Limerence

      Санс проснулся в холодном поту с учащённым дыханием. Ему приснился самый жуткий и яркий кошмар из всех, что он когда-либо видел… Хотя старший не мог вспомнить всех деталей, одно он знал наверняка — во сне присутствовал Папайрус.       Ему потребовалось больше времени, чем хотелось бы признавать, чтобы привести себя в чувство. Восстановив дыхание, скелет массировал виски, надеясь унять острую головную боль, пронзающую череп.       Когда старший наконец осмотрелся в полумраке комнаты, то почему-то не удивился, не обнаружив рядом с собой Папайруса. Тем не менее он решил удостовериться, что с братом всё в порядке, и потянулся к телефону, на котором мигал индикатор уведомлений. Санс разблокировал экран и тут же сощурился от яркого дисплея. 4:23 утра. Получено новое сообщение:       Папс:       Я ВЫШЕЛ НА ПРОБЕЖКУ. Я БУДУ НЕДАЛЕКО И ВЕРНУСЬ К ЗАВТРАКУ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВОЛНУЙСЯ И ЕСЛИ ЧТО, ЗВОНИ.       Санс с улыбкой посмотрел на экран. Он был не в восторге от мысли, что младший будет в одиночку разгуливать по столице в столь ранний час, и всё же это сообщение принесло некоторое облегчение.       Прежде чем снова лечь спать, Санс достал зарядку из инвентаря, перепроверил, не стоит ли телефон на беззвучном режиме и оставил его заряжаться на прикроватной тумбочке. Таким образом, Папайрус сможет дозвониться в случае необходимости.       Закончив с делом, он свернулся калачиком на кровати, сожалея, что не захватил с собой обезболивающие. Оставалось надеяться, что к утру головная боль пройдёт.

***

      В конце концов, Папайрус оцепенел.       Он рыдал в ужасе, склонившись над пыльными вещами брата.       Он зарыдал от облегчения, когда, подняв голову, увидел, что вместо них сжимает в объятиях подушку.       Санс мирно спал, свернувшись калачиком на краю кровати. Папайрус слушал ровное дыхание старшего, пока с его скул катились горькие слёзы. Как бы в этот момент ему ни хотелось крепко обнять брата и больше никогда не отпускать, Папайрус боялся снова навредить ему.       Снова убить.       Поэтому он написал Сансу сообщение, покинул отель и, терзаемый чувством вины, плакал, и плакал, и плакал, пока не иссякли последние слёзы.

***

      — Папс, что стряслось? Они тебе не зашли? — спросил Санс, беззаботно набивая рот кексами.       Папайрус пожал плечами, посмотрев на пару едва надкусанных пончиков.       — Слишком приторные.       — Не хочешь что-нибудь ещё заказать? Может, тебе понравятся блинчики?       — Я не голоден.       Санс закрыл глазницы и протяжно выдохнул через носовую кость. Воспользовавшись паузой, чтобы собраться с мыслями, он поставил локти на стол и сцепил пальцы.       — Папс, знаешь, почему я предложил этот мини-отпуск?       — Эмм… — Папайрусу пришлось поднапрячь память. — Потому что ты выступал с тем монологом в канун Празднества.       Санс усмехнулся.       — Ну, да, тоже верно. Но это не единственная причина. — старший наблюдал за реакцией брата. Папайрус не проявлял ни малейшего интереса. Он выглядел печальным. Потерянным. Санс продолжил: — Я предложил его, потому что вижу, как ты чем-то обеспокоен, и я подумал, что небольшая поездка поможет тебе развеяться. Но, похоже, не помогла. Так что… может расскажешь, что случилось?       Теперь Папайрус казался сбитым с толку, будто хотел сбросить с плеч тяжкий груз, но не решался поделиться им. Он схватил высокий стакан сока, но, вместо того чтобы выпить содержимое, продолжил крепко сжимать его в руке.       — Папс, я всегда на твоей стороне. Что бы ни случилось, ты останешься моим младшим братом. И ничто никогда этого не изменит. Что бы тебя ни гложило, я постараюсь помочь и не буду осуждать. — Санс положил руку на грудь. На душу. — Обещаю.       Папайрус был уверен, что никакие слова не заставят его расколоться. Однако искренность и любовь, с которыми старший произнёс свою речь, вызвали в этом убеждении трещины, усугубившиеся под грузом его тайн и грехов.       Он отчаянно жаждал их искупления. Он нуждался в прощении, даже если в действительности ничего фатального не произошло: Санс по-прежнему сидел перед ним, протягивая ладонь.       Он положил её на сжимающую стакан руку Папайруса; последняя капля, окончательно разбившая сомнения младшего на множество осколков.       — Можем пойти в другое место? — сдавленно пролепетал рослый скелет.       — Конечно.

