Жирное дело

Что такое совершенство? Это целостное единение всех высших переживаний человека, которые рождаются в его деятельности, чувствах и проявлениях. Это добрый поступок, обязательно положительная направленность, красота и польза. Это вклад в общее дело, проявление таланта в достижениях, творчество, человеческое и природное, это Солнышко, улыбка и цветочек. Вот и наш толстый Илюша бежал вприпрыжку с огромным букетом цветов. Ему в какой-то момент стало тяжеловато, он запыхтел, но ему было приятно. Он, розовый, довольный и счастливый, положил руку на сердце, затем на животик, остановился, чтобы отдышаться, снова посмотрел на небо. Вот, где всё совершенство живёт! А партия — это так, инструмент для воплощения высших замыслов… Сейчас самая далёкая звезда в космосе понимает его больше, чем большая половина сослуживцев на рабочем месте. Звезда звонким серебром пустила отзвук в дверной звонок Даши. Входная дверь открылась, Илюша зашёл. Только он хотел распахнуть лифт, как увидел табличку: «Лифт не работает». Ну что же это такое? Пришлось подниматься по лестнице, а Даша живёт на восьмом этаже. Глубоко вздохнув, он потопал вверх. Один пролёт. Второй. Пока это возможно. Третий. Периодически он поправлял корзинку, он понял, что ему неудобно нести всё в двух руках, положил цветы в корзинку на ткань, которая закрывала пирожки, — получилось даже красиво. Он опустил корзинку на локоточек и пошёл дальше, держась второй рукой за перила. Становилось всё жарче. Третий этаж? Ох, ещё только третий, он же вроде посчитал, что должен быть четвёртый… А, или это был пролёт… Ох, как болит сердце… Илюша принял решение сесть. Он сидел между двух лестниц прямо перед закрытой дверью лифта, держался то за сердце, то за живот, и звучно отдышивался. Он рассуждал внутри о том, что он — славный рыцарь, которому нужно спасти свою принцессу. Это — один из его подвигов, которые описываются в книжках. У рыцарей была тяжёлая броня, им было довольно непросто сражаться за свою любовь. Так вот, и у Ильи была своя тяжесть — своё собственное тело — и поэтому он ещё усерднее должен бороться. — Вот бы… вот бы… — думал он, — я ведь лучше всяких рыцарей! Во-первых, я партиец — от этой приятной мысли его щёки стали ещё краснее, — во-вторых, я ведь вообще… … И он представил себя Хлестаковым, который и тут, и здесь, и там, «и вообще». Пухленький Хлестаков, который подпрыгивает между чиновников, сводит с ума жену городничего с дочкой. Он берёт взаймы все средства, чтобы хорошенько покушать, обходит все столовые в городе, на всё жалуется и при этом говорит, что всё ему мало, ест так, что за ушами трещит. И при этом несомненно все ему верят, потому что в Петербурге питание явно лучше, чем во всех этих ваших губерниях. Илюша думал о преимуществах своего тела, он — солидный, так почему бы эта история не могла быть написанной про него? Во многих же книжках не написано, что главный её персонаж — непременно стройный… Об этом думать было тоже интересно и приятно. Его томный сине-зелёный взгляд проходился по цепочкам лифта. Он ведь и правда вообще… Илья поелозил толстой попой, чуть приподнялся, ровно сел, облокотившись об стену, опёрся руками в пол и начал смотреть на лифт. Вы поняли, что он искал в нём какую-нибудь жидкость. Никакие свойства, материалы и структуры не поддавались его неведомой волшебной силе. Видимо, есть такие материи, в которых не работает волшебство… В любви оно должно сработать. Он, пыхтя, поднялся и пошёл наверх. С каждым шагом он чувствовал, как тяжёлые ножки тянут его вниз. Он потопал быстрее, весь жир на его толстом теле начал трястись и беспокоить хозяина. Особенно почему-то его беспокоила пополневшая за последний месяц грудь. На улице в горизонтальном пространстве почему-то это не было так ощутимо. Четвёртый, пятый. Передышка. Шестой. Илья очень раскраснелся, весь его жир тянул бедняжку вниз. Нужно доделать! Семь. Осталось ещё немножко… Восемь. Он вынул цветы из корзины, привёл их в порядок. Илюша стоял перед дверью Даши, запыхавшийся и глубоко отдышивающийся. Почему-то он подумал, что в таком виде не следует показываться перед Дашей, и решил немножко