La Barbe bleue

      — Юнги, погоди, стой, — камера вновь затряслась, но парень, вернув её обратно, плюхнулся на старенький диван рядом с Мином, болезненно худым и бледным, на чьём осунувшемся лице выделялись только живые воодушевлённые глаза, загипнотизировано смотревшие на собеседника. — Хэй, это Джей-Хоуп. Этот чудесный человек сказал, что безумно любит меня и сделает меня знаменитым. А я хочу официально заявить, что всю жизнь буду держать его за руку, поддерживать и вдохновлять. Потому что я кто? Я его надежда!       Юноша со всей силы прикусил губы изнутри, лишь бы почувствовать боль и проснуться, потому что до сих пор не мог поверить в реальность. Этот светлый мальчик заметил спрятавшегося в тёмном углу ребёнка и вывел на свет. И теперь он всегда будет держать его за руку, никогда не отпустит, что бы ни случилось, потому что он не хотел обратно в эту душившую, высасывавшую силы тьму.       — Зачем ты снимаешь? В чём смысл? — Юнги осторожно, на локтях, подполз ближе и положил голову ему на плечо, посмотрев в камеру. Он действительно не понимал: его никогда не фотографировали. Не заслужил.       — Я хочу создать тысячу воспоминаний, которые мы, взрослыми или уже стариками, будем пересматривать и смеяться, умиляться. Это весело! — Хосок осторожно положил камеру на подлокотник диванчика и притянул Юнги ближе, зарылся длинными пальцами в волосы, с осторожной нежностью перебирая пряди, пока Мин смущённо улыбался и с каждым разом льнул к нему всё ближе.       — Тогда я бы хотел запечатлеть каждый момент нашей жизни. Хочу выжечь их у себя в голове, поставить клеймом на сердце, впитать каждой клеточкой тела, — Юнги кончиком носа водил по гладкой коже шеи, вдыхая запах мыла, не решаясь прикоснуться к ней губами, словно боялся испортить эту чистоту, запятнать своей чернотой.       Хосок засмеялся, искренне, ярко, звонко, своей широкой улыбкой озарив комнату, и оставил кроткий поцелуй в макушку, не прекратив перебирать волосы. С его смехом всходило солнце, пели птицы, цвели цветы — и всё в израненной душе.       — Может, обойдёмся без таких кардинальных методов? Мы сделаем сотни видео, тысячи фотографий, чтобы сохранить миллион тёплых воспоминаний. Как ты на это смотришь?       — Как скажешь. Я пойду за тобой куда угодно, сделаю всё ради тебя. Ты мой луч света, мой кислород, моя жизнь, моя надежда, — холодные руки осторожно касались тёплой кожи рук, не решаясь дотрагиваться увереннее. Чон чувствовал эту скованность, тяжёлый запах страха, но не торопил, боясь спугнуть. Он научит Юнги любить, смеяться, веселиться — жить. Покажет яркие краски дня и спокойствие тихой ночи. Обязательно, со временем, медленно, но верно, шаг за шагом, как если бы учил ребёнка ходить.       Они лежали так долго, в полной тишине, потому что нужды разговаривать не было. Хосок улыбался, накручивая пряди на палец, Юнги мирно посапывал у него на груди, возможно, впервые почувствовав долгожданное умиротворение.

~*~*~

      Чимин уходил со сцены, продолжая слышать оглушительные аплодисменты. Сегодня он сиял, как никогда прежде: ярче миллиарда голубых звёзд Вселенной, потому что Юнги сидел на своём любимом месте в первом ряду. И Пак танцевал только для него, вот уже три месяца, едва ли не каждый день.       Юнги же казалось, что он видел ангела, который пришёл по его грешную душу подарить долгожданный покой. Чимин светился на сцене в лучах софитов: платиновые волосы разлетались от каждого движения, напоминая нимб, кожа, напудренная мелким шиммером, блестела, одет он был в лёгкую шёлковую рубашку с широкими рукавами, в такие же штаны — невинное одеяние неоскверненного тела. Он танцевал босым, и Мин не мог налюбоваться израненными ступнями, желая коснуться их губами и излечить каждую кровавую мозоль. В идеальном нет места изъянам.       Как только музыка стихла, а Чимин поклонился, изящно разведя руками, словно взмахнув крыльями, и согнув левую ногу позади правой, и ушёл со сцены, Юнги тут же поднялся со своего места и поспешил за кулисы, точно зная, что его пропустят к артистам, как и все прошлые разы. Теперь он частый гость в театре, никто не осмеливался отказать ему.       Чимин же, пожимая руки коллегам-танцорам, целуя пальцы хвалившим его балеринам, бежал к гримёрным, зная, что ему нужно было как можно скорее оказаться там. Он даже не обулся, как был босиком, пролетал коридоры, лишь на секунду остановившись и схватив ручку, чтобы перевести дыхание и не выдать своего волнительного ожидания. И, стоило распахнуть дверь, как его встретил неизменный сладкий запах пионов, символ нежного и искреннего чувства любви, заботы и уважения, а за букетом спокойно стоял Юнги, лишь слегка улыбаясь уголками губ.       