meet you at the graveyard

июнь, 1978. это было последнее счастливое лето, которое барти помнил. его память знатно потрепалась с годами, стерлась под воздействием отчаяния и жажды мести, притупила все чувства, которые у него когда-то были, но тот июнь он помнил достаточно хорошо. возможно потому, что прокручивал его в голове слишком часто — как гребаный раскаленный нож на незажившую рану, расходившуюся по швам с каждым новым ударом, как напоминание о том, почему он все еще дышит. тогда даже регулус был жив. и весь их курс тоже. и эван. о, эван розье. барти, начиная с курса третьего, проводил часть летних каникул именно у него в особняке. безусловно, вырваться из под лап отца было трудно, но у него удавалось. что не сделаешь ради того, чтобы не находиться лишние дни с отцом наедине, в гнетущей тишине их дома? родители эвана никогда особо не пеклись о своих детях, поэтому их никто не трогал. они завтракали вдвоем, бродили по длинным бездушным коридорам или сидели у эвана в комнате. за все дни, проведенные тут, барти мог встретить кого-то помимо эвана и эльфов лишь пару раз. и лето перед их последним годом в хогвартсе не стало исключением. солнечные лучи красиво падали на белые ресницы эвана, заставляя того щуриться и прикрывать рукой глаза. барти это казалось забавным. они лежали прямо на траве, на задней стороне поместья, обложившись газетами, фруктами и холодными цитрусовыми напитками с примесью огневиски — да, практическое отсутствие родителей давало свои привилегии. неподалеку стояли удобные диваны, но кого из них это волновало? — я говорил матери поставить сюда эти несуразные зонтики, но кто меня будет слушать... барти хочется одновременно сблевать и рассмеяться во всю глотку от трепета где-то в груди, появляющегося из-за тихого ворчания розье. — ты можешь их наколдовать, — просто отвечает он, сдерживаясь от откровенного смеха. эван выглядит до невозможного глупо — щурится и жмурится, бубнит себе что-то под нос и обмахивается «пророком». эван переводит на него взгляд, полный осуждения, молчит пару секунд и выдает: — далеко тянуться за палочкой. барти прикусывает щеку изнутри. вот же идиот. — ничем не могу помочь, — разводит руками он, поднимая брови. розье вздыхает и закрывает глаза. на пару минут воцаряется тишина. барти отпивает из стакана что-то жгучее, мятное и лимонное. где-то сбоку жужжит приставучая муха, которую он все никак не может прибить. — слышал, поттер и та рыжая грязнокровка планируют пожениться, — между делом кидает эван, прерывая молчание. барти фыркает. — удивительная жажда жить. — ну, они по крайней мере не унывают и умудряются что-то планировать на будущее. — а ты унываешь, что ли? эван замолкает на пару секунд, избегая его взгляда и скосив глаза на внутреннюю сторону предплечья. все таки, ему шестнадцать. ему шестнадцать и он понятия не имеет, что правильно, а что — нет. барти тоже молчит, не желая возвращаться к этой теме — солнце печет слишком приятно для того, чтобы нарушать покой. вопрос остается без ответа. — есть хочешь? — тон розье снова становится ровным и непринужденным. барти есть не хочет. он хочет кое-что другое. в нем полно энергии, если честно. крауч кидает хитрый взгляд на эвана, приподнимаясь с травы. оборачивается и мельком смотрит на темные панорамные стекла поместья — вроде, никого нет (в чем он не может быть уверен). — барти, что ты... — тянет эван, заподозрив что-то неладное, но закончить не успевает, потому что барти его прерывает. своими губами. он нависает над ним, заглушая вскрик неожиданности, пробирается прохладными после стакана со льдом пальцами под футболку, собирая мурашки. эван пытается его слегка оттолкнуть — наверняка из-за страха быть увиденным, — но вскоре сдается под влиянием удовольствия. барти ухмыляется ему в рот, слизывая остатки черничного коктейля, раздвигает ноги и проходится свободной ладонью по острой коленке. трава невесомо щекотит открытые участки их тел. — все, отстань, — смеется эван, напоследок прикусив его губу, и отталкивает барти в сторону. крауч, довольный, закрывает глаза, откидываясь на траву, подставляя лицо солнечным лучам. он слышит дыхание эвана в паре сантиметров от себя, и наощупь, с закрытыми глазами, запускает пальцы в блондинистые волосы. эван, кажется, сам прислоняется к его руке. ластится. впереди целый месяц с небольшим — похожих на этот — дней. барти позволяет легкой спокойной улыбке коснуться его губ. июнь, 1994. его рука — бледная тонкая кожа, облепленная вокруг костей — дотрагивается до холодного грязного гранита. он сколот в некоторых местах, шрифт затерся и поблек. сюда не приходили очень долго — возможно, с того самого момента, как это надгробие здесь появилось. эван мертв. он мертв дольше, чем они вообще друг друга знали. барти теперь не слышит его дыхания, хотя он лежит в паре метров от него. он проводит ладонью вдоль надгробия, собирая грязь и пыль, его рука дрожит — то ли от холода, то ли от чего-то еще. земля под его коленями продавливается и пачкает пальто. травы здесь нет. только грязь. тишина оглушающая — птицы здесь тоже совсем не поют. и солнце в глаза больше не слепит. только тучи, темные как смоль, сгущаются у него над головой. где-то каркает ворона. его тело измождено от долгих лет империуса, а разум спутан из-за прошедшего времени и затуманенности местью. он не должен здесь лежать. он, блять, не должен лежать на этом грязном, замызганном кладбище. барти думает о том, что от мраморной кожи эвана сейчас не осталось ни следа. она сгнила, съеденная червями. он даже не уверен, здесь ли вообще тело розье. может, надгробие — лишь формальность? его тошнит. крауч снова трогает — гладит — ледяную плиту, пытаясь почувствовать хоть что-то, хоть какой-то проблеск энергии или чьего-то присутствия. но ничего. ничего не происходит. он опускает голову, до жгучей боли и крови кусая нижнюю губу, совсем фантомно и нереалистично представляя на ней губы эвана. во рту неуловимо и обманчиво возникает вкус черники. барти шмыгает носом, но слез у него нет — он не чувствует ничего, кроме странной, мучительной тоски. и конечно, острой злости и ненависти, распирающей его изнутри, жажды гребаной расплаты и потехи над страданиями других людей. кстати, насчет этого. поттеры, о чьей свадьбе они говорили тем летом, мертвы уже тринадцать лет. он должен будет посадить на цепь грюма — предварительно поиздевавшись над ним вдоволь, — и приволочь мальчишку туда, куда нужно. барти крауч царапает ногтями собственную кожу и не чувствует ни-че-го. о, эван, ты бы мной гордился. увидимся на том свете.