постоять, чтобы прийти в себя. Тут на несчастье по лестнице начал подниматься Никита — как его условно обозначали Илюша и Даша, «третий» парень по производственной линии. Он сказал: — Илья, а что ты тут делаешь? Пышный Илюша стоял с тремя пышными розами — двумя розовыми и одной жёлтой. От смущения он ещё больше раскраснелся, как помидор. Никита хихикнул. — Это такие интересные дополнения к пирожковым лекарствам? — спросил он и подошёл ближе. Илья испугался и сказал: — Эй, не трогай! Пожалуйста, не трогай! Это для её мамы! — нашёлся пухленький партиец. Высокий Никита опустил руку небольшому Илюше на плечо и ядовито ответил: — Да, конечно, а ты подумал, что Даше понадобятся твои цветы? Конечно ты несёшь их её маме. Да кто тебя вообще полюбит, толстяк? — отрезал Никита, оттолкнул Илюшу и устремился вверх по лестнице. Он знал, что бедный Илюша ничего не сможет сделать — оскорбление не доказуемо, свидетелей нет, никто не записал, тем более, не на рабочем месте, а уж догнать его не получится и подавно. Илюше захотелось плакать. От ощущения неприменимости его незримого могущества у него по щеке покатилась слёзка. Он почувствовал её странную текстуру. Как человек, может быть, он и обошёлся этой одной слезинкой, потому что обиды такого рода ему были далеко не впервой, но как химик он непременно должен был получить как можно больше образцов этого загадочного вещества. Он позволил себе разреветься, чем больше он плакал, тем больнее ему становилось — песок очень больно царапал глаза, все руки были в солёной сине-голубой жидкости, перемешанной с этим порошком. Пахло это дело довольно по-человечески — словно если бы одежду носили два дня, отпрессовали её и выделили весь характерный запах — не совсем потный и неприятный, но весьма характерный биологический. Он осторожно вытер глаза рукавом пиджака. Все его руки были в этом веществе. Он поднял взгляд и почувствовал, что сверху кто-то стоит. Никита стоял по диагонали в следующем пролёте и наблюдал. — Что, тебе интересно?! — рассвирепел Илья и побежал к Никите. Тот издевательски оставался на месте, зная, что после одного пролёта у волшебного пухляша закончатся силы. Илья хотел было дать Никите пощёчину, чтобы на его костлявой самодовольной морде каждая гранула этого песочного порошка причиняла ему неприятную боль, чтобы после синего окраса на его лице красовалась зелёнка, и тогда будет видно Илюшину работу в полной мере. Будет ходить сине-изумрудным, ха! На добром адреналине ему удалось догнать Никиту, пока тот дрожащими пальцами искал ключи, Илюша схватился синими руками за его воротник. Никита вскрикнул. Илюша специально посмотрел ему прямо в глаза и сделал вид, что в них копается. Никита закрыл глаза и запричитал: — Отпусти меня! Отпусти! Илюша засмеялся. — Извинись, пожалуйста, перед партийным работником. Никита умоляюще затараторил: — Извини меня, пожалуйста, Илья, я больше так не буду… Никита от страха почти хныкал. Илья отпустил его, поблагодарил, отряхнул руки и убежал вниз. Всё тряслось и волновалось, ему нужно было скорее спрятать самые мелкие следы этих всех неприятностей. Тем более, он не знал, как воздействует это вещество, к примеру, на цветы. Но думал он не очень быстро, так что один цветок он успел зажать между двумя пухленькими пальчиками. — Ой! — взвизгнул он и отпустил розу. Она стала голубой. Он стоял с широко распахнутыми глазами. Жаль, нет пробирок и ничего такого, чтобы снять вещество с рук и не потерять его! Но ему пришла мысль, что он это вещество получит по-другому, и поможет в этом ему Даша. Он вытер лицо и руки о полотенце, осторожно взял три цветка. Он и сам расцвёл — теперь у него в руках были красно-розовая, жёлтая и синяя розы. Вот это волшебство! Он позвонил в дверь Даше. Дверь открыла самая прекрасная девушка на свете, по крайней мере, для него. Она была в голубом домашнем платье. Она встретила его фразой: — Илюшенька, бедный, так долго поднимался, пойдём скорее, я те… Даша увидела самого прекрасного юношу на свете. Он стоял с тремя необыкновенными цветами. Илюша вручил букет Даше голубым цветочком вперёд и сказал: — Это тебе от меня… вот такой подарок. В этот