Любовь манипулятора и оккупированного шута

— Компанию? — удивлённо переспросила девушка. Её щёки загорелись розовым, взгляд неловко юркнул в бок, а с уст сорвалось замкнутое — Если Вам интересна моя компания. — Увы, другой у меня нет, — воодушевлённый ранним духом, он опустил голову куда печальнее — а ту что я имел ранее, противна мне до безобразия. — Вы про Императора? — почти мгновенно догадалась дама — Ну что Вы. Да, жесток он своей натурой, но по сути, внутри него тлеет счастье. — девушка приблизилась, неаккуратно столкнулась с ним плечом, улыбнувшись при этом. — Тлеет… — он вновь цитировал, но куда пуще сделал выдох — Оно не тлеет, оно яростно горит, сжигая всё на своём пути, даже не пытаясь задуматься, есть ли что, на его тёмном пути, ценное. Мало ли, эта горячка покалечит единственное важное для него. Если, конечно, оно ему важно. — Вижу Вы с ним сильно повздорили. — Вернее: мои собственные ожидания ранили меня сильнее его слов. — Вы ожидали чего-то? Уж больно странно, мне кажется Вы важны для Господина. Но если он опровергнул Ваши надежды, не значит ли, что он сделал что-то во благо Вас обоих? — Не думаю, что это благо для обоих. Будь оно благом, я б не ощущал себя так паршиво. Он бы не заставил меня так чувствовать. И если это и вправду происходит всё наяву, а не в бреду моего опалённого сознания, то все его слова - пусты, подобая самой глубокой и широкой яме. Любой другой на его месте, предпочёл бы лишиться языка, нежели сказать подобное. — Прошу прощения, абы лезу не в свои дела, но что ж он наговорил в пылу своей речи, раз Вы так сказывается о столь почётном человеке? — Не думаю что проблемы моей жизни смогут озаботить Вас, Цесса. А исходя из слов этого лжеца, моя правда может навредить нам обоим. Психически он точно нестабилен. — Несёте вздор! — возмутилась девушка, заставив вздрогнуть валета — Подобные слова не сойдут Вам без кары! Образумтесь, Вам повезло что рядом я, а не некто кто не разобравшись в ситуации лезет на рожон! Я требую разъяснений! — Будте тише. Я пережил много за сегодня и желаю тишины. Вы, милочка, небось припеваючи живёте, и знать не знаете моих проблем, а лезете в спор не разузнав причины! Угомонили бы свой темперамент. — дама побледнела, отступила назад и тихо прошипела. — Простите, не знаю что на меня нашло. Вы не поймите меня не правильно, для меня это место - дом с рождения. Государя я именую в отцы. Он дал мне жизнь и дал мне кром, а слышать подобные оскорбления в адрес своего спасителя я не посмела. Прошу, смолчите о моей оплошности.       Лицо валета приобрело характер удивления. Смена настроения была уж больно резкой, припомнила этим момент с Пиком и отозвалась мыслью что все в его царстве пали на эмоциональную шаткость. — Вы…кем Вы ему приходитесь? — Я? — протирев область под носом собственным руковом, наконец дама подняла взгляд — Служанкой. А к чему Вам это? — оттенок страха пробежал по её тёмной радужке глаз. — Не более чем интерес. Всплыла дурная мысль, решил опровергнуть её правдой.       Оба смолкли. Испытывая некий дискомфорт, переминаясь с ноги на ногу смотрели в стороны. Петляли мысли, кололи думу, но отпускать единственного нейтрального человека для себя, Вару не хотел. Как-то слишком навязчиво впившись в неё взглядом, он ловко намекнул на извинение. — Если Вы не против, я знаю отнюдь не плохое место, чуть дальше по балкону пройдя, присутствуют скамья. Пройдёмте? Так мы сможем избавить друг друга от недопониманий. — Думаю, сегодня это одно из самых лучших предложение, которое я не смею упустить. — за столь долгое время его губы нарисовали тяжкую улыбку. Лицо свело от неожиданной эмоции, а боль от ощущения столь давнего чувства сковала душу.       