Истинный наследник

Маленькая фигурка с изображением герба с тихим стуком опустилась на доску. Подперев подбородок рукой, Хаюн поправила спавшую полу халата из сиреневого шелка, натянув ее на худое плечо по самую шею, откинула распущенные волосы назад и, прикусив внутреннюю сторону щеки, прищурила глаза. Стоит ли оно того? Взор вновь переместился на маленький деревянный флажок с написанным на нем именем «генерал Чхве Сан», а потом — на второй, с гербом императорской семьи Севера. Пожалуй, это была бы хорошая партия, и Хаюн уже подстелила себе мягкую перину в виде разрешения Юнхо. Тот в кои-то веки не стал задирать свой нос и сказал, что жены всяко лучше разбираются в организации партий для своих дочерей. Покои императрицы были залиты солнечным светом, проникающим в них сквозь окно с открытыми ставнями. Придворные дамы пряли и вышивали, а одна из них что-то ненавязчиво и плавно играла на каягыме. Когда-то Хаюн любила бренчание струн и запоминающиеся мелодии выдающихся композиторов, но теперь, кажется, всем своим нутром ненавидела музыку как явление. Стоило услышать ее, неважно из какого инструмента она льется, как внутри всё начинало вздрагивать и пульсировать от неведомой ярости. И всему виной один человек. — Вы хотели меня видеть, матушка? Хаюн заметила дочь, согнувшуюся в поклоне, только краем глаза, но на лице тут же расцвела искренняя улыбка. Ханбёль приехала из их западной резиденции спустя два месяца отсутствия, но эта небольшая ссылка пошла ей на пользу: щеки чуть порозовели, в весе немного, кажется, прибавилось, да и глаза стали куда менее грустными, по крайней мере, круги под ними исчезли. Следовало надеяться, что и скверна из головы Ханбёль тоже полностью вышла. Хаюн всем своим нутром в это верила. — Ну-ка, все вон! — она похлопала в ладони, и придворные дамы, до того начавшие тихо перешептываться, поспешили оставить каждая свое занятие и после поклона скрыться за дверьми императорских покоев. — Стала красивее, чем раньше, — Хаюн снова улыбнулась и, пригладив растрепанные после долгой дороги волосы дочери, указала на мягкую подушку по другую сторону стола. — Присаживайся, нам с тобой многое нужно обсудить. Ох, поправилась, похорошела! Моя красавица! Ханбёль коротко кивнула и, едва заметно сглотнув, присела напротив матери, напряженно глядя на доску с флажками. И так понятно, к чему всё идет, но выбора всё равно не будет, особенно после того, какую информацию донесла до матери одна из придворных дам. Такого императрица Хаюн стерпеть не смогла и отправила дочь куда подальше. Ханбёль будет делать вид, что это помогло… Только так она сможет спасти и себя саму и того, кого любит, пусть эта любовь изначально была неправильной и грязной. — Ты уже достаточно взрослая для замужества, — начала Хаюн, уже не обратив внимания на то, что ее плечо и грудь наполовину оголились. В своих покоях она всегда выглядела как хотела. — Я долго не могла подобрать тебе хорошую партию. Вокруг только одни напыщенные павлины, да и влиятельных семейств… Но я тут подумала… Есть один достойный человек, который смог бы стать прекрасным мужем для тебя, — Хаюн взяла в руки один из флажков и поставила перед дочерью. — Генерал Чхве?.. — не веря собственным глазам, спросила Ханбёль, против воли отодвинувшись чуть дальше. — Он же чуть ли не вдвое меня старше!.. И он… Безусловно, хороший человек, но бесчувственный как скала! Всё время пропадает на службе и… Матушка, есть ли другие?.. — Его кандидатура — самая лучшая. Отец тоже одобрил, — перебила Хаюн, чуть оцарапав ногтями стол и стиснув зубы. — Генерал Чхве не женат и никогда не был, да к тому же кристально честен и прост, как неуклюжий крестьянин. Не придется воспитывать чужих ублюдков и глядеть на то, как он проводит с ними время, как это делаю я. — Не называй его так… — Ханбёль опустила взгляд и поспешила тут же вернуться к теме Чхве Сана. — Матушка, я не хочу за него замуж! Это повлечет массу последствий, да и… Я его не люблю… Всё же спокойно подчиниться оказалось выше ее сил, бравада и пяти минут не продержалась. — Знаю я, кого ты любишь! Заткни рот и послушай меня: я не спрашиваю твоего мнения, я не даю тебе выбора, а ставлю перед неизбежным фактом: ты выйдешь замуж за генерала Чхве Сана без лишних вопросов и разговоров. Я не хочу, чтобы помимо твоего непутевого папаши, меня позорила еще и ты, — Хаюн наклонилась к столу и взяла дочь за щеки, мягко приподняв ее лицо и заставив посмотреть себе в глаза. — Ты этого пока что не понимаешь, но я желаю тебе счастья. После Кёнсу ты следующая, моя дочь и мое наследие. Однажды ты поймешь, что все мои поступки, сколь бы несправедливыми они тебе не казались, продиктованы любовью. Только я твой друг и опора в этом гадюшнике. Помни об этом. Уголки губ Ханбёль чуть дрогнули в подобие ни то улыбки, ни то гримасы боли, но тем не менее последовал кивок, а потом тихое: — Да, матушка. Я… подумаю над Вашими словами и… Генерал Чхве достойный человек… — Так-то лучше, — Хаюн убрала руку и одобрительно склонила голову. — А пока думаешь над моими словами, возьми своих придворных дам, выкупайся как следует, приведи себя в порядок и прогуляйся. Должно быть, отец, братья и сестры соскучились по тебе и кто-нибудь из охотно составит компанию на свежем воздухе. Погода сегодня солнечная. — Думаю, Вы абсолютно правы, матушка, — Ханбёль сделала низкий поклон и поспешила выйти из покоев матери, тут же направившись в свои. Она шла по светлым коридорам в сопровождении придворных дам, натянув улыбку. Приветливо кивала всем без исключения, получала поклоны и поздравления с возвращением, кивала, даже перешучивалась с некоторыми якбанами и придворными, что гостили во дворце, принимая игру во флирт и комплименты. Но каждый шаг давался с трудом, каждая эмоция стоила титанических усилий, каждый голос напоминал о том, что это на самом деле за место. Вынужденная ссылка в западную резиденцию стала одновременно и даром, и проклятьем. Ханбёль хотелось быть подальше отсюда: от матери, от сплетниц, которых она считала подругами, от лжецов. Там они тоже были, но гораздо меньше. По крайней мере, она могла спокойно читать, сидеть в своих покоях и знать, что пусть ее сердце разрывается от