Джаганнатх

Диппер жевал пресную кашу с солью, залипая в окно на кухне и одупляясь после сна. Рядом с ним сидела Фрэнсис Пайнс и двое мелких пацанов. Дети периодически переглядывались и глуповато хихикали. Один из них ткнул Диппера пальцем в бок. — Чë жуешь? — Мальчик улыбнулся, показывая молочные зубы; двое жевательных и один передний отсутствовали, на эмали блестел жëлтый налëт. — Вкусно тебе? — Пацан вытянул шею, пытаясь заглянуть блестящими глазами Дипперу в тарелку. Диппер смерил его уставшим взглядом, выглядывая в его зрачках бродяжий голод. Он подвинул к нему тарелку. Пацан немедленно схватил оттуда ложку и начал быстро запихивать кашу себе в рот, жуя спешно и как-то по-оглоедски. Мальчик рядом с ним стукнул его по худому плечу. — Я тоже хочу! — Детским недовольным голосом крикнул он так, что у Диппера едва не заложило уши. Сразу же мальчик начал пихать пацана плечом, хмуря брови. Пацан же только смеялся и наклонялся вбок, пытаясь отстраниться. Наблюдая за этой картиной, Диппер понемногу приходил в себя. Мама сидела напротив и что-то считала. — А ну цыц, — Диппер нелепо пригрозил пальцем, поднимаясь из-за стола и, открыв кухонный ящик, протянул ложку второму. — А ты на углу не сиди, иначе не женишься, — Шуточно бросил Диппер второму. Он прислонился к стене и потëр глаза указательным и большим пальцами. Эти двое ели наперегонки, параллельно пихая друг друга разодранными локтями и то ли хихикали, то ли хрюкали. Они казались невероятно беспечными, и Диппер отчего-то ощущал спокойствие, глядя на их детский кретинизм. Дети, в сущности, как бы вульгарно ни звучало, — похожи на червяков. Такие же склизкие, нелепые, щупленькие. Не то, чтобы юркие, нет, просто ещë до повадок не доросли, поэтому и извиваются. Мама подняла взгляд и хлопнула глазами, будто бы только сейчас возвращаясь в реальность. Ложки уже стучали о дно тарелки, выгребая остатки каши. Фрэнсис Пайнс взглянула на мальчишек и улыбнулась. На еë лице выступили старческие морщинки. — Вам чего? — Она смотрела на них с какой-то доброй материнской подоплëкой, словно была готова раскрыть объятия и прижать к себе двух гиперактивных болванчиков. — Нам два викодина, — чавкая, проговорил тот, что с тремя отсутствующими зубами. Второй утвердительно кивнул своему брату и хлюпнул носом, видимо, для убедительности. — Неужто для мамы и папы? — Саркастично спросил Диппер, скрещивая руки на груди. Ему немного, так, чисто по-человечески жаль мальчиков. Глаза у них оголтелые, блестящие, моськи извазюканные, носы сопливые, да и сами они какие-то, блять, пыльные. Где-то внутри Диппер надеется, что в мире ином все эти червяки ходят в чистых одеждах, не зная никаких забот, вроде того же викодина для своих стариков. Он и сам является ребëнком, только рослым, зубастым и поболее умным. Ему нравятся дети, потому что они ещë не пропитаны никаким ядом, будь то яд синтетический или жизненный. Они растут, кривят рожи, эти черви, чтобы в один миг обратиться гадюками и... Гадами? Фрэнсис Пайнс кивает и с укором смотрит на Диппера. Он ей «чтокает», а она же, в свою очередь, недовольно «ничегокает» и уходит в спальню. Пацан смотрит в отражение ложки, которую держит кулаком, и кривит туда тупые рожи. Его брат хохочет и бьëт того ложкой по лбу. Дикари, самые настоящие дикари, но Дипперу тоже смешно. Видя позитивную реакцию со стороны кого-то постарше, дети давят лыбу и начинают беситься пуще прежнего. Взаимодействие мальчишек между собой напоминает Дипперу о них с Мэйбл в детстве. Как-то сестра выдрала ему клок волос. Было смешно. И больно. Но больше всë-таки больно. Мама возвращается на кухню с пакетиком. Пацанчик сразу же становится не по возрасту серьëзен и, порывшись по карманам, кладëт на стол две мятые купюры. Потом он долго шебуршит, возится