Простолюдинка и принцесса

      Что всегда отличало молодого наследника клана Чёрный Вереск, так это удачливость, помноженная на наглость — и святая уверенность в том, что с кем-с кем, а уж с ним-то точно ничего плохого не случится.       Про то, как один раз кто-то запер его в подвале хижины старой ведьмы, он предпочитал не думать.       И не думал — настолько хорошо, что этот эпизод если и не вылетел полностью у него из головы, то просто перешёл в разряд красочных, ярких, но уже начинающих забываться страшных снов, ночных кошмаров. Он ведь не умер тогда? Не умер. Всё-таки нашёлся кто-то, кто пришёл и спас его — собственно, иначе и быть не могло. Ведь он, Сибби, раньше всегда жил! Он был живым и в безопасности, сколько он себя помнит, с самого своего рождения и по сегодняшний день.       А потом пришли какие-то крестьяне, тупые настолько, что даже его имя никак не могли запомнить. А в таком случае, они и его самого тоже не запомнили, куда уж им! Если тот белобрысый мужик всё время называл его Сигвальдом, вместо Сибби. Его и самого-то небось Рагнаром зовут, Рагнар белобрысый, тьфу, деревенщина.       Но в свете всех последних событий он чуть было не забыл то, из-за чего пришёл к Ривервуду изначально — и что потом длилось и длилось, и словно проходило, как нитка в иголку, только нитка становилась всё длиннее и длиннее. И непонятно, как такое вообще получалось: проделки даэдра, не иначе!       Сначала он, Сибби, пришёл к старой ведьме, живущей в лесу неподалёку от Ривервуда, за той девкой. А дальше и начались какие-то проделки даэдра. Потому что, когда он пришёл, девка умирала, как Восемь святы, — но почему тогда старуха выглядела не расстроенной или обеспокоенной из-за болезни своей воспитанницы и любимицы, а казалась довольной и торжествующей?       Словно ей удалось провести и его, Сибби из клана Чёрных Вересков, и саму смерть? Смерть можно проводить кому угодно, его это не касается, — а вот проводить его, Сибби, не следовало никому.       Мужчина вспомнил, как медленно упала ужё мёртвая старуха и осталась лежать на пороге своего дома, затерянного в лесной глуши, — и содрогнулся. Нет, ему вовсе не было жаль старую женщину, умершую по его вине, просто… Место там было жуткое, происходили в доме старой ведьмы странные вещи, пугающие и нехорошие, — и антураж был соответствующим.       Он бы обязательно испугался… Если бы не был Сибби Чёрным Вереском из провинции Рифт. И если бы его матерью не была Мавен Чёрный Вереск, умная, мудрая, сильная, решительная и несгибаемая. Что бы подумала его мать, что бы она сделала, если бы узнала, что её малыш Сибби испугался, как последний трус?       А в тёплом поместье, куда не доносятся крики пьяниц, нищих и отравленных скумой, где не пахнет нечистотами, сливаемыми в канал, и где день и ночь дежурят наёмники, трусов нет и не было. Да и быть не могло. Потому что где там проходить испытание храбрости, чего там бояться? Да и сама Мавен, гордая и бесстрашная, вряд ли ещё помнит, когда она в последний раз оказалась ночью на пустынной дороге и решала, кого и что защищать в первую очередь, пока ждала какой-нибудь нежелательной встречи!       А мать… Она бы отказалась от него, несомненно. Отреклась бы — и за его жизнь ломаного септима не дала. Выживают — только умные, сильные, хитрые и сильнейшие. И пока что он, Сибби, тому подтверждение. А победителей не судят, верно?       — А странные вещи потом происходили, клянусь Восемью! — прошептал Сибби, бредя куда-то наугад под молчаливое неодобрение его коня — Сначала кто-то запер меня в подвале, затем похоронил старуху и позвал этих двух деревенщин… И когда та дрянь, которой жить надоело, опустила крышку подвала, я слышал, как кто-то передвигал что-то тяжёлое, шкаф или сундук. Не мёртвая же старуха это сделала, в самом-то деле! Или… Или кто-то прятался в её доме? И этот кто-то знает, что я убил старуху? Девка? Но она ведь умерла!       «А ты видел её тело? — спросил внутренний голос — А почему тогда ривервудские стражники поверили тебе и пошли по её следу? Совсем тупые стражники стали охотиться на мёртвое тело, которое, оказывается, не такое уж и мёртвое? И кто оставался в Ривервуде уже потом, когда ты тоже пришёл туда? И кто убил старосту и спрятал его тело? Да и прятал ли? Может, это всё — дело рук одного и того же человека — или нечеловека?»       Выходило странно — и, как ни крути, опасно.       Надо было найти того, кто сделал это всё, возможно, в одиночку, или нет… А потом и разобраться по-быстрому.       «И чтобы они сами не разобрались с тобой.» — услужливо шепнул внутренний голос, но Чёрный Вереск отмахнулся от этого предостережения.       По поводу того, что он увидел в доме старосты вечером, — лучше не знать никому. Равно как и про то, что он вообще туда заходил, да ещё и в отсутствие хозяина. А, хозяин к тому времени был уже мёртв? А ты откуда знал? Уж не ты ли его и убил? Ах, не ты, и надо просто поверить тебе на слово, потому что ты из Чёрных Вересков… А потом — Ривервуд и Рифтен, это две совершенно разные провинции, и не хотелось бы узнавать, насколько распространено влияние его клана по всему Тамриэлю. Да и вообще, лучше бы как-нибудь по-другому проверять это. А не побывав подозреваемым или обвиняемым и не побывав при этом в местной тюрьме, в которой обычно всяких преступников держат…             Но ощущение всего Рифта, как собственного дома, и клана Чёрных Вересков как его родного и самого сильного, пусть даже и прежде всего в пределах провинции, давало если не вторую и третью жизнь как запасные, то хотя бы определённое мировоззрение.       Была ещё и его мать, Мавен Чёрный Вереск, которая всегда могла справиться со всеми и со всем и у которой на руках определённо была чья-то кровь; и этот факт тоже давал ощущение превосходства над теми, чья кровь тоже могла попасть Чёрным Верескам на руки и кто стоял с другой стороны. Её-то, Мавен, до сих пор тоже не убивали — и хотя у них определённо были свои недоброжелатели, не убили же их до сих пор, в конце-то концов!       А если есть ошибка выжившего, — значит, определённо могла быть и ошибка живущего. Мёртвые, как правило, даже если и неправы, они уже ничего не говорят.       Потому что живые, как правило, привыкли к тому факту, что они живы, а потому и не представить себе не могут, что может быть и иначе. Да и к тому же, привычка просыпаться по утрам — одна из тех, от которых по собственной воле невозможно отказаться.       — Надеюсь, мы доберёмся хотя бы к завтрашнему утру. — думала я, без конца осматриваясь по сторонам и разве что не принюхиваясь к ветру, который больше не доносил никаких подозрительных запахов — Потому что очень не хотелось бы проснуться от того, что нас, оказывается, съели. Или даже попросту убили.       Эта мысль почему-то вызвала небольшой отряд мурашков, ещё только учащихся бегать по спине в минуты опасности, и чувство смутной тоски, зародившейся почему-то где-то в желудке.       Добраться бы наконец до места, чтобы мы смогли спокойно устроиться под крышей над головой… Да, — кстати, о крыше: я никогда раньше не видела это «наследное поместье» принцессы Амалии Мид, а поэтому не знаю, в каком оно вообще состоянии. Может, там надо только бурьян перед входной дверью выполоть — а может, там вообще сквозь крышу звёзды видно?       Люди, как правило, никогда не видят со стороны ни самих себя, ни свои поступки.       Поэтому Сибби очень удивился бы, если бы узнал, что он уже достаточно долгое время провёл в окрестностях Ривервуда, словно там у него жила его тайная возлюбленная, без которой он просто не представлял себе жизни. И это было бы совершенной неправдой: у него никогда не было девушки, которую он любил бы так сильно, что поступился бы ради неё своими принципами, и им руководила вовсе не страсть. Скорее уж, каприз подросшего избалованного ребёнка, который привык, что всё вокруг если и не создано для него, то определённо может принадлежать ему, как только он этого захочет.       