Несущая хаос.

— Что ты себе позволяешь? — Аббадон резким движением схватил Агату за локоть и повернул лицом к себе. Девушка успела лишь пискнуть, после чего пытаясь удержать равновесие, она ухватилась обеими руками за воротник чёрного пиджака. Блондин зло сверкнул светлыми глазами в глубине которых мелькнул огонёк ярого недовольства, и кивнул в сторону небольшого диванчика в самом конце зала. Не став произносить и слова, Разумовская податливо ступила вперёд, предварительно вырвав конечность из цепкой хватки мужчины. Цокот каблучков растворялся в шуме галдящих сущностей. Кто-то ещё продолжал удивлённо осматривать фигуру блондинки, другие же были заняты разговорами о сложной и нелегкой жизни чертей, и лишь один прожигающий взгляд хозяина мероприятия не давал Агате покоя. Он въедался в кожу, сжирал плоть словно кислота, и с неимоверным напором пытался сломить последние частички здравого ума смертной. — Что? С какой кстати, я должна терпеть его выходки? Помнится, это я, ваша «нетронутая» игрушка. Так извольте терпеть мои выходки. Если он и дальше продолжит так на меня смотреть, я исполню то желание с использованием святой воды и ножа.       Остановившись и прокрутившись на носочках искусно сшитых туфелек, Агата изобразила подобие улыбки и ткнула указательным пальчиком в грудь мужчины. В нос ударил слащавый аромат парфюма: нотки гибискуса с примесью горечи и табака. Украдкой в опьяненном разуме пронеслась мысль о том, чтобы и самой поразвлечься с этим нахалом, но она так же быстро улетучилась, как и крупицы храбрости когда мерцающие в свете горящих свечей глаза заметили знакомые фигуры, – это были её родители. Мама выглядела на пару лет моложе, в достаточно откровенном платье тёмно - синего оттенка украшенного различными узорами в виде лепестков роз. Отец избавился от проглядывающееся седины в волосах, и чёрный костюм тройка идеально сидел на массивной фигуре мужчины. Они оба лучезарно улыбались и не спеша отпивали тёмно - алую жидкость из фужеров. — Что за … Такого не может быть, это же … — Твои мамочка и папочка, милая дева. Ты не ошиблась. Дорогие нам Чревоугодие и Гордыня, идеально сыграли роль твоих любимых родственников. Не правда ли?       Аббадон вальяжной походкой прошёл вперёд, и остановившись у самой смертной, он с вожделением всмотрелся в испуганные глаза напротив. Удовлетворение растекалось по телу тягуче, охватывая каждый сантиметр кожи и приятно покалывая. Его ноздри расширились, обоняние уловило возбуждающий аромат напуганной души. Кончиками аристократичных пальцев он поддел выбившуюся прядь волос и заправил назад, предварительно как можно сильнее натянув её вниз и дёрнув до боли. Налившийся свинцом узел внизу живота неприятно покалывал, а легкий румянец на лице заставил юную особу сдвинуться на пару шагов назад в жесте настороженности. — То есть, нет. Это вообще возможно? Всё это время меня воспитывали … Демоны? Блондин еле заметно кивнул и сцепил руки в цепкий замок за спиной. — Более чем, всё это время они поили тебя кровью … Нашей, и ты с охотой поглощала «лекарство». Какова она на вкус? Приятная?       Агата почувствовала как к горлу подступала тошнота, а в ушных раковинах раздался звенящий звук. Бледноликая сделала пару шагов назад и упёрлась в стоящую колонну. Помутнённый взгляд скользнул в сторону «родных» ей, и она уловила глазами как существа весело смеялись и махали ей раскрытыми ладонями. Новая волна отвращения окутала её ледяным потоком. Еле заметно кивнув и ухватив бокал с алкоголем правой рукой, Мара поспешно направилась в противоположную сторону зала. Её плеча коснулась горячая ладонь. Резко развернувшись, и изумленно похлопав гуталиновыми ресницами, а после и чуть нахмурившись, Разумовская встретилась взглядом с чёрными как уголь глазами, такими знакомыми и немало опечаленными. — Демиас? — Тише … Никто не должен знать, что я нахожусь в этом месте. Мне голову снесут, да Церберу её бросят на закуску. — Но, разве тебе нельзя здесь находиться? Дева чуть наклонила голову вперёд, и когда между их лицами остались считанные сантиметры, тёмноволосый демон с приятной наружностью человека устало выдохнул. Его тёплые пальцы коснулись оголенных плечей