***

      Они прогуливались в тишине, стараясь избегать шумных улиц. Тем не менее, вокруг было полно монстров, которые желали друг другу запоздалого счастливого Празднества, и детей, которые играли на улице с новыми игрушками, подаренными Сантой.       Всеобщее веселье резко контрастировало с беспокойством братьев касательно предстоящего разговора.       Санс не мог предугадать, чего следует ожидать. Рассуждая логически, старший полагал, что ситуация не так серьёзна, несмотря на то, с каким драматизмом относился к ней сам Папайрус. Но вот его интуиция… интуиция подсказывала готовиться к худшему.       После долгой прогулки братья оказались возле удивительного висячего сада. Их встретил прекрасный пейзаж, созданный из множества видов семян, проросших под землёй. Согласно информации на табличке у входа, первые цветы здесь посадил сам король при основании Нового Дома и призвал всех приносить сюда семена из любого уголка подземелья. С тех пор сад превратился в пышное, красочное пристанище, где любой желающий мог отдохнуть вдали от шумной городской суеты.       Скелеты шли по ухоженной тропинке, которая уводила вглубь сада. И вот, когда они остались практически наедине, Санс заметил, как Папайрус начал вести себя более непринуждённо.       — Ты помнишь это место, Папс? — внезапно спросил Санс.       — Эм… Нет…       — Папа иногда приводил нас сюда поиграть. Я думал, ты специально сюда ведёшь.       — Я шёл за тобой.       — Я шёл за тобой, — удивился Санс. — В любом случае, хорошее место. Тихое. С магическими парящими горшками.       — Они, на самом деле, не магические, это всё техника. Я читал, что в лаборатории, где ты раньше работал, придумали эти горшки ещё давно, когда вся земля была покрыта цветами и тут невозможно было гулять, случайно не наступив на них. Вот почему это место назвали висячим садом.       — Как думаешь, оно называлось раньше?       — Зная короля, думаю, просто «Сад».       Санс усмехнулся.       — Интересно, как эти цветы вообще могут расти здесь внизу, — озвучил он внезапно пришедшую в голову мысль, чтобы разбавить вновь повисшее молчание.       — Они питаются окружающей магией.       — Ты тоже читал про это?       — Да. — Папайрус наблюдал за цветами на почтительном расстоянии, заложив руки за спину. — У некоторых растений, как, например, у эхо-цветов в Вотерфолле, появились новые свойства, которых не было на поверхности.       — Например?       — Ммм, кажется, я припоминаю, что некоторые цветы любят, когда их гладят. Если их потрогать, они прижмутся к тебе.       — …Ты меня дурачишь.       — Вовсе нет!       Папайрус с негодованием обернулся, уже готовясь достать телефон и доказать, что ничего он не выдумывал. Его остановила нежная улыбка на лице брата.       — Ну что, полегчало? — спросил он.       Папайрус был ошеломлён, осознав, что во время этой короткой беседы почувствовал себя нормально. Ни влечения, ни тайной способности, ни гнетущей вины. Рядом со своим старшим братом он был самим собой, как и прежде.       — Да… — вздохнул младший. — Спасибо.       Сад напоминал просторный коридор, где благоухающие живые стены постоянно сменяли цвет и форму. По пути братья встретили несколько влюблённых парочек, что было редкостью, поскольку чаще после праздников монстры проводили время с друзьями и семьёй, с которыми не имели возможности увидеться накануне. Санс неторопливо шагал, разглядывая цветочное изобилие. Он так увлёкся, что даже не заметил, как Папайрус остановился, пока не услышал его голос позади себя.       — Я причинил кое-кому боль.       Санс медленно обернулся.       — Ты причинил кому-то боль.       — Да, — с трудом произнёс Папайрус, едва сдерживая слёзы.       — Сильно?       — Очень…       — Окей… — Санс подошёл к брату и успокаивающим жестом положил руку ему на плечо. — Может, расскажешь, что произошло?       — Мы… Мы поругались, и… и он сказал кое-что очень обидное, и… и… — Папайрус не смог сдержать слёз.       — Полегче… — Санс похлопал младшего по плечу, но тот лишь отшатнулся, повернувшись к брату спиной.       — Я-я сорвался. — Папайрус попытался вытереть слёзы, но их уже было не остановить. — Я атаковал его, Санс, и мне очень, преочень жаль.       — Ясно… — Санс сунул руки в карманы. — Этот монстр… он сейчас в порядке?       Папайрус кивнул, а Санс, опустив взгляд, продолжал молчать ещё некоторое время.       Это было уже совсем другое дело. Играть с пулями в бою — это одно, но столкнуться с настоящей атакой, особенно от сильного монстра, который тренировался с капитаном королевской гвардии — совершенно иное. Санс не мог упустить из виду, насколько легко Папайрус мог стереть в порошок более слабого монстра при должном намерении, например в порыве гнева. Однако…       — Папс, это совсем на тебя не похоже… — выдохнул Санс. — Что он сказал такого, чтобы вызвать у тебя подобную реакцию?       Папайрус покачал головой.       — Ладно… — Санс сделал глубокий вдох. — Посмотри на меня.       Покорность Папайруса в ответ на его просьбу напомнила Сансу кроткую собаку.       Это вызвало воспоминание о том, как они оба вели себя в детстве, предчувствуя грядущее наказание от отца.       Санс отогнал эти мысли и сосредоточился на настоящем, посмотрев на младшего с серьёзным выражением лица.       — Слушай, ничего уже не изменить, но я думаю, тебе следует извиниться перед тем монстром сразу, как мы вернёмся домой. Ты, конечно, поступил… очень неправильно, Папс, так что будь готов к тому, что он не примет извинений. — Санс подождал, пока Папайрус кивнёт, прежде чем продолжить. — Порой каждый выходит из себя. Так бывает. Но как бы сильно кто-то тебя ни бесил, причинять другому боль — это грань, которую ты никогда не должен пересекать.       — Я знаю… — Папайрус почувствовал, как к горлу подступил ком, и закрыл глазницы, вызвав очередной поток слёз.       Сансу хотелось вдолбить эту мысль в голову брата. «Не будь таким, как отец», — хотел сказать он. Но какой смысл, если эти слова лишь усугубят и без того не лучшее состояние Папайруса? Они не помогут ни сейчас, ни тем более в будущем, если ситуация повторится. Если бы Санс вместо того, чтобы предоставить брату инструменты для решения проблем, заставил его почувствовать себя ничтожным… он был бы ничем не лучше их отца.       — Смотри, если в следующий раз тебя кто-то сильно разозлит, и ты почувствуешь, что вот-вот сорвёшься, просто… беги. Беги в свою комнату, в лес, куда угодно, где сможешь побыть один, лады? И оставайся там, пока не успокоишься. Можешь даже набрасываться на камни, но никогда больше не нападай на другого монстра, понял?       — Понял… — ответил Папайрус, слегка кивнув.       Долг выполнен. Наконец, Санс сдал позиции и сделал то, чего хотел с тех пор, как увидел первую слезинку брата.       — Иди сюды…       Папайрус сразу бросился в распростёртые объятия Санса, зарыдав на его плече так, как не плакал многие годы. Он крепко прильнул к старшему, раз за разом повторяя перемежающиеся со всхлипами извинения, пока Санс обнимал брата в ответ, ласково поглаживая по голове.       — Шшш… Всё будет хорошо, — бормотал Санс. — Я уверен, больше такого не повторится. Всё наладится.       — С-сможешь… с-с-сможешь ли ты…       — Да?       — С-сможешь ли ты п-простить меня?       Санс крепко прижал брата к себе.       — Конечно, смогу. Помнишь, что я говорил? — Он слегка отстранился от брата и заглянул ему в глазницы. — Что бы ни случилось… Как бы мы ни ссорились, ни ругались или… не знаю… не важно, что случится, Папс, ты всегда будешь моим младшим братом, и я всегда буду любить тебя, ладно?       Папайрус, прикрыв глазницы, смахнул последние слёзы, и на его лице отразилось безмерное облегчение. Он тихо вздохнул и, прижавшись ко лбу брата своим, прошептал:       — Спасибо, Санс…       Старший кивнул и, с нежностью огладив скулу брата, отстранился.       — А теперь… может, пойдём поищем цветы, которые можно погладить?

