Петля

      Когда разлилась ночь и разбрелись последние мудрецы огня, Азула скользнула в центр площадки. Дождь лупил по голове и плечам, облепил противной тяжестью. Подхватив полы плаща, Азула опустилась у входа в туннель и попробовала открыть. Капли стекали в отверстие, перебивая силу ее огня — идеальные условия для взлома, ничего не скажешь.       Небо вспорола извилистая молния, следом прокатился гром. Азула метнула взгляд в сторону гулко лопнувшей тьмы, затем снова осмотрела залитые водой круги. Катакомбы драконьих костей не открыть ни одним ключом — только прицельным огнем в самую глубину.       Распахнув плащ, она попробовала укрыть каменную кладку, выцепить хоть один сухой клочок, запустить механизм. Пламя, срываясь с ладоней, могло выжечь все без остатка, но дождь… Азула зашипела. Она налегла на круги, посылая столько огня, что, наверное, раскалила кладку до черноты, и улыбнулась знакомому грохоту. Замок поддался.       Закончив вращение, круги замерли и распались на половинки; стал расширяться проход в туннель. Вскочив, Азула по памяти заторопилась по ступеням, не видя абсолютно ничего, а дождь уныло барабанил вслед.       Откинув совершенно мокрый капюшон, она вдохнула сырого, чуть затхлого воздуха и призвала огонь. Длинный туннель растелился перед ней, словно вспоротое брюхо огромной змеи, дразня, насмехаясь. Будто вопрошая, по силам ли ей прогулка под землей.       Азула зажгла ближайший факел и принялась снимать плащ. Лужи у входа не вызовут вопросов, а вот следы в недрах Катакомб — вполне.       Она выжимала одежду так долго и тщательно, что заболели запястья. Убрав прилипшие пряди с лица, Азула выпарила остатки влаги силой внутреннего огня. Дурманяще приятное чувство сухого тепла пронеслось до самых пальцев ног. Она даже прикрыла на мгновение глаза.       Азула двинулась вперед, поджигая время от времени факелы. Тени извивались, будто щупальца, силясь поймать ее. Кажется, в последний раз Азула спускалась сюда год назад, и, на первый взгляд, не поменялось ровным счетом ничего.       Темнота. Понятная, привычная, простая. Не та, что выгнала ее из собственной спальни, снова обернувшись кошмаром. Азула не испытывала прежде трудностей со сном. Ночь обычно глотала ее, а потом выплевывала, и это было чудесно до одурения.       А теперь просто закрыть глаза недостаточно. Сперва ползи, продираясь сквозь петли путанных образов, потом разваливайся по частям от осознания, что не отдохнула ни на грамм. Днем зевай, ночью не смыкай глаз. Тщательно взболтай, повтори. Безошибочный рецепт сумасшествия. Медленный, но верный.       Подумав об этом, Азула снова зевнула и зажгла очередной факел. Воздух здесь в разы прохладнее, чем на поверхности, но раздражение жгло так сильно, что Азула ощущала себя будто под диском слепящего солнца. Не скрыться, не передохнуть.       Шорох ее шагов полз по туннелю, словно старое незнакомое заклинание. Азула продолжала спускаться, падать в необъятное брюхо Катакомб. Чем дальше она шла, тем чаще попадались кости поверженных драконов на пьедесталах, на стенах, в залах, возведенных в честь предков.       Когда-нибудь здесь будет зал Озая и зал Азулы. Быть может, даже Зуко и Айро тоже, даром, что предатель. Прошлые его деяния до сих пор гремят, множа эхо на страницах истории — такое станут почитать.       Зал Урсы? Вот уж вряд ли. Азула даже поморщилась, пока не затормозила на полпути. Она не планировала искать что-либо о матери, но раз уж не спится, почему бы нет?       Поправив сползшую лямку походной сумки, она повернула в нужную сторону.       Вход в гробницы запирался ростовыми статуями, выполненными по подобию умерших. Нужно только прижать объятую огнем ладонь к каменной груди, и дверь отворится, как и главный вход в Катакомбы. У отца ничего подобного пока не было, и, когда Азула легко проникла в его будущий зал, ее сердце скрутило. Как же мало остается после смерти человека…       Пройдет время, и ее тоже сожгут, соберут прах в урну, отнесут в одноименную гробницу, поставят рядом с прочими безделушками, принадлежавшими Азуле при жизни. Позволят ночи проглотить ее, вот только уже не выплевывать обратно.       