Благодать: Могила в океане

      Возможно, Захария Комстецки неспроста вспомнил слова того усатого, что стоял у койки. Властью наделяет ложь. Чем больше ты лжёшь, тем больше у тебя власти. Все лгут, абсолютно все. Но с другой стороны, если посмотреть... Захария даже не знал, что опаснее для простого горожанина — зажравшаяся от безнаказанности шишка, купившая полицию и суд, или та же шишка, но уже действующая в условиях полного отсутствия государственной полиции и суда? Что лучше — беззаконие в органах или отсутствие самих органов? Захария не знал, но понимал, что оба варианта смертельно опасны. Он не понимал, как правильно выразить свои догадки, облёк их в форму весьма кривую, и понять собственные мысли ему порою бывало тяжело. Стоило им троим пройти чуть вглубь, за вывеску с красавицей на коньках, как обнаружилось, что двери, ведущие на каток, заперты. — Чёрт, закрыто... — пробормотал Захария. — Штифтовый. — Давайте я, — вызвалась помочь Элизабет, пригнулась и вооружилась заколкой. — Неужели за столько лет ничего нового не придумали? Тут и заколки для волос хватит. Замок оглушительно ударился о пол, и двери открылись. Захария деликатно поинтересовался: — Кто кого замки вскрывать учил? Вы Мюльгаута этому трюку обучили или он вас? — Сложно сказать, — ответила Элизабет и уточнила с хитринкой в глазах: — Вы вот попробуйте угадать, зачем мужчине шпилька для волос? — Он по восьмому параграфу? — выразил Захария нелепую догадку. — Да нет же! — воскликнула Элизабет возмущённо. Захария обернулся: Мюльгаут стоял поодаль, впечатав в лоб ладонь в том самом жесте «ты, kurwa, безнадёжен».       Сразу же за входом располагался небольшой зал, промороженный насквозь. Весь пол был покрыт льдом и снегом и поблёскивал в свете едва горящих ламп. В центре зала стоял киоск «Сувениры Деда Мороза», разграбленный и развороченный мутантами, чьи следы на снегу были ещё видны. Захария сжал Томми-ган покрепче: тишина не была им на руку. Лучше шум выстрелов, крики и дикие вопли, чем эта оглушающая тишина. Шум хоть как-то ориентировал, давал сознанию подсказки и сообщал информацию, а вот тишина… Она звенела в ушах, звучала безразлично и мертво. Не было слышно даже отдалённых звуков работающей в холостую автоматики и бессмысленных аварийных оповещений по громкоговорителям. Весь этот уровень универмага был погружен в застывшее белое безмолвие. Единственная разумная мысль, которая поселилась в сознании Захарии, была о том, чтобы поскорее покинуть это место, которое подозрительно уверенно изображало замороженный ад, Хельхейм скандинавских язычников. Бежать бы отсюда поскорее, думал он, бежать… Вот только куда? По бокам от киоска располагалась пара шлюзов, совершенно обледеневших. Такие ничем было не открыть, разве что ледорубом расковыривать. Мороз как ножом по коже режет... Должно быть, холодно здесь было не из-за катка. И не нужно иллюзий: холод, скорее всего, убил далеко не всех здешних мутантов. Они всё ещё бродят где-то здесь, неслышимые, в ободранных лохмотьях, но по-прежнему смертельно опасные, жаждущие их крови. Похоже, дело обстояло действительно так: на полу лежало множество замороженных трупов, с белой кожей и волосами. Одежда их превратилась в колом стоящее нечто. Некоторые вмёрзли в огромные ледяные сталагмиты. Сосульки с потолка свисали огромные. Такая если упадёт, убьёт. Захария сам уже чувствовал, как начинает мёрзнуть, ощутил, как коченеют голые кончики пальцев. Однако осмотреть киоск всё же стоило, и он обошёл его вокруг, поднявшись по небольшой круговой лестнице. Элизабет и Мюльгаут поспешили за ним. Киоск закрывался на шлюз, замок которого неплохо так впаяло в лёд. Никак не открыть, но если использовать плазмиды... — Можете помочь? — спросил Захария, указывая Мюльгауту на замок. — Не вопрос, — тот раскалил себе руку и плазмидом растопил лёд, после чего ударил по замку током. Круглая середина шлюза провертелась, и он пополз вверх. Киоск оказался внутри засыпан снегом едва ли не по самый потолок, полки кто-то своротил с их креплений, пол устилали осколки разбитых сувениров. Холод усиливался, Захария заметил, что у напарников пошёл пар изо рта. Нужно было поторапливаться. На столе он обнаружил аудиодневник, который решил прослушать, пока Мюльгаут возился с запертым промороженным сейфом. Там он нашёл кошелёк, бутылку абсента и россыпь монет, после чего уложил в сумку. Элизабет же осталась возле шлюза — на страже. На записи послышался женский голос. Он был приятный и глубокий, при этом очень страстный: «На днях меня к себе вызвал Франц Фонтанов, этот прибалт... Меня! Рэйчел Ларднер! Он сказал, мол, беда надвигается, мол, он раздаёт спецплазмиды всем своим лучшим людям. Оно почётно, конечно, но ЧЁРТ... У меня кожа начала шелушиться. И побелела, как будто у меня гангрена. И я отчего-то всё время