Как и повествовала дева, не пройдя и пары метров, красовалась резная скамья из чёрного металла, расписное дерево переплеталось со столь жестоким материалом, выдавая странное сочетание. — Прошу простить мои эмоции, весь день на нервах. У короля то суд, то пир - неразбериха, а нам работать надобно. Не дело - подвести государя в его праздничные дни. Вот и работаем. — И Вы, простите, за мой срыв. Я многого натерпелся. Побывал подобно в аду, и в момент моей радости, когда я был уверен что жизнь моя идёт на лад, вся надежда рухнула в миг. А вместе с ней на мои плечи обрушилась неведомая мне правда и обстоятельства, с которыми мириться я не собираюсь. Моя голова сейчас даже по форме не годится в норму, сплошной улей с мыслями-пчёлами. Всё кишат и хлопочут, тонут в меду и умирают. — усмешка отразилась где-то глубоко, вырвавшись наружу стоном — А абсурдность ситуации поражает! Кто бы мог подумать, что всё что я ненавидел, воплотиться в явь. Я стану всем тем, во что я говорил, никогда не превращусь! — ещё смешок. Второй, третий, истерический смех, а из глаз побежали слёзы. Он…устал. Он хохотал не осознавая, что же весёлого в его участи?       Он смеялся, горло болело, кололо лёгкие, а реакция его самого забавляла лишь больше. Он взвывал и продолжал смеяться, закрывал рот руками, прятался за собственными ладонями, но не мог остановится.       Без возможности вздохнуть он задыхался со смеху, такого горького и одновременно страшного. Он закрывал глаза дабы не видеть никого, забыться в тёмной лабиринте собственных век, но открывая их вновь, вдыхал новую порцию кислорода, разбавляя её чередой солёной волны. Это невыносимо… Шквалом лились не только слёзы, мелькали воспоминания. Он клялся себе, себе другому, что будет стойким, крепким и несломным, не позволит невзгодам взорвать его мир изнутри. Но сейчас, выглядит ли он стойким? Внушает ли уверенность и величие, какого ранее у него было не отнять, его ныне покалеченный вид. Все чтили, почитали и уважали его. Вся жизнь его была сплошной идиллией, а те беды, что он воспринимал катастрофичными не сравнимы и мельчайше с той бедой, в которую он влез. И всё это смехотворно! Он прятался от бед тогда, прячется и сейчас! Он закрывал глаза, прятал лицо, делая вид что не замечает трудностей, пока они не утопили его в одну волну, рухнув в неизбежности на голову. А сейчас от бед не убежишь, как не пытайся, они прижали и грубят, ничтожно стонут подражая его поведению. И как бороться с тем что повлекло за собой события давности в года, мысли и решения которых не подходят тем, что он имеет ныне. Его устрои попусту не годятся в решения, от этого больнее лишь сильнее. В неспособности решить, он сам загнал себя в тупик. Он сам виновен в своих бедах…       Но также как началась, истерика и прекратилась. Склонившись к собственным коленям, он закрывал лицо, он не желал…больше ничего. Требований к жизни не было. Пусть лишь проклятая судьба отстанет от него. Перестанет топить его как беспомощного котёнка в океане жизни. Ему нужен вздох. — Тоскливо и не хочется ничего делать. Очень странное стечение обстоятельств, которое заставляет меня чувствовать непрекращаемую тревогу. И мне не поможет никто, и никак, и ничем. — сиплый тон раздался из-под влажный ладоней. — Знаете, когда-то, в моей жизни произошло нечто схожее. Я не знала куда деться, как поступить. Я терялась в понятиях жизни и смерти. Я не могла определиться, способна ли я пережить ту печаль. И тогда, моя кормилица сказала: „Жизнь даёт нам то, что мы способны пережить”. Тогда-то я задумалась. А ведь так, если бы сама Судьба знала, что мы не переживёт то или иное действо, Она бы и не посылала нам это в участь. Все те беды, что сыпятся нам на