момент и Даша, и Илюша почувствовали, что такое совершенство. *** У Даши была такая же двухкомнатная квартира, как и у Илюши, с такой же планировкой. Только цвет мозаичных панелек хрущёвки был красный, а не зелёный. Почему же в ней жил распашной лифт? Загадка. Илюша сел за стол, Даша поставила чайник. Илюша нагнулся, чтобы достать корзинку с пирожками, но видя, как ему тяжело наклоняться, Даша сама подняла корзинку. — Это нам? — спасибо! — сказала она. Илюша покраснел. — Да, это нам с тобой… ну, и возможно маме — сказал он. Даша накрывала на стол. Она вынула из буфета всё, что только можно было — печенье, конфеты, пирожные, — и хотя она понимала, что лучше большинство из этого оставить семье, но ей очень-очень хотелось накормить Илюшу. Чайник закипел и они сели пить чай. У Дашиной семьи был очень красивый чайный набор с искусными розовыми цветами. Илюша потянулся за пирожным, Даша подождала, пока он немножечко поест и попьёт и сказала: — О, у меня же есть для тебя подарочек! — она открыла холодильник и вынула оттуда большой сливочный торт, который прятала за некоторыми продуктами, чтобы он достался именно её Илюше. Это был большой белый торт со сгущёнкой и сливочным кремом внутри и с восьмью кремовыми пампушками сверху. — Кушай-кушай, Илюшенька, — всё это — для тебя. Он взял себе на блюдечко один кусочек. Второй. Третий. Даша просто на него смотрела. Они сидели молча, только слышно было, как Илюша периодически облизывает пальчики, чмокает и сглатывает чай. Толстячок вкусно кушает… Что может быть красивее? Они просидели минут двадцать пять, как Илюша съел половину торта. Он положил себе ручку на живот и сказал: — Ох, я больше не могу… Даша подсела к нему и потрогала его надувшийся животик. Он был плотный, но будто не до конца. — Можно я тебе помогу? И начала запихивать ему тортик, один кусочек за другим. Его животик надувался на глазах. Илюша постанывал. Восьмой кусочек. Даша потрогала Илюшино пузико — оно было очень твёрдое, тугое и надутое до предела. Одежда едва выдерживала давление. Она начала поглаживать его живот, очень осторожно, словно боялась, что от нажания он лопнет. Илья тоже проводил рукой по нему. Иногда он икал и тяжело вздыхал, потому что переполненное тугое пузо сдавливало диафрагму. В конце концов Илюша икнул и сказал: — Может, так нельзя… Но я ещё немножко хочу… Даша наливала ему чай, чтобы он помог ему переварить тортик. Она села напротив него и стала наблюдать. Солнышко близилось к закату. Оно захотело помочь молодым разобраться в себе и друг в друге и пустило красивый лучик на илюшину пухлую ручку, которая собиралась потянуться за ароматным овсяным печеньем. Он взял печенье, приподнёс к губам и заметил, что Даша на него безотрывно смотрит. — Что? — немножко застеснялся Илюша. — Ничего страшного, кушай-кушай, Илюша, я просто люблю смотреть на тебя… — произнесла Даша. Он тоже стал смотреть ей в глаза. Они наполнились добрым, бережным, трогательным блеском. Он быстро схомячил печеньку, запивая её чаем, положил один локоточек на стол, прислонил голову к своей пухлой, мягкой руке, которая была у него, словно подушка, и смотрел на свою любовь. Он, правда, не знал, что она так называется. Он просто хотел провести так всю жизнь, смотря на неё. И она тоже перебирала пальчики, смотрела на него и хотела и могла бы провести с ним так всю жизнь. Они, может, просидели так несколько минут. В какой-то момент Илюша решил начать воплощать рассуждения, которые их беспокоили обоих. — Что такое дружба? — спросил он. — совместное занятие, близость, необъяснимая связь? — и взял своей тёплой, пухлой, жирной ладошкой Дашину маленькую ладошку. У Даши замерло дыхание. Она захотела в тот же миг поцеловать, прикусить, пожамкать хорошенько эту жирненькую совершенную подушечку, но она продолжала слушать Илюшу. — А чем эти взаимоотношения отличаются, скажем, от моих взаимоотношений с Антоном, Димой, да даже с Никитой — и тут он хмуро посмотрел в сторону и надулся. Вспомнив себя, оживился и снова заговорил — я ведь знаю, что мы с тобой вместе — это что-то особенное в этом мире… Он и сам удивлялся, каким образом у него появляются эти поэтические описания. Даша ответила ему: — Мы ведь не знаем, что это такое — эти важные абстрактные понятия, которые и составляют всю основу нашей жизни — и тут уже она взяла Илюшу за вторую ладошку. Как трогательно и трепетно она взяла своей хрустальной ладонью его лапку, у Илюши всё внутри остановилось и ему от трогательности захотелось заплакать. — ни в одном учебнике про это не рассказывается… Мы с тобой не можем быть просто химией. Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Их души соглашались друг с другом. Они понимали, что не может дружба партийная, марксистская — земная просто сопровождаться этим странным желанием кормить, есть, быть вместе, — дружба со странными желаниями. Нет, это больше, чем дружба… Илюша и Даша, продолжая держаться за руки и не отрывая взгляда друг от друга, встали. Они понимали, что сейчас произойдёт, и уже были на звёздах. Они сделали шаг друг к другу. Илюша задышал глубже и чаще, всё вздымалось в его пышном теле, которое желало чего-то нового. Хрупкая Даша немножко дрожала от волнения. Они прильнули друг другу, на секунду у них обоих появилась согласная улыбка и они соединились в страстном поцелуе. Даша немножко покусывала прожорливые губки Илюши и хотела задеть его щёчки — почему-то ей думалось, что в поцелуе она сможет ими насладиться — но, поскольку сделать этого не получалось, она схватила руками его лицо и стала надавливать большими пальчиками на его пухлые щёчки. Илюша начал стонать. Его руки опустились Даше на тоненькую талию. Даша схватила Илюшу за толстые предплечья и вообще с этими первыми желанными прикосновениями всё начало происходить довольно быстро. Они помнили, как это бывает в фильмах, но не знали, что происходит дальше. Например, героиня может говорить — «не надо, не надо…», и Даша так и думала, что так это и бывает (потому что на экране по обыкновению показывали худенького мужчину), но сейчас она поняла, как она сама этого хочет, потому что как не захотеть этого толстого, пышного, румяного пончика! Она повела его в спальню, подвела к кровати и стала его раздевать. Сначала сняла пиджачок, под которым оказались очень аппетитные бока. Она шлёпнула руками с обеих сторон его талии, которая оказалась мягкой, жирной и тёплой, затем стала быстро расстёгивать его рубашечку, пуговички поддавались удивительно ловко и словно сами желали поскорее освободить хозяина от тесной одежды. Даша сняла первые три пуговички и увидела самое сладкое место в мире, которое бывает только у полного мужчины, — по её мнению — это маленький фрагмент под плечиком до груди со стороны сердца, там где у обычных людей располагается ключица. Это было плавное, подрумяненное, совершенное место, она его медленно поцеловала и почувствовала разливающееся по Илюшиному телу тепло. Она сняла четвёртую, пятую пуговичку и обнажилась пышная, сочная грудь, практически женская. Она шёпотом спросила: — Можно? Он кивнул. Она смачно схватилась за его жирные сиськи. Она думала, что от волнения она сейчас потеряет сознание — нет, она не хочет терять такой невероятный момент! Илюша не знал, куда деть руки, потому завёл их за спину. Она продолжила его раздевать, шестая, седьмая, восьмая — и открылась половинка круглого животика. Она опустилась на колени, чтобы снять брюки, которые действительно довольно плотно прилегали к хозяину, особенно к его попе и ляжкам — когда она начала снимать их, обнажилось пузико. Хозяин автоматически немножко застеснялся и втянул его. Даша сказала: — Расслабься, пожалуйста, я те… И поцеловала его прямо в пупочек. Илюша с возбуждённым стоном выдохнул. Она немножко потискала его пухлый живот, затем завела одну руку ему за спину, взяла резинку от его тёмно-синеньких трусиков и оттянула её назад. Резинка ещё больше сдавила пухлую талию, подчёркивая все его округлости. Даша заметила некое уплотнение с передней стороны его нижнего белья. Илюша возбуждённо дышал. Она раздела его, он остался только в нижнем белье и в сереньких носочках, повалила его на кровать, легла на него и они снова страстно поцеловались. Она лежала на нём, её рука потянулась к его нижнему белью, она не глядя засунула руку и начала