До хруста бедренной кости

      Скрип двери привлекает внимание. Свет, — такое редкое удовольствие, — врывается в комнату заревом в глубокой ночи.       — Как тут поживает моё любимое животное? Подойди, мой хороший.       Реакция Патрис на Аякса теперь на одном ряду с естественными рефлексами: он резко оборачивается, точно кошка на внезапный шорох, обхватывает костыль и, опираясь на него, неуклюже переступит с ноги на ногу по направлению к голосу. Ссадина на губе с подсохшей кровью поблескивает — свечка дарует помещению, этому промозглому, сумасбродному миру, ещё одну жизнь, и мягкий свет поглощает серость стен, потолка и пола. Конечно, Патрис придерживается второй рукой за стены и мебель, но со стороны хорошо видно — он не страшится упасть, торопясь на зов.       — Гляньте-ка, как он может. Умница, давай, ещё немножко. — с ласковой усмешкой поддерживает его Аякс. — Ты теперь ходишь ещё быстрее. И чего было бояться?       Патрис минует кровать и, в какой-то момент не удержав костыль, едва не падает прямо в его руки, уже заранее выставленные то ли для объятий, то ли в немом жесте однозначной команды. Улыбка расцветает на лице красными хризантемами, подобие собачьего тахипноэ вырывается из недр завязи. Кольцо на ошейнике звенит в унисон.       — Как я тобой горжусь.       Аякс не берет Патрис на руки, но кладет ладонь ему на голову и почёсывает в знак поощрения; тот, поддавшись ласке, чуть склоняет голову вниз. На мгновение едва заметное разочарование мелькнуло в нежных чертах веснушчатого лица, стоило ладони соскользнуть с теплой макушки: внимание гончей сегодня впервые не приковано к «животному». Даже непривычно.       Тем не менее, это новый порядок вещей, ведь отныне скромная комнатушка, столько времени создаваемая для блага и комфортной жизни Патрис, принадлежит не только ему одному. Один из углов уже некоторое время занимает живое, часто дышащее, удивительно громкое существо; волосы его были влажными от пота, а белки глаз розоватыми от слёз. Бедняга даже подумывал отпилить себе ногу чем-нибудь, чтобы освободиться от оковы, но глядя на Патрис, на его сломанную ногу, бордовые бинты по всему телу и фиолетовые гематомы, идея эта быстро показалась неэффективной.       Аякс надменно подошел к существу, взглянул на него в ожидании любопытных реакций. Существо, названное Лили, с трудом подняло взгляд — в глубинах его черной радужки трепыхались страх, потерянность, отчаяние.       — У меня для тебя подарок, — мужчина достал что-то из кожаной сумки, склоняя голову вбок по-птичьи и, судя по всему, не спеша отдавать. — Не хочешь отнестись серьезнее к такому-то ритуалу? Никаких манер.       Аякс хотел было замахнуться ногой, прицелиться точно в ребра и научить гостя зрительному контакту, но Лили рефлекторно спохватился и решился поднять взгляд — над ним, точно скала, стояли неподвижно два метра и около сотни килограмм безумия. Он хоть и не сильно отличался в комплекции, но был напуган неизвестностью и следами давно засохшей крови, впитавшейся некоторые участки пола и стен. Пальцы трясутся, подрагивает дыхание, грудь спирает от напряжения.       — Что вам нужно от меня? — не решившись указать на Патрис, Лили только обвел взглядом комнату. — Нет, я не хочу… Что бы это ни было, я не хочу в этом участвовать…       Тяжелое дыхание оглушило его самого, а стук сердца стал отбиваться в висках: пауза, казавшаяся вечной, прервалась продолжительным вздохом Аякса; тот склонился, вежливо улыбнулся и сложил руки сзади.       — Через не хочу.       Ужас застыл комом в горле вампира, не дав выпалить ни словечка. Ощущение взгляда Патрис, любопытного и смиренного, только сильнее вызывал дискомфорт.       — Я сделал ошейник и для тебя. Гравированный, с твоим именем. Знаешь, кто носит ошейники? — Аякс еще больше приблизился к нему и мельком кивнул в сторону Патрис, — Животные. И не какие-то уличные, а так или иначе принадлежащие кому-то. Складываешь два плюс два?       