кутаюсь, с платьев перешла на свитера. Боюсь спросить, но... это что... у всех так?!» Захария не знал, что ещё они тут встретят, но зато он понял, что этот проклятущий универмаг сумеет их удивить. Само это место, думал он, уже готовится проморозить их до костей. Без всякого постороннего вмешательства они втроём все окажутся замёрзшими покойниками, проведя здесь минут тридцать. Если они хотят иметь хоть какие-то шансы на выживание, им придётся как можно скорее одеться по сезону. Те же соображения, совершенно очевидно, посетили и напарников Захарии. Мюльгаут и Элизабет выбежали из киоска следом за ним и поспешно направились к следующему шлюзу. — Мюльгаут, шлюз! — позвал Захария. Напарник не заставил себя долго ждать. Пламя, ток, и шлюз открылся. В следующей ледяной комнате располагался пункт по прокату коньков. Захария чувствовал, как у него коченеют пальцы на руках и ногах, а лицо обдаёт морозом. Мюльгаут и Элизабет были слишком высокомерны, чтобы сознаться в том, что замерзают, но и он, и она дышали в ладони, чтобы согреться, а щёки их красноречиво порозовели. По всем соображениям, где-то здесь, неподалёку от катка, должна была найтись тёплая одежда. Захария прикинул: три пары перчаток, шарфы... Быть может, понадобится что-то ещё. Они втроём начали оглядываться и по соседству с киоском по прокату коньков обнаружили витрину с тёплой одеждой. Мюльгаут открыл шлюз. Благо, оставшихся после мутантского мародёрства вещей им хватило. Шарфы, платки, тёплые гольфы, высокие утеплённые сапоги и, конечно же, плотные рукавицы поверх прежних перчаток. Причём в Восторге платки полюбили даже мужчины, но наматывали они их на головы скорее как косынки, а шею всё равно под шарф прятали. На платок, вдобавок, превосходно плотно садилась шляпа. Захария даже не представлял, как они втроём пойдут на каток. Там же наверняка скользко. Он спросил деликатно: — Мюльгаут, вы на коньках катаетесь? — Разве что как любитель, — ответил напарник, который уже положил зрячий глаз на киоск. — Я не готов получить открытый перелом. — Мне нужен краткий курс, желательно за несколько минут, — ответил Захария и осмотрел Томми-ган. В рукавицах он вряд ли сможет стрелять, ему нужен свободный указательный палец. В других условиях он, может быть, и приноровился бы с голыми руками стрелять, но не в Восторге. Мюльгаут заметил его топтания на месте, подошёл к нему и спросил с чисто немецкой издёвкой: — Рычажок Winterabzug не пробовали? — Наш человек с помощью такой-то матери и без варежек стрелял, — огрызнулся Захария. — Мистер Комстецки, у вас кровь, — констатировал Мюльгаут спокойно. Захария в ответ лишь носом шмыгнул, словно у него случился насморк, но кровь останавливать было бесполезно. По пути они нашли ещё пару аудиодневников, которые впаяло в лёд. Мюльгаут поднёс раскалённую руку к глыбе, и по ней потекла талая вода. Оставалось только вытащить дневники и обтереть их краем пальто. «Включилось? В общем, никогда не думала, что мне это потребуется. Но Дейзи была очень убедительной, она сказала, мол, Рэйчел, это нормально, у всех людей бывает плохое настроение. Я сходила на приём к доктору. Очень чуткий и обходительный мужчина. Мне даже стало легче. Он посоветовал мне попробовать вести дневник, это поможет разобраться с мыслями» Местами запись звучала неразборчиво, после слов «... к доктору» вообще ничего не удалось разобрать. Помехи и шум. Вторая запись оказалась несколько чище по качеству звука, что не могло не радовать. «Итак, здравствуй, дневничок. Снова я, мисс Ларднер. Моя проблема в том, что я люблю, когда свежо. Все эти тропические острова, которые все обожают... Не моя чашка чая. А вот Арктика или заснеженные вершины гор... Я ощущаю необходимость в этом. Мне хочется видеть белые просторы и ощущать свежесть, которая для меня как... наркотическая зависимость. Ладно, пора к пульту. Управление этим катком для меня, наверное, единственная радость. Мне однажды сказали, что я холодная. Я думаю, это правда... Где остановить запись?» Очень многое в окружающих видах теперь подсказывало всем троим, что по меньшей мере весь этот уровень универмага представляет собой ледяной каток. Что могло послужить тому причиной? Кто знает, быть может, вышла из строя автоматика, которая обеспечивала необходимую температуру и оледенение на катках. Но... После всего того безумия, которое Захария Комстецки и его спутники оставили за спиной, никто из них уже не верил в простые объяснения. Все они чувствовали: причиной появления этого жуткого ледяного царства погибели стало нечто гораздо более зловещее, чем простой сбой электронного оборудования. Хорошие коньки они себе всё же нашли, и то, это были даже не коньки, а скорее накладки на сапоги. Захария знал по себе: контрабандисты, сбывавшие груз в северных районах, часто работали в условиях сильного