Сын по найму

      В мгновение ока она снова в образе. 'Дональд! Мой милый мальчик! Ты опоздал.' Она заключает меня в большие материнские объятия и целует меня в щеки. Когда я чувствую, как ее мягкое сладострастное тело прижимается к моему, все мои мысли вылетают в окно. Я хихикаю. «Извини, мама, мой поезд опоздал».       Она делает шаг назад, кладет руки мне на плечи и осматривает меня с ног до головы, как будто я был ее сыном, вернувшимся из многомесячного отсутствия. «Ты такой худой! Ты присматриваешь за собой там? 'Я сделаю все возможное.' — Ты, должно быть, голодаешь. Она сказала. — Давай, давай тебя покормим. Она обнимает меня за плечи и ведет по коридору.       Пока я иду, я замечаю группу семейных фотографий возле вазы с цветами. Я вижу фотографии семьи из трех человек. Муж, жена и сын. У них был взрослый сын. Так вот кого я заменял. Интересно и чертовски извращенно. Ах, кого это волнует? Чтобы создать мир, нужны все типы. Значит, у нее были фантазии о сыне, кто, черт возьми, мне судить? Фотографии — это именно то, что можно было бы ожидать увидеть… в них была дистанция. Холод в глазах трех фигур в идеальной позе, смотрящих в объектив камеры. Со стороны это была идеальная семья, но эти люди на фотографиях не были счастливы. Я обращаю особое внимание на мужа, чтобы запомнить его черты на тот случай, если я встречу его где-нибудь здесь. Кики предупредила меня, что большинство клиентов женаты, так что это не было неожиданностью, хотя теперь, когда я был здесь, было страшно. Этот чувак выглядел чертовски серьезным и чертовски большим.       Меня приводят на кухню, и я сажусь на один из высоких стульев, стоящих вдоль острова с мраморной столешницей. Территория была даже лучше, чем прихожая и холл. Большие окна залили пространство ярким полуденным светом. У открытого окна на подоконнике остывает дымящийся пирог. Это было не просто фантазией, это было так. Женский ретро-наряд, фартук, пирог — все это было частью шоу. После того, как она дала мне второй шанс, я почувствовал, что должен дожить до конца этого мира грез перед этой женщиной. Я делаю все возможное, чтобы представить жизнь на месте пустого гнезда средних лет, и я бросаюсь в роль, которую, как я думал, она хотела. — Какой пирог? — спрашиваю я ее, пока она возится с холодильником. 'Яблоко.' — радостно говорит она. 'Его…' 'Мое любимое!' — говорю я, заканчивая за нее предложение. Она бросает на меня одобрительный взгляд. 'Да все верно.' «Спасибо, мама, ты лучшая».       Это останавливает ее на секунду. Я смотрю, как она вдыхает и медленно выдыхает. Она кружится, ее руки полны еды, и на ее лице широкая улыбка. «Учиться быстро». — шутит она. — Что ты имеешь в виду? Я шучу в ответ, слишком невинно. Она смеется. — БЛТ в порядке? «Звучит потрясающе». Я говорю. Она не могла знать, но правда заключалась в том, что я был голоден. У меня не было времени позавтракать этим утром. — Нужна помощь? 'Неа.' — говорит она, раскладывая ингредиенты. «Мама покормит своего мальчика. Просто сядь и составь мне компанию. «Боже Ма, ты лучший». Я вяжу это.       Это было… ПОТРЯСАЮЩЕ! У меня в детстве такого не было. Когда мы росли, Кики и мне чаще всего приходилось заботиться о собственной еде. Когда наша мама «готовила», это всегда было что-то консервированное или замороженное. Когда она ушла от нас, мы вдвоем почти не промахнулись. Кики начала проворачивать уловки, чтобы платить за квартиру, и я брался за любую работу, которую мог, но наша домашняя жизнь продолжалась с минимальными помехами. Вид на полную круглую задницу этой женщины, когда она готовила для меня, был просто вишенкой на торте. Но какая вишенка! Проклятие! Старая или нет, эта пышная рыжая голова продолжала это делать.       Мы болтаем о пустяках, пока жарят бекон, нарезают помидоры, моют листья салата, нарезают и поджаривают домашний хлеб, намазывают необычный майонез и горчицу. Ни один из нас не исследует этот вымышленный сценарий, который мы разыгрывали, слишком глубоко, когда мы говорим о вещах, которые могли бы сделать любая мать и взрослый сын. В основном я рассказываю ей о своих занятиях, оценках и одноклассниках, все придумываю на ходу, и она смакует каждое слово.       