I want you to know that I'm never leaving

• Sia — Snowman •

      Снежинки переплетаются одна с другой, создавая густой снегопад в неком замысловатом танце. Шаг, раз-два-три, поворот, вбок. Пока уличные музыканты под крышей доносили мелодию, что вводила в некий транс безмятежности, местная молодёжь и прочие парочки сидели рядом, либо стояли, вслушиваясь в каждую ноту.       — Дос-кун, не откажете ли в танце? Хотя бы одном! Пожалуйста! — умоляя, тот взял ледяную руку в свои две.       — Гоголь, мы не можем.       — Ну пожалуйста! Мы же на прогулке и даже некуда спешить, что тебе стоит немного развеяться?       Задумавшись, Достоевский таки кивнул и тогда его тут же повели поближе к центру площади, приобнимая одной рукой за талию, а другой сплетая пальцы с чужими. Казалось бы, простые движения переростали в чарующий танец, который получался, к удивлению или нет, практически идеальным. По крайней мере для них обоих. Сегодняшний вечер был только для них обоих. Всё было только для них, с ног до головы. Что бы ни пожелал Фёдор, это желание закон для второго. Так было решено, такова его судьба и менять её не было смысла. Потому что смысл он видел лишь в долгу перед его возлюбленным. Что за долг? Неизвестно никому. Может он был о чем-то очень сокровенном, а может так предпочёл думать сам Николай. Впрочем никому не было до этого дела. Им хорошо вдвоём. Словно симбиоз двух людей со схожими целями, но разной моралью.       Однако… Взгляд Достоевского был столь же холодным как и прежде. В последнее время он и вовсе становился будто каким-то отстраненным, что причиняло неимоверную боль проницательному партнёру. Казалось сейчас эта дурацкая улыбка впервые сменилась чем-то болезненным и более искренним, а на уголках глаз скопились кристалики слёз.       Поворот.       Во взоре Фёдора блеснула искра удивления. Впервые парень видит его таким. Неужто какой-то танец был способен так повлиять на Гоголя? Однако поинтересоваться словестно тот не намеревался. Не в его духе, что весьма ожидаемо.       Ближе к концу танца, Николай притянул к себе брюнета, заключая в объятия. Постояв так минутку, второй всё же тихо молвил:       — Идём домой, на сегодня достаточно.       И тот не стал сопротивляться. Всю дорогу они молчали, пока Гоголь не попытался начать диалог. Неужто это неловкость?       — Спасибо.       — За что? — приподняв бровь, второй взглянул на собеседника.       — За танец. Это было… Волшебно, — лёгкая улыбка озарила лицо парня. Довольно таки миловидная картина, по которой и не скажешь что этот человек ведёт себя будто шут в компании с остальными.       — Тебе ведь понравилось?       — Ах да. Это было неплохо, — скромно ответил Дост, пряча улыбку в меху.       — Неплохо?! Это было замечательно! Невероятно! Супер-пупер-феерически! Всё потому что мы — лучший дуэт! Никому нас не переплюнуть! Погоди, Дос-кун, ты смеёшься? Ты смеёшься! Не прячься, я всё-ё-ё вижу!!! — вновь будучи в преподнятом настроении, тот с восхищением взял обе руки в свои, не давая спрятать лицо брюнету.       — Кхм, тебе показалось, — прикрывая глаза, ответил тот.       — Нет-нет! Вот же! Видишь? Улыбка до ушей! Ну-ка покажи мне! Покажи-покажи, ну До-!       — Тш-ш, не пугай прохожих. Давай продолжим дома, у меня лицо мёрзнет, — прикладывая палец к чужим губам, перебил Фёдор с уже более лукавой улыбкой, глядя прямиком в ярко-желтые глаза собеседника, который на это тут же с предвкушением закивал.       Стоило им переступить через порог как в узком коридоре Гоголь тут же впечатал возлюбленного в стену, прижимаясь к нему, сплетая пальцы где-то сверху, а второй рукой параллельно поворачивая защелку входной двери, щелчок который давал знак к более бурному продолжению. И вновь чарующий «танец». Не тот что был на площади, нет. Их личный. Такой, который они никогда бы не позволили увидеть другим, лишь для них двоих. Не отстраняясь губами от чужих, Николай вёл спутника к ложу по памяти, при этом скидывая верхнюю одежду и снимая обувь. Мягко падая на кровать, первый растёгивал пуговицы на рубашке Достоевского и когда ему была доступна зона груди, он тотчас огладил её одними пальцами, переходя к плечам, чтобы окончательно снять белоснежную ткань. Пришлось отцепиться от губ дабы не задохнуться и кратко целуя порумяневшие от холода щёки Фёдора, который в это время жадно глотал воздух. Усердствия Гоголя зачастую утомляли, однако в этом случае он даже рад, что ему не приходится прилагать усилия и так уставая от бытовых дел, работы. Глядя в потолок, насколько это было возможно в комнате с выключенным светом, он мог забыться, не смущая надменными взглядами партнёра, лишь иногда томно вздыхая. Уже будучи лишь в одном нижнем белье, брюнет остановил своего шустрого любовника, ладонью отстраняя того.       — Подожди, дай отдышаться, — шепнул и с приоткрытым ртом откинул голову набок. Сейчас с этими растрёпанными, небрежно лежащими на подушке, волосами, совершенно открытый Достоевский выглядел чертовски аппетитно и мысль о том что весь он с ног до головы достанестся лишь одному пепельноволосому ужасно сильно возбуждала. Весь его вид, его запах, который чем-то напоминал утреннюю росу или сырость, его стальной голос, что проникал в самые потайные уголки сознания, доводил до мурашек по коже, словно трескающийся айсберг. Ах, о нём можно говорить бесконечно. Подрагивая в предвкушении, Гоголь терпеливо ожидал, не сводя взгляда с его фаворита-номер-один, который, между прочим, уже искося смотрел на него. Николай сейчас напоминал преданного пёсика. Да и в общем-то он частенько его напоминал в фиолетовых глазах. Рука вернулась на прежнее место, давая разрешение на продолжение. Теперь уже будет только хлеще, с новой силой и Фёдор это прекрасно знал. Ему нравилось порой так мучить партнёра. Нравилось чувствовать его преданность и его самого. Краткие поцелуи покрывали всё больше мест, начиная с лица и заканчивая низом живота, порою оставляя красноватые следы или лёгкие укусы. Не отрываясь от процесса, он спустил и оставшуюся ткань, оголяя интимные места мужчины. Тот коснулся губами органа, а после и языком, ведя им вдоль вверх-вниз, заставляя в этот момент жмуриться его хозяина, издавая тихие стоны сквозь зубы. Лёгкий холодок в комнате из-за приоткрытого окна придавал лишь особых ощущений, порою добавляя дров в огонь нескончаемой дрожи по телу обоих мужчин. Простынь под давлением пальцев Достоевского всё больше комкалась и мялась, пока его молодой человек уже наполовину взял в рот его член, при этом не забывая про язык, порою издавая чавкающие звуки. Рука сама собой легла на голову Николая, помогая набирать нужный темп и подходя к пику, он и вовсе сжал волосы, но в этот момент пепельноволосый вдруг остановился, высвобождая свой рот, от чего Дост недоумевающе взглянул на него.       — Помнишь… — часто дыша, начал Гоголь, — я обещал тебе подарок на Рождество?       — Почему именно в такой момент ты… — вдруг будто резко осознав, он усмехнулся, — так это он и есть? А ты хитрец, я бы даже не до-       — Посмотри.       Достоевскому была протянута маленькая чёрная коробка с аккуратно завязанным бантом, на котором красовалась ячейка с его именем, написанным размашистым, до боли знакомым, почерком. Сняв крышку, он обнаружил лубрикант и небольшое устройство с несколькими переключателями. Хотел было спросить об этом необычном презенте, как вдруг перебили.       — На этот раз нам пригодится лишь это, — с кокетливой улыбкой, объяснил Николай указывая на тюбик, — попробуем? Можешь сам смазывать, чтобы тебе было спокойнее.       Такое предложение порядком смутило брюнета, однако оно было весьма разумным, потому ответ был кивком. Достав смазку, он отложил ненужное на тумбу и принялся старательно обмазывать чужие пальцы гелем. Это была весьма занятная картина, из которой хотелось выжимать все соки, потому Коля ненароком довольно-таки громко застонал, дожидаясь реакции. А её долго ждать было не нужно. Сжатые до посинения пальцы, чтобы наконец заткнуть окаянного, но лишь на пару секунд. Больно делать этой ночью не хотелось никому из них.       Наконец отпустив их, он откинулся на подушку, ожидая действий партнёра и они не заставили себя долго ждать. Переворачивая спиной к себе, тот буквально ставит Достоевского раком. Так вот какова будет месть за «увечие»? Забавно.       Долго не томя, тот с необычаемой легкостью вставил палец почти полностью, отчего послышался сиплый стон и резкое напряжение, которое он попытался снять поглаживанием по ягодице парня свободной рукой. Какова же была миловидна привычка Фёдора грызть ногти в напряженные моменты. И этот был не исключением. Спустя пару минут, он всё же расслабился и смог принять второй палец уже легче. Растяжка была длительной, но вместе с тем и явно сблизила их. От холода Достоевского и следа не осталось. Полезное дело, следует чаще повторять…       Орган вошёл легко и до конца одним движением благодаря явно ненапрасным стараниям Гоголя и реакция того стоила. Достоевский тотчас прогнулся в спине, закусывая губу, отчего сдавленно простонав.       Явно неожиданный шлепок ладонью и спустя мгновение он начал набирать темп. Брюнет же покосил на него возмущённый взгляд, пока не ощутил более грубый и резкий толчок, который заставил его вжаться лицом в подушку, в то время как пепельноволосый прислонился к худощавой спине, начиная в такт проводить рукой, обхватив её пальцами орган партнёра.       Разум обоих туманнило, ласки сводили с ума, а возбуждение подходило к пику. Первым достиг оргазма пепельноволосый, изливаясь прямиком в возлюбленного, а после и второй. Практически одновременно. Обняв со спины брюнета, Николай упал на бок, потянув первого с собой.       — Ты дурак, Николай.       А в ответ лишь сладкое посапывание. И вправду, волшебная рождественская ночь творит чудеса…