***

      Они действительно нашли такие цветы.       В грудной клетке Санса неожиданно забурлил смех, когда растение обвило усики вокруг его пальцев и, приблизившись, прижалось к лицу скелета своими лепестками. Санс, в свою очередь, довольно ворковал, отвечая ему взаимностью.       Папайрус запечатлел несколько снимков, которые своей прелестностью заслужили честь стать его новыми обоями. Он представил, как было бы здорово иметь такое растение у себя дома. Своими лозами оно могло крепко обвить Санса по рукам и ногам и прижать его к стене, оставив совершенно открытым и беззащитным перед…       — Эй, Папс, иди поздоровайся!       Голос Санса отвлёк младшего от дразнящих размышлений. Сунув телефон обратно в карман, он подошёл ближе. Тёмно-синие цветы каскадом ниспадали с длинного кашпо сверху, образуя плотный, но в то же время мягкий, подобно бархату, занавес. К сожалению, Папайрусу так и не удалось к ним прикоснуться, ведь когда он протянул руку к цветам, их лепестки сомкнулись в тугие бутоны, скрыв золотистые пестики, а стебли, казалось, съёжились от страха.       Братья обменялись удивлёнными взглядами, и после непродолжительной паузы Папайрус вздохнул:       — Я ему не нравлюсь.       — Это растение, Папс, ему… ему не может кто-то нравится или нет, — понизив тон голоса, ответил Санс, оглядывая бутоны. Старший постарался не обращать внимания на реакцию растения, но сказать, что она его не волновала, было бы неправдой.       — Тогда почему оно не даёт себя погладить?       — Не знаю. Может, оно приняло тебя за угрозу из-за того, что ты выше или сильнее меня? — Он посмотрел на брата и не узнал в нём привычного Папайруса: выражение лица переменилось на сердитое, а вместо белых зрачков в его глазницах мерцали оранжевые огоньки. — Не расстраивайся из-за пустяка; ему ли знать лучше, — прохрипел Санс, проигнорировав пробежавший вдоль позвоночника холодок.       — Пошли. — кратко кивнул младший.       Санс молча подчинился и, засунув руки в карманы, побрёл прочь от растения, уже обдумывая, как бы отвлечь Папайруса (и себя) от этого странного происшествия.       Папайрус, стиснув зубы и кулаки, последовал за братом, ощущая, как внутри закипает уже знакомый гнев. На изгибе тропинки он развернулся, чтобы направить руку в сторону этого тупого растения. Словно кухонный свет, отразившийся в кухонном ноже, в него молниеносно понеслась костяная конструкция.       Санс не услышал шелеста стеблей и лепестков, осыпавшихся на землю.