о человеческих желаниях

Когда Дилюк был ребёнком, он часто приходил к статуе Семерых. Он смотрел на неё снизу вверх, зажав в кулаке ветряные астры, и молился — о чём-то, просто потому что так надо было, потому что архонту ветров в Мондштадте молились все. Тогда он не знал, что именно попросить. У него был дом, была любящая семья, был верный друг, который крепко сжимал его руку и смотрел на статую широко распахнутым глазом, одновременно с опаской и восхищением. Уже позже, когда он всего лишился, то понял: молиться было бессмысленно. Он мог разбить в кровь колени, сорвать в мольбах голос — никакой Архонт не мог вернуть то, что у него отобрали. Не мог — и не хотел. Тогда он был уверен: Барбатосу плевать на Монд и на всё, что в нём происходит. Он не покарает злодеев и не воскресит мёртвых, и все молитвы слышит лишь ветер — холодный, пустой, порывами режущий кожу. Нельзя надеяться на богов. Возмездие — удел человека. Барбатос давно покинул эти края. Барбатос… давно покинул эти края? Взрыв аплодисментов справа от стойки вырвал из мыслей так резко, что Дилюк едва не выпустил из пальцев стакан, который протирал. Его дно звонко стукнулось о барную стойку, но он удержал его и осторожно поставил, глядя на блестящую в свете ламп поверхность. — А я думал, ты дыру собираешься протереть, — заметил сидящий перед ним Кайя. Он улыбался — невыносимо, как и всегда, — а когда Дилюк мрачно посмотрел на него, покосился в сторону, коротко усмехаясь. Дилюк машинально перевёл взгляд вслед за ним. Бард, сидящий на столе с лирой в руках, смотрел на него и усмехался. — Ого, прямо вижу, как у тебя лицо превращается в камень, — сказал Кайя, демонстративно отпивая вино. Последнее в его жизни, если он не закроет свой рот. — С чего такая мрачность, мастер Дилюк? Дилюк поджал губы и насмешку предпочёл проигнорировать. Кайи не было с ними, когда бард — Венти — Барбатос — явил свою личность. Но от его цепкого взора ничто не могло укрыться, и Дилюк даже не сомневался: он либо знает, либо догадывается. Либо просто издевается над ним от скуки, потому что ему не хочется пить в одиночестве. Потакать ему он не собирался. Но всё же покосился в сторону, откуда доносилось звонкое бренчание лиры. Венти больше не смотрел в его сторону — просто сидел на краю стола, болтая ногами, и небрежно перебирал струны, наигрывая незамысловатую мелодию. Его берет валялся на столе рядом, а сесилия была заткнута за ухо вместе с растрепавшейся косичкой. Он не был похож на архонта. Что уж, не был похож даже на носителя Глаза Бога, пусть и фальшивого. Легкомыслие расходилось от него волнами, лилось рекой, как и вино, на которое у него не было денег. Но его это заботило мало — в конце концов, изрядно пьяный народ всегда был готов раскошелиться, чтобы послушать с каждым часом всё более и более разнузданные песни. И это было их божество. Защитник Мондштадта, которому возносили молитвы в соборе. — Ах, когда же мастер Дилюк вспомнит о моём существовании, — притворно вздохнул Кайя. Вина в его бокале практически не осталось, и он хитро смотрел на Дилюка, но тот не собирался поддаваться на провокацию. — Хочешь заказать песню? — Хочу проследить, чтобы он не сбежал, не заплатив, — ответил Дилюк. — Снова. Как и ты. Кайя расхохотался — он не платил из принципа и потому что любил дразнить Дилюка. Венти тоже не платил из принципа: из принципиального отсутствия денег. — Ну конечно, — с мягким смешком позволил Кайя. — Но я бы на твоём месте не волновался. Не думаю, что он от тебя сбежит. Дилюк непонимающе посмотрел на него, хмуря брови, и Кайя с ухмылкой кивнул в сторону Венти. Машинально Дилюк вновь обернулся — и Венти, перехватив его взгляд, дразняще улыбнулся и показал ему язык. Дилюк отвернулся так резко, что заболела шея. — Не понимаю, о чём ты, — сказал он, и Кайя, не отвечая, с тонкой улыбкой поднёс бокал к губам.