и, наконец, добавляет к купюрам горсть жестяных монет. Фрэнсис Пайнс забирает деньги и отдаëт ему викодин. Диппер думает, что всë это как-то слишком неправильно, но, чëрт возьми, так обыденно. Ну наркота и наркота, только моськи их голодные жаль. Диппер спохватывается только когда понимает, что спокойно может опоздать на учëбу. Всë возится в коридоре как возился пацан с горстью жестяных монет. Из дома они выходят всем скопом, мальчишки выбегают за ним, называют дядей, кричат, что им по пути, и вертятся под ногами, как два прикормившихся пса. Диппер на это только пожимает плечами, дескать, почему бы и нет. Ему сейчас не до одиноких меланхолических походок, он вообще меланхолию не выносит. Когда пацан тянет его за плащ, то Диппер обращает на него свой взгляд. — Чего тебе? — Он отчего-то улыбается. Пацанчик оглядывается по сторонам и, не отпуская его плащ, жестом просит нагнуться. — Дядя Дипп, научи меня штуковины делать, — тихо шепчет он, когда Диппер садится на корточки. — И меня! — вопит его брат со всей дури. — Я всë-всë слышу! — Если орать будешь, то очень быстро потеряешь этот навык, — Диппер усмехнулся и поднялся, возвращаясь к ускоренному шагу. — Вас как зовут? Дети в Альбэнсе похожи на тусклых пожухлых клоунов. До того убого выглядят их одежды, что стыд берëт. Перешитые брючки под цвет местности, серые растянутые свитера, усеянные катышками, и башмаки не по размеру, сбитые, видимо, в самой бездне. Червяки напоминали своим видом бесформенное перекати-поле. — Кевин, — отвечает пацанчик и сразу же продолжает писклявый спич, — а орущий — это Кори, — Кевин давит лыбу и всем на обозрение шатает языком зуб. — Ну так что? Диппер молчит с минуту. У него и так дел по горло, едва на себя удаëтся выкроить время. Но какая-то добродетельная жилка внутри него негодует так сильно, что он смягчается в лице. — Ладно, я позанимаюсь с вами, но вы будете вести себя серьëзно. Обучение — это не шутки, тем более, — Диппер сакцентировал, — я делаю это безвозмездно. — Есть, сэр! — Кевин отсалютовал, не сдерживая широкой улыбки. Кори же потупил взглядом, повертел головой и скопировал своего брата. Болваны. — Послезавтра в десять вечера, опоздания не принимаются. Бараньи пререкания тоже. Диппер смотрит за тем, как Кевина переполняют эмоции, и он не знает, как выразить свою радость. Только смотрит на него своими блестящими глазами и тянет лыбу. Кори же явно не отличается интеллектом в этом дуэте, особенно интеллектом эмоциональным. Поэтому только пучит глаза, словно совершенно ничего не осознавая, либо же наоборот — осознавая все тайны этого мира. Но последнее маловероятно в его-то возрасте. Диппер фыркает. — Мне туда, — он кивает в сторону здания, находящегося в метрах пятидесяти от них. Наверное, оно одно из самых красивых в Альбэнсе. Не то, чтобы его архитектор отличался каким-то талантом, да и какой архитектор — наверняка обычный инженер. Этого Диппер, конечно, не знал, но не суть. Так вот, оно отличалось по масштабам, оттого и бросалось в глаза, словно было центром окраин, если так вообще можно было выразиться. В их время большинству было плевать не то, что на моду, — на внешний вид. Красоту заменила практичность. Да, были «щеглы», но никто понятия не имел, откуда у них взялась вся их расфуфыренность, и почему их белые носки действительно белые. А, ну ещë были рейдеры, но это другое. Кочевники сраные. — Пока, дядя Дипп! — Дружелюбно прощается Кевин, пока его брат хлопает глазами в явной прострации. Кевин дëргает Кори за руку и вприпрыжку стартует в противоположную от Диппера сторону. Кори быстро собирается с мыслями и убегает за Кевином, растворяясь в полумраке. Вот и поговорили. Диппер выдыхает и неспешно идëт ко входу. У обцапанной стены, прислонившись к ней лопатками, курит