Кто-то повадится сюда приходить, смахивать пыль, вдыхать мудрость и бесстрашие Азулы, а может, проклинать ее за сломанную судьбу. Азула не хотела думать об этом, забегать настолько далеко.       А вот отец, похоже, уже забегал. Стеллажи вдоль стен полнились свитками, шкатулками, оружием. Пламя в ее руке выхватывало алчные блики драгоценностей. Пройдя вглубь, Азула бросила сумку на постамент для урны и огляделась в поисках факела.       Увы, нашелся только один, и зал плясал в тенях, пока Азула обыскивала полки. Она скидывала прямо на пол все, что может пригодиться, не причиняя урона, но и не вполне аккуратно. За делом почти растворилась та тонкая грань между бодростью и недосыпанием, и Азула перестала тереть глаза.       Все мысли вымыло разом, когда висок ковырнула боль, и Азула втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Смахнув очередной свиток, она развернулась к постаменту и достала из сумки флягу. Каждый месяц Ло и Ли готовили настойку из корня мандрагоры для снятия спазмов. Кровь давно прошла, но Азула приноровилась пить настойку и против любой иной боли. Когда кисловатый привкус прокатился по горлу, она даже не поморщилась: привыкла. Настойка в самом деле помогала. Стоило поблагодарить Ло и Ли.       Сделав несколько глотков, Азула прервалась, заметив нечто странное. Медленно и неловко закрутила крышку, отложила флягу не глядя. Тени дрожали, путая и обманывая, но такое точно не могло привидеться. Она сделала шаг вперед, затем еще один.       Небольшая стопка рукописных листов приковала взгляд. Азула отодвинула лишние свитки, чтобы присмотреться как следует. Тонкие черные нити перетягивали бумагу. Она поднесла находку к лицу и чуть не задохнулась от хлынувшего безумия.       Это не черные нити, это волосы.       Сглотнув, она пригляделась внимательнее. Обернула пальцы огнем, подсвечивая. Трудно сказать наверняка, но не похоже, что волосы срезали — вероятно, просто выдрали. От этой мысли Азулу передернуло с головы до ног. Фантомная боль, будто вырвали ее собственные волосы, царапнула макушку, и захотелось прижать к ней ладонь.       Она потушила огонь. Руки тряслись, как в самой настоящей лихорадке. Откуда такое у отца? И что это?       От листов пахло чем-то… мимолетно знакомым. На свою беду Азула игнорировала большинство растений и цветов, и теперь не могла определиться с запахом. Надо спросить у Ло и Ли, но как? Подсунуть старухам перевязанную чьими-то волосами стопку, а на вопрос, откуда взялась, сказать, что стащила ее из будущей гробницы отца? Нервный смешок сорвался с губ и отскочил эхом от стен. С таким шутить нельзя, вот только это вовсе не шутка…       Могли ли листы быть связаны с черными маковыми свитками или теми надушенными посланиями безымянной женщины? Азула попыталась предположить, как часто отец бывает здесь. Кому вообще в здравом уме понадобится регулярно посещать свою гробницу? Вот и ей казалось, что нечасто. Она засунула стопку в сумку, полагая, что успеет ознакомиться и вернуть на место до того, как у отца закрадутся подозрения, да даже до того, как он задумается о возможной пропаже.       Вздохнув, Азула опустилась на пол и начала спешно перебирать скинутые накануне свитки. Ничего, что отдаленно напоминало бы его личные дневники или дневники Урсы. Ей даже попался их семейный портрет, и Азула снова призвала огонь.       Родители в изящных креслах, мать слева от отца. Азула сидит у ее ног с чинно сложенными на коленях руками, Зуко в такой же позе рядом с отцом. Вот только на его плече покровительственная ладонь Озая, а к Азуле никто не прикасается, будто боятся, что может отравить.       Она задумалась, разгоняя застоявшуюся тину памяти. Столько ей тут лет? Пять? Шесть? Если да, то матери не станет уже спустя три года. Никто не улыбается, но на лицах даже близко не лежит печать предположения о том, что же их всех ждет…       Мать исчезнет. Отец похоронит своего отца и станет Хозяином Огня. Азула с Зуко попетляют, будто осиротевшие волчата, в непроходимом лесу дворцовых интриг, а после отец обожжет Зуко за мелочь и прогонит из Страны Огня. Накажет вернуться только в случае поимки или убийства Аватара, а над Азулой окончательно сомкнутся ветви сумрачного, глухого леса.       