После наступления темноты

      Ложась спать, Глеб даже представить себе не мог, что проснется на утро с «сюрпризом».       Первая его мысль - ослеп. Зрение покинуло его, как и надежда на нормальную жизнь в дальнейшем.       Все было как обычно: снял линзы, умылся перед сном и лег спать, совершенно не подозревая, что что-то может пойти не так. Но на утро вместо ощущения отдохнувшего организма и бодрости он получил то, к чему не был готов.       У него не видел один глаз. Кончено, совсем критично на зрении это не отразилось, он не ослеп полностью, но кругозор правой стороны заметно сузился. Картинка стала мутная, даже хуже чем при его обычном минусе. И в добавок ко всему боль появилась, будто под веки насыпали песок, который находился там до самого утра и присох к конъюнктиве.       Глеб повалялся в кровати какое-то время, пытаясь понять свои ощущения. Хотел выдавать слезу, чтобы смочить слизистую - не получилось. Решил проморгаться, но стало еще хуже. Он с большим трудом оторвал себя от постели и подошел к зеркалу, молясь, чтобы там не оказалось что-то совсем ужасное. Посмотрел на себя и впал в ступор.       Один глаз выглядел нормально, а второй так, словно до этого он принимал участие в играх Пилы. Белая часть налилась кровью, а веки опухли, будто его ужалила оса. Картинка внешнего мира была и без того не четкая: без очков музыкант видел плохо, а о линзах, кажется, ему предстояло и вовсе забыть на какое-то время. И в добавок к этому сейчас зрительную функцию выполнял только один глаз вместо двух.       Лучше бы Глеб не просыпался.       Стало очень страшно. Сначала он схватил телефон и стал искать в интернете свои симптомы в надежде, что у кого-то из многочисленных людей была похожая ситуация. Но вместо успокоения и слов поддержки он нашел несколько статей, где не сулили ничего хорошего, где подозревали все: от страшной опухоли до поражения головного мозга.       Нервно сготнув, Глеб включил фонарик на телефоне, оттянул нижнее веко, попытался самостоятельно, неумело провести осмотр. Никаких инородных предметов не нашел: ни ресниц, ни пылинок – все чисто. Но что-то все равно продолжало мешаться. Он чувствовал, что внутри что-то застряло и никак не давало ему покоя и не вытаскивалось. И чем дольше он светил на себя фонариком, тем хуже ему становилось от яркого света.       - Ебаный пиздец, - выругался Глеб, с ужасом понимая, что сегодня вечером у него концерт в столице. И если еще вчера у него была уверенность, что выступление пройдет замечательно, то сейчас его окутала паника. Ярко-красный глаз явно не соответствовал его образу и не входил в план программы.       Глеб не представлял, что скажет начальство, не мог предугадать реакцию фанатов и еще больше боялся Серафима, который в это время принимал душ. Ночевали они сегодня вместе. И Сидорин точно так же подумать не мог, что что-то пойдет не так.       В своей голове Глеб прокручиватл события вчерашнего дня, анализируя, что он делал и что могло привести к аллергии или к любого рода подобным печальным последствиям. Но его совесть была чиста. Парни даже не пили и уж тем более не дрались.       Одиннадцать утра, а день уже не задался. Серафим вышел из душа в более благоприятном расположении духа и застыл в дверях, с непониманием смотря на Викторова с опухшим глазом. Стоял и думал: то ли рассмеяться, то ли испугаться.       - Ты где успел наебнуться-то? – поинтересовался он, сдерживая смешки. Подошел к кровати, снял мокрое полотенце с бедер и стал искать трусы в своей дорожной сумке, что стояла рядом на стуле. А Глеб видел лишь мутные очертания полностью обнаженного накаченного тела, злясь на свой организм. Все интересное пропускал, а сделать с этим ничего не мог.       - Нигде, - с ноткой обиды в голосе ответил Глеб и снова повернулся к зеркалу. Уткнулся почти носом в гладкую поверхность и поднял одну бровь наверх, приподнимая веко и осматривая роговицу. Краснота пугала. Да и к тому же болело сильно. – Я проснулся, а у меня это. Ты меня пизданул во сне?       - Я? – удивился Серафим. Надел боксеры, натянул домашние шорты и подошел к парню, повернув его лицом к окну. Осмотрел, ситуацию понял, но выводы никакие не сделал. С глазами у него никогда проблем не было, тем более таких серьезных. – Болит?       - Да.       - Плохо, - подытожил он. – К врачу надо.       - Нет, - Глеб отрицательно покачал головой. - У меня концерт вечером.       - Съездить в больницу – дело одного часа.       - Не поеду.       Своим протестом Глеб поставил жирную точку в их диалоге, а Серафим не стал давить на него и вошел в его положении. Попросил лишь обработать глаз чем-нибудь. Из-за постоянного ношения линз у Глеба имелись увлажняющие капли, отлично заменяющие слезы. Он сам назначил себе план лечения: по несколько капель в каждый глаз, а потом еще и антигистаминную таблетку в рот. Он очень надеялся, что это аллергия, которую могло спровоцировать что угодно, и ждал, что к вечеру все пройдет.       Глеб трясся от переживаний, но от медицинской помощи наотрез отказывался. Его мучил страх, что это серьезное заболевание, из-за которого его визит в клинику затянется. А у него работа. Он не мог подвести свою команду и поклонников своим внезапным больничным. Но и выйти на сцену с таким глазом тоже не мог.       Единственная идея, которая пришла ему в голову, - вздремнуть, пока было свободное время. Он решил, что будет правильно дать организму полноценно отдохнуть, поэтому перекусил и лег обратно в постель в попытке заснуть. Правда с закрытыми глазами существовать стало совсем невозможно.       Несмотря на капли, сухость достигла своего пика. Кажется, песка стало больше, боль только усилилась. Конечно, лучше не стало. Наоборот, проблема усугубилась, и теперь Глеб был готов на стену лезть. Еще одну таблетку выпил, на этот раз обезболивающую, очки солнцезащитные нашел. И в целом был готов выдвигаться на площадку, правда его состояние, скорее, говорило о том, что нужно остаться дома.       Весь день прошел, как в тумане. Глеб мечтал об одном: провести концерт и как можно скорее вернуться. Его потряхивало то ли от холода, то ли от волнения, а от постоянной боли так и не получалось скрыться. Она преследовала его даже после лекарств. Хотелось вырвать свой глаз, лишь бы не чувствовать весь спектр ощущений.       Серафима не было в программе сегодняшнего вечера, поэтому изначально он не собирался ехать с Глебом на площадку. Хотел погулять по ЦУМу, а потом забрать друга после концерта и отвезти его отмечать удачное завершение небольшой связки осеннего тура. Но планы поменялись, он понимал, что Глебу понадобится его помощь.       Сколько бы не было разговоров о том, что лучше отсидетья дома или поехать к офтальмологу, Глеб настаивал на своем. Почему-то он решил, что завтра ему станет лучше и все пройдет, а пока что надо было немного потерпеть. Он настраивал себя на то, что это просто небольшой сбой в его организме, какая-то незаметная взору соринка попала в глаз, но обязательно покинет его. А пока что стоило настроиться на плодотворную работу, хоть сил никаких не было.       Глеб плохо видел, поэтому Серафим помогал ему во всем. Под командование, прямо как в армии, собрал сумку, помог переодеться, ответил на все сообщения, заказал такси. Сейчас он выступал в роли волонтера, которому выпала возможность позаботиться о слабовидящем человеке, не приспособленным к условиям сурового мира. Сима, держа Глеба под руку, довел его до машины и усадил в такси, придержав своей ладонью его голову, чтобы тот не стукнулся макушкой. Хотя Глебу уже было все равно. Он был вялым и апатичным. Конечно, он никогда не отличался жизнерадостностью, но сейчас особенно. Наверное, он бы и вовсе не почувствовал удар.       