Молодой человек широко улыбнулся в ответ и раскинул руки для объятий, желая прижаться к сильной груди, вдохнуть ненавязчивый запах духов и любимого тела, услышать неконтролируемый трепет сердца, потому что, каким бы сдержанным с виду не хотел казаться Юнги, внутри он не мог контролировать эмоции и дрожь, что вызывали присутствие Пака рядом. Но вместо этого Мин взял его трясущиеся ладони и по очереди поцеловал костяшки пальцев, каждый раз прижимаясь к тёплой коже на несколько секунд.       — Сегодня ты был особенно прекрасен, — мужчина приложил любимые руки к щекам, ласково потёрся о них.       — Ты каждый раз это говоришь.       Юнги слушал лишь заливистый смех Чимина, видел его искреннюю сиявшую улыбку, его блестевшие глаза, обрамлённые слипшимися от пота и слёз ресницами. И в этот момент молодой человек был искренне счастлив: его вновь пришли поддержать.       — Ты, наверное, устал и хочешь отдохнуть, а тут я, — Юнги всё время был рядом, помогая набрать воду в вазу и поставить букет к ещё десятку других таких же. Гримёрная Чимина в последнее время превратилась в благоухающий сад, где никогда не вяли цветы, потому что их всегда заменяли новые, с каждым разом лучше.       — Я чувствую лишь радость от того, что ты рядом.       Сил сдерживать себя уже не было, казалось, вычурное благоразумие было уже давно не уместно, поэтому молодой человек сам подошёл к Юнги и обнял его за шею, крепко сжал напряжённые плечи и уткнулся носом в шею, губами почувствовав пульсацию вены. Руки мужчины несмело обняли его за талию, из-за чего Чимин сильнее прижался в ответ, и в ту же секунду его легко подхватили под бёдра и покружили, уткнувшись в плечо в ответ.       Мин осторожно опустил его, усадив на диванчик, и сам рядом встал на колени, тут же взяв воспалённые ступни. Он нежно погладил их, наклонившись, и поцеловал каждую мозоль и ранку, не дав смущённому Паку отвернуться. Мужчина заботливо делал массаж, снимая боль и напряжение, изредка поглядывая снизу-вверх, встречаясь с неизменным тёплым взглядом, полным искренней любви.       — Лучше?       Чимин кивнул и протянул руку к идеально уложенным чёрным волосам, кончиками пальцев проведя по краю чёлки и убрав её за ухо. И в этот момент Юнги сам прижался к его ладони, заластился, пожелав получить больше нежных прикосновений. И едва слышно охнул, когда ласковые пальцы коснулись кожи головы, пропустили пряди, перебирая их, накручивая. Мужчина устало, но блаженно закрыл глаза, прилёг на колени молодого человека и осторожно приобнял за талию, тихо дыша через рот. Продолжил сидеть на полу у ног Чимина, принимая долгожданную невинную ласку.

~*~*~

      — Юнги, привет! Это Джей-Хоуп! И с тобой… Уже забыл какой выпуск тёплых воспоминаний для тебя, моего лучшего парня в мире! — Хосок улыбнулся на камеру и послал воздушный поцелуй, а после звонко рассмеялся. — Ты пару дней назад пригласил меня в родительский дом, мы теперь живём вместе и… Ты не представляешь, как много это значит для меня! Знаю, ты сейчас занят: закрылся в своей комнате и что-то пишешь, но мне ничего не мешает снять тебе видео и показать.       Первый этаж был тёмным и угнетающим из-за узорчатых бежевых обоев и обилия тяжёлой мебели цвета венге. Несмотря на солнечный день, лучи с трудом пробивались сквозь плотные шторы и не могли разогнать полумрак в доме. Шкафы, набитые книгами и бумажками, чучела голов животных и статуэтки, ковры — всё вокруг давило с болезненной тяжестью, лишая кислорода.       Хосок подошёл к окну и одним движением распахнул шторы и пыльную тюль, подняв в воздух засветившееся в лучах солнца облачко. И на этаже сразу стало светлее, легче, просторнее, словно юноша разогнал тьму не только в доме, но и в душе.       — Ты как-то сказал, что хочешь здесь всё переделать. Вообще всё. Начать с чистого листа. Мне кажется это хорошей идеей. Надеюсь, твой отец не будет против, — Чон смущённо рассмеялся, прикрыв улыбку ладонью, и оставил камеру так, чтобы было хорошо видно, а сам пододвинул стул к окну. — Для начала избавимся от этих пыльных штор. Юни, прости, но мы как в пещере. Я лично помогу тебе содрать обои, отковырять этот дубовый паркет. Разберём дом до кирпича и создадим новый, светлый, уютный. И мы будем здесь счастливы, я обещаю тебе, любовь моя.       