Осколки

Все началось с бури на Драконьем хребте. Бури довольно сильной, из-за которой зубы непроизвольно начинали стучать, а от ветра хотелось спрятаться подальше, в какой-нибудь небольшой пещерке, подстроенной под некую базу, лагерь. Альбедо, собственно говоря, это и сделал, прихватив с собой охолодевшего путешественника и его преданную помощницу Паймон. Пока троица пробиралась через огромные сугробы снега, от мороза уже было желание начать выть. А Альбедо, хоть человек и неполноценный, рожденный искусственно, со всеми запахами, вкусами и ощущениями вполне знаком, поэтому Итэр, без сознания лежащий у него на плечах — словно груз весом в пару тонн. Хорошо хоть Паймон летела сама — жаловалась, пищала и металась из стороны в сторону, но летела. Добрались они до лагеря спустя пару хиличурлов и еще одного митачурла. — Холод жуткий! Невыносимый, адский и… холодный! Паймон недовольна! — и милое существо нахмурило бровки, отворачиваясь от внешнего мира, и пробралось поглубже в пещеру, начиная рассматривать в полете колбочки и холсты. — Ой, а что это тут? Как красиво. А это можно сделать самому? Думаю, Итэру такая штучка понравится! И, хватая что-то неизвестного происхождения, Паймон потащила это к лицу Путешественника. — Давай сначала попробуем привести его в чувства, — ученый склонился над своим «пациентом», пытаясь определить всю серьезность ситуации. — Как вы вообще попали на Драконий Хребет в такую ужасную погоду? Вы не видели облаков? Да, ведь все началось еще раньше — Альбедо в этот день пошел собирать необходимые материалы для эксперимента, когда попал под бурю. Он находился совсем на другой части Хребта и уже чувствовал — доберется с трудом. И пока добирался, встретил Итэра и перепуганную Паймон рядом. Вот и пришлось тащить их за собой, не взирая на то, что у ученого в его запрограммированной жизни почти нет чувства эмпатии. К черту его сейчас. — Итэр искал тебя! Он почувствовал что-то важное, что-то такое важное и опасное, и странное, и непонятное, и он хотел тебе рассказать. А когда мы пошли, я ему говорю, что буря намечается, а он отвечает, что дело слишком срочное и идет дальше! Я думала, что если нам никто не поможет, мы так и замерзнем! Спасибо, Альбедо! Спасибо, спасибо, спа… — Не за что, я понял. Итэр никогда не преувеличивает, когда дело касается важных дел. Мы должны скорее привести его в чувство. — Да! Скорее! А я пока слетаю и поищу чего-нибудь… вкусненького! — И Паймон растворилась в пещере.

