Villain

В замке темно, в замке тихо. Замок в мрачных цветах индиго и с плотными занавесками из красного бархата, из-за которых едва-едва просвечивают лучи заката. Солнце зашло за горизонт, унося с собой жизнь. У замка множество глаз, но мало света, лишь свечи отдают тусклым запахом воска. По стенам вьются лентами дорогие картины, украшения, вазы стоят, как троны на пьедесталах. Красивые, мёртвые, с позолотой, томные и загадочные. Вензеля опоясывают потолки, сокрытые густыми тенями, рисуя по углам фигуры. В коридорах нет ковров, лишь шаги по холодному мрамору отдаются эхом. Оно бежит вперёд, блуждает среди стен, встречается с лестничными пролётами, уходит вниз. Огоньки угасающего света бросают полумрак на ступеньки. Странное чувство поднимается из желудка и ползет вверх. Пальцы обжигает холодом, когда из-под старых огромных окон завывает ветер.

We all pretend to be the heroes on the good side

Словно что-то почуяв, стайка любопытных птиц на улице разлетается врассыпную, оставляя пустые сухие ветки. Тучи обволакивают небо пуховым одеялом. Тук-тук.

Oh

Кто-то тихонько постучал костяшками пальцев по массивным дверям.

재미없는 너의 세상은 흑백

Ох, твой скучный монохромный мир.

Под его янтарными глазами пролегли тени. Тёмные волосы аккуратно щекочут уши. Брюки с завышенной талией, плотный жилет и рубашка выглядят дорого на его худом теле. Он похож на молодого, но чересчур уж уставшего аристократа. Бывают ли юные господы такими уставшими?

So many shades of gray

Существует столько оттенков серого

Дверь отворяется.

I'm killing someone, maybe

Я убиваю кого-то, может быть

Клейн без зазрений совести может назвать его привлекательным. Это будет правдой, он не соврёт. Но здесь и сейчас его лицо выглядело искусственно, словно высеченное из мрамора.

You're killing someone, maybe

Ты кого-то убиваешь, может быть

Он был скульптурой, картиной, загадочным древним портретом на стене, но не человеком. Словно статуя решила притвориться чем-то живым, и глаза его были такие же мёртвые, как у статуй. Бледная кожа будто светилась изнутри, ярко выделяя глаза и тонкие ниточки губ, растянутых в приторной улыбке. Казалось, что через эту улыбку он может увидеть острые зубы, клыки, готовые впиться ему в кожу.

I'm killing you, maybe

Я убиваю тебя, может быть

Язык едва заметно облизывает уголки рта, и в темноте ему кажется, что на краюшках губ собрались капельки крови.

You're killing me, maybe

Ты меня убиваешь, может быть

Глаза — это зеркало души. А у Амона её нет. Он и сам это знает, но продолжает притворяться, играет, щурит по-хищному глаза, ищет бьющуюся под кожей жилку и подходит к нему почти осторожно, минуя ловушки. В какой момент он начал играть в эту игру? Почему Клейн не заметил перемены? Или это, и вовсе, было всегда? В конце концов, это не так уж важно.

Am I good, am I bad?

Это их личный спектакль, где из зрителей — только мебель и люстра со свечами. Это всё больше похоже на сон, странный сон. Бывают ли сны такими странными? Ведь даже во сне он бы не протянул в ответ руку, а сейчас — тянет. И она ложится в чужую, и ладонь Амона едва сжимает его тонкую руку. Они тянутся ближе, оказываясь почти вплотную.

Are you good, Are you bad?

Клейн медлителен, чувствуя, как раны, которые он сам добровольно оставил, могут открыться от любого движения. Усталый от плохого сна, усталый уже от всего, бледный, вечно измученный.

Are we good, are we bad?

А чёрные томные глаза лишь приветственно, изучающе изогнулись полумесяцами.

You're a villain 왜 아닐 거라 생각해

Ты злодей. Почему ты думаешь, что это не так?

Мозг жадно пытается вкусить какой-либо вывод. Сознание трепещет, старается понять, жаждет получить ответ самым простым и очевидным путём, больше всего опасаясь того, что ответа не будет. Будто бы он опоздал увидеть собственный кошмар и шагает по тонкой грани между реальностью и грёзой. В их мире правит хаос, и даже такие сильные существа, как они, не спасаются. Кто этот счастливый безумец, что может уйти из такой реальности без сожалений и по собственной воле? Острый край одного из колец Амона неприятно щелкнул по коже, оставляя едва заметную полоску царапины. Клейн покосился на обладателя украшения, и тот виновато — на деле, едва ли — свёл брови, словно насмешливо прося прощение. Ладони находят пристанище на чужой талии.

What is good, what is bad?

Они танцевали, но не так, как танцуют в театре или на балу, нет. Эти подобия прелюдий всегда были другими. Но, с другой стороны, они и сами не были обычными. Всё вокруг смазалось, кроме лица партнёра. Окружение превращалось в неторопливую мрачную карусель из тёмных стен, пола и потолка. В конце концов, они оба не люди. На мгновения они встречаются взглядами, замедляясь.

I'm a villain 왜 아닐 거라 생각해

Я злодей. Почему ты думаешь, что это не так?

Насмешливый — против усталости с непередаваемыми нотками смирения. Клейн на самом деле такой же безумец, раз всё ещё здесь. Он не отрицает, но и не принимает этот факт. У него не осталось аргументов и проще было хранить молчание — свой последний оплот. От Амона снова доносится неразборчивый шепот на ухо. Клейн не вслушивается, только чувствует нежные до приторности руки. Они ему нравятся куда больше, чем чужая подковыристая речь, которую почти невозможно победить.