оледенения и надевали на сапоги такие накладки. Ему пришлось быстро вспоминать, как нужно двигаться и держать баланс. Мюльгаут и Элизабет скользили очень даже недурно, видно было, что на льду они наверняка проводили много времени. По пути к катку трупов вокруг обнаруживалось всё больше. Походило на то, что мутантов сначала залили огромным водопадом из прорванных труб, а потом заморозили. Трупы теперь выполняли больше опорную функцию для зала и напоминали собою своего рода колонны. Нашлось и несколько аудиодневников, впаянных в лёд. Мюльгаут быстро его растопил и вместе с Захарией и Элизабет прослушал записи. Первый дневник принадлежал Бригитте Тененбаум, она говорила взволнованно, даже с надрывом: «Некоторое время я была в Америке. Мне помогли бежать какой-то там крысиной тропой. И, как нацистскую учёную, меня ждали во многих американских институтах. Вот уж не знаю, какими лицемерами надо быть, чтобы их — я отказываюсь говорить «нас» — спонсировать, натравить, а потом самим разграбить и помочь бежать. Так вот, в одной из клиник я увидела те же трубки, что иглами впивались в головки младенцев. А потом вспомнила, что и здесь очень сильна церковь, причём разношёрстная. Я не вынесла» Этой женщине Захария совершенно не сочувствовал. Но судьба у неё была действительно неоднозначная. Бригитта Тененбаум, научное светило Восторга, бежала сюда всё той же крысиной тропой, что бы это ни значило. Все восторжане бежали сюда крысиными тропами. Нашлась пара записей доктора Сушова, отца плазмидов. Он, оказывается, параллельно проводил эксперименты с какими-то дырами. «Наблюдение №17. Странное мерцание, сквозь которое наблюдается… что? Бородатые мужчины в русских рубашках. Женщины в русских сарафанах и платках. Здания, которые парят в воздухе... Это окно в иное пространство? В другое время? Как сказал Эйнштейн? Единственная причина времени в том, что не всё происходит одновременно... И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам... РАДИОАКТИВНЫЕ БОЛОТА! Кхм... А вы слушали авторскую радиопередачу "Загадка дыры"!» «Наблюдение №19. Надо же, Сушову удалось привязать девчонок к огромным водолазам. Всё дело не в генетике, а в чисто человеческом сочувствии. Сестричка дала раненому Папочке немного АДАМа, чтобы подлечить его, и он вмиг запечатлел её. Кажется, Сушов вспомнил, как это называется. Лев с занозой в лапе...» Самые большие двери, ведущие уже на сам каток, были запечатаны кодовым замком на пять уровней и шлюзом, который проморозило насквозь. Сначала замок. Захария подобрал угол, чтобы устроиться у замка поудобнее и не навернуться о лёд, затормозил плечом об обледенелую стену, и достал из сумки отвёртку. Крышку долой. Снова экранчик и кнопки, промороженные насквозь. Захария зубами стащил варежку и холодными пальцами вводил команды. Кнопки не поддавались, нажимались тяжело, их как будто в сплошной лёд впаяло. 55, BD, 1C, E9... Прощёлкать строку-столбец. Он соединял в памяти микрокоманды, которые, для замка он должен был преподносить в виде кода, превращая эти команды прямо в код у себя в голове. Элизабет тем временем начала осматривать зал, изящно скользя по льду. Захария оглянулся на звук лезвий её коньков, из-под которых снопами летели крошки рассечённого льда. Тряхнул головой, вернулся к уже замёрзшему диодному экрану и продолжил взлом. — 1С. Ранил... — дело требовало сосредоточения, и Захария незаметно от себя бормотал себе под нос. — Е9. Потопил. BD. Ранил. 55. Потопил. — Добивайте уже этот линкор, — процедил Мюльгаут раздражённо, — этой двери по моим часам давно пора открыться. — Мюльгаут, откуда у вас... Часы? — выдохнул Захария, вколачивая в корпус особо капризную кнопку. Тот не ответил, а лишь поджёг пламя на руке, жестом подозвал Элизабет, и оба начали греться от его пламени. Убогий контраст. Двое сытых, хорошо одетых граждан. Они прежде жили отлично, как сыр в масле катались, а теперь вместе с Захарией торчали в ледяной тюрьме, боролись за выживание ради какой-то там девочки. Наконец-то замок поддался. — Мюльгаут, шлюз, — позвал Захария негромко. Тот применил всю ту же комбинацию, которую Захария успел прозвать «Огненный ток», и наконец-то шлюз пополз вверх.       