голову, предусмотрены Ею. Она умна, умнее каждого из нас, и Вас и меня и даже Пикового короля. Никто не смеет перечить Ей. — она сделала паузу. Посмотрела на Вару, что соизволил подняться от ладоней, и смотреть на неё однако не свежим видом — Пробовал ли ты смириться? Плыть по течению не задумываясь о верности решений? — Я… — выдавил из себя Вару, пытаясь переварить ту массу что комом легла в его голове — Я застрял между „я могу это сделать„ и „я хочу сдаться”. Но точно знаю лишь одно, я ни за что не смирюсь, не узнав всей правды. — Ответ сам найдёт тебя. Не лезь раньше нужного в будущее, не то лишишься носа. — Вару усмехнулся, вновь, но теперь, чем-то обнадёживающим звучал этот звук, словно и вправду посеял он внутри долю смирения.       Смирение. Он давно смирился. Но при этом так недавно не желал и думать о иных вариантах кроме надежды. В тех покровах бледнеющего света, он безустанно верил, непрекратимо надеялся и молился. Он предвещал финал, и знал что он удачен и счастлив. Пусть где-то в уголке его души и таял страх обратного.       Но стоило ему пройти путь чуть дольше, как вся та самоуверенная надежда, пала в колени судьбе, взмолилась в неспособности существовать. И растворилась в сладком облаке, ведь иного вкуса этот пар иметь не может. Он впивается в корочку головы подобно паразиту, внушает иное, хоть и притворное, но пустословие. Заставляет держаться за него, провозглашая верховным чувством. Но стоит ей рухнуть, как тело, подобно оболочке, теряет владыку. Становится тряпичным и изнеможённым. Разлагается на мельчайшие детали, заставляя врости в кровать, без желания делать что-либо иное. Пускает корни в поверхность под собой. И эти корни являются отростками, детьми былой веры, именно они и провозглашают себя «смирение». Они то, что не выпустит тебя, не поднимет тебя, их задача, удержать. Прижать и притеснить. Максимально сковать в чувстве единственного верного решения. И не сулит подобное решение ничего, что схоже на счастье. Чаще всего, они и есть неизбежный выбор. Провозглашённый «единственным», разве что забываются твари в «правильности». И только те, чья вера не угасла, чья матерь парадокса ожила, способны изгнать эдаких опарышей, что изуродовали твоё тело дырами «любви» да «внушения»…       Тихое цоканье пробудило валета от мыслей. Дама неряшливо отодвинулась от собеседника, устремглав взгляд за угол. — Цесса! — было хотела начать отчитывать её иная девушка, чуть младше возрастом, как боязливо смолкла, отойдя в сторону, со спины её виднелся взгляд янтарных глаз. — Император! — мгновенно похватилась сидящая, метнулась в испуге на зелёновласого, вскочила со скамьи, неуклюже споткнувшись, и отвесила поклон, поочерёдно, с короля до валета. — Не стоит, не утруждайся Цессана. — чем-то басовым сверху промурчал голос, указав рукой ей на выход — Лучше помоги прислуге накрыть на стол. — за этими словами обе девушки двинулись к выходу.       Взгляды столкнулись. Невольно терзающий и терпкий, субтильный. Вару было обидно лицезреть вид короля, эта обида впивалась в сердце иглой, украв ритмичное дыхание. Он был разочарован в нём, или же, надежды что он строил на него, Пик не смог оправдать должным образом.       