После

Шиничиро улыбается и отпивает из своей любимой кружки что-то вроде кофе со сладкой бурдой, иначе не скажешь. Он щурится до лучиков в уголках глаз, которые Майки так обожает, его голос выражает всю гамму эмоций этого самого светлого человека на свете. Брат рассказывает Майки о байках, странных местах, где Вака умудрился сцепиться даже с первоклассниками, о вредном Акаши и вечно закатывающим глаза Араши. Майки смеется, нет, закатывается хохотом, поддакивая брату. Это обычный ужин в доме Сано, где Эма вредничает о том, что ее братья слишком шумные, а дед Сано пытается призвать всех к порядку, но Шиничиро не унимается. В конце концов, Майки и Шин остаются на кухне одни. Кофейная бурда будто не закачивается в кружке брата, он все цедит и цедит эту гадость, о чем Майки с насмешкой в голосе не устает повторять. Ему так хорошо, так классно в этот момент настоящего чистого счастья. Даже темноту внутри Сано сейчас так легко контролирует, что не замечает изменения атмосферы в один момент. Это происходит, когда кружка брата все же становится пустой, и он встает налить в нее еще порцию своей любимой гадости. И Майки каменеет. Волосы на затылке брата слипшиеся от темной крови, что уже запеклась, но рваная рана, которую они окружают, продолжает кровоточить. Сано кажется (или нет), что он видит через эту дыру, как пульсирует мозг Шина, толчками, будто это сердце. Ужас охватывает парня, он не может дышать, не может двигаться, не может сказать и слова. Он просто смотрит на пробитую голову брата и старается не упасть в обморок. Потому что это выглядит просто ужасно… Когда Шиничиро поворачивается, то выглядит уже совершенно иначе, чем буквально 2 минуты назад. Его лицо усохшее, щеки впалые, кожа почти синяя, вместо глаз пропасти. Нет глаз. Только ниточки мышц, как напоминание о том, что они там были. Голос брата тоже другой, он будто с помехами, тихий и вызывающий тошноту и головокружение: - Знаешь, а мне жаль, что ты еще жив, братишка. Ты бы знал, как нам здесь весело. Сано-младший впивается пальцами обеих рук в край стола так, что у него свело лопатки. Но дрожь ужаса и боль в груди от страха все равно остались на месте: в дрожащих губах, округлившихся глазах и сбитом дыхании через сжатые засохшие губы. - Слушай, может, давай к нам? Нам нужны еще руки, чтобы ухаживать за дедушкиным додзе тут. На нашей стороне, - на секунду Майки показалось, что Шиничиро даже не открыл рот, а слова раздались только в его голове. Пронеслись ветерком по мозгу, - Ты же прочти пришел тогда, 6 лет назад. Что же ты не дошел до конца, а? Сделал бы еще шаг, и был бы с нами! Октябрь 2008. Майки почти сошел с крыши Токийской больницы экстренной помощи. Почти… Но Чифую успел сказать, что ОН очнулся… - М? Это же так легко, Майки, братишка. Так легко сделать шаг вперед, - брат отпивает из кружки и вздыхает, чуть мечтательно улыбаясь, - Или, если ты начал бояться высоты, есть ножи, лезвия, снотворные. Столько способов! Хотя, я бы посоветовал повеситься, это хотя бы без крови, Такемичи же сложно убираться, да. Майки понимает, что воздуха ему совсем перестало хватать. Пальцы, которые все еще впиваются в стол, уже не чувствуются, губы до крови искусаны, а в голове все мутнее. А Шиничиро, ненастоящий Шиничиро, с пробитой головой рассказывает о преимуществах суицида. - Тебе не придется ни о чем думать. Жизнь будет медленно уходить из твоего тела, даря тебе ту свободу, которую ты так ждал! – пустые глазницы Шина будто пристально смотрят на него, а старая-добрая улыбка похожа на волчий оскал, только крови на губах не хватает, - Ты больше не будешь чувствовать эту сраную боль, только легкость. Майки, ты просто не представляешь, как это чудесно! О, но ты всегда можешь спросить у Такемичи, он то знает… Последние слова действуют