I Smell a Rat (old ver.)

Ему было хорошо. Солнечные лучи приятно грели кожу, но не заставляли обмахиваться чем угодно и искать спасительную тень: это было тёплое майское солнце, когда ты подставлял щёку и чувствовал, как по ней разливалось тепло. Ему было хорошо. Всем было хорошо. Наконец-то можно было забыть о учёбе на долгих три месяца и просто радоваться сегодняшнему дню. Идея выбраться из дома принадлежала неугомонной бестии Агате, которая сама почти дома и не бывала вовсе: как она говорила, там была «нелётная атмосфера». И только она сама знала, что, чёрт возьми, это вообще могло означать. Цветущая поляна встречала зелёной-зелёной травой и только начавшими распускаться цветами. Полотно из травы украшали полевые ромашки, на которых Агата любила гадать. Это была странная привычка, которой она научила Джинджера, Бонни и Ронни. — Смотрите, — Агата легко сорвала ромашку и загадочно посмотрела на неё. — Любит, — Сойер сорвала листок цветка и бросила его рядом с собой. — Не любит, — оказался сорванным следующий лепесток. — Любит… — Откуда ты это взяла? — скептично спросил Ронни, поправив очки и сложив руки на груди. Он никогда не верил в судьбу и карму, а гадание на полевой ромашке стало для него дикостью. — Это, между прочим, ритуал из Франции! — легко парировала лису Агата и продолжила рвать лепестки бедного цветка. С каждым оторванным лепестком ответ становился всё яснее. — Меня мама научила в это играть. У неё всегда выходило «не любит». — Не любит? Почему? — Бонни пододвинулась ближе к рыси и увлечённо посмотрела на рядеющий ряд лепестков. — Ну, отец мой мудак. Тут уж ничего не поделаешь, — пожал плечами Агата. — Любит, не любит, любит, не любит… На ромашке остался последний лепесток. Агата заулыбалась во все свои рысьи двадцать восемь. — Любит! — весело воскликнула она, подняв оставшуюся сердцевину на стебле перед головой. Последний, счастливый лепесток упал ей на колено. — На кого ты гадала-то хоть? — Джинджер лениво потянулся. Кажется, он не был настроен так же скептично, как и Ронни, но и не особо верил в правдивость этого предсказания. Это же просто цветок. Узоры из роз и колец — Неважно, — отмахнулась Агата, всё ещё глупо, по-детски наивно улыбаясь. — Вы всё равно не поймёте, а объяснять я не буду. Даже под дулом пистолета. — Пф, — Джинджер в недоверии повёл плечами, но где-то внутри поселилась надежда, что скрытно от глаз друзей он тоже сможет погадать на ромашке. День проходил тихо и без происшествий: они вчетвером лежали на большом пледе, который Ронни стащил из дома втайне от отца, который очень не обрадовался бы такому применению вещи, но сейчас им было абсолютно всё равно. Пока Агата доказывала Ронни теорию о креационизме, а Бергштедт отчаянно её опровергал, Бонни плела венок из роз, которые собрал для этого Джинджер. — Спасибо, что помог собрать мне цветы, Джинджер, — скромно улыбнулась Бонни и перевела взгляд красных глаз на парня. — Пустяки, — чуть выпятив грудь вперёд, пытаясь красоваться, ответил Джинджер и самоуверенно ухмыльнулся. Со стороны девушки послышался тихий смешок. — Знаешь… Я рада, что мы выбрались сюда. Здесь очень здорово, — на вздохе произнесла чирлидерша, переплетая стволы ромашек между собой. — Нам нужно сходить сюда как-нибудь ещё. — Ты права, — кивнул рыжик, а затем замолчал и отвёл взгляд. С каждой секундой он отчаянно краснел, а ладони покрывались потом, из-за чего неприятно