"филлип моррис" с красной кнопкой

saypink — бальзам. ваня не курит и чату курить запрещает. и ваня говорит, что никогда не курил и дрянь эту вообще не пробовал. а ещё ваня искусно врёт, даже не краснея, потому что во внутреннем кармане старого рюкзака уже пару лет лежит забытая полупустая пачка сигарет «филлип моррис» с красной кнопкой. он тогда ещё стоил сотню. а она тогда была рядом. любила развязывать шнурки на его кроссовках, отчего он жутко раздражался, пытаясь завязать на несколько узлов сразу и спрятать шнурки от её рук подальше. ещё она любила пить какие-то слабоалкогольные коктейли, но пила их крайне редко из-за того, что сидела на таблетках. он отлично помнил её имя и прекрасно помнил, как растягивал в нем первую гласную, но произносить его отказывался не только вживую, но и у себя в голове. а ещё ваня избегал любых девушек с её именем, потому что четыре буквы мгновенно останавливали сердце и перерезали сонную артерию. он пожалел, что окунулся в эти воспоминания, из-за чего пришлось быстро отключить стрим, придумав какую-то супер глупую отмазку: — чат, мне бежать пора, там маме помощь нужна, — он ещё с минуту прощается со всеми и вырубает трансляцию, сразу отключая компьютер. достаёт из глубин шкафа тот самый потёртый, подаренный ею рюкзак. на самом его дне, в каком-то маленьком кармашке та пачка сигарет и зажигалка, дай бог рабочая. ваня стремительно идёт на балкон. мама всё равно сегодня где-то задерживается, сказала, может вообще завтра вернётся. сжимает зубами фильтр и поджигает никотиновую палочку. после затяжки крутит её в руке и аккуратно лопает кнопку, отчего меняется и вкус, и запах сигареты. она любила крепкий кофе с мятным сиропом из кофеен и те печеньки, которые ваня всегда считал странными. чоко-пай, кажется. она ненавидела громкие звуки и яркий свет, потому что от них у неё болела голова. ещё она часто уходила в апатичные состояния, из которых он её вытаскивал. когда получалось, конечно. вообще, это она первая начала смотреть стримеров и захотела стримить сама. лишь в шутку говорила, что сделает любимого ваньку популярным, благодаря её стримам. немного комично вышло. было в ней что-то, что притягивало ваню, несмотря на то, что он не любит курящих. а она курила. курила много и ещё выдыхала дым прям ему в лицо, а вскоре и его самого подсадила. мама первое время ругалась, когда запах чувствовала, но вскоре смирилась и решила в личную жизнь сына не лезть, ему, всё-таки, восемнадцать почти через полгода. сам решит что и зачем ему нужно. она любила иностранную музыку, типа арктик манкейс или чейз атлантик. а ещё она любила ваню под эти песни целовать. у её губ был сигаретно-мятный привкус из-за жвачки, которой она всегда заедала табачную горечь. и ваня был готов стать самым страшным пассивным курильщиком, лишь бы слушать её пение, глупую болтовню, а ещё целовать её подольше. она не любила учиться, но делала это, потому что того хотела мама. она много перед ваней извинялась. за всякие пустяки. типа, на ногу наступит, или стукнет его ладонью случайно, пока слишком эмоционально жестикулирует. его это раздражало, а она снова извинялась. эдакий вечный двигатель: он ругается, а она за это прощения просит. ещё она любила зелёный и травяной чаи, но обязательно без сахара. могла литрами вливать в себя хороший ромашковый чай, рассказывая ване о прошедшем дне. она была на год младше, но как будто взрослей всех его одноклассников разом, потому что любила разговаривать и ненавидела крики. особо не объясняла почему, лишь махала рукой, да отшучивалась про детские травмы. если ей что-то не нравилось, она просто садилась напротив и начинала всё напрямую говорить, запрещая себя перебивать. как в суде. у каждого своё время на слова, а потом время на обсуждения. но если голос вани повышался хоть на пару децибел, она сразу закрывала глаза и почти шёпотом просила его замолчать и успокоиться, а потом уже продолжать говорить. потому что не хотела слушать его крика. она как-то мимо учителей проскочила на его последний звонок и со стороны наблюдала как он кружит в вальсе с одноклассницей. не ревновала и не ругалась, лишь сказала, что ему очень идёт костюм и на прощанье целовала раза в три дольше обычного. а потом ваня поступил в институт и времени стало катастрофически мало. позже ещё и стримы добавились. тогда она с грустной полуулыбкой на лице сказала, что ей лучше уйти, а он просто не стал возражать, обнимая её минут пять, не меньше. и этого времени ему очень не хватало. отчего-то хотелось зарыдать и орать о том, что он её не отпустит, но он сам прекрасно знал — она всё равно уйдёт. только вот если он заплачет, она даже не обернётся напоследок. и хотя, первый месяц понимания происходящего не было — она будто в отпуск улетела, не иначе — потом оно шибануло по голове с такой силой, что тут