Если бы Сибби знал знаменитое в другом мире произведение о трёх Толстяках, он бы обязательно увидел какое-то сходство неуловимой и таинственной девки с куклой Суок, только в этот раз сходство было куда более пугающим, нежели в книге. Да, — но книга была для детей, а жизнь — она, как ни крути, делается и пишется в основном для взрослых.       Вокруг происходили непонятные вещи, странные и пугающие, и «кукла» то умирала то воскресала снова, не делая ничего при людях, но при этом развивая бурную деятельность, как только люди отвернутся. Казалось, что таинственная и то умирающая, то воскресающая девка творила разного рода преступления, заручившись помощью и поддержкой всех принцев даэдра, не иначе.       Про то, что Анис убила никак не девка, которая сначала исчезла, а потом таинственным образом перестала умирать, Сибби просто не думал. Да и потом, у всех таинственных вещей рано или поздно обнаруживается вполне простое и логическое объяснение. А боимся мы их только потому, что не знаем, что там именно и как произошло. А вот это уже было поинтересней: когда Сибби был маленьким, он любил ломать кукол. А когда он вырос, то научился и полюбил при случае ломать не только их.       … Что там обычно пишут и говорят про героев — какого бы то ни было произведения, легенд и баллад — которые всегда всё могут, умеют и знают, даже если им такое вроде как и не полагалось? Тряхнув головой, будто мне в уши попала вода после купания, я постаралась абстрагироваться от ненужных воспоминаний, которые совсем некстати лезли мне в голову.       Хотя, руки неприятно подрагивали и кончики пальцев предательски кололо, — причём, к сожалению, не от готовящегося заклинания. Чёрт, надо будет найти способ если не вытащить на свет Восьми воспоминания Амалии, то хотя бы научиться всему заново! Потому что я-то ничего подобного не знаю и не умею! Амалия-то многое должна была уметь и знать, вот только Машенька, ясен ёж, не знала и не умела ничего. И способность выучить любое заклинание, только открыв соответствующую книгу, осталась в моём мире. По другую сторону монитора.       А для игрока выжить в игре — не жизненно важно, скажем так. Вот только у меня здесь мало того, что всё по-настоящему, так ещё и быстрых сохранений и быстрых загрузок тоже нет. И было бы хоть что-то похожее у Фарвила, уверена, он бы уже давным-давно воспользовался такими «консольными командами», и причём уже ни раз.       А теперь — всё вокруг настоящее. И я сама тоже настоящая. Как говорят дети, — всамделишняя. Вот и играй на здоровье, Машутка… Если тебе, конечно, хватит окаянства в настоящих и живых людей играть.       Так-то оно так, — но вот ни медведи, ни обычные волки, ни вышедшие на дорогу разбойнички от сохи и прочие «лесные братья» не станут спрашивать меня, в состоянии ли я защищаться, — и какие заклинания я знаю, а какие — нет. А отращивать по первому желанию, моему или чужому, хвост — это и удовольствие такое себе, и требует какое-то время. То самое, которого у меня попросту не будет и которое мне никто не даст.       А в сказках-то как всё хорошо и удачно складывалось! Вот — Иванушка идёт куда-то, по своим делам или по чужим, причиняя добро и нанося справедливость, а потом уходя покрытым благодарностями, богатством и славой. Вот Емеля от нефиг делать находит себе говорящую щуку… Им-то было легко, потому что они и были в сказке — и её главными героями!       Блин. А здесь вообще-то враг, и он совсем близко! И убивать он не сказочных персонажей будет.       Чувствуя, как всё тело от неожиданности словно сковало какой-то горячей тяжестью, я упрекнула себя, что не стала принюхиваться к тому, чем пахнет в ночном лесу, — да и не знала я, если честно, что мне делать со всем этим огромным многообразием запахов, от обилия которых разве что расчихаться можно!       