липли. — Может… Сходим вдвоём? — Вдвоём? — Вдвоём… Бонни замолчала, уткнувшись в венок и чувствуя, как щёки неистово краснеют. Джинджер был чертовски милым с ней. А мышка, видимо, была слепой и глухой, намёков она не понимала. Иногда Агата весело щёлкала её по носу и говорила о будущей свадьбе, доме и детях, и тогда Бонни хотелось провалиться под землю. Стволы ромашек переплетались между собой. Снова. Снова. Снова. В голову Бонни словно выстрелили из пистолета. Дыхание сбилось, по щекам разливалась кровь, заставляя их менять цвет. — Пойдём. Голос дрогнул, но Бонни подняла голову и мило улыбнулась, смотря, как щёки Джинджера пунцевеют. Венок был готов. В карманах цветы шелестят — Хэ-эй, знаете что?! — весело завопила Агата, подсаживаясь к Бонни и Джинджеру, и те тут же отвернулись друг от друга, словно этого диалога между ними не было. Это ощущалось в какой-то степени интимным, и Агата всё испортила. — Что такое? — снова улыбнулась Бонни и повернулась к девушке так, словно ничего не было. В руках она сжимала венок, и под восхищённые визги Агаты, надела его на голову рыси. — Короче! — Агата важно выпрямила спину и осмотрела всех присутствующих заговорческим взглядом. — Это ты виноват. …что? Пеплом стихших сердец Джинджер боязливо заоглядывался на друзей. Те, словно восковые фигуры, застыли. С виска Бонни стекала струйка крови, Ронни выглядел мёртвым. Агата смотрела на Джинджера пустым, ничего не выражающим взглядом. Послышался выстрел. Птицы на деревьях встрепетнулись и улетели, ветер стих и всё застыло во времени. Второй выстрел, — и Бонни упала на мягкую траву замертво, окрашивая её в красный цвет. — Это ты виноват, — сказала Агата машинально. Раздался третий выстрел, и белая майка Сойер начала окрапляться кровью в области солнечного сплетения и живота. — Ч-что?.. — Джинджера тошнило, хотелось убежать, но животный ужас настиг его, когда он смотрел, как кровь заливает всё вокруг. Руки и ноги просто не слушались. По щекам текли слёзы. Все мы падаем в Ад. — Это ты виноват в том, что я умерла. Ты ничего не сделал. Ты убежал, — продолжала спокойно говорить Агата, смотря, но не вглядываясь в Джинджера. Тот лишь мог беззвучно глотать ртом воздух и неверяще мотать головой. — Нет… Нет… Быть не может… — Ис ёжезие зйпызишйыот, ды эяшьот. Ис ды ъевэыд юъызт чсит. Ды ъевэыд, ёеиегй ние ис зйпызишйыот. Ис ды ъевэыд зйпызишешцит. Из уст Агаты доносились непонятные символы и неразборчивая речь. Перепуганный до чёртиков Джинджер наконец-то взял своё тело под контроль и встал, убегая от кровавого мессива и сидящей перед ним мертвецки живой Агатой. — Ис йчыэцв, бещъц х йгяжцвц ицг, гыэъй ижйч я бжешя. Ис юдцв, ние х йгяжцф, де ис езицшяв гыдх. Ис ды ъевэыд эяит. Ис ды ъевэыд эяит. Ис ды ъевэыд эяит. Кровь стучала в ушах, но Джинджер бежал и бежал, не оглядываясь. Когда дыхание окончательно спёрло, он остановился отдышаться, и, несмотря на то, что он убежал довольно далеко от той поляны, он всё ещё отчётливо слышал искажённый, прокажённый голос Агаты. — Ъежещеа Ъэядъэыж, йзвсот гыдх. Ис ъевэыд йзвсоцит гыдх, ядцны шзы йгжйи, бцб я ис. Бцб я х. Джинджер проснулся. Холодный пот ужаса стекал по вискам, руки дрожали в неконтролируемом приступе паники, в ушах стучала кровь, а дыхание не могло восстановиться. За окном уже светало, а Джинджер никак не мог отойти от своего первого в жизни настоящего кошмара. Кошмара, который только начался.