***

— Итэр, ты очнулся? — Альбедо последний час только и занимался, что старался как можно скорее пробудить Путешественника — а он, как назло, никак не хотел просыпаться, оставаясь холодным, словно лед. И вот, когда Паймон уже несколько раз поела, а ученый потерял кучу времени, которое мог потратить на исследования и картины, наконец свершилось. — Кажется… — Признаться честно, Альбедо не стал бы так сильно хлопотать над телом друга, если бы у этого самого друга не было важной информации. Нет, помощь ученый бы, определенно, предоставил, умереть бы не дал, но… не в таком большом количестве. — Как ты себя чувствуешь? Ты чуть не умер из-за бури. — Да… Мне уже лучше. Спасибо, что спас, — Итэр слегка приподнялся, но Альбедо уверенно прикоснулся к его груди, толкнув обратно на подобие кровати. Кажется, на долю секунды Путешественник засмущался, но вскоре вернулся к своему прежнему спектру эмоций — равнодушие, легкая радость и снисходительность. Паймон внезапно вылетела из-за плеча ученого и кинулась на своего лучшего друга, весело начав что-то щебетать о холоде и Хребте. Спустя пару минут она шепнула ему на ухо «точно не про важную информацию, которую Альбедо ждал час» и беспечно отлетела в сторону, кинувшись на очередную тарелку еды. А Итэр вздохнул и опять сел. — Знаешь… Сегодня я почувствовал нечто странное. Нечто, будто из иного мира. Я попытался рассказать жителям Ли Юэ, но они не поверили и сказали, что я с чем-то путаю. Тогда мы с Паймон поразмыслили, кто может разбираться в этой теме достаточно хорошо, и пришли к выводу, что ты — единственный вариант. К тому же, ты проводил исследование на эту тему, ты знаешь, что я из другого мира и ты сам… ну… — Не совсем человек? Не такой, как другие жители Тейвата? — Альбедо слабо улыбнулся, подходя к последнему холсту, который он рисовал. Итэр попытался возразить, но замолк от одного движения руки собеседника. — Да, я могу написать про твои чувства и ощущения, но данных мало. Если история повторится, можно будет попробовать установить последовательность или основные точки проявления, но сейчас… — Я понимаю, — Итэр встал и подозвал Паймон, которая тут же очутилась рядом с плечом друга. — Буря ведь закончилась, так? Думаю, мне уже лучше. Мы, пожалуй, пойдем. Паймон? — Готова совершать великие дела! — Ну, вот. Спасибо за помощь, Альбедо. И я хотел сказать… — Путешественник замялся, смотря на ученого с какой-то немой просьбой, словно он безумно хотел сообщить еще одну мысль, но не мог. Вместо этого, отчаянно ждал, когда фразу начнет собеседник. Но Альбедо не знал, что говорить. Глупо. Поэтому Путешественник махнул рукой, направляясь к выходу. — На самом деле, ничего особенного. — Ты точно уверен, что уже восстановился? — Уверен. Все-таки я из другого мира, — и, улыбнувшись на прощание, Итэр пропал в снегах. А Альбедо так и остался стоять. Если честно, он был рад, что неожиданные гости ушли — ученый предпочитал одиночество шумным компаниям, а все свое свободное время проводил на Хребте, занимаясь исследованиями. Иногда ему помогали ассистенты — люди хорошие, но тоже молчаливые, за что они и получили к себе полное доверие. Но сегодня оба отдыхали дома. Поэтому ученый занялся рисунком, внезапно для себя начав старательно выводить на холсте портрет незнакомой, но властной девушки. Он внезапно подумал о ней, лишь только Итэр и Паймон вышли из лагеря — и, несмотря на некоторое равнодушие к людям, ученому хотелось ее рисовать. Очень сильно хотелось.

***

Линия появлялась вслед за линией. Краски, как взрыв чего-то прекрасного, украшали лицо и одежду таинственной незнакомки. Таинственной — и потому прекрасной. Контуры скул получались особенно плохо — Альбедо убирал их и перерисовывал, казалось, в сотый раз, не жалея кистей и сил. А вот, волосы, наоборот, выходили отменно. Они завивались, словно спирали, непослушными кудрями, украшая бледное и бесчувственное лицо. Притягивали после одного лишь взгляда на прядь. И Альбедо провел почти всю ночь, сражаясь с желанием уйти спать — и тяга к внезапному портрету победила, когда уже на утро он был закончен. Каждый штрих, каждый мазок краски, каждая линия значили что-то свое, особенное. Казалось, будто это все — отдельные произведения искусства, которые соединили во что-то более прекрасное, склеив осколки вместе. Красивая, невероятная девушка, сложив руки, смотрела вперед, не видя перед собой преград — чудо, не иначе. В Тейвате таких не бывает. И Альбедо еще неделю не мог остановиться — он рисовал, рисовал, рисовал без конца и не подпускал к себе никого. И, что примечательно, к этой девушке он ничего не чувствовал — ни любви, ни привязанности, ни пламени в душе. Отношениями тут и не пахло. Ему просто хотелось рисовать. Без конца, без сна и без отдыха.

Рисовать.