тоски, ей не придется сдерживать свое искушение, которое так и манило с непреодолимой силой. — Какие травы добавить в вашу ванну, Ваше Высочество? — спросила служанка, но Ханбёль лишь отмахнулась, предоставляя выбор ей. Вскоре худое голое тело погрузилось в теплую ванну, нос вдохнул аромат бархатцев и лаванды. Служанки бережно и тщательно намывали голову своей принцессы, проводили мочалкой по бледной нежной коже, а как закончили, надели на свою принцессу шелковый халат, после чего помогли высушить, расчесать и заплести влажные волосы и надеть голубой ханбок. Теперь осталось самое трудное. Ханбёль попросила пройти с ней самую молчаливую из всех дам и скоро оказалась на теплой солнечной улице, которая постепенно погружалась в закат. Послышался топот лошадей и веселый вскрик. — Догоняйте, доходяги! — воскликнул жизнерадостным теплым голосом император Юнхо, гарцуя на сильном вороном коне, шерстка которого отливала на свету коричневым, а позади него скакал генерал Сан и кто-то еще. — Ваше Величество, что вы устроили?! У нас урок фехтования верхом, а не соревнование по скачкам! — едва скрывая улыбку, воскликнул Сан, а затем поднял деревянный меч и исподтишка ткнул острием в бок хохочущего Уёна, тут же начавшего защищаться и отбиваться рубящими ударами. — Принц, вспоминайте, чему я вас учил! На скаку все сражаются, толком не глядя по сторонам! — А как же я тогда буду определять, где друг, а где — враг?! — в очередной раз, видимо, начав спорить, парировал Уён и отразил очередную атаку, отведя от себя удар, почти пришедшийся в бедро. — Держи всю рукоять в обхват! — приказал Сан, замедлившись с галопа до рыси. Юнхо же, закатив глаза, развернул своего коня и поскакал обратно, стараясь обойти Сана слева, пока тот продолжать кричать приказы, которых Уён старался неукоснительно слушаться. — С таким обхватом рука будет готова не только к отражению атак, но и к более быстрому нападению! Рубящие удары — не всё! Колющие — самое оно! — Вот такие?! — крикнул Юнхо и постарался ткнуть Сана своим деревянным мечом в бок, но нападение было тут же резко отбито на уровне рефлексов, а сам Юнхо чуть не слетел с седла из-за резкости. — О-о-о! Да у нас тут никак нападение с целью переворота?! Как мой генерал мог со мной так поступить?! Я пригрел змею на груди! — театрально закричал он и схватился за бок, якобы раненый. — Отец, не-е-е-ет! Вы ответите за это, генерал Чхве! — в тон Юнхо крикнул Уён и сделал рубящий удар, тут же отбитый Саном, едва сдерживающим смех. Играючи размахивая деревянным мечом и отбиваясь сразу от всей императорской четы, Сан двигался быстро и старался не подставлять под удар так же и своего коня, при этом поглядывая на Уёна и надеясь, что он запоминает приемы. Шуточная перебранка не прекращалась, а Ханбёль с улыбкой наблюдала за всеми ними издалека. Может, мать не так уж и неправа? Чхве Сан был определенно хорош собой и более того — необыкновенно красив, особенно сейчас: с прямой крепкой спиной и широкими плечами, которые просвечивались сквозь тонкую льняную рубаху. На такой каменной груди не грех пригреться, когда захочется утешения, эти тонкие губы и скулы было бы сладко и приятно целовать каждое утро и при провожании на службу или войну. Человек высоких моральных принципов, бесхитростный, смелый, не раз доказавший свою преданность — генерал Сан, казалось, был идеален в своем великолепии, но всё же взор против воли обращался не туда… В противовес Сану, Уён не мог похвастать ни столь блестящими заслугами, ни широкими, как океан, плечами и спиной, за которые можно было спрятаться, ни беспристрастным выражением лица, но в нем было кое-что другое — в нем кипела жизнь. Этот смех, эта жажда познавать новое, не останавливаясь ни перед чем, склонность к музыке и наукам делали его особенным. И сейчас Ханбёль смотрела вовсе не на Сана, продолжавшего быстро и ловко отбивать атаки верхом на гнедом коне, а на Уёна, который смотрелся не менее прекрасно с завязанными сзади ленточкой волосами на лошади персиковой масти, идущей в контрасте с черной рубахой и темно-серыми легкими штанами. — Ваше Величество! Ваше Высочество! Генерал! — закричал запыхавшийся мужчина, отвесив быстрые поклоны всем троим. Улыбка тут же сползла и с лица Сана, и с лица Юнхо, уступив место напряженному выражению. — Прибыл посол из Когурё для обсуждения плана, а также пришли списки вступивших в армию от рекрутеров! — На сегодня урок окончен, — Сан кивнул Уёну и дернул за повод, направив своего коня в сторону конюшни, а вторую руку сложив на свое бедро. Уён тоже откланялся и отцу, и Сану, а потом взял лошадь под трензель и отдал конюху, так и не заметив, что за ним пристально наблюдают. Это было выше сил Ханбёль: взять и не смотреть на него, стараясь замаскировать свой влюбленный взгляд под взгляд родственной привязанности и радости от встречи. Уён направился в оружейную и вышел оттуда с реальным мечом из стали, позже подойдя к соломенному манекену с деревянным нагрудником и начав отрабатывать на нем приемы. Свист рассекаемого лезвием воздуха слышался даже на расстоянии, а Ханбёль всё боялась подойти и нарушить покой. На лице Уёна выступила испарина пота, одна капля скатилась по носу с горбинкой и коснулась кончика. Рубашка и даже штаны в подколенных ямках взмокли, но руки с тонкими запястьями не останавливались ни на секунду, нанося колющие и рубящие удары по манекену, страдальчески покачивающемуся и принимающему на себя новые зарубки. Уён застыл на секунду, посмотрел на свою ладонь с образовавшимися мозолями, проверил, точно ли он правильно держит меч, и махнул снова. Теперь-то, наверное, можно было подойти. — Ты стал крепче с нашей последней встречи, — сказала за спиной Ханбёль, и Уён тут же развернулся с радостной улыбкой на лице, а потом швырнул меч на зеленую траву и набросился с крепкими объятьями, в которых Ханбёль хотелось утонуть. — Да-да, я тоже очень рада вернуться! Ложь и правда одновременно. — Когда успела?! Я от тебя ни одного письма не получил, хотел отправить сам, но мне не разрешила матушка, сказала, что ты наказана… — Уён наконец отпрянул и по-братски нежно ударил кулаком в плечо сестры, а потом похлопал ее по щеке. — Ты какая-то другая… Исхудала. — А