Простолюдинка и принцесса

      Не знаю, о чём я думала, устраиваясь спать рядом с Мареном, и когда я проснулась среди ночи и почему-то в его обьятиях…       Скорее всего, ни о чём; мыслей не было, были только чувства и ощущения, и они были непривычными, но при этом удивительно приятными.       Было мягко и уютно, тепло и спокойно. Казалось, будто я лежу в мягком коконе, а тело стало невесомым; может, всё дело в том, что я спала в тонкой ночной сорочке, а новая терморегуляция различала не только холод и жару, но и множество других, более удивительных, нюансов.       Частично против своей воли я замечала, что Марен вообще-то тоже спит в чём-то, больше всего напоминающем ночную рубаху, — не знаю, как это правильно называется, — и ощущения от этого были… соответствующие.       «А что, если под этой рубахой на нём больше ничего нет?» — промелькнула мысль, и от неё по всему телу пробежала сладострастная горячая дрожь.       Я тут же отогнала от себя непрошенные мысли… Но где-то в животе уже начиналась оттепель, в которой уже начинали робко махать крыльями первые бабочки.       «А ну, пошли вон отсюда! — подумала я — Брысь! Нам сейчас не до этого. И вообще, ночью все порядочные люди и не только спят.»       Бабочки послушались и исчезли. Но зверь, дремавший у меня в душе, не шевельнулся, но приоткрыл один глаз.       «А вервольфы — нет. — сказала звериная сущность — Ты не хочешь заняться тем, что делает в полнолунье каждый нормальный и уважающий себя оборотень?»       «Что именно? — прикинулась я или просто дурочкой, или ещё большей, чем была раньше — Повыть? А ничего, что я должна буду выть в сорочке? Или мне стоит как-то приодеться для такого случая? Или прямо так пойти и в снегу покататься? Так ведь перед лошадью стыдно! И перед козой.»       «Нет. Поохотиться.» — рыкнул оборотень.       Не так громко, — но я почувствовала, как в случае чего будет тяжело противиться зову волчьей крови. И что теперь, так или иначе, я подчиняюсь своей второй ипостаси, нравится мне это или нет. А ведь рано или поздно, оно мне понравится… и как, я спрашиваю, я буду бороться с самой собой? Вот чёрт.       «Иди и поохоться. Или сделай уже что-нибудь, раз ты решила, что твой друг — это твоя законная добыча. А что? Он спит, он тебе доверяет, и он привлекает тебя.»       «Что? — ответила я своим мыслям — Я не животное! И что мне его теперь, в нос лизнуть?»       «А вервольфы и не животные. — снисходительно, как несмышлёному щенку, объяснил волк — А больше всего на свете они любят охотиться. И у каждого из них должен быть свой Истинный. Или ты и правда думаешь, что сможешь просидеть всю жизнь в доме, в одиночестве, спать ночью, а днём пить чай? И оно у тебя получится? Когда это хищники начали днём пить чай, — а ночью спать? Да ещё и в одиночестве?»       Но — шутки или нет — а волчья кровь постепенно начинала пробуждаться, и казалось, что под кожей бегают мелкие пузырьки, как в закипающей воде.       От удовольствия и тепла возник прилив сил и желания — насовершать чего-нибудь, со всей дури и от широты души и, желательно, всё-таки подальше от дома. Я почувствовала, как губы против моей воли растягивались в плотоядной клыкастой улыбке.             «Так, надо успокоиться и потихоньку выбраться отсюда. — сказала я себе — И пойти спать. Когда не знаешь, что сделать если не умного, то, по крайней мере, не слишком глупого, надо пойти спать.»       Мне досталось молодое и чувствительное тело молодой девушки, поэтому я просто лежала и наслаждалась тем, у чего, собственно, никакого продолжения быть не могло. А раз продолжения всё равно не будет, оставалось только лежать, затаив дыхание, и отдаваться этому восхитительному и какому-то непривычному ощущению.       Чувствовать чьё-то спокойное, равномерное дыхание, иметь возможность невесомо коснуться волос, подумать о том, что мужчина с длинными волосами — это всё-таки очень и очень красиво. И почему только раньше мне это никогда не нравилось, и самыми сексуальными мужчинами мне казались лысые?       «Интересно, а Амалия была девственницей — или нет? — промелькнула мысль — Похоже, она всё-таки была чувствительной и чувственной. Надеюсь, потом оно мне проблем не доставит. Потому что теперь я точно уснуть не смогу! Блин, мне ведь ещё надо отсюда выбираться! А так не хочется…»       В мою бытность Машуткой я никогда не ценила, если Петруха во сне мог обнять меня или, ещё лучше, положить на меня руку.       Нет, конечно, я его когда-то любила… Но когда ты спишь, то любовь — любовью, но если тебя разбудили тем, что лапают какими-то пудовыми и словно незнакомыми чужими лапами, наваливаясь, как медведь, вылезающий из берлоги за полчаса до пробуждения, это не совсем то.       Почему же теперь всё было совсем по-другому?       С Фарвилом мне хотелось просто лежать рядом, вот так, и просто чувствовать его рядом с собой. И знать, что он спокойно спит, потому что чувствует себя в безопасности и доверяет мне. Оберегать его, зная, что я гораздо сильнее его, и что я ни за что и никогда не причиню ему зла.       А вот волк? Сможет ли он удержаться — тогда, когда его захочу удержать я? Смогу ли я сдерживать в себе вторую ипостась, необузданного дикого зверя?       Вздохнув, глубоко, но бесшумно, — не то, чтобы я так уж сопела или шумела, просто вервольфы никогда не производили никакого шума, если, конечно, сами этого не хотели, — я осторожно и аккуратно выбралась из полуобъятия моего друга.       Лунный свет падал сквозь неожиданно прозрачное слюдяное окно, и я не только почувствовала, но и увидела, как Марен во сне потянулся ко мне, словно не желая отпускать, и в конечном итоге лёг ближе к краю. Туда, где раньше лежала я.       Интересно, а он успел понять, что мы вообще-то проспали часть ночи вместе — или нет? Или он просто решил, что ему приснился сон, возможно, просто необычный и хороший? А снились ли ему уже сны с моим участием?       «Или твой Истинный — или твоя добыча. — напомнил волк про то, что я хотела бы как-то замолчать, а потом и забыть — Или ты хочешь стать одним из тех одичавших зверей, которые полностью потеряли свой человеческий рассудок?»       «Нет! Со мной такого ни за что не произойдёт. Ни за что — и никогда.»       «Р-р-р… Скажешь это себе тогда, когда забудешься — и убьёшь своего друга, просто вырвешь ему горло или задерёшь его, как настоящий дикий зверь.       Или просто серьёзно покалечишь, — так, что он и будет рад умереть, но проживёт, не дай Хирсин, ещё долго.       Но ты ничего этого уже никогда не узнаешь. И в это время будешь уже по лесу бегать и мухоморы хвостом сбивать. И тебе уже ни перед кем стыдно не будет. Потому что зверю никогда не бывает стыдно.»       Я на цыпочках вернулась в свою постель и старательно сделала вид, что сплю, и прежде всего, для себя. Я ничего не делаю, ничего не сделала, даже того, чего, как оказалось, мне хотелось. И я старательно переводила свои мысли, желания и чувства в привычное для меня, нормальное, человеческое русло.       А что, нужно было пристать к Марену, пока он спит, и докопаться до него, чего это он разговаривает во сне? Или снова, как тогда, перед Йоррваскром, не то руки, не то лапы распустить?       Может, и не была Маша такой скромной и стеснительной девочкой-припевочкой, но я раньше таких замечательных людей, как мой эльф, разве что в книжках и видела.       Отморозком-то я всё равно и раньше, в своём мире, не была, а рядом с моим другом я если и не стала такой же замечательной, как он, но больше всего мне хочется знать, что он ко мне хорошо относится. И — именно за что-то, за определённые заслуги, а не просто так. Не потому, что «она же девочка» — или, ещё двусмысленнее и хуже, потому что у меня лапки.       Но это никого не касается, Машутка. Время не то. И, вполне возможно, жизнь не та. Так что, как говорится, — твои проблемы.       Главное, — все живы и здоровы, вопрос о том, счастливы или нет, не поднимается, и ты тоже его не поднимаешь, — вот уж точно, как спрашивал Иван Васильевич из небезызвестного фильма, «чего тебе надо, собака?»       