От открывшегося перед ними зрелища у всех троих перехватило дух. Каток представлял собою круглый исполинский зал высотой в три, а то и в четыре или даже пять этажей, покрытый толстым слоем снега и льда. Колонны подпирали высокий потолок, с которого свисали острые сосульки, достигавшие пола. Балконы вокруг зала напоминали трибуны, огороженные перилами, и их тоже венчали длиннющие ледяные копья. Их соединяли широкие лестницы, и Захария даже не представлял, как по ним подниматься на коньках. В центре зала располагалась круглая выбоина, словно от фонтана, только никакая вода не взлетала вверх. Должно быть, автоматика совсем сошла с ума и заморозила всё, до чего только смогли дотянуться её кабели. Захария поёжился: пожар в Павильоне теперь казался ему, да и напарникам, простой пробежкой по комнате в тридцатиградусную жару. — Здесь всё мертво. Всё погибло, — пробормотал Захария глухо. — Я бы не рассчитывал на такое везение, — ответил Мюльгаут почти беззвучно. — Лучше проверьте оружие. Захария прислушался: вокруг стояла оглушительная тишина, ни выстрелов, ни криков, лишь треск льда под ногами его и напарников. Они проскользили чуть дальше, и у Захарии от осознания размеров этого катка даже слегка закружилась голова. В Восторге всегда ценили адреналин и экстремальные условия, подумал он. Только самые отчаянные люди поселятся на дне океана, а какой-то там ледяной парк аттракционов для них уже будет такой опасностью. Захарии показалось, что от тишины у него заложило уши, словно он был водолазом на большой глубине. Наверняка здесь было полно народу, катались и резвились дети, неспешно прогуливались взрослые. А теперь здесь стало так тихо и безлюдно, что всем троим сделалось не по себе. Это невозможно было описать: в крови разливался коктейль из паники, спокойствия, тревоги и предчувствия какой-то загадки. Заброшенный каток казался чем-то нереальным. Так не должно быть. Здесь не должно так тихо. Хоть бы один выстрел прогремел, и случился бы эффект осиного гнезда... Захария чувствовал, как у него от ужаса сводит грудь. Так тихо. Так безлюдно. Так не должно быть. Это неправильно. Он никогда здесь не был, так почему внутри пробуждается нечто давно забытое? Помнить те места, где ты никогда не был. Это так странно. Однако не успели они втроём адекватно осмотреться вокруг, как с балкона, откуда-то издали, сквозь гул дрожащих сосулек и скрип снега раздался загробный женский голос: — Никто не сделает глотка, пока я не скажу! Ясно? Только сунься к бутылке без разрешения, И ТЫ ТРУП! Захария заметил белый женский силуэт, который тут же унёсся куда во мрак. После её крика каток вмиг наполнился топотом ног и криками мутантов. Вот кто и разворошил осиное гнездо, так это та женщина. Захария с напарниками спрятался за колоннами, чуть держась за них для опоры, и начал прикидывать, что делать дальше. Тем временем с балкончика опять донёсся голос — на этот раз он был мягок и тих: «Сколько там у тебя осталось?» — «Шприц, два пузырька лака для ногтей, жвачка с красной обёрткой», — ответил другой голос. Мутантки, стало быть. Женщины. Дамы, уже утратившие свою прежнюю элегантность, в одних лохмотьях, что были когда-то платьями, тащили за собою пару канистр незамерзайки или обыкновенного антифриза. Без него в Восторге было никуда, особенно в вопросе труб. Если трубы замёрзнут, в Восторге начнутся протечки, и этого будет не остановить. Только особо умные граждане, у которых не хватало денег на плазмиды, взяли моду запивать горе технической заменой плазмидов. Кто-то глотал средства для чистки труб, кто-то заливал горе тем самым антифризом, а особо находчивые вместо Сожжения предпочитали цитировать Булгакова: «Единственное, что может спасти смертельно раненого кота — это глоток бензина!» — Говорила же, не пойдёт средство от мистера Пропера! — говорила левая дама. — Изжога проняла? — усмехнулась сардонически правая. — Хуже! — простонала левая. — Я чувствую, как меня разъедает, и тут же всё заживает... Тут же правая истошно закричала, что было сил, и накинулась на свою спутницу. Захария видел, как из её рук вырывались непонятные сполохи. То были не плазмиды. Мутантка била свою спутницу остатками АДАМа, что у неё были, снег на перилах балкона окрашивался пронзительно красным. Едва вторая мутантка упала без чувств, как её компаньонка скрючилась, съёжилась и умчалась куда-то во мрак. Больше на катке никого не было, кроме бесчисленных замороженных трупов. Быть может, подумал Захария, удастся проскользнуть тихо. Едва он с напарниками проскользнул чуть вперёд, под один из этажей, как вдруг им наперерез выполз мутант. Он был покрыт инеем и гнилью, с него лохмотьями свисала плоть. Кажется, так описывали первых жертв атома военного — АВ-Хиросима. Он, очевидно не хотел с ними сражаться, с компанией, увешанной оружием. Захария даже не стал вскидывать Томми-ган, Мюльгаут опустил Аэрохват. Они тоже не хотели воевать с ним, потому что им нужно было просто пройти вперёд. Они могли бы убить его за секунду. «Но не убили, потому что мы, kurwa, люди» А вот он оказался прагматичным парнем, заорал во всё горло, и ему вторил хор таких же искажённых голосов. Этот тип решил, что неплохо бы скликать своих друзей, чтобы нас убить, подумал Захария. Он, правда, забыл подумать о том, что первым умрёт он сам! Но Кольт в руке Захарии уже громыхнул, выкашливая пулю, которая направлялась крикливой твари прямо в сердце. Только нападения не последовало. Быть может, мутанты