Юноша послал в камеру воздушный поцелуй и встал на стул, чтобы в следующую минуту снять шторы и с облегчением уронить их на пол. Кашляя от пыли, почёсывая нос, он освобождал гардины, впуская солнечный свет, а после со звонким переливчатым смехом, словно нежная весенняя мелодия утренней капели, открыл окно и впустил свежий воздух. Вдохнул полной грудью.       — Так-то лучше, — Хосок подмигнул, взял камеру в одну руку, а шторы в другую. — Начало я положил — считай, полдела уже сделано! Пусть проветрится. Правда, я не уверен, стоит ли это сразу выбросить или ты хочешь постирать, но я весь в пыли, — он оставил ткань мятой кучей у края лестницы, пнул ногой, поджав губы.       Словно что-то услышав, Хосок поднял голову. Всё это время в коридоре раздавался звук клавишный. Юноша не комментировал это, словно игра Юнги была для него привычна, как дышать, как всё время проводить вместе.       Тоскливые звуки, похожие на жалобный плач, полный безутешной скорби, с каждой секундой становились агрессивнее. Музыкант уже не играл, а колотил по клавишам, вымещая на несчастном старом пианино всю накопившуюся злость, разочарование, ненависть. Инструмент больше не пел, он кричал о помощи, не за себя, за хозяина, который пропадал в чувствах, не зная, как ещё выразить свои эмоции. Он тонул, и фальшивые ноты были его последним немым криком на поверхности, не позвать спасателей, но сделать крошечный вдох, прежде чем замертво пойти ко дну, хлебнув обжигающей лёгкие воды.       Не дожидаясь продолжения, Хосок перешагивал сразу через две ступени. Камера тряслась, смазано снимая дорогие, но старые ковры. Юноша будто забыл о ней, не выключая, но держа по привычке. Ему нужно было как можно скорее добраться до комнаты Юнги, обнять его, пока не стало хуже. Что-то произошло, о чём не сказали, намеренно умолчали, а он сразу и не понял. Дурак.       Он вошёл в комнату, где царил беспорядок: сброшенные блокноты, смятые листы с лирикой, разорванные нотные тетради, скинутое покрывало с кровати. И Юнги, бледный, глубоко внутри себя, с закрытыми глазами, до крови прикушенной зубами нижней губой, беспорядочно бил по клавишам, расстраивая инструмент, и мотал головой из стороны в сторону.       — Юни, — Хосок позвал осторожно, тихо, боясь сделать лишнее движение.       — Моя надежда, — голос Юнги звучал спокойно, умиротворённо, никак не вязался с внешним хаосом и разрухой. — Что-то случилось? Ты какой-то испуганный. И, — его взгляд заметил камеру, — ты снимаешь? Очень хорошо.       — Я… Хотел выключить, но ладно, — Хосок поставил её на книжную полку, отошёл грустно и неловко, за поникшими плечами показав устроенный бардак. — Ты в порядке? Пианино не выдержит… Такой эмоциональной игры — на новый инструмент у нас пока нет денег.       Он подошёл к юноше и обнял его со спины, лицом зарывшись в мягкие волосы, вдохнув родной запах, погладив напряжённые плечи. Юнги блаженно закрыл глаза и облегчённо выдохнул, накрыв тёплые пальцы своими ледяными.       — Всё прекрасно. Лучше не бывает. Знаешь, почему?       Хосок в ответ хмыкнул, не размыкая объятий, спрятал лицо в шее. Через прикосновения он впитывал негативные эмоции, забирал их и заменял на спокойствие и умиротворение.       Юнги прикоснулся к клавишам: длинные пальцы вновь начали рождать высшую музыку долгожданного блаженства.       — Его больше нет. Я свободен. Я сотру старые воспоминания дома и создам новые, с чистого листа, — он говорил короткими фразами, делая паузы в несколько секунд после каждого предложения. — Поэтому я позвал тебя с собой. Очистить пространство, помочь осветить его. Ты яркий, счастливый, живой. Тебя не хватает тут.       Хосок понимающе кивнул. Дом и из него высасывал энергию, словно до жадности голодный вампир, хотя он тут всего день. А что сделалось с Юнги, который прожил тут всё детство и несколько лет юности, пока не перебрался в общежитие?       — Когда похороны?       — Уже прошли. Я просто не явился. Брат сделал всё сам и уехал.       — Тогда я просто буду рядом с тобой. Пока бьётся моё сердце.       Хосок выпрямился и, посмотрев на Юнги сверху вниз, обнял его голову двумя ладонями и поцеловал, чувственно, любовно сминая истерзанные в порыве ненависти губы, пока Мин играл, порхая по клавишам, рождая лёгкую мелодию, так похожую на переливчатый смех Чон Хосока.

