fury

Лесной аромат вперемешку с земельным, запахом прошедшего ливня, который не оставил сухим ни один метр двора, окутывает вышедшего из дома Чонгука. Пахнет почти так же, как если набрать ванну и добавить в воду большое количество эфирного масла с ароматом хвои, только запах холодный, бодрящий и свежий из-за низкой температуры на улице, натуральный, так намного приятнее. Чонгук идет по длинной, мокрой дорожке к крытой беседке, стоящей подальше от дома, окруженной со всех сторон пышными декоративными кустами и, зайдя внутрь, садится за стол, ставя перед собой бокал с недопитым виски. Он прислушивается к шуму тревожного леса, треску ветвей, шороху листвы из-за ветра и беспокойному зову неугомонных ночных птиц, которые чувствуют истинную сущность внутри него, предупреждают друг друга о появлении хищника на пороге их зеленого дома. Он совсем близко. Купить коттедж подальше от города было отличной идеей. Рядом нет высоток, бесконечного потока людей и пестрящих красками кислотных вывесок, но если посмотреть в сторону, где за домом вдалеке стоит Неоновый город, подсвеченное его огнями темное небо озаряется светом. Только свет этот совсем не тот, к которому надо стремиться, на него не стоит идти, каким бы прекрасным он не казался. Это огонь котлов Геенны пылает, манит к себе сбившихся с жизненного пути, издалека привлекает к себе, чтобы поглотить, притворившись маяком. Ночь в Геенне — время святотатства, и пороки человеческие переплевывают под тяжелым одеялом неба любую веру. Он знает это, будучи уже поглощенным, неверным. Чонгук прислушивается к каждой капле, скатывающейся с черепицы крыши и разбивающейся об влажную землю. Теплое освещение беседки становится ярче, будто проблемы с напряжением играют с яркостью, делая ее то больше, то меньше. Его эмоциональное возбуждение остро реагирует на каждый звук. Прикрыв глаза, он углубляется в эту смесь теперь неопределенных звуков, которые вскоре начинают звучать единым громким криком, заглушающим следующие за ним по пятам мысли о том, что он сходит с ума; они уже давно привычные гости в его голове. Альфа потирает лицо ладонями, берет бокал и допивает до дна, обращая внимание на мерцание, любуется огранкой стекла, держа его в руке, и бокал с характерным звуком лопается прямо в ладони. Осколки падают на стол и пол, за ними капли крови. Альфа начинает стонать от головной боли, кладет руки на виски и давит на них, зарывшись пальцами в волосы и старается удержать кости черепа на месте, потому что создается ощущение, словно они вот-вот лопнут, растянут скальп так, что порвется, вывернув содержимое на стол перед ним густой и розовой кашицей. Его тело сковывают крепкие стальные канаты, по ним бежит ток, вынуждают согнуться лицом к полу и сидеть так, давить на виски плотнее, чтобы облегчить эту боль, которая проходит так же резко, как и началась. Чонгук сидит, уперевшись лбом о стол и тяжело дышит, чувствуя какое-то время отголоски отползающих в сторону мучительных ощущений, пытаясь не двигаться. Отдышавшись, он медленно поднимает голову и садится ровно, кидая взгляд на подошедшего к беседке Хосока.       — Что с тобой? — интересуется Хосок, замечая его болезненный вид.       — Голова от вас всех болит, — отвечает Чонгук, кивая ему, чтобы сел. Хосок садится напротив, предпочитая не спрашивать, почему на столе перед ним лежат осколки, и молча протягивает ему заволявшуюся в кармане салфетку, которой Чонгук протирает правый перемазанный кровью висок и, сжав салфетку в руке, облокачивается, закинув руку на перекладину. Если бы он хотел чем-то делиться по этому поводу, то уже бы сказал. Логика простая. Взгляд, которым Чонгук смотрит на него, многоговорящий, и Хосок сразу понимает, что не стоит тянуть и начинает первым.       — С чем ты хотел, чтобы я помог разобраться?       — Что, даже догадок нет? — скалится Чонгук, массируя висок пальцами. — Все же совершенно в порядке?       — Ну, за исключением трупа, думаю, да?       — Думаю, да, — ухмыляется повторив Чонгук и в глазах его что-то мелькает. — Я вот тоже думаю, с кого мне спрашивать за эту неприятность? С охраны, которая не досмотрела? Или с тебя? Может, все же, с Чимина? Когда ты сможешь сказать, кто тот омега? И кто его сюда привез? С кем он приехал? Смотри, сколько у меня вопросов. У тебя есть ответ хотя бы на один?       — Узнаю к утру, кто он, — ровным голосом отвечает Хосок, хотя прекрасно все знает, и смотрит ему прямо в глаза. — Ты сам устраиваешь вечеринки здесь, твои гости, — Хосок показывает пальцами кавычки, — приезжают еще до тебя. Я говорил, что не стоит этого делать, но тебе похуй, — вздыхает. — Я стараюсь всех проверять, за всем следить, но у меня нет возможности двадцать четыре на семь бегать за Чимином и следить, то за ним, то за тобой. Вы, блять, взрослые. Чего ты удивляешься такому результату? В городе полно клубов, где можно развлечься, снять кого-нибудь, чтобы Чимин не видел, а ты на его глазах развлекаешься, — в догонку договаривает Хосок.       — Да, ты абсолютно прав. Как всегда, прав, — Чонгук вздыхает, опустив глаза на испачканные кровью осколки и показывает свое сожаление, сжав плотно губы и выпячив немного вперед, опустив слегка голову. Хосок удивленно дергает бровью, почти клюнув на его очень похожее на искренность сожаление, как Чонгук, ненадолго задержав взгляд на кусочках стекла, смотрит на него исподлобья и ухмыляется.       — На что это ты намекаешь смотря на меня таким взглядом? — плохо скрывая раздражение уточняет Хосок, положив локти на стол и сцепив пальцы. Будто он имеет право обижаться. — Если есть, что сказать, говори, — жестикулирует он, взмахивая правой кистью, и вновь сцепляет пальцы, — обсудим прямо здесь и сейчас. Обстановка внутри деревянной беседки накаляется, альфы прожигают друг друга глазами, подполяя сухое до ярчайших костров. Хосок не теряется, блефует. Ответно пронизывает и предчувствие, изнутри его колющее острой иглой, где-то в между ребер застряло, но попятную не даст, сдаваться еще рано. Хосок следит, как Чонгук достает телефон и что-то напечатав, улыбается, положив телефон на стол. Воздух вокруг становится тяжелым, горьким, будто пахнет жженной смолой. Хосок чувствует, что что-то не так, но двигаться не смеет и дышит ровно, забивая легкие паленым. Он знает эту улыбку, похожую на звериный оскал, она заставляет начать опасаться, вырабатывать надпочечники адреналин и выпускать в кровь в больших дозах, но бить нельзя, бежать тоже. Остается молча сидеть, получать передозировку и не двигаться, ждать, когда Чонгук нападет, но что-то тот не торопится.       — Расслабься, а то венка на лбу лопнет, — весело просит Чонгук, но Хосок его веселье не разделяет. — Ты же мой друг, Хосок. Мне, наверное, не стоит вести себя так. Друзья так себя не ведут. Я сегодня слишком устал, от того и в голову всякое лезет. Еще и Чимина обидел, малыш нахулиганил сразу. Глаз да глаз ним. К слову, о глазах, куда смотрела охрана? Позови-ка ты Марио и попроси, чтобы захватил ноутбук, закажу для Чимина поводок, чтобы в будущем ни на шаг не отходил, и светящийся ошейничек, чтобы все его видели, если сорвется.       — Почему Марио? Потому что он новенький? Чонгук, не наказывай его, — просит Хосок, но Чонгук лишь ухмыляется. — Ему всего восемнадцать, просто уволь. Он брат Криса, из-за долгов попросился работать, ты же знаешь это лучше меня. Что тебе в голову лезет? Ты чего добиваешься от меня? Мне надо озвучить, что я виноват? Да, это правда, отчасти, я виноват.       — Мне жаль Криса, но в клетке выживает всегда только один, — фактом отвечает. — Значит, он был слаб, а слабые умирают, Хосок. Зови Марио, — строго. — И попроси, чтобы взял ноутбук, — стряхивая осколки бокала на пол. — Ничего я с ним не сделаю, пока не проверю кое-что. Хосок очень хорошо понимает, что Чонгук настроен серьезно и докопается, найдет хоть кого-нибудь, кто будет отвечать за случившееся и искренне жалеет этого паренька, но сохранность Чимина, и его собственная, сейчас на первом месте. Чонгук жаждет крови, в клетке ее ему не хватило, ненасытился. Он набирает номер новенького охранника, который был поставлен им на этот вечер в зал вместе с опытными и которого сам же отвлек по рации, чтобы Райли могла действовать уверенно. Марио приходит очень быстро и так же быстро кланяется, доставая своим черным галстуком почти до земли. Перед ними напуганный и взъерошенный цыпленок, а не будущий цепной пес, которым его представил Хосок и заверил, что натренерует. Чонгук его мысленно уже уволил, но с возможностью покинуть дом на своих двоих из-за доброй памяти о скончавшемся в клетке бойце. Все-таки Крис дольше других с ними работал.       — Даю балл за оперативность, — произносит Чонгук отрешенно, разглядывая его с ног до головы.       — Я все принес, — быстро отчитывается Марио, ставя на стол ноутбук.       — И что дальше? — уточняет Чонгук. — Я сам что-ли должен включать? Марио шустро разворачивает к себе ноутбук и тыкает на нужные клавиши короткими пальцами. Хосок устало откидывается назад и вздыхает, цокнув языком после.       — Что он включает? — спрашивает Хосок, скрестив на груди руки.       — Включает нам интересный фильм, — ухмыляясь, подпирает подбородок рукой Чонгук и смотрит на вспотевшего парнишку. — Да, Марио? Ты же нам сейчас фильм включаешь?       — Нет, господин, — мотает головой, но продолжает, не отрывая глубоко посаженные глазенки, что-то искать в ноутбуке. — Включаю вам записи со скрытых камер. Вы же сами в сообщении сказали мне быстро подготовить их и скачать, — недоуменно.       —Ой, — восклицает Чонгук, растягивая широченную улыбку. — И как же я так перепутал? Придется отложить покупку поводка.       — Записи со скрытых камер? — у Хосока едва приподнимаются брови, а взгляд становится напряженным, сосредоточенным на довольной ухмылке Чонгука. — Ты поставил камеры в доме? Почему не сказал? Провал да такой оглушающий, смерти подобный. Хосок пытается расслабиться и сделать непринужденный вид, но выходит плохо.       — Меньше знаешь, крепче спишь. И нас ведь частенько здесь нет, а я так хочу знать обо всех мышках, которые таскают со стола лакомства в мое отсутствие или если я отвернусь, — странно отвечает Чонгук. — Включи нам все записи с первого этажа, особенно сильно меня интересует камера в коридоре где уборная, — смотря на Марио. — Наверняка моя мышка там засветилась, хочу посмотреть, прежде чем наказывать, — недобро улыбается Чонгук. Его лицо в миг меняется на восторженное, когда Марио разворачивает к ним ноутбук экраном и заинтересованно вглядывается, а Хосок бледнеет, двигаясь к столу и заведя руку за спину, ближе к пистолету, но убирает на свое колено, понимая, что ему ничего не угрожает. Убивал же не он и не Чимин. Немое кино на ускоренной перемотке оставляет каждого из них недовольным. Чонгук, кажется, разочарован в том, что это дело не чиминовых рук, а Хосок невероятно профессионально играет роль охуенно верного друга, удивляясь поведению Райли на видео и комментируя каждый ее шаг и действие. Чонгук внимательно слушает его, сосредотачивая свое внимание на тембре голоса и думает, что придется перед ним извиниться. Сучка Райли пырнула мальчишку и ему придется разбираться, зачем. Не стоило думать, что Хосок как-то причастен. Как же тупо. Чонгуку становится скучно. Досмотрев до конца, он просит Марио позвать ее к ним, но ничего не объяснять, они сами этим займутся.       — Пусть заварит нам чай, — кричит Чонгук в спину спешащему к дому недоохраннику. — Уж что-что, а это она делает великолепно. Прежде чем выйти во двор, бета морально готовится и топчется на месте стоя на кухне, держа в руках поднос с горячим напитком и несколько кружек, которые звенят из-за ее трясущихся рук. Травяной настой пахнет очень приятно, ей нравится его запах, напоминает о времени, когда она была маленькая и ее бабушка заваривала такой же для нее. Седовласая старушка, лица которой она уже не помнит, всегда говорила ей, что чашечка чего-нибудь теплого — эликсир от душевных ран. «Все будет хорошо», — убеждает себя девушка, а у самой ноги подкашиваются, пока она идет через зал. «Хосок сказал, что все будет хорошо. Я справлюсь», — уверенно кивает сама себе и открывает дверь во внутренний двор. Идя по мокрой тратуарной плитке к беседке, она тихо шепчет под нос любимую детскую песенку, чтобы успокоиться, ведь в первую их встречу Чонгук произвел на нее впечатление неадекватного морального урода, которому ничего не стоит отобрать чужую жизнь, и не понаслышке убеждена в этом. Она анализировала все, что знает о Чонгуке и ей не понятно, как в одном человеке может уживаться жестокость и милосердие. Разве эти качества могут быть соседями в человеческой душе? Утром бета, по указу Чонгука, ездила с охраной в детский приют для омег, передала директору материальную помощь и большое количество коробок с вещами, игрушками и средствами первой необходимости, закупленными ею накануне. Она всегда сама это делает. Чимин не выходит из дома без сопровождения Чонгука да и они носят разный статус в его доме. Чонгуку некогда заниматься лично, ежедневные тренировки и частые бои отнимают максимум времени, а все оставшееся он тратит неизвестно на что. Райли мало что знает о нем, но хотела бы узнать больше. Она не сомневается, что все сделала правильно, она поможет Чимину попрощаться со своей зависимостью с именем «Чонгук», и отдаст его в руки того, кто его по-настоящему любит. Хосок хороший мужчина и второй в мире, кто отнесся к ней по-доброму, ему можно верить. Иначе бы Чимин не стал открываться ему, она точно знает, как и знает, что ее собственные чувства стали безумно плотоядными, больно жрут изнутри и что-то уже успели обглодать. Райли аккуратно ставит на стол перед альфами поднос и кротко улыбается, расставляя белоснежные чашки, пока Чонгук заводит с ней непринужденную беседу и расспрашивает, как детишки отреагировали на подарки на этот раз. Это то, что его действительно интересует и Райли охотно рассказывает, не забыв передать ему теплый привет от директора приюта. Хосок мысленно умоляет ее поднять на него глаза, перестать попадать в ловушку речей Чонгука, и хотя бы мельком посмотреть на него, но этого не происходит. Видимо, она решила, что лучше сделать незаинтересованный в нем вид. Пусть будет так, он уже сделать ничего не может, осталось посмотреть, что из этого выйдет. Чонгук следит, как она сосредоточено наполняет чашки и ставит дымящийся паром с носика чайничек на стол, беря серебристый поднос в руки.       — Какой приятный запах, Райли, — восхищенно хвалит ее Чонгук, улыбаясь и махая ладонью, направляет пар от чашки к своему носу. — Сегодня что-то необычное заварила?       — Это каркаде, сушеные цветки гибискуса. В напитке есть необычная кислинка, которая очень мне нравится, — зачем-то говорит она, убирая волосы за ухо, и Хосок замечает, что она смущена. Ничего удивительного для Хосока здесь нет. Коммуникабельность Чонгука — это хорошо отточенное мастерство, он умеет располагать к себе, несмотря на вспыльчивый характер, но только когда ему это надо, поэтому на все переговоры по рабочим моментам ходит самостоятельно, а дальнейшие дела ведутся Хосоком, Чонгуком же из-за кулис, потому что копаться в бумажках ему удовольствие не приносит. Он прекрасный актер и может менять амплуа по щелчку пальцев. «Обаятельный красавчик да еще и богат, просто идеал», — усмехается Хосок про себя, наблюдая, как простой комплимент о заварке сраного напитка подкупает Райли и она опрометчиво сияет в лице, расслабившись и не подозревая, что ее сейчас же могут растерзать те клыки, которые Чонгук обнажает, улыбаясь ей. Хосок не понимает, как это работает, но работает же. «Если бы не его жестокость и проблемы с законом, в другой жизни мог бы быть кем угодно».       — Значит, нам тоже понравится, — смотря на Хосока, а затем на нее. — Несмотря на то, что мы оба очень любим все сладкое. Хосок стискивает зубы, понимая, что он говорит о Чимине. Чонгук аристократично берет чашку пальцами, оттопырив мизинец в сторону и, прикрыв глаза, на пробу делает первый глоток под выжидательный взгляд Райли.       — Изумительно, Райли! — восклицает он. — Вкус, запах и цвет, такой насыщенно-красный, — разглядывая дно чашки с напитком. — Он же похож на цвет крови того омеги, которого ты пырнула? А вот и занавес.       — Что? — с медленно сползающей улыбкой спрашивает девушка, подумав, что ей послышалось.       — Я спросил, похож ли этот цвет на цвет крови того омеги? С Райли мгновенно спадает вуаль работающего гипноза, когда она смотрит на повернутый к ней ноутбук и, завидев себя на запущенной записи, переводит взгляд на сияющие лихорадочным блеском глаза Чонгука. Она замирает, задерживая дыхание от шока, и наконец-то смотрит на Хосока, на губах которого читает единственное: «Беги». Девчушка бросает поднос и срывается с места, чуть не подскальзываясь. Чонгук одним большим глотком допивает и смотрит ей вслед, прислонившись о вход в беседку плечом, мычит какую-то придуманную мелодию, и останавливает Хосока, который встает рядом, достает пистолет и целится.       — Не надо, — командует Чонгук.       — Мне послать за ней? — показушно уточняет Хосок, смотря как Райли распахивает стеклянную дверь в дом, явно ломая свои длинные ногти.       — Нет. Я хочу поиграть. Попроси кого-нибудь открыть для нее ворота, пусть бежит. Это уже веселее. Чонгук пихает руки в карманы и спускается на дорожку. Хосок убеждается, что Райли они с Чимином больше никогда не увидят. И надеется, что Чонгука тоже. Такой момент упускать нельзя.       — Потихоньку, понемножку, прибавляем к мышке кошку, — расслабленно распевает альфа, медленно шагая ко входу в дом. Райли внутренне радуется и испытывает облегчение, когда видит, что ворота открыты. Она маневрирует между припаркованными на стоянке машинами и бежит не оглядываясь. Нельзя останавливаться, нельзя медлить, надо бежать, куда смотрят глаза и искать себе место, чтобы спрятаться. Девушка поверила в Бога, молясь ему всхлипывет, растирая по щекам скативающуюся черной водой тушь. Животный страх добавляет ей скорости. Выбежав за ворота, она сворачивает влево и бежит к начинающейся возле дороги роще. Темный лес не пугает, а кажется спасением. Ветки хлестко бьют по ее телу и лицу, когда она приподняв руки, пытается пробежать сквозь них и цепляется волосами за густые еловые лапы, задерживающие ее. Она бежит долго, проваливаясь в неглубокие ямы и местами утопает в пышноразросшемся мху. Глаза давно привыкли к мгле вокруг, но веки слипаются и горят. Райли забегает за широкий ствол дерева и прислонившись к нему спиной, скатывается, садясь на грузный и холодный корень. Ее дыхание сперто, одежда насквозь мокрая и грязная, потому что она падала, но вставала и продолжала бежать. Тишина. Только она ее спутница в этом огромном лесу, и ей кажется, что собственное дыхание звучит слишком громко. Ладонями прикрыв рот, Райли начинает тихонько всхлипывать, чувствуя как замерзли пальцы и горят внутренности от интенсивности бега.       — Мышка слишком громко дышит, — слышится вблизи голос Чонгука. Райли пытается подскочить, но крупная ладонь альфы ложится на ее плечо, усаживая обратно. Она сжимается до крохотных размеров, вжавшись спиной в неровности коры ствола дерева и, заломив от страха брови, испуганно смотрит на присевшего на корточки перед ней Чонгука, чье лицо размыто из-за новых выступивших слез.       — Ну–ну, — протягивая руку к лицу еще сильнее вжавшейся в дерево девушки. Хватает одного его огорченного вздоха, чтобы она перестала двигаться и позволила ему утереть слезы.       — Правильно, лучше тебе быть послушной. Боишься меня? Райли держит руки перед грудью, будто готовясь оттолкнуть его, и кивает. Чонгуку она кажется крохотным и загнанным зверьком. Охота, если честно, принесла мало удовольствия.       — Замерзла же, дурочка, — дотронувшись до ее рук, говорит Чонгук. — Давай ладошки погрею, а ты мне расскажешь, зачем убила мальчишку? Если так хочется убивать, можешь выходить в клетку. Что думаешь? Только не могу ручаться, что ты выйдешь из нее. Чонгук складывает свои ладони домиком, накрывая ее крохотные пальцы и тянет к своим губам, но Райли сопротивляется, стараясь вытянуть свои руки из его, и Чонгуку это нравится. Девушка, но даже у нее яйца крупнее, чем у Марио. Альфа сильнее сжимает ее руки и, несмотря на сопротивление и писк, притягивает ладони к своему лицу, выдыхая в них горячий воздух. Райли непонимающе смотрит на него, не двигаясь.       — Ты убьешь меня?       — А ты хочешь умереть? — между теплыми выдохами спрашивает Чонгук и по глазам видит, что жить сильно хочет, но искрится в них что-то еще.       — Нет, — всхлипнув.       — Конечно, нет, — понимающе кивает Чонгук головой. — Иначе бы не пробежала примерно километр, цепляясь за возможность спастись. Так что, объяснишь мне, почему? Обещаю, что не убью тебя. Если ты умрешь, Чимин свихнется, а мне хочется, чтобы он был в полном порядке.       — Да ты издеваешься, — вырвав руки из ладоней альфы, она презрительно смотрит на него, плотно сомкнув губы и стирает новые слезы. — Ты просто монстр удовлетворяющий им свои потребности, не делай вид, что он тебе дорог! Ты убийца! Ты стыдишься этого, поэтому замаливаешь свои грехи, жертвуя деньги в приюты? Чонгук опускает локти, уперев их в колени и слушает, склонив голову к плечу как из Райли наконец-то выливается все то, что давно просилось наружу. Если уж ей суждено расстаться с жизнью, то выплеснет до капли. Уже нечего бояться, он ее уже нашел и не отпустит.       — Я давно хотела узнать, это же чистая правда, верно? А почему только в детские дома для омег, Чонгук? Не из-за того ли, что ты свернул шею омеге в девятнадцать? Это было твое первое убийство, да? Ты перед ним пытаешься искупиться? Или перед братом, которого бросил? Ты бросил семью и тебе стыдно, но искупление не покупается за деньги! Чимин бредит тобой, а ты этим пользуешься! Я устала это слушать! Устала утешать его! — будоража тишину голосит Райли не скрывая эмоций. Чонгук в них что-то расслышал и дергает бровью, внимательно смотря ей в глаза.       — Что это я такое слышу? — ухмыляется Чонгук. — Ты тайно влюблена в меня, да? Только не ври. Я же точно это слышу в твоих ненавистных словах. Как тебе не стыдно, маленькая мышка? — театрально порицает он. — А Чимин это знает? Ты и его собираешься убить? — спрашивает Чонгук, но притихшая Райли молчит. — И, да, Райли, теперь у тебя на счету тоже душонка чужая имеется, ты, видно, забыла уже? — издеваясь. — Могу дать совет, как теперь засыпать, если хочешь, потому что его лицо будет преследовать тебя, но если продолжишь убивать, сможешь привыкнуть. Райли в полной растерянности роняет свои слезы, чувствуя боль от вины и предательства, которое так просто дарила Чимину. Оно так легко вскрылось, стоило ей открыть рот. Ей больно от всего, что сейчас происходит. Больно из-за отнятой жизни, разбитые коленки тоже безумно больно саднят и ладони, больно от обмана и от того, что Чонгук совершенно прав. Райли безумно сильно любит Чимина и желает ему только хорошего, но не смотря на это, Чонгука мечтает приручить. С каждым новым его вопросом и словом рыдать хочется сильнее и громче. Стоило ли оно вообще того? Хосок обещал забрать Чимина и увезти, когда Чонгук выкинет его из дома, но все вышло не так, как каждый из них хотел. Если бы это случилось, у нее могла быть возможность остаться, развести руки недоуменно, когда их след испариться. Она потеряла голову. Мог ли иметь шанс на жизнь хотя бы маленький росток выдуманного счастья с альфой перед ней? Очень сомнительно, но мечтать не запретно.       — Я так и не понял, что ты затеяла и зачем, но твоя глупость чуть не поссорила меня с Хосоком. Нельзя так делать, — щелкнув по мокрому носу указательным пальцем. — Чимин даже не догадывается, кого пригрел на груди, — хмыкает Чонгук, продолжая добивать ее. — Это разобьет ему сердце, — гладя ее подбородок и собирая пальцем слезы, Чонгук слизывает их и чувствует соль. Невкусно. У Чимина даже слезы сладкие.       — Заткнись, — шипит она сквозь зубы, рыдая. — Заткнись! — и голос ее разносится эхом. — Заткнись! Она не хочет слушать это, ей стыдно. Она всего лишь влюбленный и запутавшийся человек, который тоже мечтает быть счастливым.       — Так заткни меня, Райли, — произносит Чонгук тем голосом, которым он к ней никогда не обращался. — Поцелуй меня так, будто действительно любишь, мы не скажем Чимину. Ты же уже предала его, так чего тебе теперь терять? Чонгук нагибается к ней, но она отворачивается, а все ее тело давно желает ему в руки попасть и согреться. Это так неправильно. Находясь в таком положении, продолжает надеяться на хороший исход и сильно ненавидит себя. Но Райли же просто человек со своими потребностями, которые никто никогда не ставил на первое место. Ее никто и никогда не любил, она не знает тепла и доброты толком не знает. Она не родилась плохой и не хотела ей быть. Чонгук нежно берет ее за плечи и она поднимается на ноги одновременно с ним, изучая мокрыми глазами безмятежное лицо с легкой улыбкой на губах, которую Хосок назвал бы звериным оскалом. Райли обманулась, очаровавшись им, и продолжает смотреть сквозь розовые очки, которые разобьются стеклами внутрь. До ошибки под неизвестным номером в ее жизни осталось чуть-чуть, но внутренний голос молчит, хотя минутой ранее вопил и проклинал ее за существование в целом. Смирился? В эту сентябрьскую ночь ярко светит луна, выглянув из-за тяжелых туч, пробивается невесомой и тонкой пряжей света с голодного неба, лаская умирающие на деревьях листья. Чонгук считает скатывающиеся по ее щекам слезинки и втирает их в кожу с одной стороны большим пальцем, другой рукой заправляя за ухо темные волосы. Райли начинает потряхивать. Стыдно признать, но этот момент она прокручивала в голове много времени, мечтая об этих губах, которые тянутся к ее треснувшим и накрывают их. Выбивая воздух с ее хрупкого тела и роя глубочайшую яму медленным и разморенным поцелуем, Чонгук вжимает тело и Райли больно трется спиной об ствол, получая поцелуй смерти.       — Высунь язык, — грубо командует Чонгук, прервавшись. Райли не смеет ослушаться, вытаскивая влажный язык на всю возможную длину и Чонгук обволакивает его своими губами, посасывая. Она не понимает, что чувствует при этом, кроме искрометного удовольствия и отчетливого желания. Райли растворяется, ощущая какую-то невесомость, но вгрызшиеся в ее плоть клыки приземляют обратно на грешную землю. Чонгук вгрызается и откусывает говорливый язык, отходя на шаг назад и выплевывая кусок мяса перед упавшей на колени и зажавшей рот обеими руками, в голос вопящей Райли. Чонгук сплевывает кровь в сторону и вытирает остатки с губ рукавом черного лонгслива, слушая как она истошно вопит от причиненной им боли.       — Я же сказал, что не убью тебя, — присев перед ней и подняв голову за волосы. — Ты лишилась крохотной части языка, но я могу запросто вырвать весь полностью. Почему ты решила, что можешь болтать обо мне и моем брате в таком неприличном тоне, мышка? Никому так нельзя, меня это расстраивает, а когда я расстраиваюсь, происходит что-то такое. Теперь-то ты усвоишь это раз и навсегда. Правда? Райли измученно кивает, распадаясь на атомы от невыносимой боли и жалобно скулит, пока со рта стекает кровь, а по щекам гроздьями слезы. Вот оно, истинное обличие, сам Сатана перед ней. Чонгук отпускает волосы и поднимается, смотря на нее сверху вниз. Развернувшись, он сует руки в карманы, начиная идти в сторону коттеджа, как вдруг останавливается и, ухмыляясь, смотрит на нее.       — Не забывай, мышка, здесь водятся волки, — подмигнув, альфа уходит не оборачиваясь. Войдя в ворота своего дома, Чонгук замечает, что гараж открыт и подходит проверить машину Хосока, которой на месте не оказалось. Подумав, что он уехал к себе, Чонгук входит в дом и скидывает испачканные грязью берцы возле двери. Поднявшись на третий этаж, где находится его спальня, занимаемая целый этаж, он сразу идет в душ, чтобы расслабиться и смыть с себя всю налипшую грязь, прежде чем проверить Чимина. Сегодня ему хочется уснуть рядом с ним, обнять, любоваться. Делать все то, чего не делал давно. Этот день заставил его о многом задуматься и, вероятнее всего, он не сможет сомкнуть глаза. Есть ли возможность спастись? Он перестает контролировать эту животную жестокость, она угрожая отбирает поводья у здравого смысла все чаще. После душа у него снова начинает жутко болеть голова, мозг не выдерживает скопившейся одним мощным импульсом нагрузки и подает соотвующие сигналы, тревогу бьет, доказывая ему что что-то не так. Он лежит полуголым в своей холодной кровати и, дождавшись утихания боли, надевает спортивки намереваясь спуститься к Чимину, но слышит стук в дверь. Хан открывает дверь в спальню и, зевнув, смотрит на Чонгука одним открытым глазом. Вмятина на небритой щеке подсказывает, что он крепко спал.       — Напомни, я плачу тебе за то, что ты спишь?       — Да ну брось ты, — мямлит Хан.— Ну вздремнул маленько после еды, весь день на ногах же, — бубнит мужчина, замечая, что Чонгук на него косится. — Это, я чего пришел вообще, скажи Чимину, чтобы спускался. Надо его еще покапать и в горячий душ ему хорошо бы не ходить, — заметив, что Чонгук после ванны, — организму и так тяжело после трипа, лучше уж утречком. Вылавливай его из ванны и гони в кровать, пусть лежит.       — Чимин у себя, — спокойно отвечает Чонгук, выворачивая футболку.       — Его нет в комнате. Внизу тоже нет. Я решил, что он у тебя, поэтому пришел. Не выматывай ты его, — настойчиво рекомендует. Чонгук садится на кровать и, толкнув язык за щеку, издает тихий смешок, переходящий в смех, от которого Хан, взрослый мужик, ежится.       — Как там говорится, Хан? Кот из дома — мыши в пляс? Хосок уехал, забрав с собой моего Чимина. Теперь-то все сошлось и по полочкам.