мама думает — поправилась… — Что-то я не заметил, — Уён наклонился, чтобы поднять меч, и затем отдал его оружейнику. — Проклятье, я воняю потом… Прости. Мне нужно привести себя в порядок, а потом можем поболтать в беседке. Прикажи пока заварить чай, я сочинил столько новых мелодий, хотел показать тебе, всё ждал, ждал… — он затараторил, как трещотка, а Ханбёль только смеялась. Ей казалось, что его таким она любит особенно сильно. — Я скоро! И чтобы доказать тебе, что ты не поправилась, сворую с кухни хваджон по дороге! — Мне кажется, ты уже вырос из детских привычек. Мы так в последний раз делали, когда были маленькими! — Ханбёль перехватила его за руку и сжала в своей против воли, не желая отпускать. — Мне без разницы, как ты сейчас выглядишь, давай просто пройдемся? Я там была одна и очень по всем соскучилась! — Что ж, если принцесса приказывает… Уён не договорил: его грубо перебил советник отца. — Ваше Высочество и… — сказал он, обращаясь к Ханбёль, а потом замялся. — И Ваше Высочество… Вас обоих хочет видеть император в тронном зале. Прошу за мной. — Но мне нужно помы… — Срочно! — скомандовал советник, бесцеремонно дернув Уёна за рукав. Тот подавил легкую вспышку негодования, больно отчего-то раненный подобным обращением, и последовал за мужчиной, имя которого забывал, во дворец, бросая на Ханбёль, поджимающую губы, мимолетные взгляды. Точно, он ведь всего лишь бастард. Уён думал, что в тронном зале будет много людей, но ошибся: трое советников, якбан, генерал Сан и сам Юнхо, оживленно разговаривающий со всеми присутствующими. Но стоило только появиться в его поле зрения дочери, как серьезность вновь уступила место радушному выражению лица, а губы нежно коснулись обеих щек Ханбёль, не скрывающую радость встречи. Уён же про себя отметил, что это странно — на совете не присутствует мачеха-императрица, зато на столе лежит кое-что интересное — карта всей корейской земли, на части которой расставлено множество флажков и отметок. — Что ж, теперь, когда все собрались, следует сказать, для чего я позвал вас всех, — Юнхо погладил дочь по голове и вальяжно расположился на троне, знаком показав всем остальным присесть. — Самозванец Пак Сонхва весьма недальновидно нанес оскорбление не только Когурё, но и Силле, и Мин Юнги тоже вступает в войну. Скоро к нам переправится войско Когурё, которому мы должны будем оказать поддержку. Не знаю, каким образом, но Сонхва узнал о том, что мы планируем эту славную битву, и его войско уже недалеко от нашей границы, но так даже лучше — я не люблю действовать исподтишка, как он со своими пиратами. Даже сейчас он втихую готовится к войне, но… — Юнхо постучал по подлокотнику трона пальцами и едко усмехнулся. — Он болен. — Пак Сонхва болен? — Уён тут же вскинул голову. С Сонхва они встречались пару раз, когда Пэкче устраивало ежегодные турниры, принимая у себя всех императоров, и не показался Уёну таким уж плохим, как о нем говорил отец. Да, может быть, это наивно и глупо, но от императора Сонхва хотя бы практически не исходило пренебрежения, или же он просто не счел нужным его демонстрировать по каким-то причинам. Так или иначе, сейчас Уёну было его жаль. — Да, но пока неизвестно, чем именно. Кан Ёсан также передал нам информацию о численности войска Пак Сонхва и о том, где он планирует совершить нападение, опередив нас, — продолжал Юнхо, взглянув на карту. — Когурё уже отзывает всех своих торговцев из каждого княжества, кроме Силлы, и Канского острова, по настоянию Кан Ёсана. Торгаш сослужил нам добрую службу, как шпион, но я опасаюсь, что он всё еще может переметнуться обратно на сторону Сонхва… — Юнхо смолк, выразительно и напряженно посмотрев на Ханбёль, до этого момента не понимающую, почему ее позвали. — Более надежного способа скрепить союз, чем брак, еще не придумали, Ваше Величество, — проговорил советник Ли, тоже бросив взгляд на Ханбёль. — Я бы предложил выдать дочь Кан Ёсана за принца Уёна или любого другого принца, если бы таковая дочь у него имелась, конечно, но на мой взгляд, брак всегда можно устроить и по-другому. Ханбёль заметила, как Сан прикусил внутреннюю сторону щеки, подавляя в себе желание возразить нагловатому советнику Ли, без капли смущения смотрящему на всю императорскую чету. — Отец, я приму любое Ваше решение, но матушка сегодня говорила, что… — Ханбёль отчего-то стало стыдно произнести это вслух. — Матушка обмолвилась, что Вы одобрили идею моего брака с генералом. Я подумала, что это уже решенный вопрос, но Кан Ёсан… Не сочтите за дерзость, но он… — Я понимаю, о чем ты хочешь сказать, дочь моя, но вопрос с твоим браком еще не решен. Нам нужно укрепить свои позиции, и у меня три кандидатуры для тебя: принц Когурё, чего бы я не хотел для тебя, так как изначально он должен был стать мужем принцессы Мин Ары и недостойно бросил ее в пиратских лапах. Далее — генерал Чхве. Однажды мы с ним уже породнились, — Юнхо тепло кивнул Сану, — и я не прочь бы сделать это еще раз, но Кан Ёсан… Нам как никогда необходима его финансовая поддержка. Это пока еще не решено. — Я всё же считаю, что родниться с ним — себе дороже, — проговорил, наконец, Сан, искоса поглядывая на насупившегося советника Ли, явно недовольного тем, что Юнхо так нянчится с уже взрослыми детьми. — Возможно, вы правы, что брак способен скрепить любой союз, но если Кан Ёсан чего-то захочет, его не остановят никакие родственные узы, и ему будет, говоря прямо, всё равно на то, из какого рода его жена. Принцесса будет вынуждена последовать за мужем, куда бы тот ни пошел, и предать свою семью против воли. — Для того принцесса на Канском острове и нужна — чтобы втереться в доверие к мужу и направить его капиталы и преданность в нужное русло, — возразил советник Ли, бесстыже глядя в глаза Сана. — Иначе зачем заключать брак? Любого мужчину можно обольстить правильно. — Вы всё еще говорите о моей дочери! — прервал его Юнхо, чуть привстав. — И я не потреплю таких речей! — Простите мою дерзость, Ваше Величество, но мне чудится в словах генерала личный интерес в этом деле, — советник Ли вновь посмотрел на Сана. Лицо того оставалось каменным и беспристрастным, но Уён научился видеть его настроение по одним только