Искусство вправлять кости

Стыд, позор и тотальное уничтожение — вот, что сейчас ощущалось внутри него. Давящее чувство ничтожества и отвращения по отношению к себе и всему своему грязному, покрытому побоями и мужским семенем существу. Он ничего не соображал, да и не хотел. Всё тело ныло от жгучей, пульсирующей, агоничной боли. Было ощущение, будто развязали все мышцы, сплели из них косички и потянули на себя. Лицо было спрятано за ладонями от этих людей, от этого треклятого места, от мира в целом. Надзиратель и старая медсестра о чём-то говорили вместе, потешались над ним. И правильно. Так ему и надо, думали они. Ведь одно незначительное надругательство не сравнится с теми реками крови, что этот гад пускал на свободе. Он заслужил свою долю отчаяния и страха, понял, каково это, когда возвышаешься не ты, а над тобой. Когда берут без остатка и продыху, когда выжимают все соки до последнего, пока от тебя не останется ничего. Ни гордости, ни чувства достоинства, ни ощущения себя как личности. Просто половая тряпка. Уж лучше бы приставили лезвие к ножу. А потом люди ушли, и какое-то короткое время Джефф думал, что он наконец остался один, пока краем уха не услышал, что к нему взывает отдалённый девичий голос, звучащий как плескание ручейка. Сначала он не придал этому значения, возможно, очередной глас в голове пытается насолить на вскрытые раны, но голос звучал настойчивее и о чём-то просил. Джеффри не в силах был вникнуть в эти слова, но когда он на мгновение открыл опухшее от слёз лицо, смог дрожаще прошептать только: — Убей меня... — Что? Почему ты это говоришь мне? Я не убью тебя, я хочу лишь помочь, — голос настаивал, проникал в его уши и стенки черепа своим мелодичным звоном хрусталя. Вудс затряс головой, пытаясь избавиться это этих мелодичных ноток в своей голове. — Я не... не... не хочу жить... — когда он выдавливал эти слова из себя, задыхался на каждом слоге, с большим трудом пытаясь восстановить дыхание. — Ну-ну-ну, тише ты, не напрягайся так, — просил голос. Кто-то опустил руки на его плечи и стал поглаживать, на что Джеффри вскрикнул, отшатнувшись к стене медпункта, как от выстрела. Тело резко среагировало на такой контакт, расценив, как новое нападение. Девушка ахнула, от его внезапной реакции, раскрыв шире глаза. — что с тобой? — Не надо, не надо, не надо... — бормотал Джефф через всхлипы, отвернувшись. — я не хочу... — О, хорошо-хорошо, я не буду прикасаться. Только ты не бойся, я тебя не обижу. Честно-честно, ладно? — она отошла от больничной койки, рассмотрела полку с различными медикаментами и взяла оттуда пузырёк с валерьянкой. Затем она подошла к столу и стала разводить валерьянку с водой в пластиковом стаканчике. Пока она занималась своим делом, Джефф чуть приподнял голову и, поджав колени на койке, боковым зрением с глубоким недоверием и обидой смотрел на эту девушку, но стоило ей повернуться к нему, как он снова опустил взгляд. — Вот, выпей это. Легче станет, — она протянула ему стаканчик с раствором, но он никак не отреагировал на предложенную вещь. — хэй, котёнок, — он едва дёрнулся от того, как она его назвала. Что это ещё за сюсюканье? Нет, у него не было претензий, гнева или брезгливости; честно, сейчас вообще ничего не было. Для него это просто в новинку. — котёнок, посмотри на меня, — чего хочет эта барышня? Хотелось бы сказать, что она не внушает доверия, как и всё в этом пропитанном грязью сральнике, но, как бы ни хотелось, было всё-таки по-другому. Всё ещё дрожа, Джеффри медленно поднял с колен голову, пытаясь рассмотреть сквозь пелену слёз напористую девчушку. И он встретился