***

Иногда Дилюк задавался вопросом: как Венти мог оказаться Барбатосом? Наглым, шумным, вечно бегающим по кабакам разгильдяем, который не стеснялся клянчить еду и вино, которое такие же пьянчуги заливали ему чуть ли не в рот, чтобы он не выпускал лиру. Он не работал, кажется, ни дня своей человеческой жизни. Дилюк не знал, чем он занимается, когда не шастает по тавернам и не распевает песни на площади. Сам Венти говорил, что просто валяется где-нибудь на ветвях дерева в Долине ветров, и сложно было этому не поверить. Но в то же время он вспоминал его решимость. Его голос, когда он обращался к чудовищу, которое стремилось разрушить Мондштадт; к своему другу. Он вспоминал, как улыбается Венти, когда вокруг него собираются дети, просящие спеть что-нибудь интересное, и как он задорно смеётся, когда вся таверна вдруг пускается в пьяные пляски. Он вспоминал серьёзность, на мгновение мелькающую в глазах, когда среди гомона «Доли ангелов» кто-то вдруг ударяется в слёзы. Дилюк не умел обращаться с плачущими людьми — он с трудом справлялся с ними в хорошем настроении, и Кайя с детства говорил, что он не умеет утешать. Слишком суровый, слишком серьёзный, слишком ориентированный на решение проблем. Но ему давно уже не приходилось узнавать, что случилось у посетителей — это брал на себя Венти. Он возвращал улыбки на лица людей за минуты. Он декламировал дурацкие стишки собственного сочинения, сдувал ветром листовки со стен, жонглируя ими в воздухе, он тянул людей танцевать. И иногда Дилюк думал: разве мог оказаться Барбатосом кто-то другой? Время постепенно клонилось к полуночи. Посетители расходились, оставляя за собой чаевые, липкие лужицы разлитого алкоголя и тишину. Первые минуты после закрытия она всегда казалась особенно непривычной, словно за последние часы Дилюк успевал забыть, каково это — не слышать постоянного гула. Кайя ушёл последним, напоследок отвесив пару комментариев, которые Дилюк предпочёл бы не слышать. Дождавшись, пока он закроет за собой дверь, Дилюк вышел из-за стойки — но сразу остановился. Он ошибся. В таверне он был не один. Венти, уложивший руки на стол и упёршийся в них щекой, посмотрел на него, довольно щурясь. — Мастер Дилюк, — сказал он легко. Даже когда толпы не было, голос у него всё равно был поразительно звонким. Чистым. Ухмылка Кайи встала перед глазами. — Мы закрыты, — сказал он, словно это было неочевидно. — Деньги можешь оставить на стойке. Венти заискивающе ему улыбнулся. Барбатос заискивающе ему улыбнулся — и Дилюк выдохнул через нос. Он мог сколько угодно делать вид, что ждёт оплаты, но они оба давно понимали: Венти всё сойдёт с рук. И дело вовсе не в его божественной природе. — Не могу, — сказал тот нараспев. Он так и не оторвал голову от стола. Дилюк молча посмотрел на него. — Ноги заплетаются. И вновь это было ложью. С первой их встречи Дилюк знал, сколько он способен выпить — поразительно, поразительно много — и не захмелеть. Он любил притворяться, конечно, шуметь, ухмыляться, развязно шутить, оправдываясь вином, и если раньше Дилюк сомневался в его искренности, то теперь все сомнения отпали. Искренностью здесь даже не пахло. Отвернувшись, Дилюк отправился протирать столы. Он не спешил выгонять Венти, а тот не спешил уходить. Просто смотрел, не поднимаясь, как Дилюк убирает и моет посуду, подметает пол, проверяет запасы, готовясь к новому дню. Дилюк чувствовал на себе его взгляд, но не оборачивался — только иногда ловил себя на том, что хмурится и то и дело косится на Венти краем глаза. И всё равно, тихий перебор струн застал его врасплох. — Чтобы было повеселее, — раздался звонкий голос, и перебор перешёл в мелодию, в которой Дилюк узнал свою любимую. Он не стал ничего спрашивать. Просто продолжил работать, и остаток часа его сопровождала музыка. В какой-то момент Венти явно начал импровизировать, довольно мурлыча что-то себе под нос, и это было… неплохо. Приятно. Знать, что что-то может разогнать тишину. Закончив, он отложил тряпку, которой протирал стойку, и выдохнул. — Венти, — сказал он. Он никогда не называл его Барбатосом, и Венти никогда не просил. Это был открытый секрет, известный немногим, и иногда это казалось странным. Скрывать, что ты знаешь личность бога, которому молился с самого детства, но давно перестал. — Иди домой. — Мастер Дилюк такой холодный, — протянул тот. Лира пропала из его пальцев, развеявшись бирюзовой пылью. — Я что, зря старался? Я, между прочим, не играю бесплатно! Дилюк подошёл к нему. Поглядел сверху вниз. Он знал, что это ложь — Венти играл, когда вздумается, лишь ради собственного удовлетворения. — Мы закрыты, — повторил Дилюк. — Я ухожу. Венти тяжело уронил голову на стол. Покосился на Дилюка одним глазом и застонал, жалобно и надрывно. — Но мне так плохо, мастер Дилюк, — протянул он. — Не надо было так много пить… Дилюк скрестил на