глазам, и сейчас они смеялись. — Не спорю, для принцессы Ханбёль глубоко уважаемый мною генерал был бы лучшей партией для замужества, но… — Вот именно, советник Ли, вам чудится, — вступился Уён, невзирая на то, что перед советом чувствовал себя мошкой в плену огромного паука. — Я не потерплю оскорблений в адрес генерала Чхве! — Отложим вопрос замужества до лучших времен, — примирительно прервал их Юнхо, хоть и над ним словно нависла туча. — Сейчас есть вопрос куда более насущный, а вернуться к мирским делам мы всегда успеем. Генерал, опишите нашу военную позицию и стратегию таковой, какой вы ее видите. — Если верить сведениям Кан Ёсана, то войско силы Когурё перебросятся к нам в скором времени и займут позицию у скал на Поляне Фейерверков, — Сан палкой передвинул флажок с гербом Когурё. — Наши силы будут меньше, и мы задействуем наше войско и часть новобранцев, я соберу из них отряд из юношей, наиболее успешно прошедших обучение. Наши лучники спрячутся за скалами на перевале Чанса Чугым, — теперь Сан передвинул на карте второй флажок с гербом Севера и бросил мимолетный взгляд на Уёна, мол, смотри и учись. — А я со своим отрядом разобью лагерь чуть поодаль и нападу с левого фланга. Тайно прибывшее войско Силлы — с правого. Так мы возьмем уже ослабленное войско Юга в кольцо и разгромим его. — А что если что-то пойдет не так? — подал голос Уён. — Нам не нужны будут силы для подкрепления? — В ближайшей деревне я оставлю резервное войско, которое в случае нашего поражения придет на выручку, — тут же пояснил Сан, постучав палкой по точке, обозначавшей деревню. — Нам нужно будет оказать слабое сопротивление на границе и чуть позже выждать, пока силы Юга доберутся до перевала и поляны, где мы встретим их во всеоружии. — А как же люди на границах?.. — Уён в упор посмотрел на Сана, но тот сделал вид, что не слышал этого вопроса, и перевел взгляд на Юнхо. — Замечательно! — воскликнул тот, хлопнув в ладони, но звук заглушили длинные, покрывающие почти всю кисть рукава. — Думаю, генерал не откажет мне в чести самому повести резервное войско, ведь так? — Ваше Величество, я не думаю, что Вам следует так рис… — И слышать не хочу! Я не такой трус, как вечно худой, больной и хромой Пак Сонхва. Император ведь должен быть рядом со своим народом в час нужды, так? — Юнхо, явно гордый и довольный собой, склонил голову, прикусив внутреннюю сторону щеки. — Так что если понадобится, то я сам поведу в бой резервное войско. Хочу посмотреть на очередной разгром Юга вблизи! — он потер ладони друг об друга и встал, что вслед за ним сделали и остальные. — Засим наш совет окончен. Готовьте войско, генерал Сан, и, прошу вас… Прежде всего в бою позаботьтесь о моем сыне. Дочь, — теперь Юнхо обратился уже к Ханбёль, — думаю, ты не откажешь мне в удовольствии испить вместе чая. Нам с тобой многое нужно обсудить. — Почту за честь, отец. Они вдвоем скрылись в коридоре, а Сан направился в сторону тренировочного лагеря, кивком приказав Уёну следовать за ним. Тот только того и ждал. Его съедало беспокойство и любопытство, хотелось задать столько вопросов, о многом расспросить и прояснить детали этой схватки без присутствия чужих ушей. В душе кипела мешанина из самых разных чувств: страха, удивления, предвкушения и злости на советника Ли, позволяющего себе отпускать столь скверные речи. Стоило им выйти на улицу, погрузившуюся в сумерки, как Сан тут же выставил ладонь вперед, предупреждая все вопросы: — Я знаю, что ты хочешь сказать — что нельзя оставлять приграничные деревни и города на произвол судьбы. Я согласен с тобой и могу заверить, что сделаю всё, что от меня зависит, чтобы защитить их… — плечи Сана приподнялись от тяжелого вздоха. — Но есть еще один урок, который ты должен усвоить: существует необходимое зло. Каждый раз мое сердце обливается кровью, когда я думаю, что кого-то придется принести в жертву. Однако иного выхода просто нет: мы жертвуем малым ради спасения большего. — Но как же… Это ведь войско! Орава оголтелых мужчин!.. И многие из них будут грабить и убивать невинных людей!.. — Кого-то убьют, да, — Сан согласно кивнул. — Мы переместим большинство жителей, по крайней мере женщин и детей, в отдаленные деревни, которые не будут лежать на пути у Юга, но ты и сам всё понимаешь, — Сан чуть поёжился, словно от холода, хотя даже вечером было довольно тепло. — Иногда я думаю о том, что ты был бы хорошим императором с добрым сердцем. Жаль, что его бы быстро растоптали, приняв твою доброту за слабость. — Я не смею надеяться на это, я бастард и принимаю свою судьбу, но… — Уён смолк, понурив голову. Ему хотелось что-то сказать, но мысли словно не желали вязаться друг с другом. — Вы правы: у меня доброе сердце, и я не понимаю, как Вы это делаете: засыпаете спокойно, зная, что кого-то пришлось принести в жертву, о которой Вы сказали. Не сочтите за упрек, я просто… — А кто сказал, что после этого я засыпаю спокойно? — Сан всё еще был непроницаем, но в нотках его голоса послышалась скорбь. — Любой высокий чин не дается даром, за всё в этой жизни нужно платить, Уён. Зачастую ответственность давит на мои плечи, и я когда-то рассуждал так же, как и ты, но быстро понял, что был наивным мальчонкой. Однажды ты тоже это поймешь, а за по делам нашим будет судить Халазия за чертой смерти. — Как бы то ни было… Вы мой учитель, наставник и, с позволения сказать, друг, — Уён позволил себе улыбку. — Я всегда буду на Вашей стороне, как сегодня! — «…и с тех пор для меня не было пути, к которому следовало бы стремиться. Я сам излучал свет и отбрасывал тень», — загадочно проговорил Сан и, мягко похлопав пытающегося осмыслить изречение Уёна по плечу, направился в сторону сторожевой башни, скрывшись в ночи.

◇─◇────◆─◈─◆────◇─◇