В грации рука опустилась подле его носа. Взгляд вновь был поднят, кроткая, едва заметная улыбка виднелась на лице короля, тот склонился в этикетном жесте. И почему-то валет не смог не ответить на него. Воспользовавшись предложением, он поднялся, испытал грядущий следом стыд, тем самым утерев следы былой истерики, и наконец обратился в здравии. — Мне кажется наш первый разговор не увенчался успехом. Нам стоит сгладить вышедший абсурд за чашкой чая и приятным ужином. Ты примешь моё предложение? — галантно встав в позу, он не сводил ни на секунду свои чуть дурманные глаза. — Да разве я имею право отказа? — с такой же лёгкой улыбкой, он тихо высказал. Без претензии, без упрёка, чем-то грустно, но при этом улыбаясь. — Мне важен твой выбор. — но увидев ошеломлённый вид, добавил — Мои слова не должны были быть для тебя столь эксцентричными, я всячески подавал тебе признаки любви, но ты будто не желал замечать моих намёков. Я сам повергнут в шок твоей реакцией, давай избавимся от этого назойливого заблуждения и недосказанности за совместным ужином? — не скажу, что удивление валета ослабло, противоположно, оно усилилось, ударилось о стенки осознания и метко выпустило шипы в виде недоверия, но как бы он не желал отвергнуть Пика всеми способами, ответы на все вопросы, что терзают его разум, уж больно заманчиво надавили на согласие. — Хорошо, Пик, я согласен.       Прикрыв веки, выразив подобным жестом радость, король повёл его в трапезную. И оба вновь идут подле друг друга. Можно сказать близко, едва ли не рядом, но при этом, Вару отвержённо-грустно не желал и смотреть в глаза королю. Пройдёт ли эта обида? Или же его душа навсегда отвергла фигуру и личность Пика? Остаётся только догадываться…       Выйдя за пределы балкона, лицо разразилось в удивлении лишь больше. Тот зал, что промелькнул в спешке, и являлся трапезной. Но дело не в этом. Тёпло-молочные стены. Как парное молоко, но с всё теми же шрамами души. Такой сладкий и благородный оттенок. Кажется, во время обделки этого помещения король находился в парящем и лёгком настроении. Ведь именно так можно описать невесомость этих стен. Пара длинный столов, предусмотренных для желанных гостей, сверкающая серебром посуда, и подобно к празднику накрытый стол. Валет, казалось, даже позабыл невзгоды, пустился в ребяческий возраст, расплываясь в радушной улыбке. Так всё мерцало, тени свечей, сливочные колонны обитые заурядным узором. Тихий шум, как бы скупо не звучало. Не было тихо, был лёгкий ненавязчивый звук неподдаваемый описанию, не то щебет несуществующих птиц, трель воздуха или душевная игра эмоций.       Кротко усевшись на стол, пребывая в очаровании зала, вмиг оборвался восторг с первой фразой короля. — Я уверен ты имеешь массу вопросов как ко мне, так и не имеющей к нашей беседе и дела. Я готов выслушать тебя.       Поднесли блюда, аккуратно поставили около личностей и прислуга удалилась. Но всё это не имело значения. Разбитая банка с пчёлами хлынула во все стороны и Вару выбирал избранницу из гурьбы всего улья, да так, дабы озадачить короля как можно сильнее. — Зачем… — он дрогнул, как и его голос — Зачем ты сделал это со мной? Ты утверждаешь что любишь меня, так почему же так бесчеловечно обошёлся со мной? — глаза вновь заслезились, но на сей раз, он не мог позволить эмоциям взять вверх над разумностью. — Я добивался тебя два года, Вару. Терпел насмешки, губил чувства. Я всячески лишал себя возможности обрести тебя подле себя. Я держался на цепи, не смея перешагнуть грань, но ты сам совершил ошибку. Возможно мои действия и были грубы, я признаю это, но не сам ли ты виновен в том, что оказался на той кровати? — Виновен?.. — испуг и недоумение, в конце озлоба— Ты вешаешь на меня вину!? Да я ведь жертва! Знаешь ли ты, как со мной обращались те люди? Я потерпевший! А твои действия по отношению ко мне - ужасны! — Я насильно потащил тебя в Империю? — задал он единственный вопрос, что мгновенно заткнул валета — Ты по моей вине влип в продажу? Или в том что ты не согласовав со мной проникнул в моё царство? — он было поднял на него голос, но заметив как осел малец, сделался тише — В моём праве было оставить тебя, бросить на произвол судьбе, или же сразу смерти, ведь