Символ

Вай ненавидела, когда ей напоминали об ошибках, совершённых ею в прошлом. Она ненавидела вспоминать ситуации, в которых оказывалась из-за своей глупости и неумения быстро и трезво оценивать ситуацию. В их компашке в детстве этим всегда занималась Паудер. Её холодный расчёт поражал даже Майло, который обожал винить её во всех неудачах и тыкать её носом в то, чего та ещё не умеет. Вай не любила думать. И не особо то и умела, на самом деле. Ей больше нравилось быстренько набить лицо тому, кто прижал её к стенке и чего-то требовал. Вандер за это её частенько отчитывал. У неё не было времени размышлять над своими поступками тогда. Дни летели, казалось, со скоростью света, и нужно было как-то выживать и успевать присматривать за младшей сестрой и друзьями, которые, назло будто, постоянно встревали в какие-то передряги. А потом случился взрыв. И их всех не стало. В тюрьме, куда её затащил этот проклятый Миротворец, времени обдумать свои поступки было предостаточно. И она разобрала каждую секунду своей бродячей жизни досконально. Несколько раз. Поэтому, когда Кейт освободила её, попросив помощи с поимкой этого скользкого слизняка Силко, Вай уже будто знала, что делать. Как будто составила инструкцию для жизни, расписанную подробно с кучей эпитетов и миллионами вариантов действий на любой случай. И стоило только увидеть повзрослевшую младшую сестрёнку, вся пресловутая инструкция мигом сгорела дотла, не оставив и следа за собой. А затем Вай увидела, что случилось с Паудер за время её отсутствия. Вернее, что не случилось. Паудер исчезла. Растаяла, как сахарная вата. Сгорела, истлела и рассыпалась прямо в руках старшей сестры, развеялась пеплом по ветру. Вместо такой родной, такой милой сестры Вай встретила кого-то абсолютно незнакомого. Джинкс. Так она себя теперь называла. Абсолютно бесповоротно сумасшедшая, на всю голову долбанутая, разговаривающая то с ней, то с кем-то, кого Вай не услышит и не увидит. С кем-то, кого в этом мире не существует. А если и существует, то только в голове Джинкс. И сколько бы Вай не убеждала себя и других, что её сестра всё ещё где-то внутри, всё ещё дышит и живёт, раз за разом выходило так, что её вера в неё и надежда на лучшее рассыпалась прахом, водой ускользала сквозь пальцы. Война. Смерть. Куча мёртвых тел вокруг. Кошмар, который Вай никогда не забудет. Это будет преследовать её в страшных снах, в каждой тени, за каждым углом, под каждым деревом, за каждым жизненным повтором. Вытатуированным клеймом на веках с обратной стороны. Так, чтобы, закрывая уставшие глаза ночью, видеть каждую секунду пережитого ужаса. Кошмара наяву. Вай никогда не забудет павших смертью храбрых друзей, товарищей, с которыми познакомилась, уже будучи в рядах Миротворцев, и просто незнакомых солдат, отдавших жизни ради своего города. Она никогда не забудет эти стеклянные глаза, что при жизни отражали свет солнечный тысячами эмоций в ярких радужках. Она не забудет этот адреналин в крови, страх за товарищей, что сражаются внизу. Страх за Кейт, что так отчаянно и хладнокровно сражалась с Амбессой, командовала подчинёнными. Страх за внезапно появившуюся Джинкс, что будто на праздник явилась на воздушном шаре с пропеллерами, раскрашенном яркими красками, впрочем, как и она сама с этим своим капюшоном в виде акулы и разноцветными рисунками на теле и одежде. Экко, вместе со своей командой, явившийся вместе с Джинкс, был раскрашен так же ярко, даже крест на груди такой же, как у её сестры. Это навело Вай на кучу размышлений как во время битвы, когда она увидела этот парный боевой раскрас, так и после, когда в голове голосом матери заиграла песня из детства. Вай никогда не забудет жертву, которую принесла её младшая сестра ради спасения старшей своей. Она не забудет ту боль, что колючей проволокой горло обвила, крики вырывая, саднящей раной по груди разрастаясь, глаза колола, выпуская