— Судя по словам того селянина, нам туда! — Чонвон поправил ремешок с прикрепленными к нему спины ножнами и вынул меч, услышав шорох. Но то был лишь какой-то лесник. Сзади послышался тихий всхлип, а потом раздраженный вздох Хонджуна. Уже почти десять дней как они бродят по Силле, стараясь не натыкаться на деревни и поселения во избежание неприятных и совершенно не нужных стычек, останавливаясь только в лесу или захудалых лесных тавернах, в которых из еды-то — чашка риса да кружка воды из колодца. Но Аре чудилось, что есть у этого тернистого пути еще одна цель или причина, о которой Хонджун не говорит. Он вообще в последнее время какой-то чересчур загадочный: меньше издевается и больше молчит. Только угрюмо смотрит вперед исподлобья и отдает приказы. На стопах Ары давно образовалось множество кровоподтеков и мозолей. Некогда гладкие, пахнущие маслами ноги стали напоминать ноги обыкновенной трудолюбивой крестьянки, которая расхаживает босой по полю и собирает рисовые колосья, что-то напевая себе под нос. В пути таких они встретили не одну, не две и даже не три, Силла вообще славилась хорошим урожаем. Только Аре сейчас было не до того, чтобы любоваться красотами и обыденной простотой своей страны, потому что по мере приближения к обиталищу шамана ее мучил только один вопрос: как Хонджун собирается поступить и что он будет делать с этими несчастными дочерью и отцом? Наверное, самое время спросить. Хонджун махнул саблей, разрубив заросли колючего терновника, выросшего стеной, потом намотал часть рукава на ладонь и отодвинул оставшиеся, затем издевательски галантно кланяясь и пропуская Ару вперед себя. Та постаралась не закатывать глаз и не говорить ничего колкого: иногда язык нужно и попридержать, особенно в том положении, в котором она находится сейчас. — И что ты дальше будешь делать со мной? — спросила Ара, наклоняясь и придерживая волосы, чтобы не зацепиться ими о растительные колючки. — Пусть я и пленница, но надеюсь, хотя бы имею права знать, что со мной будет и к чему мне готовиться. — Придем в храм, культурно поговорим, узнаем, точно ли там есть то, что мне нужно. Если да — заберем себе, а потом напишем твоему папане слезливое письмо о том, что ты настолько надоела всей команде рыдать и заниматься перевоспитанием пиратов, что мы готовы сами заплатить, лишь бы тебя уже забрали, наконец, — весело, почти на одном дыхании, проговорил Хонджун. — А если серьезно? — А я разве не серьезен? — Порой по тебе трудно понять, — Ара тяжело вздохнула. — Я очень хочу вернуться домой, вот и всё, и хочу, чтобы эти прекрасные люди, — она обернулась на Хан Каджуна, уговаривающего Гаын потерпеть немного, мол, скоро станет легче. — Пожалуйста, скажи, что ты их не убьешь. Если в тебе есть немного совести и благородства, то за моих убитых дам хотя бы отплати мне жизнями этих людей. Хонджун лишь хмыкнул. Ара покачала головой и прибавила скорости, встав на его пути и не давая пройти дальше. — Не может человек быть только плохим. Пожалуйста… Это ведь такая мелочь — оставить паре хороших людей жизнь в обмен на отнятые другие, — Ара сглотнула, когда Хонджун поднял голову, расплывшись в широкой улыбке, обнажившей зубы. Выглядело это даже зловеще. А потом с его губ слетел смешок. — Что тебя так развеселило? Ты хоть иногда бываешь серьезным?.. — Да так, ничего. Не будут путаться под ногами — всё с ними будет… м-м-м… в порядке. Если шаман не окажется шарлатаном и эти двое не сдохнут от голода к зиме. Но рассмешило меня другое. Ох уж эта твоя привычка делить людей на хороших и плохих!.. Если у нас будет привал, попроси у Чонвона карандаш и бумагу, начерти две колонки с тем, что к чему относится, а потом мы это обязательно обсудим, — Хонджун крепко схватил ее плечо и отодвинул в сторону, чтобы освободить себе проход. Что ж, она хотя бы попыталась… Хорошо, что он не знает, что Ара уже просила у Чонвона бумагу, но только для того, чтобы нарисовать на ней образ Хонджуна, который не успела вышить — тот, с клыками. Путь был долгим, а лесу — не видно конца. Скоро перестали встречаться и редкие лесники, и крестьяне, и протоптанные тропинки. Мужчины достали сабли и рубили все заросли, которые встречались у них на пути, а таковых было много. Достав карту, Чонвон сверился со словами того селянина и, к всеобщему облегчению, сказал, что они почти на месте. Ара начала было в этом сомневаться, когда совсем стемнело, но чуть позже в непроглядной чаще наконец-то засиял теплый светлый огонек. — Гаын, мы пришли! — воскликнул Хан Каджун, когда они вышли на круглую, словно специально выстриженную поляну, посреди которой стоял невысокий храм Халазии из белого камня, а в окнах горели свечи. — Потерпи, моя маленькая, скоро станет легче… Господин Ким! — окликнул он Хонджуна. — Можем ли мы первыми войти туда?.. Спасибо, что взяли нас с собой, без вас мы бы не нашли этот храм! — Молитесь богине, чтобы здесь не было никакого обмана, — строго проговорил Хонджун и, выйдя вперед, строго посмотрел в глаза каждого. — Господин Хан, Гаын, Чонвон, Джисок и, конечно же, моя любимая женушка, — он оскалился, взглянув на Ару, — идут со мной. Остальные — сторожите. Нам не нужно неприятных подарков от каких-нибудь… В общем, вы поняли. «От каких-нибудь императорских воинов», — закончила за него в мыслях Ара. С каждым шагом ее нервы накалялись, как кузнечная сталь, да и дышать становилось всё тяжелее. Очень сильно хотелось верить если не в Хонджуна, то хотя бы в благоразумие Чонвона и в то, что он сможет сдержать своего капитана, если придется. Только бы всё обошлось… Ара не слышала, кто именно постучался, но услышала скрип деревянной двери и увидела на пороге престарелого мужчину в длинной белой тунике, подпоясанной ремнем из телячьей кожи. Лишь бы это оказался тот шаман, иначе, чуяло сердце, Хонджун здесь камня на камне не оставит. — Что вам угодно, путники? — спросил шаман, приподняв густые седые брови. — Моя дочь, — Хан Каджун опустил взгляд на бледную Гаын, лежащую на руках отца в полусне. — Ее нога пострадала, вы сможете излечить ее? О вас рассказал мне один селянин из моей деревни. — Посмотрим, что можно сделать. Пожалуйста, сложите оружие, негоже появляться в храме светлейшей богини вместе с ним, — шаман кивнул за спину Хонджуна, и тот медленно, но уверенно вытащил саблю и подал ее одному из пиратов, которые остались снаружи. Джисок и Чонвон повторили за ним, и только потом вся процессия вошла в светлый теплый храм. Аре поначалу даже поплохело. В лесу было так прохладно, что эти каменные стены показались ей слишком раскаленными, а воздух — чрезмерно затхлым с большим количеством дыма, исходящего от свеч. Хонджун, словно заботливый