ты, валет, нарушил пространственный закон. А то, с какой целью ты это сделал, ведь я уверен не с благой, пособляет мне лишь больше. Так что будь благодарен, что я не смог пройти мимо, хоть и воспользовался твоей услугой сполна, но вызволил тебя от туда. Да и гордость с чувством долга не простили бы мне этого, я не совладал бы с собой, допусти я твою смерть. — глаза опустели. Весь побледнев, Вару тупил взор ниже собственно носа. Он… — Неужели все свои беды сделал я своими руками? — произнёс он вопрос, после закрыв рот рукой. В глазах потемнело, тело непроизвольно шатнулось и пало на стул. Он…он помнил тот вечер и то как в предупреждении билось его третье чувство. Он не хотел принимать факт своей вины. Он отрицал её. Он знал, прими он свою вину, это окончательно сломает его. Поэтому он вешал её на каждого встречного. На девушек-проституток, на директора здания, на людей, продавших его…да даже на Пика. Он отринул понятия «ответа о содеянном» и сейчас, расплачивался за это в полной мере возможного. — Не задумывайся об этом. Вернёмся к теме. Есть ли ещё что-то, что волнует тебя? — Для чего ты меня выкупил? Жалость? — второй вопрос, что почти буквально перебил Пика. Он решил топить до талого. Пока не узнает всего, не будет судить ни себя, ни кого-либо другого. — Не жалость, Вару, никак нет. Я не смею приравнивать твою натуру к столь ничтожному описанию. Это было личное желание. Не вздумай и думать, что я выкупил тебя как породистого щенка из приюта, нет. Мои решения подкреплялись искренними чувствами нежелания видеть тебя такого. Но при этом, я солгу если скажу, что я сделал это не из личного интереса. Пусть ты на бумаге принадлежишь мне как вещь, обращаться с тобой подобным образом я не стану. Так что не вынуждай меня пользоваться своими правами во всех доступных мне возможностях. — Это угроза? — Предупреждение. Я не прошу следовать всем моим требованиям, я прошу не разочаровывать меня. Не доводи до критерии „Б”. — судить о его фразе можно много, но король ожидал следующего вопроса, который почему-то не поступал. Валет замкнулся, съёжился, нервно дыша, еле владея собой в ситуации, будто пару секунд, и он растает в собственных разочарованиях и слезах — Почему ты молчишь? Мне казалось ты требовал от меня объяснений. — Молчание всегда было моим громким криком. А мой вопрос звучит так: Кто ты в действительности? — озадаченно взглянув на Вару, он дождался пояснения — Кого ты из себя представляешь? Ты говоришь одно, но вижу я, делаешь, поступаешь совершенно иначе. К чему всё это? — выпал в осадок. Одной фразой описанное состояние короля. Странный вопрос и не менее странный довод к нему выбили Пика из сосредоточенной личности, в растерянную и чем-то озабоченную. — Не имею и малейшего понятия, что ты пытался мне этим сказать, но отвечу так. Я - твой шанс на спокойную жизнь, тот, кто подарит тебе не только любящее будущее, но и спокойное настоящие, исправит прошлое, воцарив покой. — в ответ ему был краткий заливистый смех. — Речь твоя, Пик, прекрасна, а вот сердце? Справлюсь ли я с напором твоей „необузданной любви”? Сам посуди, я пытался покончить с собой в том доме, переживу ли я твои заскоки? — Ты справишься…в конце концов ты всегда справлялся. — Знаешь, Пик, я столько натерпелся за то всё время. Я страдал так, подобно отрабатывал все года своей жизни, и мне казалось, что в наказание меня хотели лишить чувств. Лишить эмоций. И я считал до поры до времени это ужасным! И только сейчас осознаю. Нет чувств, а значит нет и боли. — ухмылка безумства затмила его ясный взор — Я не чувствую к тебе ничего, Пик. У меня отняли это, и ты, неотложно приложил к этому руку. Может я и ощущаю к тебе что-либо, но это что-то точно не стоит даже