Синтетический рай

      Тело будто парализовало. Лежащий на холодной сырой земле, Билл озирался по сторонам, не мог пошевелиться. Вокруг него были лишь черные деревья, ветви которых склонялись вниз. Холодный туман застилал его глаза, кусал кожу ледяными дуновениями.        Я знаю, что это сон        Послышался хруст веток.        — Кто ты? — зачем-то спросил он, уже зная ответ.        Нечто высокое направилось в его сторону. «Нечто» представляло собой темную неясную тень, очертания которой дымились, смешивались с воздухом. Подойдя поближе, девушка приняла более четкий силуэт, обратила на Билла свои темно-зеленые огоньки вместо глаз. Парень захотел дернуться, закричать, но продолжал неподвижно лежать и ощущать её холодные и трепетные губы. Она сжимала его тело в своих объятьях, покрывала поцелуями щеки, шею, грудную клетку — всего его, будто не могла оторваться. Гладила его по волосам и трогала руками, играя с прядями.        — Билл… Ты заслуживаешь любящую девушку, — шептала ему на ухо своим ледяным голосом. Парню помнится, что она говорила очень много подобных вещей, но многие из них превратились в бесформенную гущу тихих слов, разобрать до конца которые он не мог. — Я с тобой… Билл… Билл…       — Билл!        Отрезвляющий крик. Парень открыл глаза. Увидел перед собой орущего брата, вздрогнул. Том стоял, склонившись над ним и тряс его за плечи, — Вставай! Что с тобой? Ты вообще на мои крики не реагируешь!        — Уф… — Каулитц зажмурил глаза. Волна сильной головной боли прошлась по всей черепной коробке, а за ней последовала тошнота. Билл незамедлительно соскочил с постели и ринулся к унитазу. Не успев толком собрать в руку спутанные волосы, выплеснул в него мерзотную гущу рвоты, состоящей почти полностью из воды. Том удивлённо последовал за ним и поинтересовался:       — Ты что, тоже вчера бухал?       — Да вроде нет… — послышалось хриплое от Билла. «Рэдбул ведь не считается бухлом…» — подумал парень, поднимаясь с колен. Встретившись взглядом с отражением в зеркале, Билл оглядел свои бледные губы и кожу, нахмурился от крайне болезненного вида. Что-то здесь не так…       Напрягали не только бледнота и явное недомогание, но и странные ощущения в целом, оставшиеся после сновидений. Пусть сны и были эфемерными и почти не запомнились, странная смесь адреналина, взволнованности и липкого возбуждения горячим комком осела где-то в животе. Билл проклинал это чертовки неудачное утро: мало того, что он чувствовал себя отвратительно, через полчаса должны были начаться съемки «Tokio Hotel TV — Tokio Hotel in London», в которых они будут прогуливаться по лондонским бутикам и оценивать местные достопримечательности. И почти сразу после этого перелет в Берлин.       — Улицы Англии и вправду впечатляют! — воодушевленно сказал Георг, улыбнувшись в камеру. Том ткнул Густава локтем в бок, лепеча что-то по типу «Ты только посмотри на этих красоток!». Тот с усмешкой зыркнул на Каулитца старшего, сунув руки в карманы куртки. «Прогулка» проходила вполне легко и приятно для троих участников группы, и только фронтмен молчал, опустив кепку пониже и пряча темные круги под уставшими карими глазами. Билл не ощущал ничего вокруг себя: не видел высоких телефонных будок, красными пятнами блестящих на фоне деревьев, не замечал приятный хруст листьев под ногами, не дышал воздухом, пропитанным осенней прохладой. В его голове стоял лишь один образ — Мэллори Эйлер, менеджер его продюсера, заполнившая все его мысли. Вокруг него был не октябрьский дух Лондона, нет, лишь зябкий синий холод, пробирающий до костей, пусть и не физический. А перед глазами мерещится её взгляд, сфокусированный так, будто он — самая любимая её картина.        Сама Мэллори, к слову, была совсем неподалеку. Как и остальной Стафф, девушка ходила с другой от камеры стороны, внимательно наблюдая за происходящим и постоянно подкидывала работникам упреки, чтобы те вели съемки как следует. Одетая в черные джинсы и белую топ-майку, она смотрелась очень мило и опрятно с собранными в свободный пучок волосами и очень легким макияжем. Улыбалась оператору, когда тот что-то пошутил про её ворчливость, кусала кончик ручки, обдумывая записи в блокноте. Выглядела спокойной. Выглядела так, будто между ними ничего не произошло.        А произошло ли?       Билл не был до конца уверен в ответе. Он в принципе не знал, почему приплетает ее в свои проблемы — сны, неприятные и порой странные, снятся всем вне зависимости от реальности. Возможно, вчера он прослушал слишком много романтично-депрессивных метал-песен, и чуть пошатнувшаяся нервная система подкинула ему таких фантазий. «Надо просто держать себя в руках и улыбаться… К вечеру все будет хорошо», — рассуждал он, морщась от мигрени и от мурашек, окутавших каждый миллиметр его тела, когда мисс Эйлер снова словила его взгляд и пристально-пристально посмотрела в глаза, слабо улыбнувшись. А затем как ни в чем ни бывало отвернулась.       — Том! Том, это вы?! — послышался визг где-то сбоку. Все четверо, прервав разговор, обернулись на несущихся в их сторону двоих девочек-подростков. Два широких немца в форме, представляющих собой охранников группы, преградили им путь, расставив руки по сторонам. Девочки стали прыгать и вставать на носочки, чтобы парни их заметили. — Это мы, ваши Aliens!       — Я хочу обнять Густава!        — Ты только взгляни на Билла!        Билл отшагнул в сторону, когда после кивка Тома охранники отступили и позволили фанаткам налететь на всех с объятиями. Девочки тыкались в них какими-то фломастерами и просили расписаться на коже рук, смеялись от взволнованности и чуть в обморок не упали после комплимента Георга. Камеру, соответсвенно, никто не выключал — подобные ситуации только дополняли «блоги» о жизни группы, и оператор не упустил возможность снять двух кричащих от радости школьниц.        Каждый раз Билл чувствовал себя чужим среди фанатов. Он не мог точно выяснить в чем причина, но знал, что претворяться радостным и обнимать поклонников — одно из самых сложных занятий в этой жизни, пусть и обниматься он очень любил. Биллу всегда хотелось отделаться от чувства долга — фанаты обожествили его, неосознанно вынуждали парня тратить всю энергию, чтобы оправдывать их ожидания. 