муж, помог ей снять плащ и огляделся по сторонам. Его глаза не бегали, голова поворачивалась лишь слегка, но Ара уже знала: он ищет что-то, что могло бы напоминать тайник, и места, в которых могли спрятаться враги. Шаман здесь был не один: вместе с ним еще несколько служителей богини и мальчонка, пишущий что-то у низкого столика, сделанного из мела, что добывают в горах. — Тц-тц-тц… — поцокал шаман, взглянув на вывернутую под неестественным углом стопу Гаын. — Случай тяжелый… Потребуется время, — он заковылял к сундуку на старых ногах и вынул оттуда тканевый бинт и несколько трав. — Они помогут помочь лишь немножко, но если вы истово верующие люди, то богиня обязательно вас вылечит. Малышка, — шаман чуть задрал ее платьице и крикнул одному из своих помощников, чтобы принес горячей воды. Хонджун ничего не говорил, опершись спиной о белокаменную стену и начав пристально наблюдать за происходящим. Принесли глиняную чашу с горячей водой, такой горячей, что из нее к потолку валил пар. Скоро весь храм стих, словно все вдруг омертвели, а потом шаман начал тихо читать молитву на старом языке, постепенно опуская в воду больную ногу Гаын. Ара прикусила собственную руку от напряжения, граничащего с беспокойством, когда девчонка болезненно застонала, иногда переходя на крик — настолько ей было больно и горячо. — Милая, потерпи, скоро пройдет… — прошептал Хан Каджун. — Молчать! — приказал шаман и продолжил читать молитву, занимаясь неким подобием ворожбы: клал в таз травы, кружил указательным пальцем в воде, разглаживал стопу Гаын, в которой слышался хруст. Не выдержав, Ара отвернулась, схватив Хонджуна за рукав и уткнувшись лбом в его плечо. Тот же продолжал смотреть, как привороженный, почти не моргая, а плеск воды и натужные крики, становящиеся всё громче, не прекращались. Кажется, это продолжалось долго, очень долго, настолько, что Ара сама расплакалась, моля богиню, чтобы эта пытка маленькой девочки скорее закончилась и оказалась ненапрасной. Наконец шаман закончил читать молитву, отрезал кусочек изжелта-серого бинта и скрепил им стопу Гаын. — Через несколько дней нога должна выпрямиться, — бесстрастным голосом отчеканил шаман и приподнялся на ноги. — Сейчас плата больше обычного, можете оставить серебро, медяки или золото, смотря что у вас есть, у фонтана, — он указал на водную гладь, в которой плавали свечи, а Ара тут же впилась взглядом в Хонджуна, будто он мог знать, о чем шаман вообще говорит. — Плата?.. Но… — Хан Каджун посадил дочь у фонтана и тоже поднялся на ноги. — Мне ничего не говорили о плате… Мы проделали долгий путь и… — Без платы может случиться страшное, — перебил шаман, даже не взглянув на Хан Каджуна, и принялся обмывать руки в бочке. — Духи покарают тех, кто не отвечает добром на добро, и я буду бессилен. Проклятье! Страшное проклятье обрушится на вас! С вас двадцать серебряных или двести медных — тут уж что при вас есть. — Вот так и верь в доброе людское начало и служителей богини, да? — тихо спросил Хонджун, обращаясь к опешившей Аре, начавшей шарить по одежде, словно у нее были монеты. Хан Каджун вынул всего несколько медяков — таковых нашлось лишь четыре. — Двести медных, говорите? За такую добротную волшбу, как ваша, и заплатить не грех, — Хонджун быстрым шагом прошел вперед, к фонтану, и кивнул Хан Каджуну, чтобы вышел из храма, а потом отвязал от пояса мешочек с чем-то звенящим. — Господин… — на глазах Хан Каджуна навернулись слезы благодарности. — Идите, идите к ребятам, а мне с шаманом надо потолковать о собственных делишках, — Хонджун махнул рукой излишне пренебрежительно, а Ара вцепилась в его плечо, сама не зная зачем, словно стараясь от чего-то удержать. Скоро храм стал чуть более пустым, когда Хан Каджун и Гаын вышли из него, а шаман принялся пересчитывать содержимое мешка. — Можешь не считать, здесь больше двухсот серебряных, — весело сказал Хонджун, поставив грязный сапог на белоснежный камень фонтана. — Прими это за жест доброй воли с моей стороны, потому что дальше я церемониться не буду. Чонвон! — Господин, я попросил бы вас не вальяжничать в храме… — проговорил шаман, но встать ему не дали: Хонджун насильно усадил его обратно и щелкнул пальцами, приказывая Чонвону достать карту. — Вот эта вещица, я надеюсь, вам знакома? И лучше отвечать быстро, потому что мое терпение после всех ваших завываний на исходе. Глаза шамана округлились, когда он взял в руки карту, вернее, ее плохую копию, и свиток с загадкой. — Невозможно!.. Немыслимо!.. — А, так стало быть, ты знаешь, о чем идет речь! Выкладывай, старикашка. — Это святыня! Это храм — дом богини Халазии и прибежище всех нуждающихся! Вы не имеете права здесь говорить со мной так! — воскликнул шаман, оттолкнув Хонджуна старыми дряблыми руками. — Откуда это у вас?! Откуда вы знаете об этой карте?! Несколько столетий этот храм охраняет тайну дороги к святыне! Прочь, прочь! И чтобы духу вашего здесь не было! — Ох, боюсь, я проделал слишком большой путь сюда, чтобы просто взять и уйти… — Хонджун рассмеялся тихо, как шакал, махнул рукой так, чтобы Ара отцепилась от нее, и в одно мгновение вынул из-за голенища кинжал, метнув его в близстоящего служителя богини, который в этот момент как раз относил глиняный таз. Ара вскрикнула, потому что всё началось слишком быстро, а она и понять не успела. Из окон, из дверей — отовсюду, как град, посыпались пираты. Один из стариков закричал, а потом захрипел, когда Соуль, один из членов команды, нанизал его на саблю, проткнув тело насквозь. Кто-то попытался защититься подсвечником, даже почти попав по голове Джисока, но тот среагировал быстрее, перекатившись по полу и воткнув кинжал в ногу, а потом в бедро и живот служителя храма. Чонвон сражался с одним из молодых, всё так же искусно и плавно, как ручей, нанося удары, а остальные, не тратя времени на заведомо выигрышную схватку, переворачивали всё вверх дном, весело крича что-то друг другу. Ара стояла посреди всей этой вакханалии, не помня себя, зажимала уши, прилипнув к полу, белизна которого уже была залита кровью, кажется, даже кричала, но не замечала этого, зажмурив глаза. Джисок тем временем швырнул на пол сундук, из которого вывалилась посуда из