поглаживать его маленькую, толстенькую, жирную сосиску. Илюша стонал. Она начала возбуждать его, он всё больше заводился, но в сбивчивом дыхании начал повторять: — Даша… Даша… Даша… — и выпалил — Я должен тебе кое-что сказать. Даша остановилась и села ему на жирные ляшки. — Чего такое? — Я не знаю, как моя жидкость себя поведёт… Давай проверим, пожалуйста… Она снова начала поглаживать его сосиску. Они смотрели друг другу в глаза. В конце концов в глазах Илюши вспыхнула изумрудная спичка, и рука Даши оказалась в голубо-синей жидкости. — Что же это такое, Илюша? Почему? Илюшу снова охватила тревожность. — Я не знаю, я просто хочу… — Он сел на кровать рядом с Дашей. — Хочу, чтобы мы были рядом. Конечно, следовало бы отнести эту жидкость в лабораторию, проверить её, изучить вдвоём, но любящим было не до исследования. Даша накинулась на пышного Илюшу, они поцеловались взасос, затем она снова положила его на кровать, спустила его нижнее бельё и они соединились. Она прыгала на нём, держась за его пышные сиськи, хватаясь за аппетитные формы, периодически припадая к жирной плоти, чтобы целовать, лизать, любить её. В результате ускорившихся прыжков глаза Илюши снова увеличились, в них появился тёмно-синий свет, и в Дашу ворвалась сине-голубая порошковая жидкость. — Ой! — взвизгнула Даша. Ей было и приятно, и интересно. — Это не сперма? — Не волнуйся, — смущённо сказал Илюша — я и сам пока не очень понимаю, что это. Одни липиды да краситель, только и всего — улыбчиво сказал он. Молодые засмеялись и обнялись. Их тела и души соединились в одном объятии вместе. Толстый полуобнажённый Илюша согревал в своих тёплых объятиях тоненькую Дашу. Они попробовали соитие, оно было смущённое, странное, но такое желанное природой, как проклюнувшийся цветочек, — и оно им нравится. *** На следующий день будильник зазвонил в обычное время. Даша потянулась, выключила его и улыбнулась — рядом с ней мило сопел её тёплый милый пончик. Она поцеловала его в щёчку и сказала: — Илюшенька, вставай! Пора на работу! Илюша потихоньку встал. За окном дважды прогудел троллейбус. Нужно жить дальше. На работе ребят ждал производственный успех, хорошая политическая работа, партийные заседания. Илья проводил со всеми морально-нравственную воспитательную работу. Взрослые сияли, когда этот милый, полный парень рассказывал красивые тезисы. Он связывал высокие слова в единую идеологически-художественную верную вязь, словно выводил круглые буквы. Вся работа происходила очень легко и приятно. Оно весьма и неудивительно, потому что с тех пор они где только не соединялись — Илья как владелец всех ключей мог запираться где угодно, и они занимались любовью везде — особенно, в красной комнатке, на столе. Даша любила сажать пышного Илюшу на стол, обхватывать его ляжки, они обнимались и целовались, или же Илюша мог сажать Дашу на стол и сладко лизать ей язычком между ножками. Вот в особенности благодаря этому ребята не отвлекались на романтические причуды в рабочее время, не переговаривались, не тратили время на передачу любовных записок или шушуканий — они просто брались за руки в перерывах по потребности, делали своё дело в запертой комнатке и никто этого даже не замечал. Показатели росли, настроение тоже, всё заливалось солнцем. Однажды произошёл с ними такой случай. Илья направлялся к своему кабинетику и увидел, как Дима и Алина (так звали Димину девушку) целуются, как Дима шепчет что-то Алине не ухо и они смеются. Илья включил в коридоре свет и сказал: — Так-так, это что у нас такое в рабочее время делается? Ребята отстранились друг от друга и опешили. Они очень испугались Илюши. — Как вам не стыдно — насупился Илья. Наше производство идёт на Орден, что вы такое себе позволяете! Сегодня вечером организовывается партийное собрание, чтобы вы непременно на нём были! Ребята не удивились. Конечно, куда этому толстяку познавать любовь. *** Днём Илья пошёл к Светлане Александровне — это добрая женщина предпенсионного возраста, которая любит носить цветочное и напевать старинные романсы. Дело в том, что теперь заболела она, и нужно ей было много всего важного отнести. Илюша послушался. Он