*** 

      «Да что с ним не так, я сейчас все ногти обгрызу!» — нервничала Мэллори, когда Билл снова избежал с ней разговора. Чуть ли не вскрикнул, когда она подошла сзади с просьбой обговорить предстоящую репетицию. Она видела, что Билл в принципе плохо переносил перелет в Берлин — все время спал, ничего не ел и отказывался даже от рэдбула, предложенного Томом, чтобы взбодриться. Она думала, что по приезде в Берлин Каулитц вернется в колею, но тот продолжал молчаливо ходить поодаль от всех, запихнув в уши наушники. Она надеялась, что его состояние никак не связанно с ней. И с её ночным «преступлением».        Надеялась, что он ничего не помнит.        Тем временем, репетиция проходила не на позитивной ноте. После песни «Hey you!» Том наворачивал круги по сцене и ругался себе под нос, ища оброненный медиатор, Георг в это время что-то ворчал про фальшивое соло. Густав был скорее растерян, чем рассержен, а Мэллори подгоняла Тома, отчего тот только сильнее взвинчивался. Билл сидел на высоком стуле с микрофоном перед собой, закрыв уши ладонями и ждал, когда все успокоятся.        — Так, отлично, продолжаем по списку, — выдохнула Эйлер, когда все были готовы и на своих местах. — Продолжаем и… Alien, английская версия. — она ушла за кулисы и попросила Стафф начать.        Зазвучал перебор струн Тома и проскальзывающий на низких частотах бас. Билл взялся за микрофон. И хоть от нервов наворачивались жгучие слезы, он был рад, что от него не требуется улыбаться, ведь на репетиции из зрителей у них одни только пустые кресла и высокие потолки.  I feel lost in myself, There's an alien in me. 

Я теряюсь в самом себе,

Будто кто-то чужой живет в моем теле. 

      Мэллори забежала в одну из маленьких гримерных комнат и заперла дверь, но меланхоличный нежный голос все равно доносился до её ушей. Она осела на пол, прислонив спину к холодной бетонной стене и закрыла ладонями лицо.        Она с детства была окружена английским языком: в детстве на нем говорила её мать Верóника, затем Мэллори отучилась все одиннадцать лет в Бостоне. Тем не менее английский, слетающий с губ Каулитца младшего, был для неё крайне необычным, волшебным. И навряд ли дело было в акценте. Скорее в том, что английский кажется ей немного роднее немецкого и слышать эту речь от Билла — высшая степень наслаждения.        Но сейчас ей было не до радости.  Who are you?  Who am I?  Blood is all I see,  The words in the mirror Are makin' me shiver.

Кто же ты?

Кто же я?

Всюду кровь,

И слова на зеркалах 

Пугают меня. 

      В переносице защипало. Она почувствовала, как задрожал живот от рванного дыхания. Плакала то ли от стыда за содеянное ночью, то ли от любви, которая была непрозрачной и явно больной.  Save me with your love tonight,  Come and bring me back to life

Спаси меня своей

любовью в эту ночь,

Приди и верни меня к жизни. 