чистого серебра, одним движением перерезал горло очередному старику, пытавшемуся что-то защитить. Грохот, лязг стали, вскрики, визги и хрип — вот и всё, что слышалось бесперебойно, как канонада. Хонджун уворачивался сразу от двоих, которые, видимо, решили, что убить капитана — значит парализовать и обезвредить всю команду, но тот играючи отбивался, не спеша заканчивать схватку. Он что-то прошипел только раз, когда на локтевой сгиб обрушилось что-то тяжелое, схватил нападающего за волосы и воткнул свой кинжал ему в щеку, прорезав лицо до кости. Обезображенное до предела, оно рухнуло на камень, и что-то жидкое потекло из него вместе с кровью. — Ребята, тут, кажись, и золото припрятано! Эхе-хе-хей! — прокричал Доюн, пиная очередной сундук, из которого посыпались золотые монеты и разнообразная дорогая утварь. Большинство свеч потухло от ветра, ворвавшегося в окна вихрем, подали подсвечники и гасили язычки пламени, грохот стоял просто невыносимым, а в воздухе запахло лесом, гарью и кровью, текущей по полу змейкой. — Хватит, пожалуйста, я прошу, хватит!.. — закричала Ара, но в пылу битвы ее никто не слышал. Шаман и его храмовая свита отбивались достойно, но половина из них уже стали трупами или были близки к смерти, истекая водопадами крови. У этих стариков не было и шанса продержаться в битве хотя бы полчаса. Чью-то голову разбили о стену, кому-то отрубили руку выше локтя, и сопротивление постепенно начало слабеть. Соуля, кажется, ранили, но он и сам не придал этому никакого значения, роясь в сундуках окровавленной рукой. Мальчишка, что служил здесь, тоже пробовал отбиваться, но в итоге забился в угол. Устав, Хонджун прошипел что-то шаману и вогнал кинжал в его живот, но так, чтобы не умертвить мгновенно. — Ты! Иди-ка сюда! — Хонджун подозвал мальчонку таким жестом, будто пытается заставить подойти собаку, но когда тот не поддался на увещевания, подошел сам, схватил бедолагу за волосы и поставил на колени возле шамана. — Посмотри-ка сюда, сейчас все и каждый тут сдохнут, но у тебя есть еще шанс спастись, если честно расскажешь мне, о какой реликвии идет речь! — Хонджун сильнее сжал пальцы на волосах мальчонки, заставив того закричать. — Я жду немедленного ответа!.. Мальчик ничего не сказал, но вытянул руку, дрожащим пальцем указав на фонтан. — Что там? Чонвон, глянь! Тот отбросил свой кинжал, засучил рукава и принялся шарить по дну фонтана рукой, сосредоточенно глядя на белый камень. Прошло несколько минут мучительного ожидания, прежде чем стало ясно, что статуя богини-то с секретом в виде небольшой ниши под ней. Хонджун только хмыкнул, мол, так себе тайник, а Ара, побледнев от головокружения, вызванного запахом и видом крови, наблюдала за ними, словно парализованная. Не без труда, но весь промокнув, Чонвон вынул из-под статуи маленький сундучок, а открыв его, обнаружил несколько свитков. — А теперь рассказывай, кто здесь был, — Хонджун насильно развернул голову мальчонки к себе и впился в него выжидающим взглядом. — От императора Мин Юнги… приезжал богатый человек… он спрашивал что-то о… возможно, он… — мальчонка заикался от страха, но Хонджун не ослаблял хватки, ожидая продолжения. Чонвон тем временем, хмурясь, разглядывал свитки. — Он попросил остаться на ночлег, но я видел, как тот человек следил за шаманом… Возможно, он достал. — Капитан, взгляните! — воскликнул Чонвон, забирая себе всё внимание Хонджуна. — Это та самая карта, старинная!.. — он отдал Джисоку кальку и развернул оригинал. — Но она как будто оборвана, здесь неровный край. Видите? Возможно, ее хотели передать кому-то в Когурё, чтобы соединить две половинки целого. А загадка… Я еще подумаю, какой она имеет смысл. Но это шифр. — Прекрасно! — Хонджун швырнул мальчишку на медленно умирающее тело шамана с продырявленным животом, а потом посмотрел на Ару. — Теперь мне ясно, почему ты ничего не знала, крошка. Твой папаня решил через тебя и твою подружку передать кальку с карты и загадку кому-то своему в Когурё. А что за реликвия-то хоть, что ее так хорошо охраняют? — этот вопрос уже был адресован шаману. — Говори, и умрешь быстро. Иначе с такой раной будешь подыхать в муках. — Свитки… тайная магия… — булькая кровью во рту, проговорил шаман, лежащей на разбросанных серебряных монетах. — Дар богини Халазии, который может определить истинного наследника и объединить страну… легенда… старинная легенда… — Глубоко в нашем сердце, глубоко в нашей душе Вспыхнул яркий свет, — проговорил Чонвон, припомнив понпхури, которую они нашли вместе со свитками, — Глубоко в нашем сердце, глубоко в нашей душе Пылает огонь, что никогда не потухнет. — Двери света всё дальше и дальше… — просипел шаман, — Почему этот мир должен страдать? Почему он один из многих миров? Кого винить в этом? Мы слышим голоса в голове, что говорят оставаться в тени. Каждый день этот мир задыхается, а мы не можем сбежать… — Мы всё дальше от мира и не можем вспомнить крик смерти, — закончил за него Чонвон, припомнив, наконец, строки из той самой легенды, переведенной с древнего языка без рифмы. — Капитан, — обратился он к ничего не понимающему Хонджуну, — я знаю, о чем идет речь… — на лице Чонвона пробежала ни то тень, ни то неверие, но он наконец сказал: — Это часть карты, которая ведет за край света к реликвии, что оставила Халазия, создав этот мир. И только истинный наследник, которому поручено править в мире без войн и хаоса, способен его оттуда забрать. Говорят, он наделяет несокрушимой силой и подарит ее только тому, кто явится за ней в час разгорающейся войны, когда страна может сгинуть. От напускной веселости и злости на лице Хонджуна не осталось и следа. Сощурив глаза, он задумался, стараясь осмыслить то, что только что рассказал Чонвон. Затем молча поднял свой кинжал, перерезал, как и обещал, шаману горло, чтобы тот не мучился, и направился к выходу из оскверненного кровью храма. — Принцесса, идемте!.. — нежно пролепетал Чонвон, держа под мышкой шкатулку, но Ара отпрянула от него, как от пламени, и обняла себя за плечи, наконец позволив слезам вырваться наружу. — Принцесса, пожалуйста… — он сел рядом с ней на корточки и легонько взял за руку. — Простите, что вы это видели, так не должно было