All villains 왜 아닐 거라 생각해

Все злодеи. Почему ты думаешь, что это не так?

Шаг вперёд, шаг назад, поворот, ещё один шаг. Не то чтобы Клейн не умел танцевать, но вампир отлично вёл его движения за собой. Это нечто вроде врожденного дара? Они синхронно приподнимают руки, и Моретти аккуратно прокручивают вокруг своей оси, на миг отпускают и после сразу же ловят под спину, заставляя сердце на миг подпрыгнуть. Амон опускается ниже, легко придерживая его одной рукой. И откуда в этих тонких — почти как у самого Клейна — руках столько силы? Пальцы сначала ложатся на подбородок, после чего лёгкой дугой перемещаются к голубым венкам на шее. Взгляд Клейна стал сосредоточеннее, и Амон замедлился, коснувшись ключиц, сокрытых одеждой. Там, под рубашкой, он ищёт ещё не зажившие раны, играюче надавливает на них, с удовольствием отмечая тихий хрип своей пассии. Проба не длится долго и они снова возвращаются в строй. Хищник отметил самое интересное и вернётся к этому чуть позже... в конце концов, он умеет ждать. Совсем близко к нему, потянешься вперёд — вот он, десерт. Бледная красивая шея, подставленная ему почти любезно, но молчаливо. В груди так и поднывает спросить разрешение, уточнить, — но лишь затем, чтобы позлить соперника. Ах, эта слепая настойчивость и нежелание признавать собственные наклонности забавили. Но сегодня он любезен. Рот приоткрылся, жаркий вздох опалил кожу, и когда клыки оказались совсем близко, Моретти ощутил, как у него из-под ног уходит земля. Точно также она ушла из-под них, когда его резко закрутили в пируэте. Глубокий прогиб в спине, и это противостояние явно выигрывает Амон. Острые ряды накрывают едва пульсирующую под кожей жилку. И спустя мгновение, показавшееся часом, зубы сомкнулись слабо, будто на пробу — и уже после внезапно вгрызлись глубже, пробуя кровь и вены. Изо рта вырвался полу-стон полу-вскрик, когда тело пронзила боль. В глазах на миг потемнело, перед взглядом полетели мушки, дыхание сбилось, будто Моретти со всей силы ударили в грудь. Кровь любезно, не обождав и пару секунд, хлынула хищнику в пасть, и укус неожиданно углубился ещё сильнее — ему ничего не стоит разорвать глотку, вырвать трахею, и Клейн сможет только задыхаться, в приступе агонии булькая собственной кровью, как рыба, которой отрезают голову. Горячая влага красиво стекала по шее, переливалась по ключицам, пропитывая одежду, и после покатилась по рёбрам. С чавкающим звуком Амон разжал зубы и отстранился, чтобы полюбоваться проделанной работой. Кровь вальяжно течет по шелку чужой одежды алой краской, рисует узоры, а ткань влагой прилегает ближе к изящному телу. Грудь бьёт крупная дрожь, измятая одежда, перекошенный воротник, глаза прикрытые веками, что едва закатились, словно умоляя Амона продолжить это одинокое пиршество. Теперь кожа Клейна была настолько бледной, что Амон мог проследить голубые кровеносные сосуды от шеи до самых запястий. Вампир лишь молча наблюдал, пока первая капля не окрасила собой холодный пол. Вдоволь налюбовавшись, он вновь оказывается ближе, собирает языком жгучие красные струйки, облизывает жуткую рану, не давая ей закрыться. Ведь чужая кровь такая сладкая, такая вкусная, такая необычная, пьянящая, как крепкий коньяк, но лучше. Вылизывание было неторопливым, почти любовным, и уже от него по спине пошли тёплые мурашки, стоило дыханию немного выровняться. Руки сводило судорогой, а с губ, после хрипов, потянулись более приятные звуки. Амон струйка за струйкой глотал кровь, грозясь выпить всё до последней капли, но своевременно останавливаясь, прижимая к ране ниточки губ, чтобы дать нужную передышку. Передышку на грани. Ему важно показать силу, но не заиграться. В ушах, несмотря на окружающую тишину, нещадно забился белый шум, беспощадно затмевающий любой здравый смысл, когда по шее покатились поцелуи, сладкие, полу-болезненные.

I'm killing someone, maybe

Я убиваю тебя, может быть

Боль и сладость перемешались в ядерный коктейль безумия.

You're killing someone, maybe

Ты меня убиваешь, может быть

Садизм и шалость вскружили узор.

미처 몰랐던 악마가 네 안에 숨 쉬고 있어

Зло, о котором ты не знал, всегда спало на дне души.

Им уже не нужны слова, наверное, теперь они оба злодеи. Амон издал жуткое хихиканье, держа Клейна на весу и глядя, как на того, в налёте чувств, накатывает странная истома, вампиру совершенно непонятная.

We all pretend to be the heroes on the good side

Интересно. Амона держит здесь любопытство и сладкое кушанье, а что держит здесь его? Впрочем, в людских чувствах он всегда разбирался поверхностно.

But what if we're the villains on the other

В конце концов, они оба сумасшедшие, просто по-разному. Как удобно, что сейчас их сумасшествие сложилось в пазл. Сощурившись, Амон смахивает большим пальцем красный след под губой, и задумчиво хмыкает. Пожалуй, на этот раз хватит. Он ещё не насытился, но очередное пиршество, он уверен, будет скорым. Очень скорым. Зачем торопиться, если всё и так идёт ему в руки? На губах цветёт улыбка. В конце концов, это забавно. Они снова встречаются взглядами.