~*~*~

      — Куда мы едем? — Чимин крепче сжал дрожавшую ладонь, согревая её в своей, только кончики пальцев оставались ледяными.       Чонгук следил за дорогой, изредка поглядывая на заднее сидение. Юнги всё это время неотрывно смотрел в окно, локтем свободной руки опершись на дверцу автомобиля. До их росписи оставалось несколько часов, но вместо церкви они направлялись в другое место, и Паку никто не сказал, куда.       — Скоро увидишь, — Мин улыбнулся уголком губ и поцеловал будущего мужа во внутреннюю сторону ладони, вдохнув любимый сладкий запах вишнёвой косточки и терпкого миндаля с запястья.       Они остановились у кованых ворот кладбища. Чонгук сначала открыл дверь Юнги, не смея поднимать глаза, но заметил знак рукой, что мужчина сам поможет выйти Чимину.       Они вдвоём, крепко держась за руки, сплетя пальцы, проходили мимо колумбариев, пока Юнги не остановился у одного из них.       — Здравствуй, отец, — тихо и безэмоционально начал Мин, поклонился, а после сделал паузу, вглядываясь в застывшее навек лицо мужчины на фотографии. — Я больше не жду твоего одобрения, уже нет. Просто пришёл сказать, — он прокашлялся, — что у меня сегодня свадьба.       Он обнял Чимина за талию, прижав к себе, и молодой человек тоже поклонился, чувствуя себя смущённым. Сегодня он впервые посетил кладбище и узнал что-то о родных Юнги. Он пытался узнать, но Мин никогда не вдавался в подробности, поэтому этот визит был для него таким же важным, как и для Юнги. Пусть он и сказал, что ему всё равно.       — Чимин — светлый и чистый человек. Нам с тобой до него далеко, — мужчина горько хмыкнул, скривив улыбку в болезненной гримасе. — Я надеюсь, ты сможешь искупить свои грехи и обрести покой, потому что я уже нашёл своё святилище. Собственно, это всё, что я хотел сказать. Жаль, что только теперь ты можешь меня выслушать и не высказать своё недовольство в ответ, — горько сплюнул он в конце и сделал шаг назад от урны с прахом.       Молодой человек всё это время тоже обнимал Юнги, не зная, что говорить и стоило ли вообще. Но был уверен, что его присутствие и прикосновения вселят уверенность в Мина, успокоят, подарят крупицу счастья, и он наконец улыбнётся в этот знаменательный для них двоих день. Но мужчина продолжал неотрывно смотреть на фотографию, больше не выражая никаких эмоций. Его выдавали только сжатая челюсть и вздувшиеся венки на шее и лбу, пульсировавшие в такт бешеному стуку сердца.       — Спасибо вам за чудесного сына, моего будущего мужа, — решил сказать Чимин, вновь поклонившись, но не размыкая крепко сжатых в замок ладоней. — Я обещаю до последнего вздоха быть рядом с ним, поддерживать в горе и в радости. Любить и принимать любого, несмотря ни на что. Я клянусь, что бы ни случилось, всегда держать его за руку, быть готовым подставить плечо, на которое можно опереться. Надеюсь, вы примите нас и благословите на долгие десятилетия крепкого брака.       Юнги шумно вздохнул, словно лёгкие болезненно сжались от отсутствия кислорода. Он со свистом выдохнул и тоже поклонился, вновь коснулся костяшек пальцев Пака губами, лбом.       И только сам мужчина знал, что в этот момент он искренне, от всего сердца молился, чтобы его прошлое не позволило ему разрушить хрупкое счастье, подаренное милостивыми небесами.

~*~*~

      — Вау! — Хосок выглядывал из-за кулис на сцену студенческого актового зала, глядя на первокурсника, что танцевал балет. — Как он прекрасен, Юнги, только посмотри. Словно ангел.       Мин, выпустившийся пару лет назад, стоял неподалёку от учащихся и по просьбе Чона снимал раздражавшую его университетскую самодеятельность. Юноша и правда хорошо танцевал. Нет, даже прекрасно. Но его Хосок делал это лучше.       — Может, я вернусь в зрительный зал и буду снимать оттуда?       — Сейчас выступит этот мальчик, я поговорю с ним, ты снимешь, а потом можешь идти, — с придыханием прошептал Хосок, едва ли не подскакивая на месте. Он в предвкушении, потому что вряд ли ему когда-нибудь ещё выпадет шанс пожать руку восходившей звезде балета, юноше, подававшему надежды на блестящее будущее.       Юнги позади вздохнул и направил камеру с Чона на студента, летавшего по сцене. Да, красив, грациозен, но ещё слишком юн. Хотя профессиональный взгляд видел, как тот старался, и отточенное мастерство сейчас сливалось с врождённым талантом, демонстрируя людям неподдельное искусство. Но этот парень должен был быть не здесь — в театре. И Хосок тоже, в студии, вместе с Мином, но решил, что они обязаны быть в университете, так что спорить мужчина не стал.       Наконец юноша закончил выступление, поклонился и, едва касаясь пола, бегом скрылся за кулисами, где его тут же выловил Хосок.       — Ты так прекрасен! Я ждал, чтобы сказать тебе лично. Я Чон Хосок, — широко улыбнувшись, засветившись ярче софитов, он протянул руку. И звонко рассмеялся, когда юноша протянул свою и крепко пожал её, поклонившись.       — Спасибо, Хосок. Я Пак Чимин.       