и близко к симпатии. Лишь апатия, отвращение и боль. Вот что движет мной сейчас, и заставляет шевелится этот мешок костей и ткани. Навряд ли я смогу когда-нибудь простить тебя за то, как ты обошёлся со мной в этот день. — обескураженный и разоружённый, Пик сидел поникше, взирая на безумца что не желал, но так пылал глазами. И может он не хотел этого делать, но с уст его слетела строгая фраза, тихая, которую никто не должен был услышать. — Тебя убьёт твой же выбор… — эти слова подобно вынули Вару из омута бесстрашия. Поставили на землю указав своё место. — Я думаю, я сказал личного, поддался чувствам. Но, Пик, прости, я думаю, ты и сам осознаёшь, мне нужно идти. Вернутся домой, к себе в дом. — «спугнул» - пронеслось в мыслях короля, в его дурманной голове, что так безрассудно раскидывается словами да угрозами из рта, что клялся никогда не врать. — Нельзя. — считай молниеносно ответил он — Это опасно Вару. И сейчас это не угроза тебе или ещё кому. Это и вправду может навредить тебе, — а учуяв недоверие, добавил, — против моей воли. — Опасно? Бред, ни что не может угрожать моей жизни сейчас. — Может, и ты заблуждаешься, думая об обратном. — на этой фразе он заметил вопрос на лице Вару — Империя находится в крайне не стабильной ситуации. Рискует каждый. Угроза пришла неведомо откуда, и очаг её возникновения неизвестен по сей день. — Пик, ты умалчиваешь детали. — строго процедил валет, не желая мирится со своей запертостью. — Никто не знает что творится. Никто не способен внятно объяснить, и всё потому, что свидетелей находят без языков. Они банально не способны рассказать. Творится не то терроризм, не то народная революция - непонятно. — Переживать за меня на этот счёт не нужно. Довести меня до ворот ты в состоянии, поэтому, спроводи меня, ведь у меня тоже есть царство. — Этого я и опасаюсь. Выпроводи тебя за ворота, я не смогу обеспечить твою безопасность. Не мудрено что и у тебя подобный беспредел творится. — Именно по этой причине я и должен вернутся к себе как можно скорее. Мой народ, царство, что будет с ним в этот момент! Что с ним сейчас, ведь на престоле..! — Нет! — он подорвался, громко стукнув руками о стол — Тебе нельзя никуда исчезать, Вару. В особенности сейчас! На кону твоя жизнь. — Да плевать я хотел на свою жизнь! — также резко вскочил Вару — Мне уже безразлична моя жизнь! Единственное что осталось у меня, это царство! Я не… — Никуда ты не пойдёшь. — его алый взгляд самоотверженно впечатался в грудину валету — Ни шагу за пределы дворца! Я люблю тебя и не позволю совершить тебе оплошность, подобно той за которую ты загремел в бордель! — Какая к чёрту любовь, Пик! Это зависимость! Ты болен! А я никогда не любил тебя! — он развернулся, и пафосным шагом направился прочь.       Но его охватили за кисть, притянули силком, заставив обернутся. — Да как ты не поймёшь. Мои поступки чисты к тебе, я люблю тебя пылая всем сердцем! Отдам тебе безвозмездно всё что пожелаешь, лишь будь рядом со мной! Желай меня не менее страстно, ведь я готов на всё ради твоей любви! — Пик, ты произносишь мне нечто важное. Таранишь мою душу на взрыв. Смеёшься и гладишь меня по рукам. А во мне что-то умерло, погасло, перемололось. И мне показалось, что что-то во мне тебя больше никогда не простит. — невольная слеза и он строго развернулся, двинулся прочь. Прочь от мыслей, от Пика, от ужина и этих прекрасных молочных стен.       