взглядом с её большими зеленовато-голубыми глазами и лучезарной улыбкой. У неё было такое мягкое лицо. Как зефирка! И красивые белокурые волосы, собранные сзади. Можно было сказать, что она похожа на куклу своей гладкой внешностью, но у кукол нет эмоций. Они не умеют так улыбаться! — скажи мне, разве я злая? — Я... я не знаю... Она снова попробовала предложить ему воду с валерьянкой. — Тебе нужно успокоиться. Выпей, пожалуйста. Джефф нерешительно протянул руку и взял стаканчик дрожащими пальцами. Он выпил всё до дна и скорчил лицо. — Что за отрава..? — Нет, глупый, — она пропустила смешок в ладонь. — обычная валерьянка. — Но почему?.. Почему ты... ты... ты... — он снова стал задыхаться, на что девушка погладила его по плечам, приговаривая: — Тише-тише-тише, дыши, котёнок. Дыши глубже, — она стала демонстративно глубоко дышать. Вдыхать через нос и выдыхать через рот, и скоро Джефф стал повторять за ней. — вот и умница. — Почему ты мне помогаешь?.. — наконец спросил он, восстановив дыхание. — Потому что такая у меня работа. И потому, что ты пострадал, сильно пострадал. Я не знаю до конца, что с тобой делали, но я не приемлю насилие в любом его виде. И, смотря на твоё состояние, у меня сердце кровью обливается. Глаза Джеффа заметно расширились от услышанного. — Разве ты не думаешь, что я... ну... засужил этого, не? — Нет, конечно! Это каким нелюдем надо быть, чтоб доводить человека до такой трясучки?! — А ты знаешь, кто я? — Ну, нет. А кто ты? — она подкатила ближе офисное кресло и села рядом с койкой, на которой сидел Джефф, приготовившись слушать. — как твоё имя, котёнок? — Джефф, — он выжидающе посмотрел на неё, но она молчала. — Джефф Убийца. — А... — она протянула, чуть расширив глаза и качнув головой, мол, дошло до меня. — что ж, будем знакомы, Джефф. А я Кэндис. Кэнди. — Конфетка? — Джефф легонько улыбнулся, пожав плечами, но тут же спрятав лицо за волосами и опустив голову. Какая проедающая боль! — Ага, да, — она шире улыбнулась на его определение и, кажется, смутилась. Джефф вновь заострил внимание на её улыбке. Красивая. Он не помнил, когда ему кто-то улыбался хоть раз. Обычно только пугались. Но он не жаловался, наоборот. Ужас в чужих глазах грел ему душу. Но сейчас было не до того. Эта девушка была, пожалуй, первой, кто не вызывал в нём агрессию и желание сокрушить многократными ножевыми ударами. Напротив. Может, потому что она была так добра к нему? Так он в этом раньше и не нуждался! Жалость для слабаков. Но... сейчас Вудс и был тем самым слабаком. И хоть он до конца не доверял этой медсестре, было в ней что-то успокаивающее. Она была как валерьянка. — Ты такая странная. — Я знаю, мне многие это говорят. — В том смысле, что помогаешь и остаёшься добра ко мне, серийному убийце. Это странно. У других людей я не вызываю ничего, кроме желания задушить меня. Или... — он осмотрел себя с ног до головы, всё ещё тряссясь. Он почувствовал, как к его горлу снова подступает ком отвращения. – они ведь не просто так сделали это со мной... но почему? Я... я просил их остановиться, но они не желали и слушать. — он вытер шмурыгающий нос кулаком, стиснув зубы. — вытрахали меня, как шлюху последнюю. Я до сих пор чувствую это, я... я не знаю, как мне теперь. Это мои первые дни в тюрьме, неужели так будет... всегда? — он посмотрел на Кэндис с глазами, полными мольбы. — мне понятно, что я выблядок, но... — он снова закрыл лицо руками, послышались приглушённые всхлипы. — Джефф, — она подсела на койку, не решаясь прикоснуться к нему. Не потому, что боится, а потому, что он сейчас на любое движение реагирует