"Я хочу тебя здесь и сейчас!"

      Сон. Довольно неприятный. Все ощущения сливались воедино. Вечно мелькающие силуэты, часто сменяемая картинка перед глазами. То яркие вспышки, то затухающий чёрный фон. Вечная тишина, все люди мне незнакомы, молчат, их разговоры между собой. Я не слышу. Мрак, пустота. Всё это резко сменилось, как и появилось.       Лес. Жуткий и холодный, чувствовался сильный ливень, что и в те мгновенья. Лёгкий прохладный ветер разгонял капли, которые попадали мне в лицо. Деревья — громадины, страшные и пугающие формы. Простые, до боли знакомые кусты, тропа. Всё как будто в тот вечер, но никого рядом. Никто не спасёт, если что-то случится. Ужасное одиночество и тишина, лишь дождь и ветер, холодно. Холодно до скрежета зубов, неспокойно.       Природа в уединении и только я с ней вдвоём. Она будто боится чего-то сама, страшится любого шороха. Без песен птиц, без крика дикого зверя, все прячутся от чего-то более жуткого и разрушительного. Я чувствую, понимаю её, ведь здесь и сейчас стою.       Мысли накидывали множество последствий, существ, чего уж точно увидеть невозможно. Мешался лишь один вопрос "Зачем, зачем я здесь стою?". Навевает неприятное ощущение, не заострять внимание никак не получается. Но это сон, я знаю точно, как выйти этого не знаю. Уткнувшись глазами в какой-то проём меж деревьями, думала, рассуждала о чём-то. Не замечая, как всё вновь меняется, чужие руки на плечах, шёпот проходящий тёплым воздухом по уху.       — Не думаешь ли ты, что стоит выбраться из того, что тебя беспокоит? — Тело сжалось, на лице я почувствовала пот. Адреналин стукнул в голову, будто мелкий молоточек ударил с большой силой. Сделать что-то я тоже не могла, лишь слушать. — Мой глупый рыжий оленёнок, опять боишься меня? — У меня не было ответа, никакого, развернуться бы и посмотреть страху в глаза, но не я сон контролирую. Это не мой, чужой, явно чужой. — Я же тебе говорил, меня не стоит бояться, я желаю только добра. — Его рука медленно передвигалась с плеч на шею, слегка надавливая пальцем на мягкую кожу. — Знаешь почему я ещё тебя не убил? Не знаешь? — Он вовсе не ждал ответа, глумился не иначе. Но слова резали уши, давили по больному. Парень вскрывал черепную коробку не прикасаясь. — Если бы я так быстро гнался за тобой, то не получил весь кайф от этого. Бежать, выслеживать маленького оленёнка так приятно. Удовольствие от твоих эмоций, переживаний, паранойи. Мне нравится видеть тебя потерянной, стараешься жить в компании. Мама и папа хотят держать своего детёныша подальше от страданий. Как же это мило.       Я слышала всё, всё, что он говорил. Дрожь в теле не унималась, он резал, резал без ножа. Влезал глубоко в сознание, искал места, куда ударить лучше всего. Я только наблюдатель, больше ничего. Остаётся принимать удар, бороться. Сложно, невыносимо, но безысходность, мне не вырваться.       — Я чувствую твой страх, прекрасно. Какая ты горячая, насколько тёплая твоя кровь, которая бешено перемещается с места на место. — Чужие пальцы надавливали сильнее, я чувствовала, как впиваются ногти мне в горло. — Интересно наблюдать за всем этим? — Не понимая, о чём он, глаза начали бегать в поисках по всему лесу. Получалось забывать об ином присутствии, пока взгляд не остановился.       Открылось что-то новое. Листья поднимались от ветра. Вой и крик животных нарушили тишину. Окружение взбушевалось, капли дождя вновь ударяли о землю.       Когда-то глушь без единой души оказалась полем битвы. Погоня, молодая самка убегала от разъярённой громадины. Волк, большой, серый. Шерсть развивалась на ветру, широко открытая пасть. Он знал свою цель, поэтому не спешил, примерялся, рассчитывал. Зверь охотился вовсе не за шустрой оленихой, ориентиром являлся маленький детёныш. Бедный, впопыхах старательно хотел спастись, не понимая, что делать, метался за мамой из одного угла в другой. С каждой секундой, метр за метром, волк нагонял малыша.       — Смотри внимательней, сейчас самое интересное будет. — Парень отвлекал меня, от чего-то плохого.       