Начинается мука. Настоящая пытка красками. Холстами. Кисть упала из дрожащей руки, а пальцы сами потянулись к щеке — на ней размазаны черно-белые оттенки. Ужасно. Это надо прекращать немедленно, бежать в город — в конце концов, скоро все начнут волноваться… И еще принадлежности для рисования закончатся. Альбедо рисовал вторую неделю, изредка прерываясь на сон — он уже почти забыл, что такое «разговаривать». И, когда краски подошли к концу, он перешел на черные и белые цвета. Такие портреты еще красивее, но даже им скоро придет конец. Не рисовать некоторое время? Звучит, как настоящий ужас — Альбедо нуждался в лике девушки, как в воздухе. Но и продолжать уже невозможно. Он истощен, устал и почти умирает. И тогда, сквозь сладостную полудрему, переходящую в обморок от усталости и истощения, ученый услышал чей-то голос. Женский.

Неуловимый.

Появляющийся то тут, то там.

Альбедо еле-еле приподнялся на локтях, вглядываясь в свое временное жилище, обставленное одинаковыми портретами от пола до потолка. Голос пропал. И объявился вновь спустя пару секунд. Но рядом никого не было. И почему-то Альбедо сразу понял — это ее голос. И желание рисовать пропало — необъяснимый парадокс, который можно попытаться попробовать доказать. Но вряд ли у него получится. — Похвали меня, — девушка, невидимая и необъяснимо сильная, словно шептала Альбедо слова на ухо. Ученый тщетно осматривался. В голове. Она была у него в голове. Пауза. Молчание. Смех. Смех девушки. Она смеялась. Альбедо, черт возьми, захотелось выбросить все портреты с какой-нибудь скалы и забыть про них навсегда. — Извини, что я так долго не появлялась. Хотела проверить, сколько ты вытерпишь, — и девушка снова хихикнула. — Ну, знаешь, это такая штука, связанная с мозгом. Когда ты уже находишься у человека в мозгу, но не появляешься на виду, не подаешь признаков жизни. И у него появляется одержимость. Ты вот, например, меня рисовал, но получилось не очень. Мог хотя бы постараться. Альбедо посмотрел на картины, потом — в пустоту, в которой, по его предположениям, могла стоять вымышленная девушка, и смог только выдавить из себя кучу вопросов: — Ты вообще кто такая? Почему я тебя не вижу? Как это связано с мозгом? Ты — голос у меня в голове? Я сошел с ума? — Ты так спокойно спрашиваешь. Сразу видно не человека. Извини, если задела. Я —это что-то типа Итэра, только современней. Создала однажды супер-крутую штуковину в своем мире, чтобы перемещаться по другим измерениям, а в итоге застряла здесь надолго. Она забарахлила чуток, поэтому вместо перемещения меня начало закидывать по разным телам в разных мирах. И я их не особо контролирую, но с владельцем разговаривать могу. Да, как голос в голове. И со временем эти перемещения я полностью взяла под свое управления, стала неким духом. Весьма утомительно, но порой весело. Альбедо застыл, пытаясь переварить всю информацию, которая на него только что навалилась. А девушка принялась вновь говорить о плохих картинах, умоляя его перерисовать их, чтобы «хоть где-то ей выглядеть прилично». Потом она полчаса, не спрашивая разрешения ученого и не зная, слушает ли он вообще, рассказывала о своих похождениях по мирам. А в конце концов взбесилась, что Альбедо на нее абсолютно плевать и замолчала. Ну и пусть. Ученый, тем временем, пытался понять, что это было. Он не мог сойти с ума — в коде сознания такого не написано, это просто невозможно. Но и другие миры, аппарат и брак в нем… Альбедо решительно отправился за помощью Итэра. Неизвестно, в скольких мирах он был, но, наверное, что-то рассказать мог. — О, уже направляешься к Итэру? Знаешь, я ведь сначала прицепилась к нему, — вновь «включилась» девушка, когда Альбедо вышел из лагеря. — Но он заметил мое присутствие, и я решила сменить человека. Если тебя так можно назвать. Ха-ха. И она снова показательно и фальшиво засмеялась. Премерзкая особа. Но зато, теперь картинка, наконец, слилась воедино. Итэр спокойно путешествовал, когда наткнулся на «призрака другого мира». Но, так как он сам, по сути — из другого мира, он этого «призрака» заметил и поспешил рассказать знакомому-ученому. И естественно, вместе с информацией, знакомый-ученый получил в подарок нового «друга». Замечательно. — Альбедо, это ты? Ура, Итэр так скучал без тебя! — Паймон! И ничего я не скучал! Здравствуй, — Итэр оказался прямо на Хребте, около лагеря. Непонятно, почему — он ведь здесь чуть не умер. Альбедо подошел к парочке и попытался выдавить улыбку. На вопрос «почему ты живешь на Хребте?» Путешественник нахмурился и ничего не ответил.

