Daydream | сборник ваших фантазий

[MITSKI - FIRST LOVE LATE SPRING]       Клинок входит в тело словно в масло - Лада даже не успевает вдохнуть. Весь воздух за мгновение словно выбили из груди.       Почему?       Она знает. Потому, что ей тут не место. Она принесла своим рождением тьму в этот мир. Нечисть. Морок. Даже туман зовёт ее к себе, словно домой. Там, там ее место. Не тут, среди живых.       Одинокая слеза катится по некогда румяной щеке Лады, когда она слабо улыбается Волоту. Он предан богам. Предан своему делу. А у нее... нет у нее дела. Ни прока ни пользы. В каком-то смысле она даже рада, что это сделал именно Волот. Тут, наедине с холодным жрецом принять смерть было легче, чем быть забитой камнями толпы. Lately I've been crying like a Что в последнее время я плакала, — Во...лот... — говорит трудно. Вместе с кровью из нее медленно вытекает жизнь.       Тонкая рука Лады легко и ласково касается лица жреца в последний раз. В ее глазах лишь понимание. Он делает то, что должен. И Лада рада, что хотя бы в ее последние дни она смогла почувствовать что-то новое. Каково быть привлекательной. Красивой. В каком-то смысле даже желанной. Важной. Tall child Словно большой ребёнок.       Волот должен протолкнуть лезвие глубже, по самую рукоять, чтобы точно удостовериться, что она умрет. Но он не может заставить себя это сделать. Ни когда Лада смотрит на него вот так. Волот должен быть сильным. Ради деревни. Лада бы хотела этого. Она ведь всегда хотела помочь им.       Когда ее взгляд затухает, а ладони перестают сжимать его, Волот в неясном порыве роняет кинжал и прижимает холодное тело Лады к себе. Его обычно сильные, медвежьи руки дрожат, когда он прислоняет ее голову к своему плечу и резко выдыхает. Лада, словно жертвенный агнец. Рождена, чтобы умереть. Конечно он знал, что значит знак на ее руке. Знал, что значит ее зов к мороку. Знал и молчал. Не мог сказать. So please hurry leave me Так что, пожалуйста, поспеши оставить меня,       Сердце словно рвется на части. Так больно, как в ту ночь, когда он лишился родителей. Лада... бедная душа, одна из многих, что он так безжалостно загубил. Был ли смысл верить в богов, если цена любви к ним жизнь Лады? Жизнь единственного человека, что принял его. Что любил его таким, какой он есть. I can't breathe Я не могу дышать.       Волот резко и отрывисто целует сухими губами макушку Лады. Единственное, что он может позволить себе. Хоть на мгновение быть честным с собой и с ней. Даже если она не узнает. Даже если уже поздно. У жреца словно вырывают кусок плоти. Он не может выдавить из себя не слова. Так больно, глаза жжет словно огнем, грудь сдавливает тоска, тяжелее нее только кости богов. Волот в последний раз проводит рукой по светлым волосам Лады. Please don't say you love me Пожалуйста, не говори, что любишь меня.       Труднее всего оказалось отнести ее в туман. Не похоронить, как Верею, не провести поминки, не смастерить ей могилу в память. А оставить ее у старого, гнилого дерева, словно животную тушку. Но это было правильно. Так... было нужно. Лада всегда тянулась к туману. Теперь она с ним одно целое. Ее тело, мирное и спокойное, осталось в ледяных объятиях ветра, земли и листьев. Возможно, так было лучше даже для самого Волота. Если бы ей возвели могилу... он бы не смог отойти от нее. Нельзя было так привязываться. Тем более, к жертвенному агнецу. Mune ga hachikire-sōde Моя грудь бьётся так, будто собирается взорваться.       Когда Волот вернулся, понурый, с невысказанное болью и тоской, кровавыми ладонями и одним лишь кокошником Лады, Сирин встретила его с пониманием. Это женщина умела сказать многое и без слов. Они просидели на крыльце до самого рассвета. Ведьма успела сблизиться с Ладой, но не впустила ее в сердце, как это сделал жрец. [WALLOWS - ARE YOU BORED YET?]       Кокошник Лады был резной, красивый. Волот бережно стёр с него алые следы, которые сам же и оставил. Он приберег себе ее частичку. Это делало ещё больнее, но Волоту казалось, что он это и заслужил. Страдать. За деревню, за Ладу. За ее загубленную, только-только начавшуюся жизнь. Ей едва исполнилось восемнадцать. What's wrong? Что случилось? You've been asking but I don't have an answer Ты спрашивал, но у меня нет ответа       Кокошник лежал на прикроватной тумбе Волота. Он мог не беспокоится за его безопасность - никто не сунется в их дом. Их дом... а у него ведь мог бы быть дом с Ладой. Не такой, как с Сирин. А уютный, теплый и... любимый. Волот мог бы быть любим. Может когда-нибудь в другой жизни. 