Мне вовсе не было интересно, что происходило позади. Оленёнок выдыхался, отставал от матери. Вот-вот и схватит. Это произошло, в один миг волк набросился на спину зверька.       — Не находишь связи? Разъярённый волк гонится за маленьким, таким беззащитным рыженьким оленёнком. Ты жертва и никак иначе, усвой своё место в пищевой цепи. Просто наблюдай. — Ужасная боль прошлась по моему телу, когда острые зубы пронзили моё плечо.       Сейчас казалось, что от меня живьём отрывают кусок мяса. Ныло всё тело, все нервные окончания под напряжением. Мне хотелось рыдать и кричать от боли, но получалось только наблюдать, как напротив развивается такая же картина. Волк с жадностью цепляет оленёнка, кусая того за глотку, он перекрывал ему воздух. Детёныш лишь затихал, громкий животный писк сменялся тихим блеянием. Я видела, как волчьи глаза пожирают меня тоже, он ел меня изнутри.       Сзади человек тоже не отставал, всё вперемешку, чувствуя как кусок плоти медленно отрывается с моего плеча. Шматки мяса валились на землю. Я как кукла стояла в одном положении смотря как меня жрут заживо, я ничего не могу поделать, ничего. Хотелось исчезнуть от всей нагружающей боли, которая вытягивалась, то снова возвращалась. Желание только одно, уйти отсюда, я же не умру во сне?       — С тобой всё хорошо? — Чужой голос вырывает из сна. Резким толчком поднимая с дивана. Перед глазами плывут чёрные пятна, а сердце колотится так, что пульс вот-вот и исчезнет.       Прижимаясь ближе к человеку рядом, я чувствовала близость. Прикосновения убаюкивают, тепло, даже жарко. Как будто вытащили с проруби, спасли ото всех невзгод.       — Лисс, тебе приснился плохой сон, — слёзы, никак не ожидаемые слёзы потекли с моих глаз, сейчас будет лужа, не иначе. Но никак не хотелось отпускать того, кто прямо сейчас одаривал меня спокойствием и умиротворением. — Тише, тише, всё хорошо. Не плачь, я рядом. — Приятные слова были усладой. Понесло также быстро, мне хотелось большего, слышать, чувствовать. Я обнимала сильнее, давила, сама того не осознавая, повисла на чужой шее.       Секунды, сознание возвращалось назад, хватка становилась всё слабее и слабее. Отпустили, оттолкнули, но сразу стало понятно почему. Рядом со мной стоял вовсе не Эдуардо это был Пэйтон, что сразу вызвало кучу страха, но потом резко отпустило. Я теряю себя, падая в обморок.       — Звони в скорую, Крисс! Сейчас же! — Последнее, что я услышала, как вновь лишилась чёткого изображения. До тошноты не хотелось возвращаться в то же состояние, мозг переставал бороться, но тело пыталось вернуться. Поражение.       Пробуждение было до боли неприятное. Открыв глаза я лишь увидела знакомый белый потолок. Сразу стало понятно, где нахожусь.       — Доченька, ты проснулась. Наконец-то, боже мой. — Приятный голос матери привёл меня в чувства, чуть не подпрыгнув на палатной койке. — Тише, тише.       Полная картина открылась. Папа стоял где-то в дверном проёме, а мама сидела рядом с округлившимися глазами. Её явно ошарашил мой резкий подъем. Виднелись синяки на лице, будто она никогда не спала.       — Тебя сегодня выпишут надеюсь, и, — Она задумчиво посмотрела в пол, потом на меня, потом обратно. Как будто что-то тяжёлое повесили на её шею, что ей трудно было её поднять. — В общем, мы тут с твоим папой поговорили, нам нужно, чтобы ты перестала общаться с Эдуардо. Извини, это решение трудно нам далось, но это для твоего же блага.       Как же удручающе это звучало. И в конце примесь сранных слов "для того же блага". Так все говорят, чтобы просто смягчить слова и дать подумать над решением. Мне ударило по голове от сказанного. Лучшее их решение было бы поговорить об этом потом, но мама будто хотела услышать сейчас.       — Мам, ты чего такое говоришь он же, — я не успела договорить, как подслушавший нас папа, вышел из тени и подошёл к нам.       — Лисса, он взял тебя на ту грёбанную вечеринку, чтобы что?! Потом ещё пошла к этому Пэйтону, мы звонили твоему Эдуардо, а он что? Наврал нам, что ты в порядке и спишь у кого-то, а не домой вернулась. Твой дружок и лгун, он обрёк тебя на такую опасность и вот теперь ты в больнице! — В отцовских словах была доля правды, что после крика, он закрыл лицо рукой. Но мне не хотелось принимать его нападки.       Меня взбесили его слова, ведь я уже не совсем малютка и могу сама решать куда идти. Я жива, со мной всё нормально, как они не могут понять. Знали бы они, кто меня тогда спас от тех бомжей, которые могли стать угрозой для нас.       — Пап, я уже не твоя маленькая дочка, которой нужен полный контроль. Да, я была на вечеринке у Чарли, на заброшку мы поехали только по моей инициативе, Эдуардо тут вообще не причём, а что он солгал тебе, как я должна была это знать. Я спала, блять! — Родители побледнели, то ли от моих слов про заброшку, то-ли от моего матного слова, которое вырвалось в порыве ярости. — Можете так Сашку контролировать, она только растёт и вот ей как раз нужны твои нравоучения. — Продолжала более тихо, когда увидела, что за закрытым лицом папы были слёзы. Он не сопел, не ревел, лишь тихо плакал. Словно маленький ребёнок, которому отчитывают за гадкий поступок.       Отец не стал даже дальше слушать, с поникшим видом просто вышел. Ушёл без слов, что вызвал реакцию у мамы, которая побежала за ним. Оставляя наедине меня с моей больной головой, которая разрывалась от мыслей. Это ненадолго, ведь мама вернулась. У неё был такой же вид, как и у отца, но она не плакала вовсе, а лишь взглянула с лёгкой печалью.       — Позову врача. Он нацелен, чтобы сейчас тебя выписать. Поэтому поедем домой. — На ней и лица не было, говорила будто когда-то уже заучивала слова по бумажке. Меня тревожило её состоянии, но как мне казалось — это всего лишь манипуляции, чтобы я пересмотрела своё решение насчёт Эдуардо. — Я сегодня в шесть вечера уезжаю с Сашкой на праздник её подруги, поэтому останешься с папой.       Она вышла, не проронив не слова, но её взгляд был куда хуже. Оставила меня одну в этой палате, даже не ругаясь, просто вышла и бросила. Тогда я не чувствовала, что поступаю не так как надо, ведь Эдуардо не был мне чужаком. Прощаться с ним это как утопить себя.       Может это и есть любовь. Ради неё ты готов защищаться, отстаивать мнение, чтобы другие люди не разрушили связь. Эдуардо хотел для меня лучшего, вероятнее всего, родители услышав правду, сразу спохватились и были все на нервах. Так лучше поступить, чем оставили Сашку одну или поехали вместе с ней. Она бы точно не обрадовалась жёсткой перепалке в машине, мне её жаль.       Лёжа на койке я ощущала одиночество. Неприятное чувство, которое вновь и вновь преследует. Вроде все на месте, любят, кормят, общаются, но кажется, что всем наплевать. Делать что-то из вежливости — это не любить. Хотя все на месте, никто ещё не предал, но почему так? Разве родители не хотят, чтобы я была любима мужчиной, который готов пожертвовать правдой, ради защиты меня. Разве я этого не достойна?       — Поднимайся потихоньку, вещей у тебя никаких не было с собой? — Медсестра в блекло-синем костюме приподняла мне голову, её слова словно шквал понёсся. — Приподнимись аккуратно, голова не кружится? Слабость есть? — Слабость была только от её вопросов, от необходимых ей, как и мне. Но из её речи можно было понять, что надо пораньше закончить.       Согнулась я спокойно, некая боль в голове прошлась, но всё снова стабилизировалось. Скорее всего от того разговора до сих пор не отошла, а может...       — Осложнений вроде нет, теперь давай попробуем встать, — медсестра делала всё медленно, давая моим конечностям вновь разогнать кровь и подняться, — как сейчас самочувствие?       — Всё хорошо, голова не болит, ничего такого. — Не врала, впервые, когда не вру врачам. Женщина была доброй, поэтому обхватив мои кисти, она давала мне передвигать ноги с её помощью. Иногда хватали судороги, сложно было передвигаться.       — Есть последствия после вашего обморока, но это всё пройдёт. Посидите ещё немного и попробуйте пройтись без моей помощи. — Она указала мне на кровать, чтобы я присела и повторила какие рекомендации сейчас лучше выполнить.       Встала уже с некоторой уверенностью, но пройтись было ещё той задачей. Ноги чуток подкашивались, хотя это удача, потому что медсестра хотела хватать меня, но помощь не понадобилась.       — Как же хорошо молодому поколению, на ногах легко стоите. Любая болячка к вам не цепляется. Это конечно отлично, но перед тем как идти домой, нам ещё кое-что нужно от вас.       Женщина показала мне на тумбочку рядом с койкой. На ней находилась баночка, уже стало понятно, чего хотят.       — Знаю, тяжко. Давайте я вас провожу до туалета, а потом ещё заглянем в кабинет, кровь надо взять. — Уже устала, смотря на всё окружение. В больнице не впервые, но так надоело, что нельзя просто лежать и спать вечность.       Всем и каждому нужно что-то от тебя. Как же легко живётся людям с инвалидностью, ходить иногда не могут, сидишь и не думаешь. За тобой ухаживают, когда захочешь — можешь покататься, а не таскаться за каждым человеком. Работать не надо, учится только дома, какой же кайф наверное. Именно с такими мыслями мы отправились домой, вместе с родителями.       В машине противно находится, от строгих лиц моих родителей веял неприятный дух. Они обижены и это ясно, но чтобы только молчать. Сил и рвения говорить с ними у меня тоже не было, может к лучшему всё это. Побесятся и успокоятся, так всегда происходило. Кто злой постоянно, когда-нибудь станет добрым. Добро же победит, сразу счастливы, помиримся, как постоянно получалось, но наверное не сегодня.       Дома неспокойно как будто. Сашка развеяла в миг все подозрения, она резво бежала к нам, а за ней и Ник с ложечкой.       — О, вы уже дома, а, — замялся Ник увидев кислые мины у всех нас, — Сашка просто захотела побегать и вот я.       Брат опешил на секунду, а моя сестра прижалась к моей ноге. Вытаскивая язык, она начала издавать странные звуки, стыдя Ника.       Сашка недолго насмехалась над ним, мама чуть не оторвала её от моей ноги. Просто молча, что та с испуга негодовала. Как же противно было видеть, родители не замечали меня вовсе. Какая-то показуха, наказывали молчанием, оно и понятно. Кто тут из нас ещё виноват вообще. Чтобы так поступать, я должна была бы умереть что-ли? Я вроде жива, ничего такого не случилось, чтобы настолько панику разводить. Меня тоже задели их слова, но не молчу и готова к разговору, а вот они нет.       Папа просто ушёл в свой кабинет на втором этаже, а мама пошла в общую комнату вместе Сашкой. Одни мы с Ником стояли друг напротив друга не зная, что говорить. На том и порешили, раз все молчат, значит стоит расходится.       Ник ушёл на кухню, а я отправилась покорять популярные приложения. Скроллинг ленты завлекает мгновенно, унося всякие переживания, мысли о происходящем. Как легко отвлечься, видео известных личностей, интересные посты от людей, которые живут где-то на Мальдивах, не знают всё-таки они горя. Такие же счастливые были на фото мои друзья, которые выкладывали разные посты, даже со вчерашней вечеринки осталось. Грустно и неприятно вспоминать ссору с родителями. Казалось, это же не единственное, что вчера случилось со мной, но именно из-за родителей, сегодня днём я чувствую себя плохо. Вспомнив про Эдуардо и остальных, я хотела зайти в чаты, но что-то оттолкнуло. Перевернув телефон экраном вниз, уснула. Может хоть сон перебьёт все плохие мысли.       Не знаю, сколько я спала, но разбудил мочевой пузырь. Резко встав с кровати, ощутила, что сейчас опять в обморок откинусь. Перед глазами всё плыло, но я держалась, еле как дойдя до туалета, наконец-то исчезли пятна. Хорошо, что я девушка и мне не нужно полусонной стоять, настраиваясь на нужный темп. Впервые ощутила себя величественно, когда так мозг не надо утруждать себя мыслями, как не обоссать всё вокруг.              — Как же сложно кому-то жить, — взявшись за голову, я восседала на унитазе и думала, как и кто сейчас живёт, что у них происходит. Глупо думать об этом в этом месте, но после всего, что пережила, каша в мозгу не прекращала вариться, мне всё-таки стоит посетить психолога.       Сделав все дела, решила спуститься. По лестнице, перебирая шаги я застала то, чего никогда в своей жизни не видела.       Папа сидел с опущенной головой, а в руках бутылка. Подходя ближе, картина прорисовывалась больше, на столе стояла не только пара банок и другого мусора, но ещё и кухонный нож. Именно он заставил содрогнуться, еды не было никакой, может, отец просто положил его после бутербродов, но красная жидкость говорила об обратном. Так не вовремя настигла паническая атака, дышать стало невыносимо тяжело, ноги подкашивались, и я чуть не свалилась на пол, слава богу, у меня вернулось сознание. Боролась с этим состоянием недолго, потому что осознание, что с папой что-то произошло перебивало всё. Одумавшись, я схватила отца за руку, от чего тот поднял голову, его глаза, они были все сырые, слезы засохли прямо на щеках, как и кровь на предплечье.       — Пап, ты чего делаешь? — Со страху он вырывает руку, но молчит, вовсе не злится, смотрит и только. Указывая на стул напротив. Меня пугал отец, потому что впервые таким его вижу, не знаю, что случилось, из-за чего так. Мамы явно не было, поэтому он сидел в одиночестве под приглушённым светом с кухни. Так же бутылка, которую я впервые нахожу с ним, алкоголь для него был чем-то чуждым.       Сев напротив, смогла рассмотреть, как он выглядел. Его волосы грязные, а на лице ничего нет, кроме крови у носа, видимо, рукой протирал сопли. Всё та же футболка выглядела отвратительной, следы от алкоголя, какие-то пятнышки, мелкие такие, еле заметные. Говорить отец не хотел, лишь рассматривал шторки на окнах позади меня. Мамы явно уже не было дома, поэтому отец решил "развлечься", что и настораживало, ведь он никогда не проявлялся в таком ключе. Удивительно только то, что ему всё равно, родная дочь сидит перед ним, явно на нервах, но он пуст.       — Папа, давай поговорим? — Молчит. — Пап, тебе явно нехорошо, что случилось, поговори со мной! — Он напрягся, но всё также вжимал бутылку в стол, пока мой крик становился всё громче, а стекло мягче и мягче. Наконец-то отец не выдержал напора и со всей силы, кинул бутылку в окно на которое пристально смотрел.       Осколки полетели прямо на меня, а стекло перетерпело лишь трещиной, от которой в миг повалиться на землю и разлетится на мельчайшие кусочки. От колющего ощущения меня отрезал всего шаг, чтобы не убежать, либо не кинуться на отца за такое, но смотря, как из его глаз потекло обилие слёз. Пришлось интересоваться, ждать, пока отец заговорит, ощущая, как с каждым моим движением стекло за шиворотом режет и проникает под кожу. Задержать дыхание и сидеть в одном положении довольно напряжно, но папа никак не хотел говорить. Ему всё равно на любые обстоятельства, рот приоткрыт, а глаза всё также смотрят в пустоту. Ситуацию сейчас могла решить только мама, которой не было уже больше получаса.       — Пап, почему ты не хочешь говорить? — Взяв всю силу в кулак, я протянула к его руке свою. Через боль в спине, шее. Стекло никуда не пропало, оно жёсткими кусочками давило кожу. — Давай обсудим всё, и я пойму, в чём была неправа, почему ты сейчас в не настроении. — Пошатнулся, это я точно заметила.       — Лисса, ты, — задумался, — ты не представляешь, что я вижу, когда теряю кого-то из вас. Ты помнишь, что случилось тогда, когда я не успел тебя найти. — Он заплакал ещё сильнее, что слюни вытекали из его рта прямо на стол. Казалось, что у него был сушняк, но оказалось — нет. — Лисса, единственная дочурка, за которой надо глаз да глаз, но с каждым разом ты отдаляешься от меня. Я понимаю, взросление, но ты идёшь не по тому пути.       Окно разбилось, развалилось вдребезги. Половина дошла и до моих пят, поэтому пришлось отвлечься от отцовских слов и поднять ноги. Из-за чего осколки снова впились в кожу, тёрлись об одежду и входили глубже, словно мелкие занозы.       