Прочь. Просто прочь. Он не желал и видеть местности вокруг. Притянутое за уши объяснение дабы он остался до тошноты смехотворно. Желай он истинной его любви, не заточил бы его в стенах своего дворца. Не принудил бы к подобной жизни. А он, безжалостная скотина, делает всё, чтобы он ненавидел его лишь сильнее. — Постойте, — раздался женский клич — прошу притормозите, господин. — Вару остановился, и украдкой обернулся. Девушка гналась за ним, и едва догнав, склонилась в поклоне. — Если Вы с новостью о том, что король желает меня видеть, можете возвращаться сейчас же. — Вовсе нет. Король просил проводить Вас в Ваши покои. И сделать небольшой обход по замку в ходе Ваших нужд. — неизвестная ему леди, совсем младая, сияла на него нежно-фиолетовыми глазами. — Хорошо. Но прошу, давайте закончим как можно скорее, я до изнеможения устал. — Конечно! — задорно затрепетала дама, не то самой ей было это не в удовольствие, не то по натуре она такая.       Таким темпом они побрели по закоулкам дворца. Валет был честен сказав что устал. Его вымотал день, убил бессовестно и завладел его состоянием на скорейшую неделю. Переваривать всё сказанное обоими членами разговора валету придётся ещё долго. Слышать подобную ересь ему доводилось впервые. Да и в любви он оказывался однако тоже впервые. Но может какая-никакая любовь и была в его жизни, но настолько безумная, какой её передавал король, Вару приходилось видеть впервые. Его слова по-типу «люблю», даже близко не звучат с коренным их значением. И близко не дышат. А все его притворные речи можно смело откладывать в дальний ящик. Эх…лжец да и только. Да вот, искренность в его словах колебала уверенность в душе Вару. Но вот, для себя он решил: «Что-то внутри него, больше никогда не простит поступок Пика».       Дверца открылась. Скромное помещение, но при этом выгдядевшее до безобразия почётно. Как он любил, балдахин над кроватью, увы, цвета тёмной сирени. Из тёмного дуба стол и шкаф, не обделённый филигранной резьбой по дереву. По общим меркам уютная, но мрачная комната. — Калу́та, — успевши узнать имя дамы — дай мне пару минут перевести дух наедине с самим собой. — Слушаюсь.       Медленно отведя кресло от стола, Вару опустился за стол. Чем-то в этом он видел факт наслаждения. Как желанный вздох, перерыв, пауза от жизни. Ему припомнился свой рабочий стол. Стул, что почти в плотную стоит к столу, предназначавшийся единолично для Ринэфа… О Ринэф, родная душа и кровь. Как он там? Живой ли? Да что уж там, конечно же живой. Но вот, справляется ли…блокнот? Странный предмет, что не по делу, отвержённо находящийся в дальнем углу стола, притянул к себе тяжкий взгляд. Оттенок тёмно-зелённого делал его будто запретным в этом готически-фиолетовом царстве. Подобно специально для него изготовленная контрабанда. Кожаный покров, будто этот дневник много значит, торчащая снизу лента - закладка. Хороший, однако, блокнот. Стоит эксплуатировать его для важных дел. Но…какие у него сейчас дела? Разузнать правду о Пике? Выбраться из Империи? Или не сойти с ума?.. Последний вопрос ёкнул где-то у него в душе. Отозвалось это чувство схожим на то, что приветствовало его при входе в Империю.       Ум… Много же он значит. Сейчас именно его и нужно сохранить - здравие ума и душевного равновесия. Эти истерики и срывы не доведут до добра. Свихнуться - худшее что возможно в данной ситуации. Жизненный этап и так спорный, в плане худшего поворота жизни - человек что до безумства и не взаимно влюблён в него, при том что уверен в обратном. Оккупация его тела в письменном виде. Желание вернуться. Да…сохранять рассудок в железных оковах необходимо. Но так как ни возможности, ни желания для этого у Вару нет. Рассудок будет перенесён на бумагу. Только вот, схоронить бы этот блокнотик после совершённых деяний, подальше от Пика. Не будем нагружать и без того воспалённую психику страдальца. А сейчас, найденная чёрная ручка, в первом ящике стола, подтолкнула и закрепила эту идею. Иронично…назвать было бы блокнот - рассудок.