постучался. Дверь открыл её муж — старый офицер, за которым числилось множество наград. — Илья? — Да! — Проходи, пожалуйста. Это была большая квартира в доме высокой культуры быта. Стены были одеты в обои в цветочек, в комнате виднелась большая стенка со всякой всячиной, и, казалось, что всё вокруг было заставлено книгами. Илья вошёл в огромную гостиную, в центре которой был круглый стол, также можно было увидеть пианино. Словом, это была очень редкая семья во всех отношениях — это была настоящая советская интеллигентная семья, у которой даже хозяин дома вернулся с войны. Светлана Александровна обняла Илюшу. — Проходи, садись, Илюшенька, не стесняйся! На столе, покрытом белой скатертью, стояло несколько тарелок с сахарными булочками, пирожками, а в центре него красовалась вазочка с конфетами. Илья взял кружку и отпил чай. — Кушай-кушай, Илюша! — сказала хозяйка дома. Илюша взял сахарную булочку и начал её с наслаждением уплетать. Я вам говорила, что Светлана Александровна любит смотреть на Илюшу? Так вот, это правда. Она хотела, чтобы он много кушал и был здоровым и красивым. Дело в том, что она действительно пережила с мужем войну и страшный голод, и хотела, чтобы молодое поколение никогда не узнало ужаса и нужды. Его сын давно живёт с женой отдельно, который, по правде говоря, не очень любил поесть, и вот она смотрела на Илюшу. Она глядела на этого молодого, полного, румяного паренька, который ел сахарную булочку с неподдельным счастьем, и на её глаза наворачивались слёзы. Вот что было в его полноте для неё? Ведь это совершенно не сексуальное чувство, которое испытывала Даша по отношению к нему. Это система чувств не историческая — что может мимолётный исторический момент поменять в фундаментальном человеческом устройстве? Может, это что-то совсем млекопитающее, древнейшее, оберегающее. Так проявлялась её любовь — может быть, тоже больная, искалеченная, неправильная, — но невозможно обращаться к этим словам, когда мы говорим об этом чувстве, потому что, какой бы она нам не казалась, — всё есть любовь. Она отпустила Илюшу, только когда он наелся. Она ещё рассказала ему несколько историй из жизни, которые он очень любил слушать, а ещё открыла пианино и спела ему один добрый романс. Он сидел около пианино и слушал. Всё ему казалось странным, неправильным, ненастоящим. Простые чистые звуки стали трогать его сердце. Откуда Даша, почему у него вот такая любовь? Почему ему так хочется и так стыдно? Зачем у него вообще эти… и он немножко заплакал. Только слёзы у него полились не эти порошковые, а настоящие, обычные, человеческие. Видимо, эта волшебная жидкость подстраивала своё действие в зависимости от характера, намерения и настроения его мыслей, меняла свой состав от самой его маленькой причуды. Когда он хочет поправить состав на производстве — она хорошо выполняет свою техническую задачу, если ему больно и плохо — она увеличивает концентрацию порошка, чтобы показать, как всему его существу больно плакать, она даже может отравить Антона, который нанёс ему обиду, и — страшно сказать — превратиться в пустую липидную смесь, лишь бы доставить Даше удовольствие без последствий, — и она превращалась в абсолютно чистый человеческий родник, стоило только его душе задуматься об очищении. Вот, в чём была истинная правда. Светлана Александровна закончила петь. Она обратила внимание на плачущего Илюшу, который очень тихонько и жалобно всхлипывал о своём. — Бедняжка! — сказала Светлана Александровна, села рядом и обняла его. Он уткнулся в неё и стал ещё пуще плакать. Как ему хотелось вырваться из этой неприличной книжки! Может, ему нужно что-нибудь проработать… Лучше ему успокоиться и тоже попробовать полечить душу музыкой. Он предложил, чтобы Светлана Александровна ему кое-что сыграла. Он встал рядом с пианино, устремил свой сине-изумрудный взгляд вдаль и начал бережно тенорочком выводить: — Песнь моя летит с мольбою тихо в час ночной… Бог ведает, что происходило с душой этого трогательного молодого человека. *** Вечером на партсобрании собрались почти все. Илья, вернувшись в обыденное и земное состояние духа, хорошенько подкрепившись