успели разбежаться? Могло быть всякое, могло быть и хуже. Захария осторожно проскользил дальше, в следующий зал, что отделялся от предыдущего широким ледяным коридором этажа в три высотой. Втроём они проскользили дальше, и лёд стонал под подошвами коньков. Вокруг снова не было никого, лишь отдалённое эхо криков мутантов, от которого даже толстые ледяные сталагмиты не дребезжали. Захария хотел было закурить, встав у колонны, похлопал по бокам пальто и сигарет не обнаружил. — Какое счастье, что у вас есть я, — Мюльгаут протянул ему и Элизабет пачку Нико-тайма. Это было ошибкой. Автоматическая турель, промёрзшая, обледеневшая, вдруг ожила. Стряхнув снег, она покрутилась, проверяя работу моторов, и перешла в боевой режим. Она отчего-то не видела до этого тепловые отпечатки двух здоровых мужчин и очень горячей женщины, уж здесь-то, в ледяной долине, всегда гораздо более тёплые, чем окружение, отчего-то вдруг среагировала на огонёк сигареты. Взвыли сервомоторы, башня развернулась, поднялся ствол пулемёта. Слух Захарии, обострившийся в тишине до этого, донёс звук подаваемых по ленте патронов. Турель явно была настроена недружелюбно. Протокол «война», и поправка к нему «отступление» — когда все наши войска отступили, и вокруг не может быть никого, кроме противника. А значит, эта штука будет стрелять по всем, пока не истратит все патроны. Каждому из нас, думал Захария, хватит по одной пуле, чтобы отправиться к райским кущам. Или адским котлам. Нам не по карману встречать пулемёт грудью. — Ложись! — крикнул Захария, пригнулся и отскользнул к другой колонне. Как назло, сюда выбежали ещё и мутанты. Турель вмиг переключилась на них. Захар краем глаза выглянул из-за колонны. Они бежали, скользили, падали, перекидывались через перила. И бежать от них было некуда. Те, кто пили вместо плазмидов антифриз и средства для труб, были даже опаснее — вперемешку с АДАМом и кровью эти вещества давали просто ядовую смесь. Мутанты выбежали на самую середину катка, до той колонны, где прятались Захария с напарниками, им оставалось несколько шагов. Турель всё плевалась в них свинцом, и лезть под неё было опасно. Захария уже чувствовал липкий смрад гноя из их ран, крепче сжимал в руках Томми-ган. Турель тем временем отстрелялась и затихла, но мутанты продолжали драться между собой. Захария выскочил из-за колонны. Если не выстрелишь первым, никогда не выстрелишь. — Вот и ты! — заверещали мутанты. Выстрел! Ещё! В голову... Получи! И ты! Перекатился на бок, скрылся за колонной. Снова выстрелил. По залу пополз горький смрад свежей крови. — Где он! Я не вижу его! — Захария краем глаза видел, как мутант зажимает раны. Даже кровь его пахла гнилью. Захария услышал треск лезвий Аэрохвата. Мюльгаут, вот молодчина! Послышался треск черепа и неразборчивые немецкие вопли. Мозги чьи-то брызнули. Крик. Щедро плеснуло красным на снег. — У меня кро-о-овь! — заорал мутант где-то рядом. Захария выскочил из-за колонны и выстрелил. Ещё раз. Ещё. Он еле успел увернуться от ответного залпа. Чё-ёрт, это не плазмиды, это... Он выстрелил снова. Живучие же твари, ничего их не берёт! А крови брызжет много. Захарии под ноги Мюльгаут в лихом скольжении бросил особо наглого мутанта, а сам на чистой инерции угнал дальше. Элизабет тем временем, переставляя ноги как на лыжах, бежала куда-то наверх по лестнице. Бегом это было тяжело назвать, вдобавок, мутанты угнались за ней. Захария почувствовал, как рука его вдруг онемела, словно её с размаху битой бейсбольной приложили. Он ранен. Хорошо, что не в ту руку, которой он стрелял... Скоро покажется кровь, в этом Захария не сомневался. Слишком много, их слишком много... Томми-ган в руках словно раскалился. Ладно, ещё раз. Вот так! Руки вместе, колени полусогнуты, глаз на прицеле. Главное, чтобы выдержала убитая выстрелом рука, а остальное — ерунда... Она уже дрожала. Мюльгаут не отставал: плазмиды из его рук били с лихвой, но то, чем палили в него, оказалось совершенно диким. Он врезался в мутантов на полной скорости, тащил их за шиворот, бросал в стены на чистом разгоне. Мутантов не брало пламя, они кидались в сугробы, будто после русской бани, и Захария стрелял в них, насколько ему могла позволить рука. — Лучше током! — крикнул он. — Снег его проводит! Едва успел Мюльгаут этим советом воспользоваться, а Захария — перезарядиться, как с верхних этажей послышался вой сервомоторов и затрещали очереди. Турели! Система безопасности! Захария еле успел отползти за большой сугроб, как расслышал долгий пронзительный крик. Проклятье, нет! Мюльгаут попал под очередь и упал куда-то в снег. Мутанты же продолжали бесноваться, стреляли друг в друга, брызгали плазмидами. Томми-ган совершенно раскалился, рукав рубашки лип к ране на руке, кровь на ней спекалась... — Я что-нибудь найду! — то был голос Элизабет. Или