остро. — Я не могу... не могу это выдержать. Это было страшно, очень страшно... они заставляли меня, заставляли... — он снова стал нескончаемо хныкать, омывая ладони новыми слезами. — почему они просто не убили меня?.. У меня всё тело болит, я чувствую, что не способен ходить. Я как наполовину раздавленный дождевой червь. Внезапно он ощутил, как его плечи и спину обвили чьи-то тёплые руки, едва ли прижав его. Поначалу он испугался не на шутку, а потом до него дошло, что его обнимают. Его. Обнимают. Он застыл на месте, не смея ни двинуться, ни подышать. В кабинете вдруг стало так тихо. — Мне жаль, котёнок. Мне очень жаль. — Не надо... не надо всей этой жалости! — он поморщился, но вырываться не хотел. Застыл. Вырваться? Не вырваться? Вырваться? Не вырваться? Вырваться!!! Вместо этого резко опустил голову ей на плечо, больше не сдерживая громких рыданий. — я такой жалкий, такой жалкий! Просто ничтожество. Жалкий, сопливый кусок шлюшьего дерьма! — Не говори так, Джефф. Не нужно так говорить, — шепчуще просила она, поглаживая Вудса по спине и голове, словно маленькое дитя. Дитя, нёсшее на своём горбу всевозможные грехи. — те люди просто больные негодяи. Они не имели права так поступать с тобой, это несправедливо. — Я не могу так жить... — Т-с-с-с... тебе надо успокоиться. — В этом месте правда одни монстры! Я тоже монстр... и поэтому они это сделали со мной. И будут делать, я знаю. Здесь никто никому не нужен. — Так... — она встала с койки, поправив белый чепчик. — я наведу тебе чаю с ромашкой, хорошо? Это хоть как-то успокоит твою нервную систему. Он кивнул, спрятав лицо за волосами, пытаясь вытереть слёзы. Пока Кэнди заваривала чай, Джеффри краем глаза наблюдал за ней. Почему она так добра к нему? С точки зрения других людей он этого не заслуживает. Но... ему было приятно. Жалость, может, и для слабаков, но именно сейчас парень хотел, чтобы его пожалели, как бы низко и ничтожно это не выглядело. «Разве есть, куда ниже? — спросил он сам себя, продолжая смотреть на неё. — Конфетка, ты такая странная. И глупая. Нельзя вот так обращаться с ёбнутыми на всю голову, нельзя так обнимать. И нельзя слушать их сопли. Даже если это очень правдоподобно выглядит. А что, если это ловушка? Ты совсем себя не ценишь, — он вздохнул, обняв себя за плечи. — но ты такая хорошенькая. Даже до безобразия. Твоя глупость когда-нибудь сыграет с тобой злую шутку. А пока что... спасибо». — Если позволишь спросить, эти разрезы тебе тоже сделали те недалёкие? — Нет, я сам их сделал, — на его заявление Кэндис вопросительно обернулась к нему. Ожидаемо. — что? Я красивый? Иногда он задавал этот вопрос своим жертвам. Одни, сдавленные от страха судорогой, кивали головой и говорили положительный ответ, ещё и присыпывая сверху комплиментами, лишь бы псих отстал. Другие же не стеснялись называть Джеффа уродом, всем видом показывая свою ненависть даже на смертном одре. Но исход всегда был одним и тем же: одни слишком переигрывали, другие были слишком прямыми. — Тебе так нужна чужая оценка? Если тебе нравится, значит красиво. И это главное. Джеффри какое-то время молчал. Рассудительно. Очень рассудительно. — Это справедливо, — наконец сказал он. — Тут-то и оно, — она подошла к нему с кружкой чая и влажной салфеткой. — протри лицо. — А что с ним не так? — Ну, слёзы, и ещё... на губах кое-что белое. Джеффу снова скрутило желудок и подкатила тошнота. Чёрт, а ведь он глотал эту дрянь. Жаль, блевать здесь нельзя будет. Юноша взял салфетку, вытерся, и двумя пальцами, брезгуя, вернул Кэнди. Та положила на стол и протянула Вудсу чай с приятным ароматом