его преподаватель — мистер Эйс. Даже не вглядываясь, Диппер знает, что мистер Эйс пускает колечки дыма, и в эти мгновения его кадык дëргается, а гортанным звуком произносится неизведанное забавное «о». Никогда у Диппера не было страсти к табаку, от одной только табачной вони его подташнивало. Сигареты — самая идиотская канцерогенная дрянь, придуманная человечеством. Ему доводилось единожды курить, лет так в тринадцать. Но ему не понравилось. Мальчишки со свалки сказали, что он просто не врубился. Диппер остановился на расстоянии двух метров рядом с преподавателем, морщась от едкого запаха, моментально заполняющего все лëгкие. Он сухо кашлянул и вежливо поздоровался. Мистер Эйс тут же перевëл на него свой взгляд и многозначительно моргнул в приветствии. Он всегда делал так, когда курил, словно боясь спугнуть какого-нибудь духа умиротворëнного курения. Держательные пальцы мистера Эйса были желтющими, особенно кутикула и ноготь рядом с ней. Но несмотря на всë, Диппер хоть и не в восторге от ядовитого марева и запаха, которое оно несëт, видит лицо преподавателя полностью расслабленным только в такие моменты. Не возникал он только по этой причине, да и как он считал — особенно это касалось мистера Эйса и остальных работников предприятия — возникалка не выросла. Снова расчëты, шуршание грифеля карандаша и информация, сдавливающая голову. В какой-то момент Диппер отвлекается, мнëт виски пальцами, смотрит на время и понимает, что он вперивается в теорию уже больше часа. Чтобы не выгореть, нужна практика, вдохновение. Его преподаватель замечает заминку и жестом подзывает к себе, находясь по другую сторону помещения. Диппер поднимается, старательно перешагивает через многочисленные провода и подходит к мистеру Эйсу. На столе перед ним лежит пистолет. Мистер Эйс берëт его за рукоять. — Я думаю, что тебе нужно больше практиковаться. Время сейчас не самое мирное, Мейсон. Знать теорию — это, безусловно, хорошо, но вникать и применять на практике умеет далеко не каждый. Пойдëм, я должен показать тебе кое-что. Мурашки проходятся по телу Диппера, он стискивает челюсть и согласно кивает. Он идëт за мистером Эйсом и, помимо тëплого предвкушения, внутри зреет что-то ещë. Пока непонятное, неоформленное, тоскливое, но всë же зреет. Они спускаются вниз, к нулевому этажу. Диппер никогда не был в той части здания, оттого сердце колошматит, как бешеное, а нелепая детская улыбка сама появляется на лице. Мистер Эйс открывает дверь и пропускает Диппера первым. Внутри работают люди, обстановка выглядит много иначе, чем на верхних этажах. Тут всë как-то более жестче, что ли. Больше напоминает лабораторию, чем мастерскую. Пахнет вовсе не машинным маслом, а химией. Хотя в углу и сидит самый типичный работник предприятия, увлечëнный чертежом, даже он кажется иным. Мистер Эйс идëт до железной массивной двери, достаëт связку ключей, замок щëлкает, и они оказываются внутри. Сначала глаза застилает непривычный мрак, с тьмой старательно играются фосфены, в комнате холодно, несообразно пахнет белизной и табаком. Постепенно всë начинает проясняться. Мистер Эйс включает свет: холодный, почти синий. Побелëнные стены, которые должны расширять пространство, — в сущности, только сужают его и неприятно давят на сознание. Повсюду, в стеллажах, в столах, буквально везде, за пуленепроницаемым стеклом покоится оружие. У стены стоит манекен, облачëнный в местные одежды. В них — этих одеждах — прослеживается некая культура, даже традиция человека из Альбэнса: громоздкие ботинки, коричневые штаны, массивный пояс, усеянный гильзами, пожелтевшая от времени майка, поверх болтается бесформенный плащ. В белом пластмассовом лице вмятины от пуль, руки обуглены. От представшей перед глазами картины у Диппера проходится холодок