Мары, она же, в свою очередь, не почувствовала никакого отвращения. — Да, — еле слышимо произносит, после чего осматривается по сторонам. — Я, немного напортачил, поэтому получил выговор. Агата позволила себе улыбнуться уголками алых губ: помада неприятно стягивала уста, и создавалось ощущение тяжести от которого она хотела поскорее избавиться. — А если я закричу? Тебя же могут выгнать, и я с наслаждением посмотрю на весь этот цирк. Мужчина чертыхнувшись, повел девушку в сторону отдёрнутой гардины, и с силой толкнул ту в сторону замшевого дивана. Агата успела лишь тихонечко пискнуть, как тут же почувствовала бёдрами мягкую обивку мебели. Её глаза впились в силуэт напротив. В полумраке он выглядел ещё изящнее, статнее. — Не о том думаешь, нет … Я бы и не против, но тогда моя голова слетит с плеч намного быстрее. Вмиг помрачнев, и отвернула голову в сторону, но предварительно скривив самую отвратительную гримасу, Разумовская поднесла к губам края фужера, и одним большим глотком осушила наполненный сосуд. Жидкость приятно обволакивала стенки горла, слегка прожигая и покалывая. Поднеся к лицу пустой бокал и рассмотрев как по стеночкам всё ещё стекал алого цвета алкоголь, юная особа слегка нахмурила брови и приоткрыла было рот, но брюнет опередил её с ответом: — Да, это кровь … Разве по этому зловонию ты не поняла? И как они могли выбрать настолько глупую дочь Евы? Запустив в шелковистые волосы на голове длинные пальцы, и слегка сжав их, Демиас вновь выглянул из-за «укрытия», после чего нерешительно присел рядом с бурчащей Агатой. Их взгляды столкнулись, и волнение тут же исчезло. Края платья были чуть задёрнуты к верху, но женская ладонь старательно оттягивала плотную ткань вниз, чем вызвала в лице напротив лёгкую усмешку. Глумливо осмотрев тщедушное тело смертной, а после и откинувшись на спинку дивана, мужчина вдруг подумал, что было бы если б он и вправду украл её с этого места. Наверняка беса пытались бы после такого убить, заколоть и заживо выпотрошить. — Знаешь, я хотел извиниться. За то, что было той ночью. — Он осматривал её покрасневшее лицо из-под полуопущенных ресниц. Агата невольно прыснула усмешкой. — Да … Но я не приму твоих извинений. Это жестоко! Отвратительно! С каждым произнесенным словом она переходила на крик, но большая ладонь мужчины накрыла её уста. Демиас неохотно приблизился и обнял ту за плечи. Отчего-то ей не хотелось отталкивать его, не было отрицательных чувств, лишь спокойствие которое немало настораживало. — Ладно, но я попросил прощения. Остальное меня не волнует. Тебе пора возвращаться, иначе Гнев сожжет здесь всё дотла. Подмигнув блондинке, он резким движением поднимается на свои двои и наклоняет голову в легком поклоне. — Моя госпожа. — Иди уже, но … Когда и я покину это место? — Мара приподнимается, но увидя, что находится она совершенно одна и след беса уже успел остыть, её уголки губ растягиваются в прямую линию. Осмотревшись по сторонам, Мара небрежно отбрасывает фужер в сторону. Звук разбивающегося стекла вызвал в лице той новый импульс недовольства. Отодвинув тёмный занавес в сторону, девушка прошла вперёд. Шаг. Её грубо хватают за руку и пропихивают обратно в эркер. Агата изумлённо похлопала губами, словно рыба находящаяся на суше, но тут же уловила взгляд голубых глаз. Аббадон смотрел на неё с неудержимой яростью. Венки на его лице чуть взбухли и потемнели, а белоснежные волосы были встрёпаны. — Ты … Как ты посмела уйти, да ещё и находилась здесь, — демон вдохнул в себя порцию кислорода. Поморщившись, он отвернул голову в сторону и прикрыл глаза. — С каким-то низшим. Девушка попыталась вырваться из цепкой хватки, но все попытки были тщетны. — Отпусти меня! Мне нужно было уединиться, привести мысли в порядок! — Ты лжёшь … Голос его был тихим. Аббадон шептал каждое слово шипяще, хрипя от переизбытка нахлынувших эмоций. Две верхних пуговицы на рубашке были расстегнуты, рукава закатаны до локтей и кое-где просматривалась капли крови. — А ты? Успел убить кого-то перед тем как встретиться со мной? Но ответа не последовало. Вместо этого мужчина рывком подмял под себя хрупкое тело бледноликой, и с остервенением впился в пухлые уста.