***

Как оказалось, Итэр знал про «призрака» не больше, чем сам Альбедо, поэтому ученый ушел ни с чем, решив провести собственное исследование. Девушка, бесконечно донимавшая его тупыми вопросами и шутками, внезапно задумчиво произнесла: — Он по уши в тебя влюблен. Ты знал? — И после этих слов она будто приуныла. — Наверное, предполагал. Я не влюбляюсь. Но я не против чувств других людей — мы с Итэром все равно хорошие друзья. — Ага, — эта фраза от «призрака» прозвучала совсем уж грустно и уныло, поэтому Альбедо даже переспросил, что именно она имела в виду. — Что «Ага»? — Я тоже. Не влюбляюсь.

***

— Слушай, а ты собираешься придумывать мне имя? Я провожу конкурс на самое лучшее-прелучшее! И победителю ничего не достанется! — Зачем тебе имя, странный голос в моей голове? — А почему нет? — Девушка обиженно замолчала. Альбедо закатил глаза и первый час торжественно терпел блаженное молчание, расписывая в блокноте разные формулы порталов в другие миры. Но когда «призрак» начала пронзительно петь, он не вытерпел: — Ладно. Не хочу морочиться над именем. Теперь ты будешь Ри — как пРИзрак. Ри. Довольна? — Скучное имя. Я могу и разозлиться. — Ну, злись. Ри внезапно притихла, а через несколько секунд Альбедо отвесил сам себе сильную пощечину, после которой последовал смешок. — Вот, что будет. Не расслабляй свои руки.

***

Ри — худшее, что происходило в жизни Альбедо. Она была импульсивной, часто обижалась, доставала тупыми вопросами и требовала, чтобы любое ее слово получало похвалу и признание. Альбедо, слегка разбиравшийся в психологических расстройствах, без труда определил нарцисса. Очень запущенного нарцисса. Она истерила, она раздражалась и, одновременно, считала, что ученый безумно ее ценит. Самое страшное, что свою цену девушка оправдывала. Она была умной. Ри, как оказалась, действительно мастерила свой «чудо-аппарат» сама, поэтому неплохо разбиралась в физике, механике и других точных науках. А в некоторых даже превосходила Альбедо, потому что Тейват был явно менее развит, чем мир Ри. По ее рассказам, он был огромен, с кучей людей и технологий. И Альбедо, слушая про то, как девушка говорила о работе всех механизмов в своем приборе и вспоминала, как она делала их в полном одиночестве, узнавал в девушке себя. Но они были до жути разными. Ри — одинокий нарцисс, мечтающий о похвале о огласке. Альбедо — тихий ученый, который хочет спокойно исследовать и рисовать. И девушка тоже замечала и схожесть, и разницу. И она начала. Предлагать. Начиная с простых фраз, вроде «было бы классно, если бы мы сложили наши силы и таланты», заканчивая многочасовыми уговорами, которые прерывались сном Альбедо. Хоть и заснуть под такие истерики — почти нереально. — Мы будем лучшей командой! Только позволь, ну хотя бы на минуточку, разрешить мне зайти в твои мысли и соединить наши разумы! Это ненадолго, это не больно, и я все исправлю, обещаю! — Нет, Ри. Это исключено. — Ну почему? — Потому что я — это я. А ты — это ты. — Да пошел ты нахер! — И Ри пропадала. Иногда надолго, иногда буквально на пару минут. Но сегодня ее не было уже больше часа — ученый даже начал волноваться, куда подевалась его ненавистная личная шизофрения с нарциссическим расстройством личности. И как раз когда Альбедо вернулся к пробиркам, в лагерь кто-то постучал. Влетела Паймон, чуть не сбивая все на своем пути, а за ней — Итэр, потирающий запястья, онемевшие от холода. — Альбедо, Итэр хочет тебе кое-что сказать! — За неосторожную фразу Паймон получила шутливый шлепок по спине, от которого она сразу, с такой же иронией и драматизмом, отлетела в другой конец лагеря. Альбедо выжидательно посмотрел на собеседника. По сути, он уже знал, что Путешественник хотел сказать. — Альбедо, я… — Итэр весь залился краской, убирая непослушные пряди волос с лица. — Я долго думал, говорить тебе или нет… И я, честно, не знаю, что ты вообще можешь сделать с этим… Но ты мне безумно нравишься, я люблю в тебе все, начиная от внешности, заканчивая страстью к алхимии, Альбедо, я не прошу взаимности, просто скажи, что услышал меня, умоляю… Альбедо знал. А еще к ученому именно в этот момент в душу закралось неприятное предчувствие, поэтому на слова друга он даже ответить толком не смог. — Я услышал тебя, — и, сказав это, Альбедо пулей вылетел из лагеря.