Убрав огонь, Азула вернула портрет на полку и продолжила рыться в ворохе дальше. Нашла и военные отчеты, и трактаты, и свитки мудрецов многолетней давности. Попались и письма деда Азулона, который оставил Азуле в наследство не только имя, но и свирепость. Больше всех завоеваний выпало на его век, и Азула хотела войти в историю похожим образом. Продолжить дело, отдать дань, дать понять, что полностью оправдывает это имя.       Она перебирала личные вещи отца еще очень долго. Боль в висках улеглась, зевота сдалась и больше не донимала ее. Ничто не мешало погрузиться в тайны рода и попробовать вытащить их наружу под пронзительный свет.       У отца даже нашелся портрет Урсы, один в один с тем, что недавно обнаружила в спальне Зуко. Хоть что-то в этой жизни объединяет их, даже если они не подозревают об этом. Вот только Азула не понимала этого их внезапного единства и небрежно закинула на стеллаж портрет матери. Глухая злоба точила кости. Азула принялась проворно раскладывать предметы по местам.       Покинув гробницу, она двинулась в библиотеку мудрецов огня. Страх и любопытство, порожденные внезапной находкой, сошли на нет, и Азулу снова потянуло в недоступный теперь сон.       Предстоит просидеть тут еще несколько часов, быть может, до самого утра. Иной возможности явиться в Катакомбы и остаться незамеченной не представлялось. И все же это весьма малая жертва за возможность обрести ценные знания, безопасность и власть, шанс быть на несколько шагов впереди.       Затерявшись среди непомерно высоких стеллажей, Азула провожала глазами названия разделов. «Военное дело», «Целительство» и на их стыке «Ядоварение». Улыбнувшись, она положила сумку на стол между книжными шкафами и начала поиск.       Очень скоро набралась внушительная стопка. Азула придвинула чернила с кистью, достала листы из сумки и уселась в окружении свеч. Желание разорвать чужие волосы и уткнуться в рукопись маячило перед глазами, точно красная тряпка, но Азула обуздала себя. Все потом. Можно сделать это и в покоях, когда отоспится, а сперва яды.       Лишь Агни знает, удастся ли провернуть нечто подобное еще раз. Она не встанет без конспекта из-за стола. Разделив лист на три колонки, Азула начала с растений.       Казалось, мудрецы огня собрали знания о ядах со всего света. Не отмахнулись ни от колоний, ни от вражеских территорий. Ей не хватит и недели, чтобы изучить весь перечень: такой роскоши попросту не предвидится. Потерев лоб, Азула отобрала три свитка, сужая ареал до растений Страны Огня.       Шуршала под рукой бумага, летели перед глазами строчки, пачкались из-за спешки чернилами пальцы. Сперва Азула шла по порядку, тщательно выписывая все, потом начала отбрасывать ненужные наименования, оставляя лишь самые доступные. Аконит, белена, бледная поганка. Вёх ядовитый, купальница, ломонос. Молочай, мандрагора, наперстянка… Мандрагора? Азула покосилась на лежащую на полу сумку. Следовало уточнить у Ло и Ли состав и концентрацию ее настойки. То, что старухи вручили потенциальный яд, признательности не добавляло, но она разберется с этим позже.       Разделавшись с первой колонкой, Азула размяла с хрустом плечи и взялась за вторую. Яды животного происхождения, где, похоже, брезгливости не миновать, но что поделать. Очень скоро поняла, что яды и слизь лягушек и змей в самом деле самые безобидные. От описания остальных Мэй бы наверняка посерела, Тай Ли бы и вовсе стошнило, но Азула продолжала писать, даром что пальцы уже изрядно устали, а внутренности скручивались в те еще петли.       Следом пошли минеральные яды. Киноварь, мышьяк, таллий… Глаза слипались так сильно, что Азула водила пером все быстрее и быстрее, смазывая строчки. Плевать. Она все равно сможет разобрать, а больше никому эти записи не достанутся.       Она поняла, что поторопилась, разделив лист на три колонки, когда наткнулась на трупные яды. Прочистив горло, Азула огляделась — по-прежнему никого. Как некстати в голове шевельнулся образ рукописи с выдранными волосами. Вздохнув, она наклонилась ниже и бегло изучила свиток. На самом деле ничего сверхъестественного, трупные яды можно было отнести и к животным.       