Когда машина тронулась, расположившийся рядом на заднем сиденье Серафим приложил четыре пальца к мальчишескому лбу и, мягко говоря, удивился.       - У тебя температура.       - Нет, - съязвил Глеб. Мог бы ответить что похлеще, но не хотел материться при водителе.       - Что «нет»? Ты думаешь, что я не знаю, какой твой лоб на ощупь, когда горячий?       Еще одна попытка измерить температуру тактильно – Глеб сбросил чужую руку с себя, распсиховавшись. И Серафим не стал больше злить его. Понимал, что ему и так плохо, и не хотел усугублять ситуацию, про себя решив, что будет присматривать за ним. На всякий случай.       На площадке жизнь кипела, как и всегда, все шло своим чередом. Никто не обратил внимание на Глеба в солнцезащитных очках. Артист надевал их периодически: или потому что отекал после алкоголя, или потому что считал их отличным дополнением к образу. В целом он выглядел как обычно. На саундчеке появился вовремя, отыграл все по списку, убедился, что аппаратура подключена и все готово к концерту. А потом вернулся в гримерку. И все это время он был в очках. И все это время он не видел толком, куда идет, ориентируясь на свет ламп в коридоре.       В голову лезли мысли об отце и его проблемах со зрением. Глеб думал о том, что у него начало проявляться какое-то генетическое заболевание, передавшееся ему по наследству. Он, как мог, отгонял от себя эти мысли, но чем быстрее проходило действие обезболивающего, тем сильнее у него болел глаз. И тем больше негатива скапливалось внутри него.       Глеб сидел чернее тучи. Даже Серафим не мог никак поднять ему настроение, просто смирившись. Понемногу вся команда стала замечать, что с Глебом что-то не так. А вскоре в гримерке появился Слэм, который бросил взгляд на своего артиста и усмехнулся.       - Брат, ты где солнце нашел? Мы, вроде, в подвале находимся.       Тут же послышались единичные смешки от персонала. Глеб стиснул зубы, чтобы не вспылить на своего начальника, от которого зависела его работа, и промолчал. А Сережа понял, что его намек не привел ни к какому итогу и сказал напрямую:       - Глеб, сними очки, не позорься.       - Нет.       - Сними говорю, - надавил Слэм.       - Я не надел линзы, - попытался отмазаться музыкант. – Поэтому я сегодня в них.       – Ты все равно не пойдешь в них на сцену. Так что снимай.       Глеб отказался наотрез выполнять просьбу. Помимо того, что ему нравились очки, он считал их частью своего образа с кожаной курткой. И чтобы больше не выслушивать претензии, он решил уйти, но прежде попытался найти сигареты на стоявшем перед диваном столе. И вся команда могла лицезреть, как Глеб пытается рукой нащупать пачку, которая лежа в тридцати сантиметрах от него. А он не видел. Все плыло.       Сережа сразу догадался что что-то не так. И прежде чем спадет завеса тайны, он попросил девочек из стаффа удалиться из гримерки. Мужчин ждал серьезный разговор. Продюсер с непониманием уставился на Серафима, ожидая ответ. Тот нервно покусывал нижнюю губу, не зная, как ему лучше поступить. И, когда Глеб все-таки нащупал сигареты и захотел уйти, он произнес:       - У него глаз воспалился.       Слова больно обожгли сердце Глеба. Обидно стало до ужаса. Вот так одна фраза в один момент зачислила Серафима в список предателей.       Слэм подошел к Глебу, ухватился за душку и попытался снять с него очки, чтобы оценить ситуацию, но тот увернулся. А если надо было бы, то еще бы и кулаком ударил, чтобы к нему не лезли.       - Глеб… - прорычал Сергей, пытаясь дотянуться до оправы. В силу разницы в росте и внезапно появившейся богатырской силы Викторова, сделать это оказалось сложно. И на помощь пришел Серафим. Он подошел к ним, и схватил Глеба, заламывая ему руки за спину.       - Предатель! – завопил Глеб так, что у него ломался голос. Секунду спустя Слэм увидел его налитый кровью глаз и ужаснулся. До начала концерта час, а перед ним предстала такая нехорошая картина.       Глеб брыкался в руках Серафима, жмурился и тем самым делал себе больнее. Еще немного и он бы разрыдался, как внезапно его выпустили из мертвой хватки.       - На чьей стороне ты?! – крикнул он в лицо Серафиму, а потом выхватил свои очки из рук Слэма и вернул их на нос. Смотреть на свет без них было совсем невыносимо. Боль пронзала черепную коробку даже сильнее, чем когда-то воспалившейся зуб мудрости.       - На твоей стороне! - рявкнул на него Серафим, заставив Глеба немного притихнуть. – Глаза хочешь лишиться?! Знаешь, как это серьёзно?       Правда вскрылась. К ней же Сима добавил информацию о том, что у Глеба, вероятнее всего, температура, потому что он был горячим, словно печка. И Слэму ничего больше не осталось, кроме как достать из барсетки свой кошелек и протянуть им пятитысячную купюру.       - На такси и врача. Поезжайте в ближайшую больницу. Концерт задержим.       С ним возились, как с ребенком. Его мнением не интересовались и с его желаниями не считались. Это стало последней каплей, после которой Глеб психанул и выбежал из гримерки, отправившись в неизвестном направлении, ориентируясь на лампы и свое внутреннее ощущения.       Серафим уже сто раз пожалел, что ввязался во все это. Но он сам решил присматривать за Викторовым, поэтому отправился на его поиски. А найти его не составило труда. В этом маленьком ночном клубе вообще мало было мест, куда можно забиться: только в служебный туалет или подсобку. Первое место Серафим проверил, и сразу же отправился во второе. Сам выступал здесь и знал, что имелся закуток, в котором хранился реквизит приезжающих артистов. Именно там, в темноте, и спрятался Глеб, сидя на табуретке в дальнем углу с таким лицом, будто десять минут назад он похоронил близкого человека – именно так ощущалось предательство Симы.       Чтобы убедиться, что это точно он, Серафим включил одиноко свисающую с потолка лампу, а в ответ получил жалостный вскрик. Глеб зажмурился от яркого света, но потом пожалел еще больше - вот уже и слезы текли вовсю. То ли это было рефлекторное слезотечение, то ли он уже плакал вовсю. Ему было и больно, и жалко себя до ужаса.       Глаз пульсировал, а ощущение сухости и отека не прошли даже спустя столько временем. Глеба била трясучка, из-за чего его маленькая табуретка ходила ходуном.       Серафим подошел и попытался обнять его, но тот отпрянул с криком:       - Отъебись от меня! Я не хотел, чтобы кто-то это видел. А ты самый настоящий предатель!       - Хотел лишиться зрения в тишине, никому не сказав? Браво. Тогда ты настоящий долбоеб.       - Пошел на хуй.       Серафим посмотрел на Глеба с сочувствием и покачал головой.       - Понимаю, что неприятно. Но ты будешь прятаться здесь или мы будем решать проблему?       - Как можно решить это уродство?! – в сердцах воскликнул Глеб. Мало того, что ему это причиняло физический дискомфорт, так еще и угнетало морально. Он не мог смотреть на себя в зеркало и даже думать о том, как выглядит со стороны. В мыслях он рисовал себе картину неописуемого уродства и того, что люди разочаруются в нем окончательно, если увидят, что спряталось под очками. - Мне выколоть себе глаз?!       - Зачем так радикально? – Серафим понял в чем проблема и смягчился, сделал еще одну попытку успокоить. И на этот раз Глеб позволил приласкать себя, среагировав на прикосновения уже не так остро. - Для начала сходим к офтальмологу. Он таких глаз видит по сто штук в день.       - Нет, - отказался Глеб, а Сима тяжело вздохнул. На секунду поверил в то, что кудрявый образумился, однако слишком рано сделал вывод.       - Хорошо, тогда я знаю, чем тебе помочь. Подойди, - Серафим взял парня за руку, поднял на ноги и притянул к себе. Посмотрел на него с серьезным видом, а потом поставил так, чтобы свет от лампы падал прямо на лицо.       - Что ты собрался делать? – с опаской поинтересовался Глеб, когда на его нижнюю челюсть легли чужие руки, фиксируя голову.       - Я плюну тебе в глаз.       - Ты ебанутый?!       - Это называется «народная медицина». Ты же не хочешь ехать к врачу, - Серафим приценился и уже приготовился, как Глеб вырвался из его хватки. – А что не нравится? Не хочешь квалифицированную помощь – я отведу тебя к бабке-знахарке. Будут порчу с глаза снимать да плевать на него.       - Сука… - обиженно промямлил Глеб. Доля истины присутствовала в словах. Было страшно узнать свой диагноз и то, насколько это тяжело лечится, но еще страшнее было потерять зрение. Вряд ли бы он пережил столь существенный недуг. И эта мысль его, как ипохондрика, угнетала ужасно. – Хорошо, я согласен на больницу.       Серафим улыбнулся. Это была маленькая победа, к которой они пришли вместе.       Глеб чувствовал вину из-за того, что наорал на близкого человека, сбежал, как настоящий трус, да и в целом, что заставил кого-то волноваться. Но он был благодарен Серафиму, что тот, несмотря на все выходки и крик, не оставил его и уговорил поехать к врачу. Уже даже очки не спасали от ужасного режущего не только глаза, но и, казалось, душу света. У Глеба беспрерывно текли слезы, и он ничего не мог с этим сделать, надеясь, что просто рано или поздно это закончится.       Серафим вернул его в гримерку. Он помог ему надеть куртку, вызвал такси, а потом довел до машины. У них уже имелась отработанная утром схема. А Глеб цеплялся за него, как за свой спасательный круг, почти полностью лишившись возможности ориентироваться в пространстве. Ему казалось, что если он отпустит руку, то потеряется в ярких красках, которые смешались перед ним все до единой. А Серафим держал его крепко. Обещал никуда не деться. И точно так же за ручку повел в приемное отделение дежурившей больницы.       - Мне очень больно… - жаловался Глеб, пока они поднимались по лестнице ко входу. Все под строгие команды Сидорина. Он словами объяснял, куда ставить ноги, а где лучше затормозить.       - Потерпи. Сейчас тебе помогут. Бля, мы почти на месте.       - Серафим, - Глеб внезапно остановился и замер. Тот напрягся, боясь услышать что угодно, но не это: - Спасибо. Я бы уже в канаве где-нибудь валялся нахуй.       - Всегда, пожалуйста, братик. Идем.       Серафим стал глазами Глеба, полностью возложив на себя заботу о нем. Усадил на пуфик, надел бахилы, даже по голове погладил, подбадривая, пока подходила их очередь в регистратуру. Офтальмолог принял быстро. Глеб пошел в кабинет один, поэтому с трудом разобрался, куда ему сесть, а куда положить свои вещи.       Его осмотрели, сказали, что обратился он вовремя, пока еще не стало совсем поздно. У него уже поднялась температура: значит воспаление было очень сильным. Глебу закапали лекарство с лидокаином, дали рекомендации и заклеили глаз: сначала шла марлевая прослойка, а затем несколько широких пластырей, который закрывали глазницу от середины щеки и до самой брови.       Линзы запретили носить, а без них Глеб плохо видел. Он все еще мог только лишь догадываться о том, как сейчас выглядит и насколько все плохо.       - Если через три дня на прием. Если не станет лучше – госпитализируем, - произнесла медсестра, отдавая на руки документы в коридоре. После сказанных слов Глеб мысленно перекрестился.