ромашки и ещё каких-то трав. Сделал пару глотков и по его телу пришлось приятное согревающее тепло. Он блаженно промычал. — Кэнди, неужели ты не боишься меня? — Я... — она отвела взгляд в сторону, погладив свою шею в неловком жесте. — боюсь, честно говоря. Но ещё больше сочувствую. Ты правильно тогда сказал, что я странная. Мне многие так говорят. Я очень эмпатична. И наивна. И это чувство берёт обычно верх. Я всегда поспешу помочь, даже если человек плохой. Это получается как-то даже невольно. Такова моя натура. Джефф улыбнулся. — Поэтому ты медсестра? — Да, именно поэтому. Я всегда рада помочь людям. Всё это казалось таким нереальным, наигранным, хорошо срежессированным. Вудс не верил в людскую доброту, но верил в выгоду. Он всегда считал, что люди не способны делать что-то просто так, у всего есть цена. С одной стороны, этот белокурый ангел работал здесь и получал зарплату, а с другой, какая ей выгода с её доброты в данный момент? Джефф же ей за это ничего не предложит, да и начальство наверняка проигнорирует сие милосердие. Он не понимал её. — Какая тебе выгода с этого? Пустая помощь людям. — Наверно, никакая. Просто это делается удовольствия ради. — Удовольствия? — он озадаченно поднял бровь, грея руки, сцепленные вокруг стакана. — Да, удовольствия. Мне нравится понимать, что я чувствую проблему и пытаюсь всячески помочь. Есть в этом какая-то радость, — Кэнди улыбнулась. Вот оно как. Интересно, однако. Кого-то тянет причинять людям боль ради удовольствия. А кого-то наоборот. Помогать им. В любой другой жизни они бы подружились, и это было бы гармонично. Теперь Кэнди действительно представлялась Джеффу как ангел, спустившийся с небес. И белый цвет её халата ничуть не давил ему на виски. Такая добрая, такая невинная, чистая. Не то, что он. Он вдруг ощутил мелкий укол от этой разницы. Такой порочный, грязный и обкуренный ублюдок, пресмыкающийся у ступней своей больной зависимости, и она — воздушная, чистейшая, милосердная. Она была слишком хороша для его компании. Никогда такого не было с ним. И убивать её не хотелось. Совсем нет. Тут его импульс дал программный сбой. — Тебе надо поспать, — вдруг сказала девушка. — допивай и ложись сюда, — Кэнди указала на койку, и лицо Джеффа стало гораздо светлее. Он будто услышал самую долгожданную и прекрасную новость за всю свою жизнь. — Здесь? Правда? — Конечно. Тебе надо отдохнуть. А надзиратель твой... ну, ничего, ещё постоит за дверью. Джефф не мог поверить. Наконец-то он нормально поспит, на нормальной койке, а не в сырых стенах в окружении галдящих бабуинов. И не мог передать словами, насколько он благодарен этой девушке. Наверно, потому что раньше Убийца никого никогда не благодарил. Парень допил чай и прилёг на маленькую подушку койки. Тело всё еще было истощено и болело после того инцидента в душе, но стоило ему лечь, как он почувствовал небывалое приятное расслабление. Он смог полежать. Кэнди зашла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с салатовым пледом, укрыв им Джеффри. — Так лучше? Джеффри устало улыбнулся, накрывшись пледом. — Во много раз лучше. Спасибо, Кэнди. Ты правда очень хороший человек. Спасибо тебе. — Засыпай. Джеффри малость дёрнулся. Как было неожиданно услышать это от кого-то в его адрес. Джефф ловил триггер с этой фразы, поскольку говорил её каждый раз, прежде чем покончить с жертвой. И услышать это... было интересно. И не менее приятно. Постаравшись справиться с болью во всём теле, Джеффри отвернулся от света к стене, стараясь заснуть, просто конкретно для него это было труднее. Но вскоре ему удалось. Спал он с открытыми