на Сано поразительно отрезвляюще. Онемевшие пальцы расслабляются, сам он вскакивает и смотрит на псевдобрата с непониманием. Его Такемитчи никогда… Из сна его вырывает резко. Майки жадно ловит ртом воздух, не может сразу открыть глаза, а пальцы отцепить от одеяла. Все его тело ноет от боли скручивающихся мышц, а легкие стараются хоть как-то справиться со своей работой. Он не знает, сколько прошло прежде, чем он смог открыть слезящиеся от напряжения глаза и присесть на кровати. Тишина. Сано делает еще несколько жадных глотков воздуха и, наконец, осознает себя, выдыхая: - Прости, Таке, я… - переведя взгляд на соседнюю половину кровати, он хлопает глазами и даже трет их, но понимает, что мужа рядом нет. В смысле?.. Тревога из-за сна, которая только отлегла, вдруг изменила свой вектор. Потому что половина кровати Такемитчи холодная, будто встал он достаточно давно. Но ложились же они вместе. «Если бы он встал в туалет, то кровать не успела бы остыть до его прихода. Не успела бы?» Тревога растет, дыхание ускоряется, в голове вдруг всплывают слова брата из сна: «Можешь спросить у Такемичи, он то знает…». Откуда? У него не было суицидальных моментов. Не было? Справляясь с накатившей паникой, Майки встает и быстро идет из спальни в поисках мужа. И находит его почти сразу в гостиной, от чего Майки расслабляется и вздыхает. Чертовы сны под новыми антидепрессантами! Такемичи в своем домашнем инвалидном кресле сидит к нему спиной возле панорамного окна, где с 28 этажа видно почти всю Сибую. Любимое место Ханагаки для размышлений. Обычно Майки старается не тревожить его, но тут подходит медленно и осторожно, дает знать о себе легким прикосновением к плечу, обнимает со спины и вдыхает яблочный запах волос, уткнувшись в них лицом: - Напугал. Ты почему не спишь, Таке? Я… - коснувшись открытого предплечья пальцами Сано запинается, понимая, что кожа под ними ледяная. Он с опаской, нет, с ужасным опасением поднимает голову и заглядывает вперед, давясь воздухом. Медленные струйки из его запястий. Огромное, почти черное пятно на пижамных белых штанах. Синие пальцы. Почти неслышное дыхание. Почти не дыхание. Нет! Дальше Сано не понимает, не осознает, не слышит, не видит. Не. Не. НЕ. НЕТ! Только выпитые на ночь лекарства спасают толики его реакции и разума. Скорая… 60/35… 34 и 7… - Сано-сан, состояние умеренно критическое. Мы продолжим наблюдение за Ханагаки-сан, и… - хирург смотрит в пустые черные глаза с сочувствием, - и пригласим психиатра, как только он очнется и окрепнет. Вы же… понимаете? Кивок. Тишина. Он один. Он никому не звонил. Не нужно им знать об этом. Пока. Черное и сильное в его груди, будто насмехаясь, даже не пытается завладеть его телом. И дело не в таблетках, оно просто стебется над парнем, который не видел ничего, кроме себя. Откуда он знает? «Я не хочу быть твоей обузой. Из-за меня ты все еще страдаешь. Я лучше уйду, чем позволю тебе делать вид, что ты любишь меня. Что хочешь меня, калеку. Хочешь быть со мной. Я не буду твоим чувством вины, Майки-кун. Прощай. Я люблю тебя, навсегда твой Ханагаки Такемичи» Слепой. Удар! Тупой. Удар! Эгоист. Удар. Майки бьет себя по мокрым от воды щекам, смотря на себя в зеркало в туалете больницы. Такемичи улыбался. Такемичи готовил. Такемичи следил за домом и встречал его любимым блюдами с работы, терапии, гулянок с друзьями. Он вытаскивал из дерьма, кошмаров и боли. А Майки так проебался… - Сано-сан, Вы правда думаете, что это Ваша вина? – эта сука издевается?! Он ей, наконец-то, душу излил, а она издевается?! - Ну… да? – прозвучало насмешливо, Майки доволен собой. Пометка. И тихое: - Тогда как вы решили действовать в такой ситуации? Майки долго молчит и трет место, где совсем недавно, три месяца назад, еще было кольцо. - Мы расстались…