La Barbe bleue

      Чонгук вновь припарковал машину у отеля и стал ждать. Юнги велел высадить его у аэропорта и тут же возвращаться, не дожидаясь отлёта. Спорить не стал, потому что по пути он получил чёткие инструкции на время отсутствия господина, вот только в этот раз выполнять их хотелось с меньшим энтузиазмом, чем всегда. Раньше он обосновывался желанием остаться на работе как можно дольше, потому что мужчина платил много, исправно, за любые переработки доплачивал, в то время как от него требовалось только вовремя привозить и отвозить обратно, прогонять назойливых фотографов, сопровождать господина и его новых увлечений. И сообщать о всех странностях в поведении или неповиновении со стороны последних. Куда ушёл, с кем, как давно и когда вернулся, задержался ли. Юноше было всё равно, он исправно выполнял поручения, получал деньги и глушил в себе все жалкие попытки душевных порывов призвать к совести. Её уже давно не было, так какая разница, сколько нулей в этот раз будет содержать перевод на карту, какой толщины он получит конверт, если ему всего лишь нужно молчать и выполнять приказы?       Но за последний год его привычный уклад вещей пошатнулся, когда в жизни Юнги слишком быстро появился Чимин. Добрый, искренний, полный энергии и вдохновения, но такой наивный. Чон надеялся, что в этот раз всё будет по-другому, огонь внутри молодого человека, что бы ни случилось, никогда не погаснет и зажжёт в груди господина такое же вечное пламя. Но его надежды едва стояли на надломленном фундаменте преданности, и причиной трещины стало знакомство с Тэхёном, его дружба и забота о Чимине, что окончательно подвергло сомнению привычный уклад жизни. Если у всех были такие же небезразличные близкие, многих катастроф можно было бы избежать.       Чонгук уже видел Тэхёна раньше: у театра, выходившим с Чимином из кафе и ресторанов, на свадьбе — но в силу статуса лично знакомы они никогда не были. Чон должен быть тенью, следовать за хозяином и выполнять команды, как выдрессированный пёс. Видеть, но вовремя отвести взгляд, знать, но помалкивать, делать и не спрашивать. Но Тэхён своим появлением смазал чёткую границу между руководителем и подчинённым, и именно их вчерашний разговор подверг сомнениям расстановку ценностей. Деньги никогда не искупят грехов, это не больше, чем мнимая индульгенция, на потеху раздутому эго.       Юноша понимал, что парень не мог ничего знать, никто не знал, это не больше, чем беспокойство за друга, но вчера ему как будто заглянули в душу, пробравшись в самые тёмные уголки, и ушли, оставив сомнения и сожаления. Всё было хорошо, пока никто не знал и не лез туда, куда не следовало. Спасение в неведении, счастье в умолчанном, будущее впереди, если не пытаться вскрыть запертые двери с заржавевшими замками и петлями, не попадающимися ремонту.       Так рассуждал Чонгук, глядя на визитку, мучаясь от одолевавших его сомнений, и впервые за столько лет молился о будущем. Тяжело вздохнув, он перевёл взгляд в сторону входа, и в тот же момент, как на улицу вышел Чимин, одной рукой держа букет, другой печатая в телефоне, он убрал картонку во внутренний карман куртки.       — Доброе утро, — поздоровался юноша и открыл заднюю дверь автомобиля, но вместо того, чтобы сесть, Пак положил цветы на пассажирское сидение, а сам сел на переднее рядом с водительским. Чонгук так и стоял с раскрытой дверцей, пока молодой человек не помахал ему, привлекая внимание.       — Поехали, — улыбнулся Чимин и похлопал по кожаному сидению. Он был слегка опухшим ото сна, на щеке ещё виднелись мятые следы от подушки, на шее, спрятанные приподнятым воротником пальто, розовые отметины. Сам же молодой человек излучал лёгкость и счастье, благоухал ярче, чем букет за спиной, светился, делясь с окружающим миром мощной энергией, готовой осветить это серое утро и разогнать дождевые тучи.       Чонгук сел, пристегнул ремень безопасности и посмотрел на Чимина, который продолжал отправлять кому-то сообщения с наивной, но такой красивой улыбкой, и очередной укол совести проткнул намеренно замороженное сердце. «Не думать, не чувствовать, просто делать, так будет легче», — напомнил он себе.       — Поехали домой. Хочу переодеться и перекусить. А потом уже в театр. Ты же никуда не торопишься? — не отрываясь от смартфона, спросил Чимин.       — Я полностью в вашем распоряжении, — ответил Чон и, вбив в навигатор адрес, выехал.       Какое-то время они ехали в тишине, Чонгук не смел открывать рта без причины, слушая шум машин и тихое хихиканье молодого человека. Тот периодически оглядывался назад, делая фотографии руки с обручальным кольцом на фоне букета, и, получив наконец достойный кадр, уселся и сделал ещё и селфи, не забыв сфотографировать сосредоточенный профиль водителя.       — Небольшой фотоотчет Юнги, — зачем-то уточнил Чимин, отправляя понравившиеся снимки. Не прошло и секунды, как послышалось уведомление, и Пак восторженно хихикнул, сморщив нос и прикусив без того потрескавшийся губы. Наконец он отложил телефон и удовлетворённо вздохнул, посмотрев в окно и похлопав по коленям.       — Выглядите приятно счастливым и отдохнувшим, — отметил Чонгук, и Чимин улыбнулся на комплимент, убрав попадавшую в глаза прядь чёлки за ухо. Не заметить лучики морщинок в уголках глаз, растянувшиеся в блаженной улыбке губы, расслабленные и плавные движения было невозможно, поэтому юноша посчитал своим долгом отметить это, сделав комплимент. Особенно на контрасте вчерашнего потерянного взгляда, нервных подглядываний в телефон, закусывания щёк изнутри.       На что получил бархатный переливчатый смех, исходивший из глубины души, и ещё один умиротворённый вздох.       — Я просто понял, что причин переживать особо нет, а накручивать себя, не попытавшись поговорить, пустая трата спокойствия.       Чонгук понимающе кивнул и облегчённо расслабился, продолжив следить за дорогой. Настороженность уступила место былому хладнокровию, но скребущая по сердцу совесть как вцепилась в него мёртвой хваткой, так продолжила крепко держаться, игнорируя жалкие попытки и отодвинуть её на задний план.

~*~*~

      Во дворе садовник обрезал кусты цветов, готовя их к зиме, складывая стебли и листья аккуратными кучками на газоне. Чимин, выходивший вместе с Чоном из гаража, отметил, как на удивление расслабленно тот выглядел, словно сегодня с его плеч сняли непосильную ношу, и можно было с облегчением вздохнуть полной грудью. Но Пак не задумывался о причинах, ему самому было настолько легко и свободно, что готов был делиться умиротворением со всей вселенной.       Приветственно поклонившись садовнику, молодой человек впервые увидел его улыбку, и улыбнулся в ответ.       — Я могу доверить вам цветы? Меня хватит разве что на вазу с водой, но, боюсь, с моими навыками они долго не протянут, — Чимин рассмеялся и протянул букет, невольно хвастаясь им. «Посмотрите, какую красоту подарил мне муж. Продлите им жизнь, хочу любоваться ими до его возвращения», — так и говорил сияющий вид Пака, и садовник не посмел отказать молодому господину.       — Где мне их оставить?       — В танцевальном зале, — задумавшись на секунду и перебрав варианты, по итогу решил Чимин и мечтательно улыбнулся. Он будет танцевать, и цветы своим присутствием будут скрашивать его одинокие вечера без супруга, напоминая о вечере, полном искренности и признания.       В доме привычно пахло чистотой после моющих средств, но теперь ещё и свежим воздухом с улицы, хранившим в себе запах ночного дождя. Чонгук о чём-то разговаривал с горничной, сминавшей края фартука, но, стоило юноше коснуться её плеча, как женщина впервые на памяти Чимина улыбнулась, даже рассмеялась и погладила его по руке. Заметив застывшего в коридоре молодого хозяина, она тут же приветственно поклонилась и засуетилась.       — Приготовите мне, пожалуйста, что-нибудь лёгкое? — снимая пальто, через плечо попросил Пак и, уже глядя в зеркало, пригладил волосы. От сырости они потеряли объём, но всё ещё выглядели опрятно. — Я переоденусь и уеду в театр.       Женщина послушно кивнула и хотела уже удалиться на кухню, как Чимин остановил её, взяв сухую, морщинистую ладонь в свою, обеспокоенно спросил:       — Вы в порядке?       Горничная удивлённо взглянула на молодого хозяина и попыталась убрать руку, но Пак держал крепко, уверенно и в то же время заботливо, что смущало женщину, явно не привыкшую к такому отношению в свою сторону.       — Я хочу извиниться за мужа. Обещаю, он будет вести себя сдержаннее. Можете мне довериться, — он улыбнулся и поклонился, чем смутил женщину ещё больше. И она начала поспешно поднимать его, бросая косые взгляды на отчего-то улыбавшегося Чонгука. Глупые мальчишки, которые точно заставят её проронить невыплаканные слезы, если кто-то из них ещё раз извинится перед ней.       — Мистер Пак, пожалуйста, — вымолила она, пока Чимин, едва ли не касаясь лбом коленей, продолжал держать её за руки. — Я же всё понимаю, тем более господин Мин тоже извинился за своё поведение.       Молодой человек взглянул на женщину, внимательно рассматривая её лицо, пытаясь понять, говорит ли она правду или только успокаивает его. Но она по-матерински тепло улыбалась, пряча в опущенном взгляде смущение, вызванное непривычным для неё поведением со стороны господина. Горничная поклонилась и удалилась на кухню, за ней же ушёл и Чонгук, по-мальчишески выпрашивая приготовить что-нибудь вкусное и ему.       Переодевшись в утеплённый спортивный костюм и собрав в сумку вещи для репетиции, Чимин наконец проверил телефон, но от Юнги последним сообщением было то, что он вылетел, а от Тэхёна — пока ничего. Видимо, он до сих пор спал, иначе бы уже атаковал его не только сообщениями, но и звонками, пока своей настойчивостью не добился желаемого. С таким рвением ему только допросы и проводить, не иначе.       Обедал Пак в компании Чонгука. Тот, только заметив спускавшегося Чимина, поспешно встал, но молодой человек, попросив убрать формальности куда подальше, уговорил сесть вместе. Он хотел если не подружиться, то сблизиться юношей, потому что раз тот тоже стал неотъемлемой частью его жизни, лучше перевести его из статуса цепного пса в преданного товарища.       Но начать разговор всё никак не получалось, Чимин не знал, что спросить, просто молча приглядывался со стороны. Сдержанный и молчаливый, крайне послушный в силу преданности, лишних вопросов не задаёт, отвечает скупо и односложно, если не задавать наводящих вопросов, лишнего никогда не скажет. Такое первое впечатление сложилось у Пака, когда они только познакомились, и с каждой новой встречей только подкреплял эту мысль, а Чон практически всегда сопровождал Юнги, если тот не приезжал один. Пак всегда был поглощён обществом теперь уже мужа, а потому интересоваться кем-либо ещё не было ни возможности, ни тем более желания, но сейчас Чонгук был буквально в его распоряжении, а потому упускать возможности узнать его получше, было бы глупо.       — Как давно ты работаешь на Юнги? — наконец спросил Чимин, решив начать с более простых и общих вопросов.       Чон, набивший полный рот еды, взглянул на молодого человека расширенными от удивления глазами и чуть не подавился, не ожидая, что с ним заговорят. Быстро прожевав и запив: он прикрыл рот рукой, проглотил и откашлялся.       — Почти пять лет, — ответил он и сжал в руках салфетку, глядя куда-то в стену сквозь Чимина. Смотреть ему в глаза он не решался, он всё ещё подчинённый.       — Так долго? Это сколько тебе сейчас? — молодой человек начал загибать пальцы, пытаясь посчитать, но Чон его опередил очередным коротким односложным ответом:       — Двадцать пять.       — Получается, ты ещё учился? Тебе нравится?       — Да, вполне.       «Вот и поговорили», — поджал губы Чимин, уставившись в тарелку, но тут же вновь поднял взгляд, когда услышал вздох и невнятное бормотание юноши.       — Меня всё устраивает. Господин Мин не настолько скандальная личность, чтобы мне приходилось действительно защищать его. Раньше — да, от папарацци и настойчивых журналистов, а сейчас, можно сказать, всё улеглось, — рассказывал Гук, и тон ответа был похож, будто бы он за что-то оправдывался, но Пак даже не обратил на эту мысль внимания, больше обрадованный тем, что юноша всё же решил поддержать разговор.       — Ты производишь впечатление очень преданного человека, это не может не радовать, — улыбнулся Чимин, решая подбодрить юношу, не зная, говорил ли Юнги когда-нибудь ему эти слова.       Чонгук в благодарность поклонился и сдержанно улыбнулся, вот только комплимент отчего-то вместо радости вызвал лишь внутреннее отвращение, отдававшее горьким вкусом на корне языка.       — Как вы познакомились? — послышался следующий вопрос. Чимин смотрел на него с искренним любопытством, никакого тайного умысла в его взгляде Чонгук не нашёл, молодой человек словно не знал, что такое ложь и хитрость, не умел юлить и притворяться.       — Он сам вышел на меня. Параллельно с учёбой на юридическом я проходил стажировку, до настоящего секьюрити мне было далеко, в агентстве были более опытные сотрудники, но господин Мин, изучив характеристику и рекомендации, решил нанять меня. А вскоре предложил работать на него напрямую. Я не возражал: только дурак откажется от такого контракта. Я должен был отвозить и привозить в нужное место, не подпускать близко папарацци — ничего сверхъестественного.       Чонгук пожал плечами и продолжил уплетать обед, вместе с тем прогоняя в голове свой ответ. Не сболтнул ли он лишнего? Вроде, нет, это был общеизвестный факт. Он не лгал, просто не договаривал — это другое. Но от широкой тёплой улыбки, того, как Чимин поставил локти на стол, переплёл пальцы и положил подбородок на ладони, внутри вновь скрутило все внутренности.       На радость сконфуженному Чонгуку, зазвонил телефон Пака, и молодой человек тут же взял его, но предвкушение сменилось чуть менее широкой улыбкой, словно он был рад звонку, но ожидал его от другого человека. Краем глаза Чонгук увидел запрос на видео, и тут же опустил взгляд: не хотел показаться невежливым.       — ТэТэ! — вытянув руку так, чтобы полностью отобразится на экране, ответил Чимин и помахал другу. Голос парня на другом конце линии, искажённый связью, звучал ещё более низко и хрипло, словно он недавно проснулся.       — Сообщение в шесть утра — это мощно, конечно. Но спасибо, что отписался. Правда, я увидел его только сейчас. Глаза открыл и сразу набрал. Рассказывай, пока я умываюсь. Рад видеть твою сияющую мордашку, поэтому жду всё в подробностях.       Тэхён, видимо, положил телефон, потому что изображение его заспанного лица сменил потолок ванной, и послышался шум воды. Чимин перевёл взгляд на Чонгука, который поспешно доел обед, всё ещё дожёвывая, собрал тарелки и направился к посудомоечной машине. Он не собирался подслушивать, его вообще не должно было быть за одним столом с Паком, поэтому юноша уже собрался уходить, как Чимин одной своей фразой заставил его замереть и обернуться. — Я не один, тут Чонгук. Поздороваешься? — юноша развернулся к стоявшему за спиной Чону и показал ему телефон.       Тэхён, измазанный зубной пастой, с щёткой во рту, секунду смотрел на юношу, с таким же округлённым от удивления взглядом, как и на него. Но взял себя в руки быстрее, как ни в чём ни бывало провёл рукой по влажным волосам и помахал, пока Чонгук впитывал увиденное, затаив дыхание.       Прошло не больше пары секунд, а он запомнил каждую капельку, стёкшую с кончиков волос на щёки, лёгкую щетину, обнажённые плечи и широкую квадратную улыбку. Благо, в руках он ничего не держал, иначе бы точно разбил. Соблюдай субординацию, Чон Чонгук, ты всего лишь потерявший совесть подчинённый, и в жизни не отмоешь свои руки, сколько не три.       — Согласен, мистеру телохранителю-водителю не стоит греть свои прекрасные уши, подслушивая чужой разговор.       Его ответ был настолько неформальным, полным не привычным высокомерием, к которому привык юноша от прошлых увлечений Мина, а простой и дружеский. Юношу словно за вечер приписали к приятелю, с которым ведёшь себя приветливо, но до конца не посвящаешь в секреты крепкой компании, потому что нужно доказать, что достоин этой дружбы.       — Я подожду вас в машине, — придя в себя от увиденного, сказал Чонгук и поклонился сначала Чимину, потом Тэхёну, который продолжал смотреть на него с экрана смартфона и, поигрывая бровями… Смеялся?       — Буду через пятнадцать минут, иначе мы опоздаем, — кивнул ему Чимин и уже обратился к другу. — Так нравится смущать парнишку?       — Ты видел его глаза? Это шедевр! — Тэхён не прекращал смеяться, даже когда смывал с лица зубную пасту и нанёс пену для бритья. — Так о чём это мы? Вы поговорили?       Дальше Чонгук не слышал. Обувшись и попрощавшись с горничной, он вышел на улицу, сразу подставляя пылающее лицо холодному ветру. Вместе со смущением он испытывал жгучий стыд, парализовавший всё его тело, в третий раз в жизни заставивший сомневаться в правильности своих поступков. Второй, к слову, был вчера, а первый, пять лет назад, когда он, лично похоронив привитые отцом жизненные принципы, переступил через себя и прошёл точку невозврата.