От двусмысленности слова, упоминающего дальних родствеников вервольфов, стало тоскливо и спать расхотелось ещё сильнее.       Вернее, расхотелось заставлять себя спать, когда, скорее всего, все нормальные оборотни не спят, а охотятся.       На троллей там, на лис или на медведей, а не на эльфов. Спящих. Которые вдобавок им, шерстяным обормотам, доверяют.       И которые гораздо слабее их.       Потому что — ни дара волчьей крови, ни физической подготовки. Ни, наверное, характера подходящего.       А я что решила? Что совместные приключения нас теперь автоматически породнят, — или что теперь следующий дракон или любой другой враг прямо на месте и обвенчает? Ага, а ещё службу закажет. Заупокойную. А вообще, сколько я ещё буду пользоваться добротой Фарвила и подвергать его жизнь постоянной опасности?       Я вздохнула и повернулась на спину, прикрыв глаза и при этом глядя в потолок. Как оказалось, теперь я в случае чего могу спать и так, — правда, глубокого и крепого сна не получится, а проснуться я и так и так могу от любого шороха.       Но, так звериная сущность во мне и не спит никогда, а дремлет, что бы ни было вокруг: заснеженный лес, где на много километров вокруг ни души, — или наш новый дом, стараниями Марена превратившийся в уютное и безопасное, тёплое место, куда хочется возвращаться — и откуда не хочется выходить.       Что-то подобное у меня было в последний раз только с моей сестрой, в том доме в Моршанске, который мы с ней снимали вместе. Но зверь есть зверь, и только от того, что он в безопасности, он диким зверем быть не перестаёт. Интересно, а стоит ли мне потом когда-нибудь избавляться от подарка Стаи — или нет?       Приподняв голову и даже не открывая глаза, как это сделал бы на моём месте любой другой обычный человек, да и не только человек, я осмотрелась вокруг.       Вокруг была обычная утварь и мебель, какая должна быть в скайримских провинциях и деревнях и, на мой взгляд, довольно-то таки богатая, вот только никаких чучел на стенах не висело. Собственно, мне и так нравилось, — а если уж что и должно было бы быть на стенах, так это ковры. Шерстяные. В зимние холода — самое то.       Около двери стоит удобная скамейка, чем-то напоминающая наши диваны-«углы», около стены — стойка для оружия, пока ещё пустая. Была ещё и кухня, которую мы уже опробовали и которая нам очень понравилась.       От нечего делать я добросовестно вспомнила, сколько оружия, своего и чужого, нужного, поломанного, а также не вынесшего тягот повседневной жизни и ставшего металлоломом, я сложила в одном из углов, там, где оно точно не будет мешать, — и сделала себе пометку на будущее.       Вернее, на утро. Сейчас будет точно не время, чтобы зажигать свечу, а потом заниматься этой довольно-таки шумной и, возможно, пыльной работой.       Надо будет потом ещё узнать, где можно найти кузницу, чтобы переплавить это всё, — а потом, возможно, и проверить на практике, были ли у Амалии какие-то задатки кузнеца. Или дочка императора в свободное от дипломатических переговоров время ещё и уроки кузнечного дела брала тоже?       На полу, впрочем, ковёр был… Только его внешний вид оставлял желать лучшего. Выцветший, с непонятным узором и непонятного цвета, он больше всего напоминал те половики, которые мы раньше стелили в деревне, только этот ковёр был гораздо больше и толще, чем те половики. И теплее: что было, того не отнять.       Но, опять же, хочется красоты… Пусть даже это и мечта о русских коврах в мире магического средневековья, драконов, меча и магии.       Ещё, — было и ещё одно дело, которое, правда, было не только на следующее утро, но и, похоже, на более долгий срок. А именно — касаемо так называемых «бабочек в животе», потому что бабочки, как известно, зимой и в суровом северном климате долго не живут… потому что вообще не живут.       Уже хотя бы потому, что мы с моим «женихом», на самом деле, и не жених и невеста, а просто друзья. И надеюсь, что и правда друзья, а не всё дело, оказывается, только в том, что Фарвилу некуда идти.       