горячие слёзы на свободу. Как потом она винила себя в том, что не послушалась её и не перепрыгнула в другое, безопасное место, чтобы спастись и не вынуждать сестру жертвовать собой. Как ночами плакала, вспоминая, и зарывалась носом в шею Кейт, под веками видя лицо смирившейся со смертью сестры, так смотря, будто прощения просила. За всё. Что делала когда-либо. «Всегда с тобой, сестра» — в голове набатом стучало. А потом проклятый звук взрыва, и всё, как в тумане. Она не помнит, кто её оттуда вытащил, и как её перенесли. Помнит только тупую боль в груди, раковыми клетками разрастающуюся. Она боится теперь забыть лицо любимой сестры. Забыть её голос. Забыть её. Она находила своё утешение в объятиях своей невесты, в убежище Поджигателей, где садилась рядом с Экко в одном из его личных отдалённых уголков, куда никто не ходит, и молчала вместе с ним, иногда заговаривая о прошлом. Не упоминая ни имён, ни кличек. Только самые радостные, счастливые и смешные моменты. Они часто говорили о Паудер Джинкс, точно так же не упоминая её имени. Но оба знали, о ком идёт речь. Вай давно догадалась, что Коротышка неровно дышит к её скоропостижно и трагично погибшей сестре, и старается поддержать его, чувствуя, что он тоже помогает ей пережить это горе. Как Вай и боялась, она начала забывать. Забывать лицо, голос, повадки и поведение сестры, сохранив в голове только мутный образ и длинные синие косы. Она понемногу училась жить заново. Как будто после долгих лет неспособная ходить, начала делать первые шаги к счастливому будущему. Они с Кейтлин поженились и жили теперь счастливо в Пилтовере, выполняя свои обязанности, как Миротворцев, и просто наслаждаясь жизнью. Приходя теперь в гости к Поджигателям, она упрекала своего старого друга в том, что тот всё никак не забудет и не отпустит Джинкс прошлое, из-за чего тот иногда, будто с цепи срываясь, диким зверем с воем и криками бросался на Вай, крича о том, что та забыла сестру, по которой так же когда-то горевала. Вай решила его оставить. А потом не видела его более. Однажды, прогуливаясь по улицам Зауна в миротворческой форме под ручку с Кейт в компании нескольких их коллег, она не нашла "Последнюю каплю". Вернее, нашла, но только сгоревшие развалины, которые больше нельзя было назвать баром. Среди сметëнных в кучу кусков стен, мебели и осколков посуды она увидела статую. Каменную. Разрисованную яркой краской. Прямо посреди всего этого хаоса, но как будто не из мира сего. Новую и чистую, хоть и исписанную вырвиглазными кричащими надписями и, будто детской рукой нарисованными, рисунками. И чуть не разрыдалась на месте. Она увидела знакомую обезьянку, множество ярких надписей и пожеланий и одну самую крупную и самую душераздирающую «Jinx was a hereo». Буквы «а», «о» и черта рядом были написаны другим цветом, значит, исправил эту надпись не тот, кто написал её. И на душе от этого так тоскливо стало, потому что статуя изображала её погибшую сестру, держащую развивающийся от ветра каменный флаг над головой. У её ног лежало множество подтрёпанных игрушек, сделанные неумелыми детскими руками подделки и искусственные цветы, что заменяли настоящие, коих в Нижнем городе не водится. Рядом с ней, держа её за руку, стояла девочка, и Вай сразу узнала в ней воспитанницу своей младшей сестры. Иша. Девочка, что пожертвовав собой, спасла их. Вай помнила её и никогда теперь не забудет. Особенно потому, что рядом с этой несуразной безмолвной девочкой Джинкс не было. Была Паудер. Милая любимая младшая сестра вездесущей и везде сующей свой неугомонный нос, порой агрессивной, любившей размахивать кулаками направо и налево Вай. И она так жалела, что не смогла сама вернуть свою сестру, но была рада, что это, по крайней мере, смог сделать кто-то другой. Кейт дар речи и челюсть потеряла, не ожидавшая этого увидеть. Небольшой текст в рамке на постаменте гласил: «Zaun's symbol». В