~*~*~

      Танцевать — это дышать, так же естественно и необходимо, иметь полный контроль над своим телом, но полностью отпустить сознание, лететь с обрыва, поддавшись эйфории, довериться свистящему в ушах ветру и у самой земли, не дав себе разбиться, воспарить ввысь на крыльях вдохновения, граничившего с безумием.       Это вечная жизнь, сотканная из взмахов руками и плавных движений кистями, поднятых вверх. Это долгожданная дорога к раю, до которой осталось сделать три подскока, вытягивая носок, но у самых золотых ворот в прыжке развернуться вокруг себя и сорваться в тёмную бездну, в пучину Ада, а у самого жерла вечного пламени не дать себе упасть, а неестественно выгнуться в пояснице, вытянуться всем телом и вновь воспарить к небесам.       Чимин танцевал, отдавая всего себя без остатка. Он не мог иначе, это не просто часть его жизни, балет и есть вся его жизнь, внешне изящная и хрупкая, как фарфор, лёгкая, как пёрышко, наивная, как младенец, и в то же время жестокая к слабым, неспособным доказать истинность намерений остаться и бороться до конца, пока небеса не обрушатся на этот грешный мир и не покарают неверных.       Из гипнотического транса его вывели аплодисменты и свист коллег, которые, присев у стены репетиционного зала, наблюдали со стороны этот танец между жизнью и смертью. Не спеша открывать глаза, Чимин дышал глубоко и рвано, выдыхая через нос, разведя руки в стороны, позволяя ласковой боли пройтись по каждой клеточке своего тела. Только когда он наконец почувствовал себя здесь и сейчас, он взглянул на труппу и улыбнулся, а после расслабленно упал на пол, чувствуя истинное удовлетворение. Пот скатывался по вискам и лбу, по часто вздымавшейся груди, между лопаток и всё ещё напряжённой пояснице. Танцевать — это как любить, так же преданно и бескорыстно, ничего не требуя взамен, добровольно отдать сердце на жертвенный алтарь и видеть, как божественные силы поддерживают в нём жизнь.       — Ты молодец, у меня даже мурашки пошли, — услышал Чимин, но в ушах стучало, и он не понимал, кто говорил, только позволил себе опереться на протянутую руку и наконец подняться.       — Я как будто на мгновение перестала дышать. Нереальные ощущения.       — Теперь нам всем нужно работать ещё усерднее, чтобы не выглядеть на фоне Чимина только что вылупившимися птенчиками.       Комментарии артистов проносились тут и там, но никаких зависти или осуждения, только искреннее восхищение, разжигавшее огонь мотивации стремиться на вершину мастерства.       — Я боялся, что после свадьбы ты сдашь позиции, но вышло достойно, как и всегда, — сказал руководитель и похлопал Чимина по плечу, когда тот, решил отойти и перевести дыхание. Он стоял в стороне, внимательно наблюдая за репетицией артистов.       — Сочту за комплимент, — холодно кивнул Пак. Ему не нравился этот набравший вес мужчина, который превратил искусство в дойную корову, не сильно заботясь о её физическом состоянии. — Я, кажется, говорил, что моя личная жизнь как не влияла, так и не будет влиять на качество репетиций и выступлений.       — Я помню. Всего лишь хотел сказать, что сегодня твои движения были особенно изящными, а техника более чёткая. На самом выступлении жду от тебя такой же отдачи.       — Благодарю, — Чимин кивнул и накинул на плечи полотенце, промакивая дорожки пота на шее, груди и на лице.       — Другим я ещё не говорил, первым хотел рассказать тебе. Интересно услышать, что ты думаешь по этому поводу, — загадочно начал мужчина, сев рядом и наклонившись к премьеру. — Я бы хотел дать возможность каждому танцору выразить себя через сольное выступление. Показать своё истинное я, буквально оголить душу, выставить её напоказ. Этакая исповедь в танце.       — Тематика?       — Произвольная программа. Только ваше мастерство и талант, порыв души — что хотите. Моя задумка состоит в том, чтобы показать вашу индивидуальность, немного отступив от классических постановок.       Чимин задумался. Несмотря на алчность, руководитель обладал острым умом и сообразительностью, а потому его идея произвела должное впечатление. Мало кто захотел бы предстать обнажённым не телом, а душой перед тысячами глаз, но для Пака это был вызов самому себе, а для ребят — заявить о себе. Каждый из них — настоящий профессионал, но принять себя им так и не удавалось.       — Мне нравится, честно. Скажите труппе, они с радостью поддержат идею.       — Я знал, что ты не откажешь, — улыбнулся мужчина и пожал молодому человеку руку. Оставив его одного, он подошёл к артистам, собрав их вокруг себя и поделился мыслями о новой идее. Аплодисменты и восторженные возгласы говорили о том, что это была действительно стоящая концепция будущего концерта.       Чимин же, подавив в себе гордость от того, что он первым узнал и без его согласия труппа бы так и не узнала, лихорадочно обдумывал, а что ему хотелось бы показать. Но все размышления сходились в одном естественном образе — Юнги. Его танец станет чистилищем для мужа, потому что в каждое движение Чимин вложит частичку своей любви.

~*~*~

      Чимин вышел из театра уже после девяти вечера. Юнги отписался, что благополучно прилетел и сейчас пойдёт спать, потому что в Лос-Анджелесе только пять утра и он действительно устал. Отправив видео-сообщение с пожеланием доброй ночи, он с чувством полного удовлетворения остановился чуть дальше главного входа и подставил под холодный ветер пылающие щёки. Мысль о том, чтобы станцевать свою любовь к Мину, не давала ему покоя, заставляла сердце биться чаще, чем от самых жарких и страстных поцелуев в ночи.       Пак не писал Чонгуку, что они закончили: ему нужно было время побыть в одиночестве и обдумать концепт выступления. Что он хотел бы показать? Конечно, свои чувства, но вот так легко выставить их напоказ? Никогда в жизни, это личное, интимное, касается только их двоих, и посвящать зрителей в эту часть жизни он не намерен. Но что тогда остаётся, если вся его жизнь — это сцена и балет, а зритель, чьё внимание необходимо ему как глоток свежего воздуха — Юнги? Если бы по какой-то причине он никогда не смог бы ступить ни в один театр, то танцевал бы только для него, бесконечно и преданно, подпитываясь восхищёнными взглядами и эмоциями.       Вот, что он покажет! Даже если у него всё отберут, но оставят в живых, он будет танцевать до тех пор, пока хотя бы один человек во всём этом грешном мире будет смотреть на его исповедь. И этим человеком всегда будет Юнги, даже если с неба сорвётся праведный огонь и поглотит всё живое на земле.       Воодушевлённый порыв вдохновения, сопровождаемый глубокими думами, пока Чимин пританцовывал на улице, прервала вибрация телефона. Пак не ждал звонка, а потому раздражённо взглянул на экран, но тут же улыбнулся, прижав руку к груди, где так взволнованно трепетало сердце.       — Не спится?       — Не могу уснуть без тебя, — низким хриплым голосом ответил Юнги, и звучал он действительно уставше. — Без тебя везде холодно и одиноко, — едва ли не мурчал мужчина в трубку.       Чимин рассмеялся, покружившись на месте, и присел на ближайшую лавочку, где уже кто-то сидел, спрятав лицо под козырьком кепки и капюшоном. Но эта компания нисколько не смущала Пака: он весь был в разговоре с мужем.       — Спеть колыбельную? — молодой человек улыбнулся своей же идее и начал напевать одну из песен, которую помнил ещё с самого детства.       — Я, скорее, соскучился по тебе, твоим крепким объятиям и жарким поцелуям… — ответил Юнги, прервав Чимина. Ему нравился его высокий звонкий голос, такой же нежный, как и он сам, но сейчас он думал о другом. — Я бы сказал тебе ещё много сексуальных и грязных вещей, попросил бы включить камеру и продолжить наш разговор…       Пак тут же почувствовал, как низкий и хриплый шёпот мужа отозвался во всём его теле ощутимой вибрацией, кровь прилила не только к пылающему лицу, но и к паху. Секс по телефону… Уже было пару раз, когда Юнги так же уезжал, но тогда они только начали встречаться, и звонки с томным дыханием, взгляды друг другу в глаза через экраны с невозможностью прикоснуться были неотъемлемой частью их отношений. В браке же эта идея казалась не менее заманчивой и волнующей.       — Но ты сейчас не дома. Хотя репетиция закончилась, — продолжил Юнги уже серьёзно, всё так же спокойно, не повышая голос. — Где ты? Почему не сказал Чону забрать тебя?       Чимин не знал, что сказать. Возбуждение от возможного интимного разговора на улице, что только больше разжигало в нём страсть, сменилось недоумением, лёгким чувством вины. Хотя нет, уже не лёгким, потому что молчание затянулось, и молодой человек слышал только мерное дыхание.       — Признавайся, следишь за мной? — решив, что лучшим в данной ситуации будет сменить тон настроения, пошутил Чимин и рассмеялся.       Юнги продолжал молчать.       — Да, мы закончили, но мне нужно было немного побыть одному и подумать.       — О чём? Что-то случилось?       — Я хотел рассказать чуть позже, но, Юнги, ты своими вопросами ввёл меня в ступор, — замялся молодой человек и уставился на носы туфель, заляпанных разводами от луж и каплями грязи. — Это должен был быть сюрприз, но раз мы так неловко пришли к этому разговору… Я гулял и обдумывал концепцию будущего выступления. Сольный танец, который мог бы раскрыть меня как танцора и как человека одновременно, понимаешь? Сразу мчаться обратно, запереться в одиноком доме — так вряд ли придёт вдохновение, когда тебя нет рядом.       Юнги молча слушал и изредка вздыхал, словно в облегчении.       — Я понял. Просто мне тревожно от мысли, что ты ходишь один по тёмным улицам. Не делай так больше, пожалуйста, вдруг что-то случится? Всегда ставь меня и Чона в известность, — наконец ответил Мин, и Чимину вновь стало совестно, хотя ничего не случилось и сам он поводов для беспокойства не давал.       — Могу поклясться, что в глухие дворы не сворачиваю и хожу под фонарями. Здесь даже люди ходят, — чтоб хоть как-то успокоить мужа, сказал Чимин и тихо рассмеялся. — Да и кому я нужен?       — Ты красивый и яркий, тебя сложно не заметить. Ты талантливый танцор, и, я уверен, какой бы, по твоим словам, дружной труппы у вас ни было, среди них всегда найдутся завистники, которые будут рады от тебя избавиться и занять твоё место премьера. К тому же, все знают, что мы вместе, и не упустят возможности достать меня через тебя.       — Ты серьёзно сейчас думаешь обо всём этом вместо того, чтобы отдыхать? — Чимин вздрогнул и, услышав утвердительное мычание, продолжил: — Юни, со мной всё будет в порядке, я взрослый мужчина и смогу за себя постоять. Я бы хотел сказать, что твои переживания беспочвенны, но прекрасно понимаю, потому что в равной степени волнуюсь о тебе. Если тебе станет легче, я ещё немного пройдусь и обязательно позвоню Чонгуку, отпишусь тебе, как мы вернёмся и, пока ты в отъезде, буду писать тебе. Но тогда и ты тоже, договорились?       — Мне нравится направление твоих мыслей, — рассмеялся Юнги, облегчённо выдохнув. По его голосу можно было легко понять, что он наконец успокоился и, вероятно, потянулся на кровати, потому что Чимин услышал скрип и шорох одеяла. — Я люблю тебя, Пак Чимин.       — Я люблю тебя сильнее, Мин Юнги, — улыбнулся в трубку молодой человек и тоже расслабленно откинулся на спинку скамейки. — Надеюсь, теперь ты сможешь спокойно отдохнуть, чтобы полным сил как можно скорее расправиться со всеми делами и вернуться ко мне.       Мужчина утвердительно хмыкнул в трубку и ещё раз попросил прямо сейчас отписаться водителю, чтобы тот успел приехать.       — Я скинул ему геолокацию, так будет проще меня найти, — сдался Чимин, решив, что бессмысленно спорить с человеком за тысячу километров от себя, да и лишние споры ни к чему. Это не больше, чем волнение и забота, в чём сложно обвинить любимого и любящего человека. Возможно, на его месте, Пак поступил так же, но не был в этом до конца уверен.       — Могу тебя кое о чём попросить? — неуверенно начал Чимин, когда их разговор обо всём и в то же время ни о чём подошёл к своему логическому завершению, а Чонгук отписался, что скоро подъедет.       — Что угодно, любовь моя.       — Ты можешь написать для меня песню? — попросил молодой человек. Звонок прервал размышления Пака о танце, он так не обдумал движения, кроме своих ощущений, и музыка Мина могла бы помочь ему. Он хотел, чтобы мелодия легла в основу его танца, и не важно, какой она по итогу получится, это всё равно будет частичка чувств Юнги к нему, а сам он подстроится.       — Кажется, я понял, — улыбнулся в трубку мужчина и, судя по звукам, встал, подошёл к окну и открыл его. Город уже не спал: вовсю слышался гул машин. — Тебе хотелось бы чего-то конкретного?       — Нет, как сам чувствуешь. Как если бы ты был моим последним и единственным зрителем, и я танцевал бы только для тебя, понимаешь?       Юнги понимал, ему не нужно было объяснять подробно, потому что то, что только что озвучил Чимин, было его эгоистичным, но таким заветным желанием. Он бы не признался в этом ни одной живой душе, унёс с собой в могилу, настолько сильным было его желание всецело обладать человеком: его душой, сердцем и разумом. Пак добровольно позволил сделать это, и одна мысль о том, что молодой человек заявит о своей покорности другим людям, тешило самолюбие, вознося до небес. Он напишет музыку, сделает это с изощрённым удовольствием, сильнее связав себя с Чимином, превратив их союз в нерушимый.       — Сделаю в самом лучшем виде, ты не пожалеешь, — на выдохе ответил Юнги, понизив голос до едва различимого шёпота, зная, что это обязательно произведёт нужный эффект на супруга. Даже если он вынужден делить его с другими, Чимин всё равно целиком и полностью только его.       Мин не прощался до тех пор, пока молодой человек не сообщил ему, что уже видит подъезжающую машину Чонгука. Когда юноша наконец остановился, выглядел он белее листа бумаги, но дежурно улыбался, выходя из автомобиля и открывая дверцу заднего пассажирского сидения. Он почти не говорил, вновь выглядя отстранённым и замкнутым, только поздоровался. Ему нечего было сказать Чимину, он больше думал о своей голове, которой мог бы лишиться из-за его личной оплошности, будь господин Мин в стране. Винить некого, кроме самого себя: ему были даны чёткие инструкции.       Нервно кусая губы, Чонгук наконец обратил внимание на человека, сидевшего рядом с Чимином, и его худощавый силуэт, скрытый за мешковатой одеждой, показался ему знакомым. Он не сводил с него взгляда, даже когда садился обратно в машину, пока мужчина не поднял голову и не посмотрел в ответ. Лицо скрывала маска, только уставшие и потухшие глаза казались смутно знакомыми, словно из ночных кошмаров, но принадлежали они не монстрам, а их жертвам. Человек наконец стянул маску с лица, что-то говоря одними губами, но его образ уже размыли крупные капли дождя, разбивавшиеся по лобовому стеклу, но Чонгук как будто наверняка знал, кем был тот мужчина, и липкое чувство страха не покидало его всю дорогу, даже когда они далеко отъехали от театра.