А ждать или требовать благодарности, или принимать за любовь что-то другое… Нет, извините. Конечно, у меня теперь новое и молодое тело, — но жизненный опыт мёдом не пропьёшь. И если не хочешь, чтобы вышло фиг знает что, лучше сразу держать и язык за зубами, и лапы не распускать.       Почему-то совершенно не хотелось узнавать правду по поводу того, как он ко мне относится — и что испытывает, может, кроме благодарности.       Во-первых — я не была уверена, что мне эта правда так уж сильно понравится. Во-вторых, — не было никакого желания среди великого множества вещей, которые я уже не знала, не знать ещё и то, как теперь жить дальше с этим знанием, лишним и совершенно никому не нужным.       Хорошо хоть, мне удалось свернуть к нормальному рассуждению и размышлению со звериной тропы. Со скользкой и опасной волчьей дорожки. А теперь… Что ж, теперь просто надо жить… И дать жить другим. Особенно — тем, кто нам дорог. Особенно — самым близким.       Спать по-прежнему не хотелось, но я уже хотя бы успокоилась, и чувствовала себя если и не выспавшейся, удовлетворённой и отдохнувшей, то хотя бы, как человек. Не как зверь, и ладно, — над тем, чтобы быть хорошим человеком, поработаем потом. Сразу, как только проснёмся.       В полной тишине, какая вообще возможна ночью в лесу, я услышала какой-то странный звук. Не то, чтобы он был жутким или пугающим, но моё сознание наконец перестало копаться в том, что хотело зарыть поглубже, как собака — кость, и я буквально кожей почувствовала, как волк вздыбил шерсть на загривке и беззвучно оскалился.       Вскочив одним прыжком с постели, в которой мне сегодня так и не удалось поспать, я оделась, находя рукава наощупь. Решив про себя одеться полегче и так, чтобы в случае чего ни длинные полы, ни рукава не мешали, я прислушивалась к тому, что происходило снаружи.       Снаружи шум не затихал, — наоборот, он продолжался, только менял тональность и, если можно так сказать, характер. Поскрипывал снег, что-то шелестело и потрескивало.       Пару раз раздались чьи-то голоса. Приглушённые, грубые. Незнакомые. Мужские.       Я нахмурилась. Нет, я, конечно, понимала, что в лесу всякое бывает, да и было, не говоря уже обо всём том, что могло быть, — например, могли быть беженцы, заблудившиеся и замерзающие в снегах, отбившиеся от торгового каравана, да и просто охотники… Но здесь было совсем другое.       «Охотники. — подтвердила волчья ипостась — Только не те, которые вдесятером в одного оленя из луков попасть не могут. Здесь такие охотники, на которых тебе самой не грех поохотиться.»       Неслышно скользя по полу, я прижалась ухом к двери. Обычному человеку мало что было бы слышно, — но мне было слышно очень даже хорошо. Я различала даже далёкие крики ночных птиц, потревоженных в их гнёздах, — похоже, незванные гости не особенно-то и скрывались.       Но было и что-то ещё, что снова заставило зверя глухо зарычать и вздыбить шерсть на загривке, а меня — беззвучно, но не менее красочно выругаться в уме.       Отморозки, — а это, судя по всему, были именно они, — то ли решили, что дом необитаем, то ли — что им здесь кто-то назначил встречу. Кроме того, эти недоумки по своему скудоумию решили, что у них тоже может быть добыча, и сейчас они привезли её с собой. Вот про то, живой она была или уже нет, к сожалению, мы с волком не знали. Что ж… скоро узнаем.       — Дом всё равно стоит пустой. — пробубнил кто-то, решив, что его здесь некому услышать. — Когда я в прошлом году здесь проезжал, Рагнар говорил мне, что мы можем здесь встретиться с ребятами.       — … Ага, — икнув, подтвердил другой «работник ножа и топора», — с сегодняшнего утра его с собой возим. Как думаешь, нам заплатят за него выкуп — или нет? Или проще прямо здесь и прикопать?       «Я вас здесь сейчас сама прикопаю. — пообещала я в уме — Эх, и когда я теперь только посплю спокойно?! В смысле, при жизни.»       Пригнувшись я осторожно приоткрыла испуганную дверь и, немного подумав, заперла её снаружи. Потому что… Да, мало ли что! Если я буду занята, — а занята я в ближайшее время буду точно, — кто-нибудь из отморозков обязательно попытается зайти внутрь.       