макаронами, посмотрел, как он выглядит в зеркале, поправил волосы и зашёл в комнату. Сегодня на повестке собрания — три важных вопроса. Илюша начал с самого первого. — Здравствуйте, дорогие товарищи! Сегодня в середине рабочего дня произошёл инцидиент, который, я считаю, не должен оставаться без внимания. Дима и Алина невольно переглянулись, покраснели и опустили глаза. Илюша начал рассказывать о проблеме. Даша встрепенулась. Илюша всё рассказывал и рассказывал о высоком морально-нравственном духе каждого советского человека. Теперь Даша, которая насытилась его телом вдоволь и которая знает и понимает — по крайней мере, ей самой так казалось — его всего, думала о том, правильно ли они поступают. Илюша посмотрел на Дашу и их души вновь соединились. Они застыли в одном и том же рассуждении, словно остановили время. Что есть таинство? Справедливо заметить, что ни в одной советской книжке или фильме не показывают и не рассказывают всего того, что именно происходило между влюблёнными. Тем более, между такими, как они. Если нет инструкции — значит, пусть справляются сами. Запрещено всё, что не разрешено, поэтому это стыдное, неразрешимое и мучающее и есть таинство, потому что оно происходит втайне. Можно ли было заниматься этим? Почему ему и ей так стыдно? А в чём есть грех? Почему у нас сейчас нет этого слова?.. В это время Илюша думал ровно то же самое, поэтому немножко погасшим голосом зачитывал текст со своего листочка и завершил всё фразой: — Знаете, моя интонация несколько понизилась оттого, что я испугался, насколько это страшно. Давайте впредь ценить наше производство, дело и советскую власть. Он перешёл ко второму вопросу, взял следующий листочек и сказал: — Второй вопрос нашего собрания сидит рядом со мной. Александр Михайлович? Александр Михайлович сидел с уставшим и пустым взглядом. — Дело в том, что Александр Михайлович злоупотребляет алкогольными напитками, пьёт водку, распространяет безнравственные слухи и разговоры. Варвара Антоновна всё это время сидела с правой стороны от Илюши и с большим удовольствием слушала и соглашалась с каждым словом юного партийца. Александр Михайлович был в действительности очень уставшим и замученным человеком. Всё, что он делал, не давало ему ничего приятного в жизни. Он свою боль заглушал алкоголем. Он не мог больше терпеть и сказал: — Дорогой Илья. Вот ты нам тут всем проповедуешь, а сам-то ты как живёшь? Илюша обошёл взглядом всех собравшихся, а собравшиеся посмотрели на него. Каждая молодая девушка (кроме, разумеется, Даши) и парень думали о том, какой же Илья плохой, неприятный и некрасивый. Что для них был Илья, и, в особенности, что нас интересует — его полнота? Каждая девушка (кроме Даши) и парень видели его маленьким, жирненьким, оттого и страшненьким, неудовлетворённым толстяком, на которого в жизни ни одна девушка не посмотрит. Именно поэтому он был так увлечён всей своей партийной работой. Для них полнота — это лишний вес, который нужно скинуть, это то, что мешает человечеству двигаться вперёд. В каждом их смешке, обсуждении и даже их взгляде сейчас на бедного Илюшу набрасывается цепь вины за всё человечество, которое Илюша был вынести практически не в состоянии. Только Даша вокресила его. Он задумался и Александр Михайлович сказал: — Вот тебе чисто по-человечески никогда не хотелось лечь с бабами? Илюша звучно ахнул и хотел было театрально продолжить свою воспитательную работу, как Варвара Антоновна хохотнула, а за ней и все взрослые люди, которые прошли огонь и воду, и эту сферу жизни в том числе. В конце концов весь стол начал смеяться. Илюша посмотрел на Дашу, она улыбнулась ему, кивнула, словно подала знак, он в ответ ей улыбнулся, подрумянился и тоже начал смеяться вместе со всеми. На этом собрании третий вопрос решили быстро — нужно было собрать некоторые документы, чтобы подавать кандидатуру на большую и важную награду. Это был большой коллектив, каждому участнику которого ничто человеческое не было чуждо. Илюша смеялся сквозь очистительные, катарсические, чистые слёзы. Даша чувствовала то же самое. Всё-таки какая она мудрая, всезнающая и правильная — человеческая жизнь!