ему показалось? Турели парили где-то наверху, треск очередей оглушал, пули летели со всех сторон. Захария попытался подняться. Турели успокоились и перестали стрелять, но мутанты продолжали охаживать друг друга и зал плазмидами, стреляли друг в друга из пистолетов. Только то были не плазмиды, а какие-то морозно-кислотные брызги. Они рушили металлические опоры, плавили их и тут же замораживали. По залу расползался трупный смрад, от него Захарии хотелось блевать. — Давай, покажи, что ты можешь! — кричал мутант. Захария увидел, как в того выстрелили, как прожглась и брызнула жидкая плоть, как обратилась осколками льда. От вида обнажённых костей его снова затошнило, он чувствовал, как желчь жжёт ему горло. — А-а-а, глаза! Мои глазё-ё-ёнки! — противно запищал мутант, оступился и грохнулся куда-то в сугроб, и на него накинулись озверевшие сородичи. Захария отвернулся, чтобы не видеть отвратительной сцены, но слышал хруст, треск и чавканье. Мутантам их сородичи сдирали лица и выгрызали вены в попытках достать АДАМ. Он еле дотянулся здоровой рукой до Томми-гана, перекатился на другой бок. Какой-то наглец уже наставил пистолет на лежавшего в снегу Мюльгаута. Захария перебил мутанту выстрел, пальнув в него наугад. Попал. Он продолжал стрелять. Патроны неумолимо кончались, а враги и не думали падать замертво. — Давай, стрелок, нашпигуй нас! — рявкнул один из мутантов, метнул залп огня. Захария отскочил, кинулся куда-то вглубь здания, заскользил по широкому ледяному коридору. О проклятье, кто бы знал, что на коньках удирать от толпы мутантов — то ещё испытание! Холода Захария уже не чувствовал, так бешено по венам гнала горячая кровь. Он слышал, как мутанты бегут за ним, как трескается под их ногами лёд.       Коридор тоже тянулся этажа в три высотой. По балконам, будто бы над самой головой, на четвереньках бежали мутанты. Захару в какой-то момент показалось, что они повсюду. Они бежали над ним, выпрыгивали из-за огромных ледяных сталагмитов. Захария едва успевал пригибаться и скользить мимо них, но не упускал шанса выстрелить. Он притаился за колонной. Пусть только эти твари начнут драться друг с другом, пусть дадут пройти. Около себя он видел наполовину вмёрзший в пол труп громилы в ковбойских штанах с нашивками из раяния. Неподалёку ещё один, почти такой же. — Где он? Он только что здесь был! — зарычал мутант. — Да мне кажется, сэр стрелок, вы просто не любите тех, кто умеет зарабатывать! А я-то думал, Восторг открыт для коммерческой деятельности! — Да оставь ты! — оборвал его второй. — О чём это я... Ах да, ты приглашаешь даму на ужин. Ты приглашаешь клиента на обед. И не экономь на коктейлях. Ты слышишь меня, Филипп? Не экономь! Захария старался не дышать. Ледяная колонна жгла ему спину сквозь пальто. Он уже готов был зажмуриться. Как вдруг... — Я нашла бинты, мистер Комстецки, — от едва слышного голоса Элизабет Захария едва не поймал удар. Да откуда она здесь? Как она очутилась рядом с ним? Как ей удается так незаметно перемещаться??? Кое-как он перемотал руку. Нужно было осторожно отсюда выбраться, вернуться назад. Вдвоём они, пока мутанты снова вступили в перестрелку, бросились в предыдущий зал. Захария чувствовал, как вместе с кровью из руки вытекает и жизнь. Только мутанты их заметили: — ВОТ ОНИ! — Бегите, я прикрою! — крикнула Элизабет, на бегу вытащила свой маленький Кольт. Захария кинулся прочь, рассекая лёд. Остатки мутантов уже обшарили трупы сородичей и опасно близко подбирались к Мюльгауту. «Если ты ещё жив, немецкая ты холера, то вставай и отвесь всем немецких пуль!» — ОТОШЛИ ОТ НЕГО К ЧЁРТУ! — рявкнул Захария, перезарядился и открыл очередь. Только перестрелка длилась недолго. Захария всё чаще промахивался, в глазах у него темнело. Наконец он упал в снег, гулко стукнувшись затылком о лёд. Окончательная смерть? Возможно. Вита-камеры здесь не стоят. Незачем заключённым воскресать из раза в раз. Вдруг появился мутный проблеск. — Не закрывайте глаза! — Захария едва сумел уловить тонкий контур шприца и окровавленное лицо Мюльгаута. — Вставайте. Вставайте немедленно. Только вместо этого стало ещё хуже. Захария провалился куда-то во мрак. Постепенно он начал различать очертания узкого кирпичного переулка. Рядом с ним сидела мрачного вида девочка в чёрном платье, в руках она держала ту самую куклу. Взгляд её чёрных глаз обжигал. «И явится Агнец, что пламенем омоет людские горы. И будет он с виду как роза чёрная, что принесёт праведным спасение. Семя Пророка взойдёт на трон и пламенем омоет людские горы» Захария хотел протянуть девочке руку, но та вскочила и помчалась во мрак. Он бросился за ней, перепрыгивал через горящие обломки, через ледяные глыбы. Он бил всякого, кто выбегал наперерез, преграждал путь. Девочку он различал едва-едва, она истошно кричала по-немецки: «Vater! Vater!» Раздался ещё какой-то голос, словно с тех записей о Куртенгофе: «Она не была твоей... Моя не была» Снова последовал мутный проблеск, и Захария увидел вокруг себя всё тот же каток. Он чувствовал, что уже начинает замерзать. Он лежал где-то в снегу, под самым балконом, во мраке. «Первый снег был самым красным, самый первый снег был самым красным, я не знал, где моя кровь, а где чужая» Вокруг же лежали тела. Тел было много вокруг, и ясно стало, что мудрость книжного «Не убий» здесь больше не важна. Захария чуть повернул голову. Мюльгаут сидел рядом, привалившись спиной к стене, и курил. Весь он был окровавлен — по лицу, по рукам бежали алые потёки. Элизабет курила рядом с ним, около её бедра поблёскивал дамский Кольт. — Guten morgen, — Мюльгаут поджёг сигарету. — Что произошло? — проговорил Захария еле-еле. — Нам пришли на помощь, — ответила Элизабет. — Группа в ковбойских штанах с раяниевыми нашивками. Мюльгаут подхватил тоном типичного радиоведущего: — Появившаяся в конце прошлого года группировка «Раяниевые Штаны» насчитывала двух участников. Сейчас, спустя год, их уже... ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ! — выдержав драматичекую паузу, во время которой впору было врубить суровую музыку, Мюльгаут продолжил: – Раньше они промышляли паразитической пропагандой, но сейчас переключились на рэкет... — Это как? — пробормотал Захария. — Разве они не... — Мы с Элизабет прикинулись мёртвыми. И они стащили мой портсигар, — Мюльгаут оскалил зубы. — Найду — убью. После небольшой передышки они втроём осторожно проскользили в следующий зал. Неизвестно было, где им искать плазмид, и исследовать каток нужно было очень тщательно, но при этом быстро, чтобы не потревожить мутантов и не нарваться на очередной изнурительный бой. Колоться ЕВОЙ пришлось прямо через слои одежды, ведь на таком морозе можно было мгновенно получить тяжёлое обморожение. Элизабет как раз успела раздобыть пару-тройку шприцов. Игла у них была достаточно прочная для таких инъекций. Захария кололся весьма неумело, скрепя сердце. Ему нужно было слезать с этой чёртовой иглы, но сейчас без АДАМа стало не выжить. Он нужен элементарно для того, чтобы совсем не превратиться в мутанта, про плазмиды и говорить нечего. Побочкой послужили взорвавшиеся перед глазами цветные пятна, похожие на слизней. Синдром отмены, снова. Захария видел кровь и слизь на снегу, оторванные конечности, словно случилась вторая Верденская мясорубка. Его мутило, безумно хотелось закрыть глаза и убежать. На ногах он держался и скользил чисто автоматически, словно тело помнило движения лучше рассудка. Это нужно было просто вытерпеть. Уж что-что, а терпеть и ждать Захария умел. Втроём они осторожно пристроились у сугроба и присели на корточки. Рисковать отморозить себе задницу в сугробе никто не хотел. Они были рядом, но не вместе. Рядом, но не вместе. И кто знает, куда их заведёт это расследование. Элизабет, разглядывая свои несколько потёртые коньки, вдруг проговорила хвастливо: — Девчонки мои узнают, обзавидуются. — Что за девчонки, мисс Элизабет? — поинтересовался Захария. — Подруги, мистер Комстецки, — ответила она уклончиво. — Вам в подробности вдаваться не обязательно. — Нам будет хватать того, что я ваших подруг крышевал когда-то, — Мюльгаут с сарказмом в голосе поджёг сигарету. — Крышевал? — вытаращил глаза Захария. — Мюльгаут, я думал, вы честный коп! — Восторг и честные копы как параллельные вселенные, мистер Комстецки, — проговорил тот загадочно. Тишина на катке предательски оглушала, хоть её и нарушал изредка скрип их коньков. Холод уже обжигал всем троим щёки, Захария чувствовал, как у него коченеют пальцы на ногах. Быть может, стоит действительно поискать плазмид на складе? Они ускорили шаг, проезжали по промороженным коридорам, где пока что не было никаких признаков присутствия мутантов. Вокруг был лишь лёд, сугробы и холодный металл, к которому голыми пальцами было смертельно опасно прикасаться. У них троих шёл пар изо рта, и им пришлось поплотнее закутать лица в шарфы. Захария подумал вдруг — так они втроём наверняка неотличимы от мутантов. Жалкие, никчёмные создания, теряющие и без того ограниченное время. Что ж, Раяновский концепцию Восторга понимал по-своему. Элизабет находила патроны и шприцы, складывала Мюльгауту в сумку, тот не упускал шанса уколоться как можно скорее. И от каждого принятого укола ЕВЫ его лицо начинало всё сильнее перекашивать. Захарии стало не по себе: такими темпами рядом с ними рука об руку будет ходить очередной мутант. — Сэр, простите, что вмешиваюсь, но... — Мюльгаут отвлёкся на него, выпустив шприц, который так и продолжил пикой торчать в его руке. Захария ощутил горечь во рту, словно его сейчас же стошнит, и закусил губы до крови, чтобы не залить напарнику пальто. — Это неотвратимо, — ответила