'Cause we could stay at home and watch the sunset Потому что мы могли бы остаться дома и любоваться закатом       После смерти Лады все улеглось и потекло прежнем руслом. Прошло много времени. Волот очерствел, на его лице проступила взрослая щетина, руки огрубели, а сердце совсем закрылось. С ещё одной потерей было тяжело справиться, но он стерпел. Как и всегда. Все ради деревни. Которая боится его как огня. А Лада не боялась. Лада была рядом. Была. And if you're feeling lonely you should tell me И если ты чувствуешь себя одиноким, ты должен сказать мне Before this ends up as another memory Прежде чем это превратится в еще одно воспоминание       Ходить в туман было трудно по сей день. А место, где лежала Лада затянуло тьмой настолько, что даже издалека можно было увидеть лишь сгусток былого дыма. Волот не приближался. Не имел права оплакивать ее, после содеянного. В этот день нужно было отправится в лес глубже, чем обычно. Навестить старые идолы и очистить заросшее место для ритуала. Они со жрицей ходили туда редко, но порядок нужно было поддерживать.       Солнце заволокло тучами, под ногами струился туман, а под маской веяло затхлостью. Волот равномерными движениями обрывал мох и убирал опавшие листья, отряхивая идолов и приводя их в приличный вид. Нужно было ещё навестить богов... — Волот... Волот... Волот! — рваный, приглушённый и полный нужны шепот раздался будто отовсюду. Вокруг раздалось женское хихиканье, приглушённые перешептывания и хохот. Морок всегда взывал к себе, но Волот давно переборол его, но он никогда не звал... так. Будто молил, просил, с придыханием и искренней нуждой.       Нет - одернул себя жрец. Нельзя поддаваться. Мава. Дрянная девка, дитя морока, что затаскивала мужиков в туман. Но Волот уже давно не грезит о женском внимании и ласке. Он выдергивает последний ненужный корень и выпрямившись, спешит уйти. Нельзя поддаваться.       Но лёжа ночью в своей затхлой комнате, на старой соломе с дряхлым одеялом, Волот почему-то жалеет, что не ушел. Деревня... это слишком большая ответственность. Ответственность которая ему не нужна. А туман... он знает что там. Смерть. И смерть уже не кажется таким наказанием. I don't know where we're going Я не знаю, куда мы направляемся But I'd like to be by your side Но я хотел бы быть рядом с тобой       Тишину ночи разрезает звук скрежета костей о дерево - кто-то просится в их избу, словно животное зимой, спасающиеся от холода. То стук, то скрежет, то приглушённые недовольное рычание. Не звериное. Человеческое. Что за нечисть посмела прибиться к их дому? Твари должны опасаться его даже во сне. [AND THE HAZE WILL TAKE US - SPRING 2]       Волот тяжело поднимается, чтобы прогнать нежеланного гостя, до того, как он разбудит Сирин. Она и так плохо спит. Жрец шагает намеренно громко, чтобы отпугнуть тварь, но та неожиданно упряма. Волот надевает животный череп и берет в руки до боли знакомый кинжал, прежде чем распахнуть дверь.       Такие знакомые светлые волосы стали странно грязными, выросли до самой поясницы. Ее кожа посинела, словно у мертвеца, она сгорбленно сидела на земле, как леший, но он все равно узнал ее с первого мгновения. Движения Лады были ломкие, явно недовольные и словно неумелые. Тело слушалось ее с трудом. Она собиралась снова стукнуть в дверь, когда он открыл ее. — Волот! Волот! — Лада, или то, что было в ее теле тихо захихикало, явно довольное результатом своих стараний. Она извивается на земле, но не нападает, ждёт.       А у жреца сердце падает в пятки. Нужно было сжечь ее тело. Теперь морок принял ее облик и зазывает его в туман. И он даже думает повестись на сладкую ложь. Но что-то в Ладе не так. Она накручивает локон на палец, как делала это при жизни, когда волновалась и снова повторяет: — Волот! Волот! — ее голос хриплый, словно скрип, словно она годами молчала. Лада от волнения царапает когтями землю под собой, но не позволяет себе что-то сделать. — Убирайся, — слова Волота дрогнули, хотя он цедит их из последних сил сквозь зубы. Если он сам не пустит ее в избу, она не сможет зайти. Жрец должен пересилить себя.       Лада беспокойно и рвано мотает головой. Она не уходит, но и не пытается убить его. Что же движет ее неупокоеной душой, если не месть? Это явно не образ тумана или Мара. Это Лада. Настоящая Лада. Тварь издает странное фырканье и дёргает головой, пытаясь безрезультатно донести ему какие-то свои мысли.       Пару мгновений Волот стоит, но боль слишком сильна. Он тяжело падает на одно колено и сгребает Ладу в охапку, чтобы крепко обнять. Даже если она в порет его когтями как животное, плевать. Значит так ему и надо.       Широкие ладони бережно гладят Ладу по спине, когда Волот держит ее, словно самое драгоценное. Она неловко двигается и приобнимают его в ответ, неосознанно подтверждая, что она и есть Лада. Она тут. Нашла его даже после смерти. И он не вправе потерять ее ещё раз.