Азула даже записала рецепт перегнившей смеси для обмазывания наконечников стрел. Никогда не знаешь, что пригодится. В будущем однозначно ждут еще осады, и лучше быть начеку, тем более когда для успеха нужны всего-то гадюки, человеческая кровь и навоз страусовых лошадей. Несложно и быстро выполнимо.       Когда Азула закончила конспект, в висках снова билась боль, потряхивало перемазанные чернилами пальцы. Спину ломило от неудобной позы, а спать хотелось так, что хоть ложись прям тут на пол. Но она заставила себя подняться и разложить свитки по местам. Подхватив сумку, Азула погасила свечи и осторожно двинулась на выход. Казалось, уже давно наступило утро и кто-нибудь обязательно ее застанет. С усталым вздохом Азула натянула капюшон.       Утро в самом деле стремительно наползало на стены дворца. Привыкшие к полумраку глаза резало до слез, и Азула заслонила лицо рукой. Она старалась идти не глядя, выкрав глазам лишние мгновения отдыха. Внутренний двор храма был хорошо знаком, и она не боялась оступиться, да и стражники не тревожили ее лишними расспросами. Изводила только головная боль — злая, цепкая, настойчивая.       Оказавшись в спальне, Азула спешно разделась и, не став переодеваться ко сну, забралась в кровать. Со стоном прикрыла измученные глаза, пока не вспомнила, что в сумке прямо сейчас нашептывает о риске подозрительная находка.       Раздраженно спихнув одеяло, Азула извлекла рукопись и обвела шкафы рассеянным взглядом. Служанки всегда горазды найти то, что им не предназначено. Азула так вымоталась за ночь в Катакомбах, что совершенно не соображала, куда бы спрятать листы. Оставался один вариант — под подушку, а с пробуждением она придумает что-нибудь понадежнее.       Свербящая накануне мысль об осторожности рассеялась, и Азула допила настойку из корня мандрагоры.       Она снова опустила совершенно тяжелые, будто придавленные грузом веки. Дрема наползала, минуя сияние разгорающегося дня, раскрывая свои душащие объятия.       Усталое, озлобленное чувство потянуло Азулу на дно сна. Ей казалось, будто даже здесь нет отдохновения и надо бороться. За сознание, за ясность мыслей, за контроль или его подобие. Сон то одолевал, то выталкивал на поверхность жутко странного, полуреального, пограничного состояния. Когда иссякли силы выныривать, Азулу снова припечатало к самому дну, вот только на этот раз она не ощущала ни твердости, ни холода. Она обнаружила себя на какой-то туго, почти до скрипа натянутой мембране. Лежала онемело, но тем не менее все пребывало в движении, и тогда Азулу осенило, что это не она, а оболочка трепетала и тяжело дышала. Едва пришло это понимание, мембрана, будто все это время дожидаясь, напряглась и лопнула, окатывая раскаленной кровью. И вместе с этим сон, всколыхнувшись, исчез.       Азула тут же открыла глаза.       Первое ощущение — она заснула на животе, и теперь шею ломило. Второе — рука очутилась под подушкой и сжимала рукопись, похоже, довольно долгое время. Почувствовав колючую щекотку чужих волос, Азула отпрянула от подушки, дыхание сбилось. Видит Агни, такими темпами она доведет себя до помешательства…       Сев, Азула попробовала размять точно налитые металлом мышцы. О сне намеренно не гадала: подумаешь, очередные бредни. Одними больше, одними меньше.       Она не чувствовала себя отдохнувшей, хотя была уверена, что проспала достаточно долго. Массируя виски, Азула решила отправиться в королевские спа. Она неплохо постаралась ночью, но сегодня ждала еще одна задача. Очередной военный совет по подготовке к вторжению, из которого не вынесет ничего, кроме затекших ног и раздражения.       Снова эти напрасные, нудные рассуждения старых советников и министров. Она ведь и так предложила план по заманиванию врага в ловушку и вызвалась воплотить его в жизнь сама. Четко знала последовательность шагов, да и все вовлеченные люди — тоже. Но условности есть условности…       Многочасовая нега в спа принесла расслабление… и сонливость. Азула натянула поводок, придерживая вялость. Ни перед кем она не предстанет несобранной и разбитой, никому не подкинет и повода в себе усомниться.       