С хрустящим хрустом она нарезает хрустящий бутерброд и тарелки с большим маринадом. Она кладет его передо мной. Голод взял верх надо мной, и, не будучи хорошо обученным манерам за столом, я черпаю половину еды с тарелки и съедаю. «Боже мой, это так хорошо». — говорю я, и крошки падают с моих губ. Я ловлю ее взгляд на себе и перестаю жевать. «Эмм, я должен был сказать благодать или что-то в этом роде?» Она улыбается мне, смешной улыбкой. Вроде гордый и веселый в то же самое время. Она просто качает головой. «Нет, ты в порядке. Тебе нравится еда? 'Нравится!? Боже мой, это вкусно». Я проглатываю еще один большой кусок. «Никто не готовит так, как ты, мама. Мммм!»       Она подносит руку ко рту, и, клянусь, я ловлю проблеск слезы в ее глазу, прежде чем она смахивает ее. 'Это мой мальчик.' Она шепчет. — Ты… у тебя всегда был хороший аппетит. 'М-м-м!' Я ухмыляюсь. «Только с твоей стряпней, мама. Ты лучший. НОМ!» Еще один огромный кусок, и половина отполирована. Я ем, а она смотрит, мы оба счастливы, как могли бы быть. После тяжелого старта теперь все шло как по маслу. Я был так рад, что не убежал. Я допиваю бутерброд с громкой отрыжкой и быстро прикрываю рот. 'Ой! Извините меня!'       Она только смеется и машет рукой, давая мне знать, что все в порядке. Был ли это намек на румянец на ее прекрасных щеках? 'Напиток.' — говорит она, когда я допиваю рассол и вытираю рот красивой тканевой салфеткой. «Хочешь газировки, пива или сока? Что тебе нужно, мой мальчик? Пьющим я не был. Я на собственном опыте убедился, какой вред может нанести алкоголь. «Соду, пожалуйста. Кола, если у нас есть. Она ухмыляется, улавливая «мы». 'Мы делаем.'       Все, что я сделал, это съел бутерброд до сих пор, но я начал чувствовать, что я мог бы быть естественным в этом. До сих пор проституция была совсем не такой, как предполагалось. — Надеюсь, ты оставил место для десерта. — Ты знаешь, что я это сделал! Я улыбаюсь от уха до уха.       Продолжая ходить туда-сюда, я пью свою газировку, а мама берет пирог и отрезает для меня большой толстый кусок. Сытная ложка очень необычного ванильного мороженого с крапинками рядом. Это тоже я ем с апломбом. Ни слова лжи, это лучший гребаный пирог, который я когда-либо пробовал, и я даю ей понять это своими стонами прожорливого блаженства.       Откинувшись на спинку стула, я потираю полный живот. «Нет места лучше дома». — говорю я, чувствуя себя Дороти, заблудившейся в волшебной стране фантазий. Разница в том, что в моей стране Оз не было злых ведьм. «О Ма! Так хорошо.' 'Я рада, что тебе понравилось.' Она ухмыляется, прежде чем взглянуть на часы. Я следую за ее взглядом и вижу, что было 2:30. Я был здесь уже полтора часа!? Куда ушло время? Помня о сокращении времени, проведенного вместе, она говорит так небрежно, как только может. «Вы, должно быть, очень напряжены и устали после такой долгой поездки. Хочешь, мама нальет тебе ванну?       Я слышал громко и ясно. Прелюдия закончилась. Когда я накормил его, и эта сцена домашнего рая разыгралась, пришло время накормить ее извращенную мамочку, и меня это вполне устраивало. Я просто надеялся, что смогу оправдать ее ожидания. 'Ага. Поездка на поезде долгая. Я вращаю плечами и наклоняю шею. Даже не спрашивая ее, она торопится, чтобы начать массировать мои напряженные мышцы. Я закрываю глаза, когда мои напряженные плечи тают под ее умелыми руками. «Ооо, даааа». Я вздыхаю, когда она трется, ее пальцы сжимают кожу глубоко, но все же нежно, и я чувствую, как ее грудь сквозь платье и фартук прижимается к моим лопаткам. «Приятная горячая ванна вылечит тебя». Она шепчет мне на ухо. — Позволь себе… расслабиться. «Ванна была бы очень хорошей мама». «Все для моего хорошего мальчика». Хороший мальчик? Она назвала меня хорошим мальчиком! Оооо! О, это было мило. Это было ОЧЕНЬ приятно.