случиться… Ну же, пойдемте. — Только не прикасайся ко мне! — Ара поднялась на подгибающиеся ноги и оказалась на улице, плохо видя перед собой из-за пелены слез. То, что тут случилось — бесчестно даже для пиратов. Не было жаль тех шаманов, которые обещали проклятье, если им не заплатят баснословные суммы, но в голове всё равно не укладывалось, как так легко и жестоко можно было… — Поздравляю с выздоровлением! — Хонджун обтер кинжал от крови и засунул его за голенище, затем хлопнув в ладони. — Теперь можно и назад. Проводим вас туда, куда скажете, всё равно у нас с женушкой есть одно незаконченное дело! — Теперь я понял, кто вы… — Хан Каджун сжал кулаки от злости, спрятав плачущую Гаын себе за спину. — Ничто в этом мире, даже выздоровление моей дочери, не стоило того, что только что произошло!.. Если бы я только сразу понял, что передо мной Морской тигр, я бы тут же сдал вас властям!.. А вы, должно быть… Не-е-ет… — он начал задыхаться от осознания. — Похищенная принцесса! — Ох, должно быть, молва обо мне так и гремит! Говорил же, что о твоем похищении сложат легенды, красотка! — Хонджун принял из рук члена команды свою саблю. — И что же вы намерены делать с тем, что узнали? Попытаетесь сдать нас императорским воинам? Смею напомнить, что!.. — Да, так и сделаю! Не ходите за нами! Изуверы! Грязные пираты!.. — крикнул Хан Каджун, отшатнувшись, когда Чонвон попытался подойти ближе, выставив ладони в примирительном жесте. — Гаын, уходим отсюда! Теперь ты здорова… Хонджун опустил голову, хрипло рассмеявшись, и одна его рука начала снова опускаться за голенище. — Нет, прошу тебя… Хонджун, пожалуйста… Умоляю!.. — Ара упала ему в ноги, начав цепляться за одежду, а его рука уже приподнялась в замахе. — Нет, не надо… Прошу тебя!.. — резкое движение. — Нет!.. Нет! — сорвавшимся голосом закричала Ара и обернулась, тут же зажмурившись, когда ее взору открылось, как Хан Каджун падает сначала на колени, а потом и на бок с кинжалом промеж лопаток. — За что… За что?! Почему ты такое чудовище?! — Чудовище?.. — переспросил Хонджун, указав Чонвону на девчонку и затем подняв Ару на ноги за ворот. — Мы разделили с ними еду, мы привели их к шаману, я, лично я стоял и ждал, пока эту соплячку вылечат, только затем перейдя к тому, что для меня по-настоящему важно, даже освободил этот ублюдка от платы за колдовство, и вот она — благодарность! — Но у него дочь… они семья… ты бы ушел и всё, а они… — истерика взяла свое, и Ара задрожала, покрывшись мурашками. — Подохли бы к зиме или были бы сожраны хищниками в этом проклятом лесу! — прорычал Хонджун, схватив Ару за лицо и поворачивая ее голову к плачущей Гаын, цепляющейся за одежду мертвого отца. — Я готов был даже проявить милосердие и проводить их в ближайшую деревню, но чем мне отплатили?! Изувер? Грязный пират? Хотели увидеть меня таким — увидели! С меня спросу нет, а я защищаю себя и свою команду и в том числе — тебя!.. — Хонджун ослабил хватку, отпустив шмыгающую носом Ару, и повернулся к Чонвону. — Отведи девчонку в ближайшую деревню, ты и принцесса, отдайте ее там кому-нибудь, если, конечно, хваленая доброта еще где-нибудь осталась! Пусть принцесса знает, что не такое уж я и чудовище!.. — Ошибаешься, — вымолвила Ара, утерев слезы рукавом. — Если в мире и живет чудовище, у которого в душе одно зло, так это ты!.. — она толкнула Хонджуна плечом и подошла к Гаын. — Идем… Нельзя тебе здесь оставаться. Далеко ли ближайшее селение?.. Чонвон вынул карту и указал в нужную сторону, подхватив плачущую и практически лишившуюся чувств Гаын на руки. Весь путь прошел в сплошном молчании. Ара стучалась в каждую дверь, борясь с желанием предупредить всех о пиратах, но что-то внутри словно мешало ей это сделать: то ли тень опасности, исходящей от Чонвона, то ли страх, что ей снова не поверят, но сейчас она лишь рассказывала о том, что Гаын осталась сиротой и просила взять ее хотя бы ненадолго. Перед их носами закрывалась дверь за дверью, и только две старушки-прядильщицы, живущие вместе, забрали к себе девочку, начав нашептывать ей, что из нее выйдет хорошая помощница. — Честно говоря, я думал, что вы сейчас уйдете, принцесса… Если хотите, то можете это сделать, — Чонвон остановился и обернулся на удаляющиеся деревенские огоньки. — Возьму вашу вещь, покапаю кровью и скажу, что убил вас за сопротивление. Капитан будет недоволен и зол, но я стерплю. Ара томно вздохнула, опустив голову и затем покачав ею. — Не знаю почему, но чувствую, что пока что должна остаться с вами… Мне не выжить здесь одной, и даже после всего, что случилось… — Ара облизала губу и подошла ближе к Чонвону. — Мне кажется, будто я схожу с ума… Уже не понимаю, где добро, а где зло, где ложь, а где правда. Я могу сколько угодно говорить, что Хонджун — чудовище, но я не слишком-то… что бы он ни делал… Мне кажется, особенно после того, что ты рассказал, будто он намерено прячет что-то хорошее, что в нем еще осталось. Он ведь правда поначалу пытался помочь этим людям, да? — Я сам был удивлен, что капитан так долго ждал. Но возможно, он лишь хотел увериться в том, что силы шамана — не выдумка и что мы не зря пришли сюда, — Чонвон робко взял Ару под руку и возобновил шаги. — Мне жаль говорить это вам, принцесса, но мне кажется, вы не сможете вернуться домой… Если бы ваш отец хотел вас вернуть, он сделал бы это еще после первого письма. — Тогда что со мной будет? — Я не знаю… С тем, что мы узнали, капитан, скорее всего, прикажет взять курс на Южный Хангук, к императору Пак Сонхва. Возможно, он окажет вам почести и вы найдете место у него при дворе или всё же вернетесь домой, как хотели бы, но уже безопасно! — Чонвон получил в ответ кивок и вдруг, повысив голос, в сердцах воскликнул быстрое: — Я не дам вас в обиду!.. И капитан, я думаю, тоже не даст!.. Не знаю почему, просто предчувствие! Он говорил мне, что не трогает вас, потому что чувствует: вы ему еще пригодитесь, да и вы ему нравитесь в каком-то смысле. Пожалуйста… Просто ничего не бойтесь. — Я не боюсь… Мне кажется, уже перестала бояться, — ответила Чонвону Ара и сильнее сжала его локоть рукой, решив, что если Халазия послала ей такие испытания, то она должна выдержать их, не уронив достоинства.