Она пересекла тронный зал твердым шагом, с прямой спиной и надменно вскинутым подбородком — привычки, отточенные чуть ли не с пеленок. Осмотревшись, поняла, что заявилась последней, что ничуть ее не тяготило. Заняв место, Азула сложила руки на коленях и поддалась вперед, внимая.       Генерал Буджинг вновь озвучил излюбленную, старую как мир тактику, остальные недолго сопротивлялись. Выставить новобранцев на подходе ко дворцу, чтобы враги поскорее оказались внутри, в шаге от ловушки. Азула потерла костяшку большого пальца, устремив взгляд на Зуко. Его лицо очерчивала незамутненная злоба, но он молчал. Некоторые уроки постигаются дорогой ценой. В его случае — ожогом на пол-лица и трехлетним изгнанием.       Не стоило ему юнцом выступать против генерала Буджинга. Прямо тут, в тронном зале, напруженном стариками, которым нет дела до смертей. Новобранцы — пушечное мясо для отвлечения внимания. Так было всегда, так всегда и будет. Но в тот момент Зуко этого еще не знал. Высказался на духу, чем проявил неуважение к отцу, ведь генералы всегда докладывали от его имени.       И сейчас Азула знала, куда он пойдет, куда направится хоронить гнев. Будет выплескивать огонь или тренироваться на палашах, едва совет подойдет к концу.       Однако Зуко немало ее удивил, когда не скрылся у себя, а повернул дальше.       В сторону ее покоев.       Насторожившись, Азула заторопилась за ним. Она не планировала следить. Она бы покинула тронный зал раньше, не задержи ее министр Цинь, и теперь невольно обводила взглядом спину Зуко.       Удивление хлынуло куда большей волной, когда он не остановился напротив ее покоев, а приблизился к следующим.       Азула притаилась в тени за колонной, гадая, наблюдая. Не прошло и минуты, когда дверь отворилась и снова закрылась, отрезав Азулу от любой догадки.       Она выждала, прежде чем пройти в свои покои. Задумчиво шла в спальню, позволив мыслям блуждать дальше. Вопросы наслаивались друг на друга. Что ему нужно от Тай Ли? Они в сговоре? Зуко и Акайо заодно?       Азула просидела в гулкой тишине, то поглядывая на припрятанную под ковром рукопись, то на соединяющий их с Тай Ли спальни проход. Тишина шептала ей много всякого, подсказывала, понукала. Напоминала, что рукопись может ждать сколь угодно долго, а вот люди за стеной — нет. И лучше не давать им объединяться и строить козни.       Пустяки. Азула нетерпеливо налила себе воды, отпила, покачала остатки на дне кубка. Ни Тай Ли, ни Зуко не горазды на интриги: у них на лицах все написано. Одна глупая, другой излишне вспыльчивый. Если и надеются на какой-то план, он провалится моментально.       Тем не менее Азула продолжала сидеть, не переодеваясь, не готовясь ко сну, словно ожиданием можно остановить беспричинное волнение. Ее глаза то открывались, то надолго закрывались, то отрезали от суетливых образов, то вновь их порождали. Всякий раз, возвращаясь в спальню из мыслей, Азула ловила ртутный отблеск вытянутого от потолка до пола зеркала. И всякий раз там кривлялось собственное отражение с растерянным лицом.       Азула отвернулась. Нерешительность — это не про нее. Если задумала, делай. Если делаешь, не задавай вопросов.       Она и не задавала, когда медленно поднялась с места. Так же медленно приблизилась к стене, минуя огромное зеркало, старательно обходя схороненную под ковром рукопись. Ее рука долго блуждала по камню, пока не нащупала выемку, обычно прикрытую необъятными букетами в вазах на постаментах, уверенно нажала. Послышался рокот, с непривычки вынудивший отступить. Сюда она не заходила уже и не вспомнить сколько. Даже Катакомбы драконьих костей со всеми их тайнами и ловушками казались привычнее и роднее.       Камень поплыл в сторону, обнажая узкий проход, совершенно покинутый. С чернотой столь глубокой и насыщенной, что хоть ножом режь. В воздухе взвилась пыль, горло продрало кашлем, и Азула заслонила рукавом лицо. Сморгнув слезы и продышавшись, она сделала первый шаг, попутно призывая огонь. Ночная прогулка в Катакомбах показалась приятнее…       Она не слышала ничего, кроме своих шагов. Если они, там, за стенкой, обсуждали что-то, то уже давным-давно прекратили. Азула упустила шанс узнать. Надо было действовать сразу, а не высиживать около часа, а то и больше.       