груди руки. — И что ты от меня хочешь? Глаза Венти тут же блеснули, и Дилюк понял, что не стоило этого говорить. А потом убедился в этом ещё сильнее, ведь Венти протянул к нему руки, склоняя голову, и посмотрел широко распахнутыми глазами. Пару раз сжал в воздухе кулаки, будто хотел что-то сцапать. — Нет, — сказал Дилюк. — Ну пожалуйста, — протянул Венти. — Там так удобно! И идти завтра никуда не придётся… — Нет. Но Венти продолжал смотреть на него большими блестящими глазами, и Дилюк просто не мог этого выносить. К лицу прилил жар, будто Глаз Бога вышел из-под контроля. — В последний раз, — серьёзно предупредил он, наклоняясь. Поднять Венти — Барбатоса — на руки было просто. Он был невысоким и лёгким, и под крепкой рукой Дилюк ощущал его хрупкие плечи. Он видел, как Венти орудует с луком. Он слышал легенды, как своими ветрами Барбатос разровнял земли Мондштадта. Как такая безумная сила могла скрываться в этих хрупких плечах? — Ах, на самом деле мастер Дилюк такой добрый, — пропел Венти, косясь на него хитрыми глазами. Он нагло болтал ногами, и Дилюк тряхнул его, но добился только того, что пальцы Венти вцепились в его рубашку. Сжались, потом просто легли, скользя вдоль пуговиц и слегка царапая их. — Хватит, — сказал Дилюк. Венти только рассмеялся, откидываясь в его руках, внезапно абсолютно трезвый. — Неси-неси! — сказал он, обхватив его рукой за шею. Цветок сесилии до сих пор торчал у него в волосах, совершенно не помятый, и щекотал лепестками шею Дилюка. От него исходил свежий тонкий запах, каким-то чудом перебивающий пропитавший воздух запах вина. Крепче сжав руки, Дилюк направился к лестнице. Венти, уложивший голову ему на грудь, бесцеремонно забрался рукой в карман пальто и выудил ключ. Дилюк молча принял его и отпер дверь, ведущую на третий этаж — там располагалась комната, в которой иногда оставались задержавшиеся сотрудники — а ещё Венти. — На кровать! — скомандовал тот, радостно запрокидывая голову, и Дилюк сбросил его на кровать с излишней силой. Пружины заскрипели, но Венти лишь рассмеялся, легко и воздушно. — Ах, как тут хорошо… и бесплатно… Дилюк скрестил на груди руки, вставая над ним и хмурясь. Посмотрел на лежащую у головы ладонью вверх руку, растрепавшиеся волосы и довольно прищуренные глаза; несмотря на свою аллергию, больше всего Венти был похож на кота, который утащил крупную рыбку. — Больше я тебя сюда не пущу. Ночуй на улице, — сказал Дилюк, хотя знал: пустит. Венти знал это тоже — потому что он всегда получал, чего хотел, задолго до того, как оказался Барбатосом. Порыв ветра коснулся волос, колыхнув хвост и подхватив выбившиеся прядки. Они щекотно скользнули по лицу и губам, кольнули глаза, и Дилюк раздражённым взмахом руки убрал их — но Венти отступил и сам, опуская руку, которой направлял ветер. — Хочешь остаться? — спросил он как ни в чём не бывало. — Места хватит. Дилюк это знал, потому что здесь жил. Это была его таверна и его комната, и Венти здесь был на птичьих правах. Но лицо обожгло румянцем. — Нет, — сказал он. Венти лишь рассмеялся. — Тебе бы пошло улыбаться почаще, — заметил он. — Тебе бы пошло вести себя, как подобает архонту, — ответил Дилюк. И сжал губы, потому что не собирался этого говорить. Не собирался вообще упоминать этого — не потому что боялся гнева, просто потому что это казалось… неправильным. Венти вздохнул, удобнее устраиваясь на подушке. Лёгкий ветер вновь скользнул мимо, но без озорства: лишь рукава и воротник затрепетали, и в комнате на мгновение стало свежее. — Но кому бы было от этого лучше? — спросил он, глядя ему в глаза, и Дилюк… Дилюк не нашёлся с ответом. Архонты не исполняли желания. Все мольбы им были бессмысленны. Когда-то Дилюк верил им — верил в то, что Барбатос спасёт его, если придётся. Когда-то Дилюк ненавидел их — и Барбатоса, который не пришёл на помощь в самый тёмный час. Теперь Дилюк его знал. Теперь Барбатос валялся на кровати в его таверне, разглядывая его непостижимым, только поверхностно лёгким взглядом бирюзовых глаз, и едва заметно улыбался. От этой улыбки в горле вставал ком. — Я предпочту присматривать за теми, кому это нужно, — сказал он легко и уронил голову на подушку, зарываясь в неё щекой. И наваждение рассеялось, словно его не было вовсе. — Ах, я такой пьяный… Чего ты стоишь тут, мастер Дилюк? Если не хочешь оставаться, то иди, а то ты весь вид портишь! — Если я вернусь завтра утром, а ты ещё здесь — будешь расплачиваться работой, — сжав зубы, бросил ему Дилюк и рывком раскрыл дверь. — А вот и буду! — крикнул в ответ Венти, и под порывом ветра дверь дёрнулась в его руке, а потом захлопнулась за спиной так, что затряслись стены. Но из-за неё раздался смех, и в дверную щель скользнул другой ветерок, ласково коснувшись щеки. «Хорошей дороги», — прошептал он. На мгновение Дилюк закрыл глаза и представил, каково бы было остаться.