по позвоночнику. Не это, совершенно не это ему хотелось увидеть здесь. И явно не это он хочет видеть всю свою жизнь. Диппер молчит, не решаясь возразить, а мистер Эйс улыбается и стреляет из пистолета манекену в голову. К чертям собачьим пуля дробит пластик, от звука выстрела Диппер шугается и хлопает глазами. В мгновение ока мистер Эйс, до этого казавшийся Дипперу жизненным ориентиром, — превращается в гадкую сявочку. В горле появляется мерзкий ком, Дипперу требуется несколько секунд, чтобы выйти из тошнотворного транса. Он облизывает сухие губы и выдавливает из себя подобие восхищения. — Этот пистолет, Мейсон, — начинает вдруг мистер Эйс, — мы работали над ним около двух месяцев. Эта пуля, мой мальчик, внутри взрывается на осколки. — Разве обычного оружия, с обычной пулей будет недостаточно, чтобы... обезвредить цель? — Фразу «убить человека» Диппер посчитал крайностью здесь совершенно неуместной. Он не хотел ничего знать про смерть, совсем ничего. Ему не хотелось создавать оружие, тратить на это свою жизнь. Это, блять, тот ещë бред. Мистер Эйс улыбнулся так, словно Диппер от балды ляпнул несуразную глупость. — Пулю можно легко вытащить даже в полевых условиях, а еë травящие осколки — нет. Это выигрывает время. К тому же, у этой модели уменьшена отдача. Мейсон, — мистер Эйс кладëт руку ему на плечо, — нам нужны такие, как ты. Эта отрасль невероятно перспективна. Ум у тебя светлый, парень, ты здесь пригодишься. От всей этой оказии у Диппера вянут уши, на виски давит горячая злость. На подкорку закрадывается мысль бросить всë и уехать при первой же возможности. А лучше сбежать прямо сейчас. Глаза мистера Эйса сверкают, как у человека, нашедшего дело всей своей жизни. — Наши химики — гении. Возможно, у нас даже есть шанс на что-то большее. Да, понимаю, что всë это может звучать скверно, но сам подумай: как вернуть хоть толику этого мира без чего-то серьëзнее пистолетика? Вдалеке, на родной сердцу свалке, кто-то жëг костер и гоготливо смеялся. Диппер качался на высокой качели: они с ребятами постарше саморучно сделали еë ещë лет семь назад. Покрышка, служившая своеобразным сидением, изрядно износилась, тут и там была исписана надписями, в основном матерными и ошибочными. Из всех этих надписей выделялась только одна: выцарапанная, вычурная, нелепая, обведëнная вырвиглазным красным. «Поколение помоечных принцев». Кто создал сие проявление принцепомоечного искусства в Альбэнсе, где искусство, даже искусство такое хреновое, — не просто сдохло, нет, никогда не рождалось, — вот этого не знал никто. Диппер раскачивался на покрышке и смотрел на звëзды. Злость уже не обрамляла мысль, нет, на смену ей пришла усталость, лëгкая тоска. Желание сбежать от проблем всë стремительнее сходило на нет. Вся эта ситуация, безусловно, дала свои плоды, но обдуманный план (обдуманный настолько, насколько это было возможно) всë равно прельщал куда больше. Звëзды успокаивали, ведь там, наверное, всë хорошо, а если не хорошо, то хуже, а значит, не настолько обидно. Невольно в голове возникали вопросы: неужели никто в Альбэнсе не понимает, что весь их мир произошëл из-за отречения от гуманистических идей? Неужели кого-то действительно впечатляет всë это кощунство? Иногда Диппер пытается понять природу человеческой ненависти друг к другу. Сама эта концепция, для некоторых неоспоримая слепая истина, звучит безумно. Ради чего поглощать планету, убивать себе подобных? После такого мозгового штурма становится много легче, словно свет в конце тоннеля показывается вновь, даëт надежду, заставляет двигаться дальше. Диппер шаркает ботинками, останавливая качели, поднимается и выпрямляет спину. До дома всего несколько минут. Звëзды подмигивают, на подоконнике ждëт радио. Диппер знает, что не ползать рождëн.