Со стороны Тай Ли тоже была выемка в стене, и при желании подруга могла приблизиться к Азуле аналогичным образом. Эта мысль подстегнула вернуться к себе, осмотреть спальню и заблокировать все отверстия, через которые можно переговариваться, подглядывать и проникать в покои. Азула обязательно этим займется. Обязательно.       Потому что отверстия в спальне Тай Ли ей были открыты, осталось только вспомнить, где именно.       Напряжение взорвалось громким выдохом по ту сторону, и она тут же остановилась. Это не она, она точно так не дышала. Азула выждала, пока звук не повторился, и пошла по его пути, то и дело прижимаясь к камню.       Она не могла сказать, сколько прошло времени, но, казалось, стерла себе всю кожу на виске и ухе, пока не обнаружила наконец то, что искала. Непослушными пальцами Азула отодвинула крохотную, с пол-яйца, заслонку и замерла, отчего-то не решаясь посмотреть.       Сомнений не осталось: они точно не разговаривали. И не трудно было догадаться, чем занимались на самом деле.       Азула вернула заслонку на место и, не раздумывая, сразу же повернула к себе. Она сделала шаг, два, три, пока в спину не прилетел вскрик. Очевидно, Тай Ли, и, очевидно, не боли.       Она погасила огонь. В черноте явственнее проступала уже такая понятная и привычная ирония. Пока Азула не спит, вычитывает свиток за свитком, засиживается на всех советах и аудиенциях и выполняет еще Агни знает сколько дел, кому-то достаточно просто забыться… в другом человеке. Забавно. Из всех вещей эта роскошь ей недоступна, да и роскошь ли?       Азула упрямо твердила себе, что не роскошь, пока спину не искусали уже все эти стоны и вскрики, и ноги не потащили ее туда, куда не нужно, и пальцы не смахнули прикрытие с отверстия, чего тоже делать не следовало. Она стояла в темноте, не решаясь посмотреть. Сердце зашлось уж совсем по-скотски боязливым стуком, будто ее пригнали на убой, и глупая животинка наконец поняла, что ее ждет.       Сделав вдох, Азула убрала мешающие пряди с лица, прислонилась к стене и обратила взгляд.       Звуки по ту сторону слились в сплошной горячий шум. Азула не сразу поняла, что не только они — сама так же тяжело дышит. Она смотрела, смотрела, обжигаясь завистью. Ее никто не целовал, тем более так горячо, так отчаянно. Зуко топил в Тай Ли злобу, терзая ее губы, а та стонала… стонала так, словно вот-вот сорвется от блаженства в небо.       В груди распухало что-то удушающе-пылкое, и Азула отвела глаза. Вонзилась зубами в костяшку указательного пальца, стараясь заглушить себя.       Ее крошило от того, что она видела, сгибало пополам. Вынуждало свести бедра, пряча пульсирующий жар между ними. Она не понимала, почему совокупление двух презираемых людей тащит ее крючком, как хилую рыбу. На сушу, где не ждет ничего, кроме медленной агонии.       Прищурившись, она остановила взгляд на Тай Ли, прямо туда, откуда только что сдвинулась рука Зуко. Ей бы смутиться разглядыванием подруги, но Азулу вело желание нащупать разницу.       «Чем она отличается от меня?»       Она рассматривала узор ее складок — мокрых, блестящих, припухших от прилившей крови. И понимала, что ничем.       Разве что Тай Ли не пряталась, подглядывая в стыдливой темноте, а отдавалась, вторила Зуко. Самозабвенно, со всем жаром.       И тем, что утолит свою жажду, а Азула останется валяться рыбой на суше. С негасимой пустыней в горле.       Она смотрела, запоминая, как изгибается Тай Ли. Гадала, хватит ли ей такой же гибкости, и сокрушилась, осознав, что нет.       Ну и что с того? Азула все равно лучше. Ее грудь пышнее, бедра шире, кожа не просто белая — жемчужная. И наверняка блестит под россыпью пота так маняще, что никто бы не удержался и провел языком, выхватывая капли.       Взгляд на Зуко умышленно не задерживала: уже успела разглядеть его в брачную ночь. Если в первый раз из банального любопытства, то позже — по воле случая. И если сорвется сейчас, чуть скосит взгляд, ухватывая перевитый венами член — сожмется от новой волны похоти, которая оросит ее, рыбу, жалкими брызгами, но так и не утащит на глубину.       