Слёзы непроизвольно скатились по бледным щекам — все казалось страшным сном сейчас, просто какой-то злой шуткой, галлюцинацией, бредом. В голове сразу образовались вопросы глобального масштаба: неужели так все закончится? и вся жизнь, полная красок, приключений, планов и мечт, превратится в это? Лили, страшась говорить, лишь отчаянно мотает головой из стороны в сторону, отрицает свою судьбу прямо в лицо зачинщику; Аякса это заметно раздражает, и он без особых усилий впечатывает широкую ладонь тому в щеку. Синяк цветет на глазах.       — Ты правильно делаешь, — животные не разговаривают, — но, смотрю, саму концепцию ручной псины понимаешь плохо. Они благодарные и счастливые, когда получают ошейник, не так ли? Ты когда-нибудь видел, чтобы собака мотала головой в такой момент? Уёбок, — в безбожной ярости гончая хватает остолбеневшего Лили за шиворот, поднимает на месте и швыряет в другой угол комнаты. По стене вслед за его головой стекла капля свежей крови, но Аякс этого даже не заметил: под ботинком уже пульсировала, кипела жаждой невредимости покрасневшая ладонь. — Надевай ебучий ошейник. Своими руками. Давай.       На пол упало нечто кожаное, с колечком и пряжкой, как на ремне.       Лили не из тех, кто упрямо борется с чем-то, что, очевидно, больше, сильнее и имеет ряд преимуществ. Игнорируя резко стрельнувшую головную боль, трясущимися руками он потянулся к ошейнику, параллельно подняв туманный взгляд на Патрис: нет уж, просто смотреть на это искалеченное тело тяжело, куда уж там самому оказаться на его месте. Что будет дальше — загадка, ответ на которую знать не хочется, но сейчас — по крайне мере сейчас это не что-то мерзкое, непосильное или болезненное. Просто ошейник, верно? Просто механически сделать пару действий и сдержать эмоции на минутку.       Медленно, нехотя, глядя в пол он приставил к горлу ошейник: тот был черным, с серой обшивкой, кольцом спереди, вероятно, для цепи, и выгравированном словом «Лили». Взгляд упал на эти четыре буквы. Затем на Аякса, внимательно следившего за ним.       — Это, — неуверенно начал он, —…Это не мое имя.       — О, да? — Аякс снова чарующе улыбнулся ему, дружелюбно вскинул брови. — И какое же твое имя?       — Лилиан.       Не прошло и секунды — глухой звук удара слился с нервным выкриком. Патрис не было видно, куда именно Аякс ударил. Одно только ясно, судя по звуку — приложил силу, хрустнула, вероятно, кость. В углу комнаты что-то отчаянно, болезненно воздыхало в поисках спасения.       — Так как тебя зовут? — повторил Аякс.       — Лили, Лили! Меня зовут Лили! — завопил вампир в ответ, панически дергая ладонями в такт словам.       Улыбка медленно распылилась на лице гончей, стала искренней, по-настоящему доброй; он вновь склонился, протянул руку и пригладил за щеку, в которую недавно бил.       — Умница. Давай помогу надеть, — тут Лили заметил его пугающе-рутинный тон. Будто не происходит ничего особенного, будто это просто дружеский разговор. Теперь он стал шуточным: — Твоими-то трясущимися руками ты и ключа не удержишь.       Холод изделия выстрелил в шею, и звук застегивающегося замка отозвался всплеском адреналина. Кажется, будто вместе с этим щелчком закрылись все дороги назад; последняя из них — узкая тропинка, пропитанная кровью и спиртом, которым обрабатывают раны, сидела в другом конце комнаты в обнимку с костылем. Лили посмотрел в сторону Патрис, стараясь словить его взгляд, найти в нем ответы или, может, спасение. Его мягкие черты лица сливались с бесконечным множеством синяков и кровоподтеков. Он, стесняясь, тоже посмотрел, и от волнения крепче сжал рукоятку.        В сломанном мире Патрис, в его абстрактной призме перед глазами играла более, чем очаровательная сцена. Теперь он может любить еще одно существо, теперь разъедающая пустота в этом помещении рассеется, как туман, теперь в его крохотной вселенной появилась еще одна значимая фигура, и образ Аякса, заполнивший голову, наконец сольется с новым…        Эта мысль так обрадовала его, что он не смог сдержать улыбки — широкой, искренней, счастливой. Неуверенно подняв руку, Патрис помахал Лили одними пальцами. Ответа не последовало.       Из-за Аякса полное ужаса существо издавало странные звуки.