      Билл сильно злился. Его песня выходила особенно чувственной и пропитанной скорбным отчаянием, а рука, обхватившая микрофон, мелко тряслась. И он прекрасно знал почему. Билл Каулитц просто ненавидел, когда строчки песен честно выдавали его нутро. Он чувствовал себя оголенным от масок в этом зале, и ему казалось, что Стафф, брат, Георг, Густав, Мэллори, что все они слышали, как откровенно звучит его голос. Как-то чуждо и непонятно.        В остальном репетиция прошла без происшествий. Разве что менеджер куда-то пропала, чем вынудила чувака из Стаффа прокричать ее имя раз сто, а затем ругнутся под нос.        Мальчики вернулись за сцену довольно уставшие. Том и Георг тут же уселись за диван, закинув на него ноги. Билл двинулся в свою гримерку, где оставил сумку с верхней одеждой. Не дошагав до двери, он услышал тихие звуки, похожие на тяжелое дыхание, и притормозил у самой ручки. Чуть заглянул внутрь.        Обычно ровные, статные острые плечи Мэллори содрогались и горбились. Ленточка сигаретного дыма тянулась от вишневой Бохем, зажатой между двумя её пальцами. Билл приподнял брови. Сначала могло показаться, что девушка плачет (она дрожала, как после мороза, а мокрые щеки ярко блестели при подсветке зеркал), но, приглядевшись, Каулитц ужаснулся тому, что она смеялась. Затянулась, выдохнула очень медленно, смакуя никотиновую волну расслабления, улыбнулась и снова засмеялась:       — Я тебя даже за километр почувствую.        Ни капли не растерявшись, Билл вошел внутрь, тихо закрыв за собой дверь.        — Потуши сигарету.        — Нет.        — Здесь не проветривается. Что ты позволяешь себе?        — Мне насрать, Билл, — она не смотрела на него, все также пялилась в пустоту напротив себя и обнимала облаченные в джинсы колени. — Но я рада, что ты пришел ко мне.        — Ведешь себя как ребенок, Эйлер, — будто сдавшись, вздохнул парень, проходя вглубь комнаты и вытащив руку из кармана. — Дай тогда мне, раз тушить не будешь.        Он присел к ней, уперев спину в ту же стену. Кажется, Мэллори не удивилась просьбе. Только перевела на парня затуманенный взгляд, протягивая свою зажженную сигарету, чем вынудила его мелко вздрогнуть. Эти зеленые огоньки. Темные и бездонные, будто две пропасти в смерть. И тогда Каулитц совершенно точно понял, что это был не просто сон — сейчас он снова ощутил этот животный страх. И пусть она сидела рядом совершенно уязвимая, хрупкая и заплаканная, но Мэллори Эйлер не нуждалась в холодном орудии, чтобы заставить Билла терять от страха рассудок.        Неглубоко затянувшись, Билл стал молчаливо рассуждать, правдивы ли его догадки. Выдыхая, он не замечал, какими сверлящими, до безумия пристальными глазами глядела на него менеджер. Она осматривала острые черты его лица и еле сдерживала порыв схватить его за руку, дернуть на себя и прильнуть к потрескавшимся губам.        — Знаешь почему я разревелась? — без лишней напыщенности сказала девушка, зная, что ему интересно. Билл вопрошающе посмотрел на Мэллори, пустив вишневый пар ей в шею. — Из-за твоих песен.        — Они настолько отстойные? — усмехнулся Каулитц чуть разочарованно. Не потому, что расстроился «оскорблению», а потому, что хотел бы узнать более глубокую причину её апатии.        — Дай договорить, — буркнула она, отобрав сигарету. — Твой голос насыщен чувствами. Меня это трогает. Знаешь, даже пугает — слышать, как ты гаснешь на глазах.        — Гасну? — непонимающе нахмурился он.        — Да. Ты гаснешь и слабеешь, Билл. И скоро сломаешься. В моих руках.        Её слова звучали безумно. Не только потому, что в них просачивалась угроза, но и потому, что фразы не имели логической связанности, будто девушка сбивалась с темы, хоть и говорила очень четко и точно. Билл широко раскрытыми глазами уставился на неё, а дыхание участилось от странного предчувствия. Мэллори насмешливо улыбнулась, потрепала его по волосам, словно щенка, а затем потушила сигарету об подошву туфель. Встала и отряхнулась.       — Мне приснился сон, что ты приставала ко мне, — заметив, что девушка намерена покинуть его, Каулитц решил поставить её перед фактом. — Что ты делала со мной вчера, Эйлер? Ты накачала меня чем-то? Я прав? — неожиданными обвинениями он заставил тонкую фигуру замереть у двери и медленно развернутся.        — Лечись от кошмаров, Билл Каулитц. И за одно разберись, почему я в них — главный герой.        Скрывая дрожь от тревоги, Мэллори гордо вышла из гримерной комнаты, оставив его в полном непонимании и ступоре.