А Тай Ли надсадно стонала. Совсем бесстыдно, не как в первый раз — тонко и робко. Ее голос впервые был такой хриплый, такой глубокий, как у женщины, которая осознала степень своей зрелости, своего нового оружия. И пользуется им вовсю.       Зуко явно был без ума. Утратил рассудок, подстегиваемый этой песней стонов и всхлипов. Азула сама была не в себе. На мгновение прикрыла глаза и уперлась горячим лбом в стену, ничего не видя, только слушая. Так близко, будто сама там.       В полумраке спальни плясало сбивчивое, жаркое дыхание. И это хлюпающее движение… снова, по кругу.       Старалась, правда старалась слушать отстраненно. Исследовательский интерес, не более того. Обманывалась, еще как обманывалась. Цеплялась взглядом за любую мелочь, лишь бы отвлечься. Казалось, думала обо всем, а на деле — только об одном.       Она снова зажмурилась до пятен, до искр из глаз. Вся кровь, ставшая густой и будто даже взваренной, ошеломительно ударила в голову, Азула даже покачнулась. Она почти сдалась, но в тот самый момент, когда все тело уже гудело от возбуждения, сознание пробороздила острая мысль: это не она, и все, что здесь творится, не для нее.       Ей была противна идея признавать происходящее привлекательным, смиряться с тем, что распаляет, и Азула отмахнулась от такого нелепого вывода.       Это просто похоть, обыденная физиология. Глубинные инстинкты, без которых род человеческий давно бы прервался. Возбуждение распирало ее по одной лишь причине: она никогда не пробовала ничего из этого и невольно идеализирует. Окажись она там, в развороченной постели, захлебнулась бы стыдом и разочарованием. Лучше просто наблюдать со стороны.       Но вожделение прошибало столь сильное, что Азула не выдержала и сбежала.       На ослабевших ногах двинулась туда, где, как казалось, станет проще. Все внутри ныло от болезненной незавершенности. Она приказала набрать ванну с расслабляющими маслами, будто не просидела накануне в спа целых полдня.       Азула избавилась от одежды при помощи служанок, как и следует чинной принцессе. Помощь, впрочем, принимала недолго: выгнала девиц, едва их натруженные руки потянулись к нижней рубашке. Эту влагу между ног будет лицезреть лишь она сама. Символ своего поражения, слабости, уступчивости. Гнев прошивал Азулу раскаленными иглами. Не пристало ей испытывать подобные чувства, как и любые чувства в принципе.       Она неподвижно сидела в огромной квадратной ванне из красного мрамора почти час. Нагревала воду, едва пар переставал виться над неоправдавшим ее надежд телом. От этого не отмыться: слишком припечатало к земле осознание собственной… человечности. Какой прок быть принцессой на вершине мира, когда желания уподобляют ее простым смертным?       Спустя еще час, когда кожа совершенно скукожилась, Азула поднялась по ступеням, перекинутым через бортик.       Собственное отражение рябилось в наполненной ванне, ответ лежал прямо на поверхности. Чистый, незамутненный. Азула обернулась в полотенце, все также не отрывая взгляда. Вот оно. То, что нужно.       Воду не зацепить крючком, и ей следует стать водой.       Вновь оказавшись в спальне, она попробовала медитировать. Нужен был штиль, та серо-стальная неподвижная гладь непотревоженного разума. Азула настойчиво не прикасалась к себе во время умывания, хотя впервые в жизни пальцы ломило от потребности, да и сейчас тянуло тоже.       Медитация захлопнула ставни, и сквозняк непрошенных желаний стих. Возбуждение, что разрывало мысли ранее, сменилось мягким, тусклым чувством потери ясности, реальности. Ничто больше не свербело в ней, не поднимало ряби, не пускало круги на поверхности мыслей. Азула удовлетворенно хмыкнула и приказала подать ужин. Никогда больше не заявится в тайный проход к спальне Тай Ли. Пусть спариваются хоть до посинения, ей все равно. Ее ждет еще больше свершений, нушительнее победы, чаще станут перепадать крохи отцовского внимания. Азула сосредоточится на своем главном задании. Найдет, чем занять себя, хоть и так уже во многом идеальна, и забудет мерзкое слово, от которого хотелось передернуть плечами.       Зависть к Тай Ли.