэнди отвернулась от него, ринувшись к двери. — с этого дня я не позволю тебе пользоваться мной. — И куда ты, умная такая, денешься? — Честер и пальцем не двинул, смотря на свою подбитую зверушку свысока. — Туда, где ты меня не достанешь. — Ну уж нет, не для того я почти двадцать лет угробил, чтобы получить от твоей персоны неблагодарность в таком безобразном проявлении. Ты никуда не пойдёшь. — Нет, пойду. — И куда же? — вопрос резанул ухо, заставив остановиться. Кэндис не смотрела на него, но чувствовала, как он злорадно склабится ей в спину, смакуя своё превосходство. Глупая овечка не может уйти от пастуха. — у тебя есть знакомые или друзья? — их нет. — у тебя есть своё жильё? — этого у неё тоже нет. — может, ты ещё и зарабатываешь сама? — Кэндис сжала кулаки, коснувшись лбом двери. — ты целиком и полностью принадлежишь мне, потому что зависима от меня. Тебе некуда идти, у тебя нет ни работы, ни друзей. Ты только моя. Моя любимая дочь. — Ты никогда меня не любил, — с горечью прошипела девушка, ударив со всей силы кулаком по двери. — никогда не волновался, не понимал меня, не спрашивал, чего хочу я. Видел ли ты во мне когда-нибудь живого человека? — О, о, как мы загнули. Милочка, если бы я не любил тебя, ты бы не спала в тепле и уюте этого дома, — как до слёз смешно. Это место никогда не было щедро на тепло и уют, уж точно не для Кэндис, которая молча пыталась найти что-то светлое и в тёмных стенах родного дома, но сейчас этот треклятый особняк был для неё холодной могилой, в которой девушка была как погребённая заживо. Если здесь тепло, почему руки и ноги околели до боли, если здесь уют, почему она чувствует себя разобранной по частям куклой? Куклой, что была без собственных идей, мыслей и желаний. Или же… — ладно, наглая девчонка, ну и чего ты хочешь? Этот вопрос мог заставить остолбенеть Кэндис, поскольку Честер никогда не спрашивал этого у неё, но девушка обернулась, тихо взмолившись: — Пощади его. Не дай ему умереть. Рот Честера дёрнулся в еле заметной усмешке, пока ледяные глаза прожигали дыру в бледном лице дочурки. — Какая же ты всё-таки забавная девушка, Кэндис. Знаешь, что? Давай заключим сделку? — Сделку? — дочь настороженно покосилась на отца, пытаясь прочесть в его лице хоть какой-то намёк на его планы, но эта попытка, как всегда, обернулась неудачей. Вокруг него был словно выстроен прочный барьер, через который не пролезть. — что ты задумал? — Я знаю, что перед отъездом из «Уиннарта» ты подсунула Вудсу книжёнку с каким-то шифром, как и то, что ты без моего ведома распорядилась моими финансами, купив автомобиль, ключи к которому запрятаны где-то на территории тюрьмы. Ты настолько безнадёжна, что решила устроить побег одному из самых опасных маньяков мира, — всплеснув руками, Честер указал на доску, посвящённую Джеффри, тыкнув пальцем в бумажку, на которой был составлен список опознанных жертв Убийцы, и то, это была только половина. — это даже интересно. — Так что за сделка? — не стерпела Кэнди, желая перейти к сути дела. — Я удвою сумму всем уиннартовским актёрам, дав команду не спускать с Джеффа глаз и держать его в узде, а мы с тобой будем не вмешиваться и наблюдать. Так просто он оттуда не сбежит, ему не дадут, однако я допущу вариант, что такой исход возможен, в конце-концов, опыт у него есть. Если сбежит — флаг в руки и скатертью дорога, я не буду препятствовать ему, хотя, возьмись он за старое, это будет полностью на твоей совести, — сделал паузу, глянув на мутноватое изображение на мониторе, на котором были видны несколько мужских оголённых фигур, окруживших одну, такую же голую, съёженную на земле. Заметив то, на что уставился отец, Кэндис ахнула, плотно прикрыв рот рукой и отвернувшись. Сколько это будет продолжаться? — но если ему не удастся сбежать, в чём я ни капли не сомневаюсь, через неделю я передам его в руки суда Чикаго, — Честер подошёл к дочери, протянув ей слегка морщинестую руку. — ты принимаешь условия сделки? — Хочешь снова впутать меня в свою извращённую игру? — Кэндис со скептисом взглянула на руку не унимающегося отца. Теперь он хотел устроить шоу на выживание, только чтоб с трибун теперь наблюдал не только он, но и дочь. Чтобы она наблюдала, как дорогого ей человека просто мажут по стенке, как он теряет силы и надежду. А может, уже потерял. Может, принял свою гнилую судьбу, не желая больше бороться. — собираешься опять делать из меня пешку? — Нет, пешкой ты была в «Уиннарте». Сейчас же я даю тебе шанс стать ферзём, — его слова не обнадёживали, это не то, чего она хотела. Даже хуже. С другой стороны, если это не обман, то у Вудса может действительно появиться шанс выбраться на свободу, а если нет, то смерть, возможно, станет для него утешением после стольких пыток. Глупо было надеяться на что-то ещё, и точно не на дешёвый хэппи-энд для их сладкой парочки как в дешёвом бродвейском мюзикле. Они с Джеффом изначально были обречены и оба прекрасно это понимали. — так что? — После всего… я не уверена, что могу тебе доверять. — А у тебя есть выбор? — Кончено нет, — Кэндис проворчала, мечась от одной мысли к другой. Стоит ли пытать удачу? А что она, собственно, теряет? А теряет всё. Но теряет всё в любом исходе. Куда ни глянь, вокруг неё сплошное болото, в которое отец нещадно норовил окунуть её с головой. Сначала заставил влюбить в себя психа, теперь настаивает на то, чтобы наблюдать за ним на условной арене испытаний. И выбора не было. Был только шанс. Сделав вдох поглубже, Кэнди взяла руку отца, совершив крепкое рукопожатие. — у нас есть сделка.