Но папу я слушала и слышала, всё казалось таким неестественным. Моё восприятие мира было не таким, как говорил он.       — Я знаю, что я делаю. — Неожиданно с моих уст сорвалось. Если когда-то я была бы согласна с папой, то сейчас нет. Почему мои желания и моё детство должно уходить без меня? Ничего не сходится, совсем.       — Лисс, это печально. Ты расстраиваешь нас с мамой, а как же Сашка? Она твоя сестрёнка, думаешь, она хочет видеть тебя мёртвой? — Сердце кольнуло настолько, насколько осколки под одеждой не могли ранить. И в правду, без меня Сашка будет расти совсем одиночкой. Это такая травма. Родной человек ведь никогда не должен умирать самовольно. — Если хочешь быть ответственной, я тебя понимаю, но спасать вечно тоже не смогу. Побудь разумной и прекращай принимать. Знаешь, в один миг тебя не станет, как думаешь отреагируем мы? Не хочешь жить для себя, живи для близких, кто рядом с тобой. Не убивай себя самостоятельно, наркотики, алкоголь никогда не были выходом. Ты посмотри на меня, я сейчас в таком жалком положении, мои руки в крови. Хочешь встречаться с Эдуардо, я тебе не запрещаю, но поступать как я — ни в коем случае. Я тебя люблю и не хочу, чтобы моя дочь умерла прямо на моих глазах.       Голова заполнилась мыслями, а глаза — слезами. Я понимала, о чём он говорит, я понимала, что не так. Папа и вправду сильно меня любит.       — Давай не будем сейчас плакать, нам надо вернуть всё обратно до прихода твоей матери и Сашки. Они будут расстроены из-за того, что мы натворили. — Папа за долгое время впервые улыбнулся, вытирая мои слёзы. — Мне кажется, алкоголь не очень хорошо действует. Поднимайся, давай убираться.       Встать было уже не проблемой. Отступив от стекла под ногами, обнажилась и моя спина на которую с ужасом смотрел папа. Мне не больно, только чутка, потому что некоторые стёклышки повыпадали из-под футболки.       — Нет, так не пойдёт, сначала тебя вылечить. Что-то есть под футболкой? — Отрицательно помотав головой, папа осознал, что всё будет немного хуже, чем он представлял. — Тогда иди к дивану, я приподниму твой верх, и будем обрабатывать. Работы больше, чем казалось, но мы справимся, как всегда. Семья Декстонов всё сможет!       На уборку ушло около двух часов, папа запрещал прикасаться к чему-то. Хотя сам через боль в руках убирал каждую соринку. Ему повезло, что раны снова не открылись и не начали кровоточить. Закончив, обессиленный свалился ко мне на диван. Он слишком много трудился, что отдых ему обеспечен на несколько дней.       В итоге всё забылось. Мама с Сашкой пришли сразу после уставшего папы. Они нас похвалили. Конечно, не обошлось и без крика, на меня повесили сестру. Хотя не сказать, что родители это сделали, просто Сашка язык без костей. Она сама ушла из-за того, что спать с ними стало невозможно, но только не из-за ссоры. Умеет однозначно папа успокоить маму.       Уснули мы прямо так, точнее, это я не переодевалась, чтобы не пугать ребёнка. Она валила меня на постель, а я еле-как терпела боль в спине. В итоге выдыхалась, как и мне пришлось заснуть сидя.       Утро не настолько примечательно прошло, но все молчали о произошедшем. Как говорится, "лучше не вспоминать". Мама приготовила завтрак, покормила и выгнала меня за дверь. Вот оно, одиночество на школьном автобусе. Как же давно я не видела затрёпанных сидений, детей из моих групп. Благо окна чистые, сегодняшний день хотя бы не скупился на солнце и чистое небо. Попялить есть на что, знакомые улицы так быстро проносились перед глазами, разглядеть кого-то или что-то, ну прям невозможно. Зато увидится со своими друзьями явно хотелось, послушать истории и посидеть на скучных уроках.       Всё радовало, кроме увиденного прямо у входа в класс. Мои друзья разговаривали с Пэйтоном. Мерзость, он неприятный, как вы не видите. Он не тот, за кого себя выдаёт. Мысли крутились одна за другой, папе я верила и чувствовала, что здесь что-то не так. Не может быть, что у Пэйтона есть брат. Враньё, чушь, надо быть аккуратнее, а иначе.