Он тяжело дышал, промакивая тыльной стороной ладони пот со лба, но не уходил, хотя по виду очень торопился. Ему были приятны комплименты и признательность, слышать которые значило для него верно выбранную дорогу к успеху. Юнги всё это время скромно стоял в тени, направив на них двоих камеру, видя перед собой одновременно яркое солнце и сияющую звезду — явление, подобное космическому чуду. Путаясь в чувствах, он старался не отвлекаться, сосредоточившись на съёмке, что была так важна для его надежды. Если он хотел запечатлеть это воспоминание, то так тому и быть.       — Я верю, что у тебя всё получится. Что ты станешь премьером и покоришь Корею своим видением искусства, привьёшь любовь к прекрасному, — Хосок держал покрасневшего Чимина за руку, едва ли не подпрыгивая на месте от восторга.       — Благодарю. Мне самому не хватает уверенности в своих силах, но я запомню твои слова. Ты же тоже выступаешь сегодня?       — Да! Юнги, мой парень, — Чон помахал в сторону камеры, указав на молодого мужчину, прислонившегося к стене, — считает, что мне стоит больше времени проводить у него в студии, записывать песни и снимать танцы, но я не мог упустить шанс выступить сегодня. Вдруг мне повезёт?       — Вы оба правы. Я слышал от Тэхёна, что сегодня в зале есть представители продюсерских компаний. Думаю, что они ищут новые таланты, и тебя обязательно заметят, а Юнги, — Чимин помахал помрачневшему мужчине, который на секунду стал удивлённым, расслабившись в лице, стоило юноше обратить на него внимание, — поможет тебе с портфолио. Ты достоин контракта. Я много слышал о тебе от преподавателей. Рад был увидеть солнышко Чон Хосока вживую.       Пак смущённо улыбнулся, покраснев до кончиков ушей, когда Хосок повис на его шее, укачивая в объятиях, едва ли не целуя в щёки в порыве чувств.       — Ты не представляешь, как это много для меня значит, — он взял тёплые ладошки Чимина в свои и прижал к щекам, улыбнувшись до боли в мышцах лица. Хосок был действительно счастлив, как никогда в жизни, и Юнги снимал его, впитывая мощную энергию восторга и вдохновения, одновременно безмерно гордясь и испытывая странное, вставшее тошнотворным комом в горле чувство собственничества, словно у него вот-вот отберут самое ценное. — А Тэхён — это мальчик из студсовета? Сегодняшний ведущий?       Чимин кивнул.       — Тогда я пошепчу за него, чтобы ему отдали моё место председателя.       Они ещё обсудили планы друг друга на будущее, пожелали удачи в их воплощении. Чимин на прощание крепко обнял Хосока, похлопав по плечам, и, извинившись, что спешит в театр и не сможет увидеть выступление, упорхал к выходу.       — Он божественный, словно ангел, — с придыханием произнёс молодой человек и обнял уже Юнги, вновь зарывшись пальцами в его уложенные волосы, чем вызвал мурчащий звук полного блаженства. — Надеюсь, у него всё получится. И однажды мы увидим его на большой сцене, и весь мир заговорит о нём, как о грациозном премьере балетного театра, — выдохнул он и поцеловал Юнги сначала в щёку, потом в губы, звонко, влажно, коснувшись напряжённых сухих губ языком.       Пока Хосок ждал своей очереди, Мин перевёл взгляд на дверь, где в толпе сияла белокурая макушка. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, Чимин обернулся и посмотрел на Юнги в ответ, задержавшись на безэмоциональном лице на несколько долгих секунд, а после скромно улыбнулся, кивнул и скрылся в коридоре.       Тэхён объявил выступление Чон Хосока.

~*~*~

      Чимин поклонился девушке на ресепшене и едва ли не бегом направился к лифтам. Он попросил никого из персонала не сообщать, что приехал, чтобы не испортить сюрприз, а потому предвкушал искреннее удивление на лице жениха: округлившиеся глаза, приоткрытые губы, а после — лучики морщинок и широкую скромную улыбку.       Табло показало нужный этаж, и Пак уже более осторожно вышел, потому что не хотел встретиться с Юнги в коридоре. Дверь в кабинет Мина он нашёл быстро: уже бывал здесь по приглашению, с тогда ещё возлюбленным оставаясь до поздней ночи или даже утра, подбадривая и мотивируя закончить проекты. Чимин не мешал, не торопил, зная, как важна работа для мужчины, как он вкладывает в неё не только все силы, но и душу, а потому сидел рядом или лежал на диванчике, комментируя записанные песни, когда его мнение было важно, что почти всегда, приносил кофе или забирал с ресепшена доставку еды.       Но сегодня ужин он приготовил сам. И в предвкушении стоял за дверью, чтобы в следующую секунду коснуться косяка костяшками пальцев.       — Тук-тук, мистер продюсер Мин Юнги. К вам можно? — рассмеялся он, открыв дверь и заглянув внутрь.       В кабинете, как и в апартаментах, было идеально чисто и светло, минимум вещей, что могли отвлекать или создавать давившую атмосферу. Юнги, сняв наушники, обернулся и встретил молодого человека искренним удивлением, действительно приоткрыв губы. И, встав с кресла, в два шага достиг Чимина, подхватил его за бёдра и покружил, пока тот, смеясь, одной рукой гладил по щеке, оставляя на губах короткие звонкие поцелуи.       — Ты чего пришёл?       — Сюрприз! Подумал, что ты, скорее всего, опять задержишься и без меня не поешь, поэтому решил принести тебе еды.       