закатанными глазами. Когда Кэнди увидела это, она достала из своей сумки небольшой платок и накрыла им его глаза, чтобы свет не бил. Выключить, к сожалению, она не могла. Девушка была очень заинтересованна в том, чтоб видеть нашумевшего серийного убийцу таким. И она была искренне рада, что нашла с ним контакт. Ему сейчас было не до кровопролития, она это понимала, как и понимала, что эта одержимость ещё есть, и вопрос времени, когда его «вредная привычка» проявит себя. Но всё же Джеффри был человеком. И, как надеялась и насколько поняла Кэндис, нужно просто найти подход. А может, так думает только её наивная головушка. Через пару часов над Джеффом навис его надзиратель, небрежно сорвав с него плед, отчего тот мигом подскочил. — Чт...что? — устало проговорил Вудс, борясь с желанием потереть незащищённые глазницы. — Валяться прекращай, пора в камеру. Ты уже залежался здесь. — Что? Камера?! Погоди, но Кэнди... — Я здесь, Джефф, — молодая медсестра подала голос, неподвижно сидя в кресле и не смея поднять напряжённый взгляд. — А что, у тебя уже руки чешутся перерезать ей глотку? — мужчина скрутил руки парню и заковал в уже такие знакомые наручники. — Нет, нет! Я не хочу ей вредить, — он вдруг начал вырываться из хватки охранника, словно забыв, как ему это может аукнуться. — Кэнди! Пожалуйста, отпустите меня. — А ну, прекращай истерику, паршивец! — оглушительный удар разнёсся по кабинету, когда Джеффа ударили по спине дубинкой. — Нет! — Кэнди тут же вскочила со своего места, развернув к себе охранника. — не здесь, не в этом кабинете. Не смейте бить пациента, он ещё не оправился! — Подбери нюни, мелкая девка, — от схватил её за плечо и встряхнул, заглянув в её малахитовые глаза своими яростными. — знай своё место и роль, усекла? Ты же не хочешь проблем? Она молча кивнула, опустив голову и отойдя. Джеффа снова подобрали и потащили на выход, как бы он не брыкался. Ему казалось, что он что-то терял. Кусочек комфорта. И тепла. — Кэнди! Кэнди!!! Нет, стойте! Отпустите, отпусти меня!! Кэнди, пожалуйста, НЕТ!!! Дверь медпункта закрылась. Следующие пятнадцать минут двое надзирателей жестоко пороли Джеффа в его же камере за непослушание и противостояние действиям тюремшика. А потом он остался лежать на ледяной проплесневелой земле, не находя в себе никакой стойкости подняться. Он был убит горем и удушающим отчаянием. У него так безбожно отобрали тот единственный лучик света, каким оказалась та медсестра. Человек. Человек, которого Джеффри Алан Вудс должен был ненавидеть, как и всех людей. Но эта девушка оказалась единственной нетронутой грязью вонючего «Уиннарта». Он лежал, и ему хотелось выть, кричать от боли. От телесной боли и от боли утраты. Хотелось рыдать, но слёз, видимо, уже не было. После стольких унижений за столь короткий срок, столько грязи под кожей и стольких увечий, Вудс решил, что он больше так не может. Он хочет заснуть навсегда и не возвращаться больше к этой ущербной жизни. Если бы у Джеффа сейчас был бы нож в руке, он бы непременно покончил с собой, но в этой камере не было ничего. В унитазе не утопишься даже при всём желании. Но затем Джефф встал и подошёл к клетке, придержавшись за прутья. И кое-что понял. «Если в этом уёбищном месте работает Кэнди, стало быть, есть небольшой шанс увидеться с ней вновь?.. Я что, правда хочу этого?». Он вытер красную струйку крови, идущую из губы, и засветился от этой мысли. Юноша тянулся к ней, ведь его поразила её щедрая доброта по отношению к нему. «Стоп... Кэнди?!». Джефф снова и снова повторял её имя, осознав одну крошечную деталь. Он наконец-то запомнил имя.