Что из этого могло выйти — не хотелось даже думать.       Звать на помощь? Кого? Тех, кто спокойно спал и не успеет даже проснуться и одеться, не говоря уже о том, чтобы взять оружие? Да и потом, кто из моих спутников умеет оружие в руках держать? Особенно, если его перед этим надо в тёмном углу поискать, в куче металлолома.       «Да и вообще, не надо мне ничьей помощи. — самонадеянно подумала я — Сама справлюсь. Выбора-то всё равно нет…»              Я проскользила во двор, мимолётно успев отметить про себя, что опять время было ещё до рассвета, но опять, раз уж не прилетел дракон, так прилетело, вернее, пришло, что-то не то, и увидела «гостей».       Чёрт, ну, кто бы мог подумать, что даже здесь, в реальном мире, тоже есть что-то вроде скриптов? Неужели всё вокруг запрограммировано богами только на то, чтобы Машенька всегда была бодрой, невыспавшейся и злой, а также готовой к труду и обороне? Что-то мне этот девиз «Будь готов — всегда готов» уже не так сильно нравится, как в далёком детстве…       Скрипнув снегом, я пригнулась, мимолётом удивилась тому, что такое, казалось бы, простое действие задействует, на самом деле, почти все мышцы тела, кроме, разве что, ушей, и покралась в сторону сарая, не пострадавшего в своё время от дракона, а потому скромно стоявшего в сторонке.       Если что, — а «что» уже точно если не наступило, то скоро наступит, — я смогу вытащить там какую-нибудь утварь или что-нибудь ещё, что поможет мне в моём гостеприимстве. Конечно, не факт, что мне придётся снова сражаться, да ещё и прямо сейчас… Но, как говорила моя сестра Катя, по поводу горячительного и закуски, слишком много — это лучше, чем недостаточно. Эх…       Ну, и кто на этот раз? Не драконы, так… А, собственно говоря, кто?       «Надеюсь, это не те друзья Карина, встречи с которыми я так опасалась в своё время, — подумала я, — потому что мне кажется, что тогда ему определённо придётся делать свой выбор. А что, если я по доброте душевной помогу ему сделать этот самый выбор? Тем более, что с нами ему будет гораздо лучше! А я — так вообще оказала ему просто аэдрическую милость: я его не съела.»       Тусклый свет Массера и Секунды заливал болезную и вялую, после дракона, лужайку, и стало видно, что там стоит примерно пять человек. И явно не магов, — и уж тем более, не некромантов. Потому что, насколько мне известно, некроманты не бывают косой сажени в плечах, не носят поношенные и грязные шкуры из кроличьих хвостов, не бывают заросшими бородой до бровей, — и уж точно не будут вооружаться двуручными «оглоблями».       Стало ясно, что пред мои грозные и невыспавшиеся очи предстали разбойнички от сохи, — или, если сказать по-салонному, меня почтили своим вниманием люди, борющиеся за свои идеалы и убеждения. Жаль только, что никто, кроме них самих, их идеалов и убеждений не разделял. К сожалению, им было вполне достаточно и этого.       И пока я, подобно тургеневской барышне, терзалась смутными вопросами и метаниями, по поводу того, что, если есть, с кем подраться, но самого желания драться нет, — что делать, «лесные братья» решили не беспокоить хозяев дома и управиться по-быстрому самим.       В сарае выбор пал на то, что, наверное, можно было назвать обязательным атрибутом красоты для юных девиц-прелестниц, а именно — косу.       Массер и Секунда зашли за тучи, и только снег тускло освещал пятачок перед домом, где все крепко спали и даже не догадывались о том, что происходит прямо сейчас — и совсем близко.       «Наша служба и опасна и трудна, — подумала я, серой тенью скользя в ту сторону, где, по человеческим меркам, тихо орудовали разбойники, — и на первый взгляд как будто не видна.»       В сером свете было ясно видно, что стоящий ко мне спиной громила был одет в тяжёлую резную броню. Эх, как бы мне об него и когти не поломать! Зубы —тоже. Тем более, что они-то уж точно не отрастут. Или отрастут, — от зелий лечения?        «… на второй и третий — тоже не видна, — ни с боков, ни сзади!»