Чимин, наконец оказавшись на полу, помахал перед мужчиной сумочкой с бенто и вновь захохотал, когда Юнги, освободив ему руки, вновь притянул к себе. Тёплые ладони с ледяными кончиками пальцев заскользили вдоль бёдер, сжали тазовые косточки, поднялись выше, пока не достигли талии. Губы любовно смяли чужие, ставшие такими родными, уже без стеснения попросив разрешения углубить поцелуй. И довольно проурчал, когда Чимин с улыбкой приоткрыл рот, впуская мягкий и ласковый язык, и вплёл пальцы в синие волосы, сжав их у корней.       — Покушай, пожалуйста, — со сбитым дыханием попросил Чимин, наклонив голову и подставив шею для поцелуев. Не думал он, что его встретят настолько страстно, ведь он особо ничего не сделал. — Хочешь, покормлю?       Юнги остановился, тяжело дыша в область между шеей и подбородком, и потемневшим взглядом посмотрел на Чимина, ещё раз чмокнув в покрасневшие опухшие губы.       — Хочу.       Мужчина вернулся на кресло, усадил молодого человека на колени и открыл бенто.       — Над чем сейчас работаешь? — Чимин взял палочками овощи и мясо и, подставив ладонь, чтоб не уронить на одежду, подал Юнги, а после заботливо промокнул капельки соуса салфеткой.       — Тестируем ещё одну программу для создания голоса. Она считывает человеческую речь, обрабатывает, а после выдаёт пение. Любое, какой текст загрузим. Если объяснять простыми словами.       — Что-то типа фонограммы? И для чего это нужно?       — Не совсем. Чаще для того, чтобы воссоздать голос умерших. Или создать новый на основе нескольких исполнителей, — Юнги послушно открыл рот, приняв ещё порцию, тщательно прожевал.       — Звучит ужасно. Как по мне, лучше исполнение настоящего человека. Но не мне судить. Возможно, за этим будущее, роботов же никто не осуждает.       — Согласен. Ещё ни одна программа не смогла вложить душу в исполнение, поэтому это не больше, чем интересный эксперимент, — мужчина, задумчиво покрутив кончик чёлки, убрал красную прядку за ухо и медленно, но чувственно поцеловал сначала верхнюю губу, потом нижнюю, то посасывая, то оттягивая зубами. — Спасибо, что поддерживаешь и веришь в меня. Для меня ценна твоя забота. Всё ещё не верю, что совсем скоро мы поженимся.       Чимин отложил палочки и развернулся на коленях жениха так, что оказался с ним лицом к лицу, а бёдрами обхватил талию. Он прикоснулся к порозовевшим щекам ладонями, погладил их большими пальцами, любуясь блаженным, полным любви взглядом, лучиками морщинок в уголках глаз, счастливой расслабленной улыбкой. Удивительно, что утром Юнги уходил напряжённым, погружённым в себя, но, стоило Чимину неожиданно навестить на работе, как накопленная злость и усталость отступили. Ещё в дверях молодой человек увидел, как разгладилась глубокая складка между бровей.       — Просто я люблю тебя. Ты многого добился без меня, и я лишь жалею, что не был с тобой с самого начала. Что мы не прошли весь этот путь вместе.       Юнги замолчал, отчего-то вновь став отстранённым, посмотрев вперёд на любимого человека. И видел известное что-то ему одному. Спустя пару секунд он словно очнулся от транса, зажмурился, покачав головой, и вымученно улыбнулся:       — Мне нужно было многому научиться и через столько же пройти, прежде чем встретить тебя. Ты слишком хорош для прошлого меня, я бы тебя загубил, но я рад, что ты выбрал меня.       Чимин скромно опустил взгляд, прикусив нижнюю губу. Опять он сказал это: едва ли не каждый день, всё об одном. Зачем Юнги так превозносил его? Он простой смертный, со своими недостатками, тайнами, грехами, ведь идеальных людей попросту не существует. Но мужчина продолжал твердить о его незапятнанности, душевной чистоте, мирском воплощение божества, смущая и в то же время вселяя уверенность. И в один из дней Пак понял, что уже больше не сможет без новой дозы, прочно подсев на что-то большее, чем комплименты.       — Я просто люблю тебя. И не могу иначе, — выдохнул Чимин прямо в губы и, прогнувшись в пояснице от крепких объятий, вовлёк Юнги в жадный до искр в глазах поцелуй.

~*~*~

      — Ты уверен, что хочешь это сделать? — Хосок сидел на краю кровати, сминая в пальцах ткань домашних штанов. Он был раздет по пояс, и даже в сумерках было отчётливо видно его стройное, жилистое тело.       Юнги установил камеру так, чтобы была полностью видна кровать, освещённая тусклым светом фонарей с улицы. Их вручную включали с заходом солнца и выключали по пробуждении. Юноша проверил, точно ли всё попадало в объектив, и развернулся к Хосоку, тут же потянув вверх за края своей футболки, сняв шорты и нижнее бельё. Он старался вести себя уверенно, но волнение первого раза и стеснение выдавали напряжённая сутулая спина, дрожавшие руки и осипший голос:       — Да. Сделай это, научи меня, — он осторожно прикоснулся к груди, полностью положив на неё ладони, провёл вниз по прессу, остановившись на талии. Взгляд проследовал за движением рук, ниже, к видневшемуся возбуждению, и скромно вернулся обратно, на часто вздымавшуюся грудь, дёрнувшийся кадык, мягкие расслабленные губы, пока не остановился глаза в глаза.       — Я буду аккуратен, — Чон подался вперёд, его горячее дыхание опалило подбородок. — Осторожен и нежен, — тёплые ладони уверенно коснулись напряжённой талии и поясницы. — Я буду любить тебя всю ночь. Всего тебя: от головы до кончиков пальцев, — повалил спиной на простыни и увлёк в поцелуй.       Первая слезинка скатилась по щекам Чимина, когда румяный, расслабленный губами и руками Юнги, с блестевшими глазами развернулся лицом к камере, позволив Хосоку удобнее устроиться между разведённых бёдер. И шумно вздохнул, прогнувшись в пояснице, стоило горячему языку коснуться головки члена.       Пак зажмурился, закрыл глаза ладонями, проронив ещё три слезинки, стыдясь столь откровенного видео. И дело было не в первом разе его мужа с другим мужчиной. Почему-то здесь Юнги казался наиболее открытым, уязвимым, искренним в каждом стоне, сорвавшемся с опухших губ, в каждой мелкой дрожи по телу, вызванной импульсом ранее не испытываемого удовольствия.       Чимин невольно вспомнил их первый секс, с какой жадной осторожностью Юнги прикасался к нему, как изучал каждый миллиметр его тела, прислушиваясь к ответным реакциям. И как он плакал, почувствовав долгожданную узость и трение двух разгорячённых влажных тел друг о друга, как сжимал его ладони, сплетя пальцы, вдавливал в матрас.       Юнги тогда правда много плакал, их поцелуи были одновременно сладкими и солёными, и Чимин никак не мог его успокоить, шепча на ухо:       — Я здесь, я с тобой, — ладони скользили по влажной пояснице, сильнее прижимая тело к себе.       — Я люблю тебя, — губы касались острой линии челюсти, скул.       — Мне так хорошо с тобой, — ногти впивались в плечи, оставляли кровавые царапины, язык ласково зализывал засосы.       — Пожалуйста, продолжай, — Чимин прогибался в пояснице, сидя на коленях Юнги, прижимаясь к груди, поддерживаемый одной ладонью на талии, другой на шее. И тяжело вздыхал от каждого глубокого толчка, откинув голову назад, затылком коснувшись плеча.       — Я правда очень люблю тебя, — ласково обнимал, укачивая в объятиях.       — Я всю жизнь буду рядом с тобой, — нежными и сладкими губами сцеловывал соленые дорожки слёз с глаз, щёк, кончика носа, подбородка.       Но сейчас в его голове отчётливо стояли чужие влажные звуки причмокиваний, сюрпанье, сбившееся дыхание, сиплые вздохи и тихие срывавшиеся стоны. И его же слова, произнесённые чужим голосом:       — Я люблю тебя, — Хосок оставил дорожку поцелуев вдоль позвоночника, от самого копчика до линии роста волос, не пропуская ни одного участка кожи. — Моя жизнь в твоих руках. Моё сердце бьётся для тебя, — длинные пальцы, мокрые от смазки, осторожно проникли внутрь, растягивая, подготавливая, и Юнги стыдливо спрятал горевшее пунцовое лицо в мятых простынях, сжав их в кулаках. — Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Я не оставлю тебя.       Чимин плакал, задыхаясь от слёз, судорожно всхлипывал, жмурил глаза, кусал губы и прикрывал рот руками. Он не должен был этого видеть и слышать, но он делал это, сам не зная, почему. Стоило бы остановить видео, закрыть файлы и папки, выключить компьютер, но не мог. Только жался в кресле, притягивая колени к груди, и поскуливал в кулак.       — Забери моё сердце и душу, если я однажды сделаю что-то, что тебе не понравится. Но я клянусь, что никогда не предам тебя. Даже в мыслях этого не будет.       — Я верю тебе, — услышал Чимин искренний шёпот, с до боли знакомой интонацией. — Ты мой, а я твой. Я тоже люблю тебя.       Дальше он смотреть не мог. С невидящим от слёз взглядом он пытался закрыть видео, завывал на грани истерики, заглушая шлепки двух тел друг о друга и блаженные стоны, звучавшие в унисон. В его голове было столько мыслей, и каждая хуже другой. От стыда за содеянное, что без спроса влез в тайное, сокровенное, до удушливой зависти.       Всё время он неосознанно сравнивал себя и Хосока: что они оба говорили, как относились к Юнги, кто сильнее любил и заботился, кого в ответ Мин больше боготворил. Возможно, из-за этого он никогда и не рассказывал о своих прошлых отношениях, чтобы Чимин не проводил параллели, не сомневался в чувствах, а просто искренне любил в ответ. Но сделанного не изменить, Пак уже узнал о первом возлюбленном мужа.       Хосок бросил его, променяв на контракт. Исчез так же внезапно, как и появился, придя ни с чем и ничего не оставив после себя. А Чимин ведь даже не помнил тот день их первого знакомства. Он выступил по просьбе Тэхёна и деканата, весь танец думая лишь о том, как скорее доехать до театра. И поговорил с Чоном только из вежливости, хотя в тот момент ему действительно была важна поддержка. Он мечтал услышать слова восхищения от руководителей балетного театра, выворачивался наизнанку, стирал ноги в кровь, лишь бы доказать, что он достоин стать премьером, но те молча смотрели на его страдания. К слову, в тот день его назвали вторым, всё ещё не ведущим солистом.       