уже никакие мази и таблетки не помогут. просто в воздухе перестал витать запах сигарет, а окурков в пепельнице на балконе стало значительно меньше. в тот день от неё, как и всегда, пахло сладкими духами и неизменным филлипом моррисом с красной кнопкой, который, кстати, уже стлел в его руке до фильтра. он скидывает окурок с балкона, убирает зажигалку в рюкзак, тот возвращает на законное место. руки как-то сами набирают заученный номер, в котором, после долгих гудков, раздаётся привычный голос: — да, слушаю? — приедешь? — вань, ты что ли? — а кто ж ещё? — он грустно усмехается, теребя верёвочку на капюшоне толстовки. — ставь чайник, я скоро буду. она сбрасывает звонок первая, а ваня ещё пару минут не может осознать что он только что сотворил, а потом со всей скорости, перепрыгивая через портфель, кинутый в коридоре, бежит на кухню ставить чайник. в голове крутилась целая буря мыслей и различных предположений. они не виделись больше полугода. интересно, какая она сейчас? такая же навязчивая, улыбчивая и очень яркая? или снова, как в апатичные периоды тосклива и печальна? конечно, ваня надеялся, что у неё в жизни всё намного лучше, чем у него и она не курит каждую свою сигарету с воспоминаниями о нём. он даже думал о том, что хотел бы, чтобы она его вообще не помнила. забыла, словно страшный сон и жила дальше. он причинил ей столько боли, а сейчас, в глупом помутнении рассудка, набрал её номер и она ответила. и более того, она едет сюда. звонок в дверь громкой трелью разрезает мысли и ещё на полминуты остаётся в ушах громким, оглушающим звоном. он боялся идти открывать дверь. он боялся увидеть её снова и снова утонуть в омуте её карих глаз. он в голове уже прокручивал эту встречу холодными ночами перед сном и там на кухне. представлял, как снова коснётся её кудрявых каштановых волос и вдохнёт привычный запах сладких духов и филлипа морриса. — привет, — он открывает только спустя минуту, а она всю минуту терпеливо его ждала за дверью и даже не звонила повторно. как обычно. — привет, — её щёки и нос раскраснелись от зимнего морозного воздуха. он делает шаг назад, пропуская её в квартиру. — совсем ничего не поменялось, — с ностальгией в голосе, пока осматривает квартиру, протягивает и стягивает с себя шапку и шарф. волосы у неё теперь светлые и прямые, а веснушки, видимо, перекрыты слоем тональника. — ты так резко позвонил, я в таком шоке была, — но она всё так же не замолкает и продолжает свою глупую болтовлю, от чего ваня расплывается в улыбке. — правда, так внезапно. я подумала, может случилось что, сорвалась и приехала. — я тебя отвлек от чего-то? — вовсе нет, наоборот, я искала чем себя занять, а тут ты, — она улыбнулась и стянула с себя зимние ботинки. — мы будем с открытой дверью чай пить? — она усмехается, достаёт из рюкзака «чоко-пай» и по памяти идёт на кухню. ванька ещё пару раз моргает, как дурак, но дверь всё-таки закрывает и идёт за ней. — ну, рассказывай, как жизнь молодая? — да, вот, стримы набирают обороты, начал делать коллабы с более популярными чуваками, — он усмехается, достаёт с полки чашку, из которой когда-то она постоянно пила, кидает туда пакетик ромашкового чая и заливает кипятком только на половину, потому что помнит, что она всегда кипяток разбавляет. — да, я видела, — она чуть улыбается. — я была так рада за тебя, когда у тебя был первый стрим с братишкиным. будто это я его вместо тебя вела, честное слово. — спасибо, — он размешивает ложкой сахар в чае и разглядывает её. — давно ты сменила прическу? — пару месяцев назад, — она жмёт плечами. — поняла, что тёмный мне не нравится, а кудри очень надоели, так что мой выбор пал на постоянную укладку утюжком. сложно, но, кажется, оно того стоит, — она делает глоток тёплого чая и открывает одну печеньку. — что ещё интересного в жизни происходило? saypink — в моей голове. — ничего почти, — он грустно усмехается. — я же постоянно либо занят учёбой, либо работой, даже погулять толком не всегда выходит. и правда ваня почти всегда сидел дома, потому что гулять было не с кем. саня переодически со встреч сливался и отдавал предпочтение компьютерным играм, а больше звать-то некого. конечно, с обретением какой-никакой, но медийности, старые знакомые и новые друзья начали всплывать в его жизни и слетались вокруг, словно мухи на варенье, но они все не те: они все до жути неинтересные. в комнате воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь редким завыванием ветра за окном. — а у тебя? нашла кого-то? — он сам не понимает на что надеется, спрашивая это. думает, что за ней ухажеры толпами бегают. потому что он бегал; потому что он не понимает, как в неё — такую яркую, необычную и искреннюю — можно не влюбиться. — да кого там, — смеётся она. кажется, так легко и непринуждённо, будто ей плевать. а ваня знал, что ей