какой-нибудь другой жизни, другой вселенной, в другом времени Вай была бы счастлива увидеть монумент, посвящённый памяти её героически погибшей сестре. Но не здесь. Не сейчас, когда дыра в груди, противно саднящая и всё ещё временами кровоточащая, до сих пор напоминала о себе. Солёные дорожки на щеках гонки устроили, и Вай, не в силах стоять на ногах, опустилась на колени, беззвучно рыдая. Кейт упала вслед за женой, прижимая ту к груди в успокаивающем жесте, остальные Миротворцы так и стояли, не имея понятия, как реагировать и что говорить, но утешить сослуживицу неловкими объятиями всё же попытались. Вай не знала, кто был автором этого монумента, но была безмерно ему благодарна. Лица её сестры и её воспитанницы были настолько живыми и похожими на них самих, что единственным, что отличало эти каменные изваяния от настоящих Джинкс и Иши, была мертвенно-холодная бледность камня, ставшего этим серым статуям плотью. Вай теперь приходит сюда часто. Сбегает по ночам из нового пилтоверского дома, что так и оталкивал её этим лоском богатой жизни, изображённой на стенах и потолках изысканной лепниной, расставленными тут и там дорогущими вазами и картинами известных художников, смотря на которые Вай всегда говорила, что Паудер нарисовала бы лучше. Уже не нарисует. Приходя в гости и принося ей и её извечной маленькой молчаливой спутнице игрушки и конфеты, девушка садилась прямо на чёрный обгоревший пол, спиной опираясь на постамент. Она рассказывала сестре, как прошёл её день, что случилось странного, весёлого или грустного, как она наваляла одному придурку, что нагло пытался отжать у какого-то ребёнка его игрушку. Как отгоняла вандалов, которые собирались закидать статую каким-то мусором, не заметив девушку в миротворческой форме, сидящую за ней. Рассказывала и плакала, потому что сестра не ответит. Больше нет. Однажды, во время одной из таких одиноких посиделок, к ней внезапно присоединилась Севика. Она не говорила вообще ничего, только оставила среди кучи игрушек пустой чомпер, принадлежащий, судя по раскраске и форме, Джинкс, постояла немного, смотря на статую, и, развернувшись, была такова. Вай видела её нечасто. Только иногда в Пилтовере после собрания Совета и раз в неделю возле каменной сестры. Они не разговаривали ни разу. Даже словом не обмолвились за всё это время. Пока однажды Вай не спросила: — Это ведь ты установила здесь эту статую? — Я спонсировала её создание и установку, но можно сказать и так, — вместе со словами из её рта выходил сигаретный дым. — Зачем? — Они были героями. Обе, — она вздохнула и села рядом с Вай, точно также опираясь спиной о постамент, — И я, честно сказать, привязалась к ним обеим. Без них как-то, знаешь ли, грустно и пусто, как бы Джинкс меня раньше не раздражала. Молчали они вечность трёх минут длиной, пока заунская Миротворица не прервала эту задумчиво-скорбящую тишину: — Спасибо. — За что? — брови Севики поднялись в искреннем удивлении от услышанного. — За то, что дала возможность не забыть их лица. Спасибо. Женщина на это лишь хмыкнула, ничего не ответив, и вновь затянулась сигаретным дымом. — Кстати. Где Экко? — Мне то откуда знать? Он свою работу выполнил: восстановил Врата. Теперь он свободен. Делает, что захочет. — Он покинул Заун, — сказал Скар, когда Вай пришла искать его в убежище Поджигателей. — Навсегда? — Этого он в записке не уточнял. Написал только, что поехал искать что-то очень важное. Или кого-то, — подозрительно ехидно улыбнулся он, — И тебе советую. А то потеряешь ещё и жену. Вай ненавидела, когда ей напоминали об ошибках её прошлого. И ненавидела вспоминать ситуации, в которых оказывалась из-за своей глупости и неумения быстро и здраво мыслить во время опасности. Но она будет помнить всё, что с ней и её городом произошло, чтобы никогда больше не позволить этому повториться. Чтобы больше никто никогда не потерял ничего, что было дорого.