***

И, конечно, это его двойник. Самое оригинальное, что могла придумать юная и умная Ри. Она стояла (или точнее, он стоял?), смотря с усмешкой и какой-то надменностью. Черт, Альбедо совсем не привык видеть себя самого с такой эмоцией. Ему следовало догадаться еще когда пришел Итэр — Ри никогда не упускала случая посмеяться над невзаимно влюбленным парнем. Если шутки не было, значит, не было и девушки. А если ее нет — она задумала что-то. Крайне неприятное. — Смотри, как я научилась, — нарочито-слащаво прошептала она, вскидывая руку вверх. Сноп ледяных искр обдал волной. — Создать двойника — дело сложное, но возможное. Я такая молодец, не правда ли? Ты похвалишь меня? Альбедо стоял и смотрел. Ри продолжала говорить: — Знаешь, я хотела тебя сломать, как делала с другими. Но не вышло — ты слишком холоден для человека. Хотя, нет, точно — ты же и не человек вовсе! Извини, — смех. — Так вот, я не смогла применить к тебе свой любимый способ, поэтому работаю по старинке. Если ты прямо сейчас не дашь мне доступ к твоим мыслям, разуму и телу, я уничтожу Хребет. Я разрушу его. Нахрен. И они начали бороться. Оказывается, Ри не только юна и умна — она еще и сильна, особенно в теле Лже-Альбедо. И еще она умела несколько штучек, о которых Альбедо никогда и не знал — видимо, подарки из других миров. И, используя, один из них, Ри напролом пошла к лагерю, раскидывая все по пути. И тогда Альбедо принял решение — вполне себе осознанное, мудрое и обоснованное целым списком причин — он принес свою личность в жертву.

и слился

теряясь в пустоте

бесконечных осколков

разбившихся вдребезги

***

Земли Драконьего Хребта никогда не были настолько чисты и спокойны. А Альбедо, именуемый ныне каким-то непонятным именем, никогда не был настолько силен. И никогда он не жаждал победы и власти столь сильно. Сумасшествие, о котором он вскользь предупреждал Итэра (правда, когда тот уже не мог его услышать), случилось, но из-за совсем новых обстоятельств. Обстоятельств крайне антинаучных и непонятных жителям Тейвата. И города будут рушиться от ударов взрывной магии обычного ученого. И сила элемента стойкого, сильного, на котором держится весь мир и пару сотен контрактов, будет совмещена с наукой и знанием неподвластными. И никаких «но» и «вдруг». В этом хаосе бессилен Путешественник. И даже его сестра.