обязательно нужен кто-то рядом для комфортной жизни, ну или хотя бы существования. он знал, что её надо обнимать на прощание; отвечать на каждый её звонок, потому что звонит она в основном в панике и её обязательно надо успокоить; её надо хвалить, потому что иначе она считает, что ничего не может и не умеет. ей обязательно нужен кто-то рядом, а друзей у неё совсем немного. — я одна осталась совсем. — как совсем? — ну вот так. в какой-то момент сама от себя всех оттолкнула, а теперь вот, верчусь как получается, — она делает глоток чая, отчего-то жмурится и продолжает. — мне очередной раз ударило в голову, что люди меня предадут, а переубедить некому, вот и осталась так. сама по себе. она усмехается, встаёт со своего места, забирает кружку и идёт к балкону. — ты можешь тут курить, — он жмёт плечами, она вопросительно поднимает брови, кивает головой, но все равно идёт на балкон. — на балконе как-то привычнее, — открывает окно, опирается на локти и закуривает. ваня выходит за ней и падает на кресло-мешок, которое давным давно вынес из своей комнаты. замечает, что она курит какие-то другие сигареты. какие-то тонкие. — а ты себе нашёл кого? — у меня даже гулять ни сил, ни времени, кого я себе найду? да и мне не нужен никто. — как это не нужен, вань? тебя любить надо, — она выдыхает отравленный никотином дым в атмосферу и закидывает голову назад. — как ты? — ну, не обязательно как я. можно сильнее, — она ещё несколько секунд молчит, а потом шёпотом добавляет. — хотя, куда уж сильнее. — у тебя есть ко мне чувства? — неожиданно даже для самого себя выдаёт он и молчит, затаив дыхание. он не знает зачем это спросил. он не знает какая у неё будет реакция. а вдруг она вообще уйдёт и закинет его номер в чёрный список? — да, — спустя пару минут коротко выдаёт она и делает очередную затяжку. — да? — на удивление даже для себя спрашивает вопросительной интонацией и смотрит в стену потерянным взглядом. — ну да, — она жмёт плечами и поворачивает голову на ваню. — а у тебя? ваня сглатывает огромный такой ком, который с самого её прихода сюда мешался в горле. прокашливается, встречается с ней взглядом и ещё с минуту не отворачивается. она в эту минуту не двигается и ване удаётся её рассмотреть. она же совсем не изменилась, но в то же время перед ним будто стоит другой человек. если бы он не видел её внешности, то даже и не понял бы, что в ней что-то не так. это что-то так бросалось в глаза, а что именно совсем не понятно. ему не удаётся ответить на этот вопрос словами. он лишь глупо кивает пару раз, а потом она отворачивается и выкидывает сигарету с балкона: — и что делать будем? — обхватывает свою кружку двумя руками, согревая. ваня прекрасно помнит, что они у неё всегда холодные. — я не знаю, — он грустно вдыхает и вновь встречается с ней глазами. зрительный контакт затягивается на бесконечно-длинные пять минут. все это время они молчат, думая об одном и том же. — ты нужна мне. — и ты мне нужен, но не так, как в тот период. мне совершенно не нравилось смотреть с дивана на то как ты ведёшь стримы. — хочешь, рядом сидеть будешь? — его глаза полны такой наивно-детской надеждой. из них вот-вот слёзы потекут, как же она не понимает, что нужна ему как кислород, что он без неё совсем погибнет? — не хочу, вань. хочу, чтобы мы были вместе, когда ты стримы не ведёшь, — она же своих глаз совсем не отводит. говорит очень тихо и спокойно. дышит размеренно. она снова сидит на таблетках? ваня прекрасно знает, что обычно в такой ситуации она бы плакала и кричала, но сейчас на её лице такое странное спокойствие. он её совсем не узнаёт. — хорошо. — ты же понимаешь, что нам над многим придётся поработать? и мне, и тебе, — он снова глупо кивает. — давай я завтра приеду и мы уже точно всё обсудим. я, честно, сейчас не готова принимать такие важные решения. — хорошо, — выдыхает. она берет его за руку, помогает встать и они идут обратно на кухню. садятся, как ни в чем не бывало, и продолжают свой разговор, будто на балкон вовсе и не выходили. ваня даже успел почувствовать, что духи она сменила и они теперь не такие сладкие — более свежие. он знает, что она завтра приедет, они часа три, не меньше, будут обсуждать всю ситуацию, а потом сойдутся. знает, что она даст ему шанс, скорей всего, последний, но ему и этого достаточно. он готов из кожи вон лезть ради неё и этих отношений. но где-то внутри всё равно прорастает семечко неуверенности, из-за которого он точно не сможет уснуть этой ночью. но всё это потом. а пока они молча сидят на кухне в размеренной тишине. она курит свои, оказывается, ментоловые, а он пьёт свой чай, глупо рассматривая её руки. они слишком молоды и слишком запутались, чтобы думать о каких-то проблемах. пусть весь мир подождёт, пока они насладятся этим эфемерным чувством покоя и защищённости рядом друг с другом.