вместо него Элизабет, которая сидела рядом и тоже кололась. — Восторжане не могут без этого жить. — Я хотел сказать, Мюльгаут, что вам пора с этим завязывать, — наконец смог Захария докончить фразу. — Иначе в какой-то момент моя рука не дрогнет, чтобы пустить вам пулю в лоб. Завязывайте. Хотя бы ради Анны. Тот вмиг выдернул шприц из руки. Скобы на его ранах, еле державшие кожу лица, подрагивали. От сказанного им же Захарии на миг стало жутко. Пустить пулю в лоб. Умертвить. Застрелить. Застрелить. Застрелить. Всё закончится здесь, чтобы никогда не начаться. Прежде, чем будет сделан выбор. Прежде, чем он... «Мир ценит людей, но не человечность». — Хорошо, постараюсь... Так вот как выглядит карьерное дно, — лицо Мюльгаута исказила улыбка. Наконец они добрались до лифта. Возможно, склад стоит поискать на уровнях выше. Лифт тоже оказался проморожен и еле дополз до их этажа. Втроём они осторожно проскользнули в кабину, Мюльгаут раскалил руку и стукнул ею по кнопке. Похоже, он оказался прав. Именно так и выглядит карьерное дно. Восторг — город карьерного дна, в прямом и переносном смысле. Очень смешно. Восторжане, возможно, родились не в то время. Им бы родиться где-то в будущем, когда не надобна будет никакая власть, а таких женщин, как Элизабет, они поставят на пьедестал. Всё катится к чёрту. Они стояли в этой кабине, привалившись к стене, лезвия коньков скребли по полу. Холодно и жутко. Лица у них троих стали совершенно розовыми от мороза, глаз теперь не видно за слоями шарфа. О Боже. Всего-то пошли за новым плазмидом, и неизвестно, есть ли он вообще. — Я, кажется, знаю, что нам делать, — Элизабет вдруг наклонилась, насколько это было возможно на коньках, и подняла с пола какой-то лист. — Кто-то оставил здесь чертёж. Если мы сейчас здесь, то дорога к складу идёт по прямой через зал с ледяным спуском. Нас ждут ледяные горки, советую что-нибудь подложить. Лифт остановился. Что ж, восторжане действительно обожали острые ощущения, если на втором этаже катка устроили ледяные горки, что круто уходили вбок, закатывались вниз, взлетали в другое крыло и уходили спиралью в неизвестность. — Ну что, сейчас будем скатываться, — Элизабет осторожно подошла к краю одной из горок. Если катиться по ней, то неизвестно, куда она может вырулить. Мюльгаут встал около другого спуска, Захария — у третьего. Разделиться — лучший способ при данном раскладе. Тем более, пока что тут тихо. Мутанты наверняка бродят где-то в тех коридорах, ломать копчики на льду совсем не хотят. Спускаться, броситься хоть куда-то, лишь бы напрямую к складу. Что Захария и сделал, сложив своё пальто втрое. Как ни крути, самый главный орган у человека — это задница. Во всём принимает участие: лечении, учении, воспитании, а в поиске приключений ей вообще равных нет. У всех, без исключения, оттуда растут ноги, у многих растут руки, а некоторые индивидуумы ей даже думают... — Ну-ка, от винта! — пробормотал он еле слышно и вместе с напарниками оттолкнулся от края. Они старались не кричать, держались крепко. Захария выскочил именно там, где было нужно, в той самой точке, откуда Элиза порекомендовала начать путь. Отсюда и по прямой. Он перехватил покрепче Томми-ган и проскользнул вперёд. Всё та же ледяная пустота. Никого нет. Мюльгаут и Элизабет догнали его и сверились с чертежом. — По прямой, повернуть вправо, к служебному отсеку, — Элизабет огляделась. — Там наверняка нас ждёт и та морозная мутантка. Но чувствовали они себя только хуже. Нерегулируемый холод, жуткие сквозняки, коченеющие пальцы. Восторг грозился их похоронить, и у него постепенно это получалось. И никого вокруг. Ни мутантов с их жуткими песнями, ни огромных водолазов. Холод выжигал горло с каждым вдохом. Найти бы уже этот проклятый плазмид и вернуться к батисферной станции. Они не знали. Дышали на пальцы и растирали бока под пальто, пытаясь согреться, но зубы выдавали их, выбивая с дробью очевидное: — Поторопимся... Захария чувствовал, как мороз уже сводит рёбра. Такое бывает при сильном ознобе, при болезни, когда холод уже не снаружи, а внутри. Это даже хуже. Стоило им наконец-то достигнуть того места, где должен был быть склад, как шум постепенно начал нарастать. Скрип льда, ожившие громкоговорители, треск рваных проводов. Бормотание мутантов, отдельные вопли. Мюльгаут уже начал возиться с промороженным замком стенда с плазмидом, грел его пламенем Сожжения. Нужно было снова прощёлкать кнопки, снова распотрошить шестнадцатеричный код. Только с замком Захария разобраться не успел. С балкона верхнего уровня раздался вопль: — Только сунься к бутылке без разрешения! Сделаешь хоть глоток, и ты ТРУП! Элизабет оказалась права. Стоило им только подобраться к цели совсем близко, как перепившая морозного плазмида женщина оказалась тут как тут. А вместе с ней ещё скопище мутантов.