И лица Юнги не помнил, потому что он тогда прятался в тени, прикрываясь камерой. А ведь всё могло быть иначе! Если бы Пак не торопился, то смог бы познакомиться и пообщаться с Юнги, они бы обязательно подружились. И Чимин бы утешил его после ухода Хосока, помог бы выбраться из этого ада, не допустив ни одной паршивой статьи. Да, но…       Молодой человек яростно стирал раздражавшие слёзы с щёк. Он не хотел, но испытывал жалость к мужу, за все зря потерянные годы с человеком, которому он так всецело доверял, а тот оказался предателем, не сдержав ни единого слова. Наверное, Юнги молчал ещё и поэтому. Не хотел, чтобы его жалели: это было бы ещё унизительнее.       И жалость сменилась ненавистью, а та — стыдом и огорчением. Эмоции поглощали его, как воронка торнадо, утягивая с центр, глубже, откуда уже не выбраться живым. Сейчас ему как никогда хотелось к Юнги, прижаться к нему под бок, крепко обнять, уткнувшись в шею, зарыться пальцами в волосы, поцеловать, и делами, не словами, показать, как Чимин дорожит им. Ведь из-за этого Мин так злился, когда Пак узнавал что-то о его прошлом? Из-за лживых статей, которые, небось, и выпускал Хосок.       Взяв телефон, Чимин уже готов был набрать мужу, но новые слёзы застлали глаза, стоило увидеть на главном экране их счастливые лица со свадьбы. Рука дрогнула, и, со стуком опустив смартфон, Чимин спрятал лицо в сгибе локтя, вновь расплакавшись, не в силах контролировать апокалипсис эмоций.       Он ненавидел себя за то, что не помнил Юнги, что на самом деле они познакомились намного раньше, что не был с ним с самого начала, не поддержал в тяжёлый момент жизни. Ненавидел Хосока за все сказанные красивые речи, но так и не подтверждённые делами, за предательство и разочарование, за то, что вырастил крылья и сам же их оборвал, поджёг, а пепел смешал с дорожной пылью. Самую малость от злился на Юнги, неопытного, забитого, неуверенного в себе ребёнка, что потянулся к обманчивому огню и сгорел, как мотылёк, ослеплённый лживым теплом.       И, только глядя на свадебную фотографию, Чимин успокаивался, хотя слезинки, полные жалости, скатывались по пятнистым щекам. Молодой человек больше не скулил от несправедливости, лишь судорожно всхлипывал, кусая губы, надеясь, что Чонгук не слышал его истерики.       Чимин на ватных ногах вышел из студии, перед этим убедившись, что закрыл все вкладки и папки и выключил компьютер, шатаясь, добрался до спальни и сразу же заперся в ванной. Он подставил опухшее лицо под сильную струю ледяной воды, не обращая внимания, что она затекала в глаза, нос, рот. Ему нужно было прийти в себя, успокоиться, но не получалось. В голове продолжал жужжать рой навязчивых мыслей: «Юнги впервые доверился, а его предали. Хосок всадил ему нож в спину и исчез. Я сам гнался за карьерой премьера, когда мог стать поддержкой и опорой раньше». Убивало и осознание того, что Чон был его первой любовью, и ещё пять человек так же безжалостно разбивали вверенное сердце, что каждый раз обрастало новыми шрамами с корявыми рваными краями.       Ему нужно позвонить Юнги.       Наспех промокнув лицо полотенцем и бросив его на пол, Пак, сдувая с носа капельки воды, стекавшие с мокрой чёлки, без лишних раздумий набрал мужа. Секунды монотонных гудков казались бесконечными, хотя в реальности прошло не больше пяти секунд: Мин взял тут же.       — Привет, что-то случилось? — мужчина звучал тихо, взволнованно, едва проговаривая слова. На фоне была звенящая тишина.       — Я… — Чимин судорожно выдохнул, вновь почувствовав горячие слёзы на ледяных щеках. Он медленно опустился на пол, прижав колени к груди, и всхлипнул. — Всё хорошо. Когда ты приедешь?       — Может, через пару дней, — добавил Юнги после секундного молчания. Он тяжело сглотнул. — Ты плачешь? Что случилось?       Пак отрицательно покачал головой, словно мужчина мог его видеть, зажав рот и нос свободной рукой.       — Чимин? Я слышу, что ты плачешь. Третий раз спрашиваю: что случилось? — Юнги повышал голос вместе с нараставшей тревогой, явно нервничал, а потому злился из-за неизвестности.       — Я просто… — Чимин сглотнул, наконец найдя в себе силы произнести хоть слово. — Скучаю. И позвонил сказать, что люблю тебя и буду любить, что бы ни случилось. Слышишь?       — Ага, — Мин прозвучал тихо, сдержано, как никогда прежде, но молодой человек не заметил смены интонации из-за сбившегося от слёз дыхания. — Ты точно в порядке? Ничего не хочешь сказать?       — Я хочу увидеть тебя и лично сказать. Это очень важно.       — Я постараюсь вернуться как можно скорее, — голос Юнги стал ещё тише, глуше, ниже, словно мужчина был где-то далеко в своих мыслях.       Никто, кроме него самого, не знал, о чём он думал в тот момент, что чувствовал, глядя на видео с камер наблюдения, переключив на студию, как едва не потерял сознание от внезапного головокружения, когда позвонил Чимин и заплаканный сообщил о серьёзном разговоре, лично, не по телефону.       Сам же молодой человек, чуть успокоившись от родного голоса, предвкушал скорую встречу с мужем, как он радостно встретит его в аэропорту, как бросится ему на шею с крепкими объятиями и там же скажет, как сильно любит его. Но сначала найдёт Хосока и выяснит, за что тот поступил с Юнги столь безжалостно: сначала вылечил израненное сердце, а после жестоко сдавил его, разорвал на части и втоптал в грязь.