Память, словно от неожиданного удара кнутом, проснулась — и показала мне картинку, как мы с Фарвилом уходим из Хелгена. Казалось, оно теперь было уже если не в прошлой жизни, то несколько веков назад.       И там нам — вот неожиданность, правда? — тоже встретились некроманты, направляющиеся в полуразрушенный Хелген, полный таких соблазнительно-свежих, ещё тёплых и к тому же, дымящихся трупов.       Этот же «прекрасный незнакомец», уже подготовивший какое-то заклинание, — то ли молний, то ли искр, к сожалению, прямо так сходу я не поняла, — был одет в такой же балахон, с таким же «принтом». Радовало только то, что он был один, по крайней мере, других таких же «вольнодумцев» я не видела.       Вот только я была уже давно не той юной девицей в беде, ошарашенной от всего происходящего и произошедшего, напуганной и нервно косячившей почём зря, какой была в ночь нашего бегства из Хелгена. Но на мне, ясное дело, это написано не было — ни тогда и ни сейчас. А видимость, — она в большинстве случаев обманчива.       Да, кстати, и косячила я теперь совершенно спокойно и только строго по необходимости. Тоже, хоть какой, — но прогресс. А вообще, — себя надо любить и хвалить… пусть даже и не за что.       В глазах тут же резко почувствовалась и тут же пропала лёгкая щекотка, — то ли в момент опасности, то ли от ночной темноты, зрение перестроилось само, словно кто-то навёл яркость и чёткое изображение. И в голове словно заработал мощный компьютер.       Вот «трупный червь» встал так неудачно, что с моего ракурса казалось, будто он угрожал заклинанием молнии моей лошади. Я успела подумать, что электричество выжигает запас магии, — но Звёздочка вроде как колдовать и не умела, и магией не пользовалась тоже, поэтому…       Поэтому никто не сможет помешать лошади… э-э-э-э… не делать то, что она и так не умеет делать, верно?       Я не удержалась и нервно хихикнула, чувствуя абсурдность ситуации и прикидывая между делом, какое оружие я смогу пустить в ход, не слезая с телеги и не делая резких, а потому подозрительных телодвижений. Потому что вряд ли некромант окажется настолько любезным, что даст мне время подготовиться, а также выбрать подходящее оружие, прямо как на дуэли.       Оказалось, — зря. Сидеть и не дёргаться не помогло, — поэтому оставалось сидеть и дёргаться, как вариант.       Причём надо было дёрнуться только один раз — и удачно.       Некромант отвёл правую руку назад, в которой с характерным треском заклубились синевато-белые змеящиеся искры, а лошадь насмешливо фыркнула, глядя на мага-разбойника так, словно она его сейчас или покусает, или съест. Часть съест сама, а часть оставит своей самозванке-хозяйке.       «Интересно, если в Скайриме лошади такие суровые, какой же тогда будет Арвак, знаменитый конь из царства мёртвых?» — подумала я, одновременно находя, что делать.       Ну, хотя бы только для начала… Потому что, по моим ощущениям, ночь обещала быть долгой и она только началась… причём началась явно не с кофе.       И, с дурной мыслью, что здесь, похоже, абсолютно все были умнее меня, в том числе и Звёздочка, я ответила магу тем же самым. Нет, не заклинанием, а просто… банально запустив в него картофелиной, которую из каких-то соображений до сих пор держала в правой руке и планировала скормить Звёздочке во время пути.       Кто мне вообще сказал, что лошади едят сырой картофель — понятия не имею. Может, я подсознательно если не знала об этом, то хотя бы догадывалась… А потому на досуге сама решила этот клубень погрызть, потому что вервольфы сырую картошку ну просто обожают. Или во мне, вернее, в Амалии, просто проснулась Мария, живущая и в Мутасеве, и в Моршанске чуть ли равное количество времени?       Но, в любом случае, — спасибо и волчьей крови, неожиданному подарку Стаи, которая дала мне ряд физических преимуществ, и лошади, которая поняла, что сейчас не время для отчаяния, то есть, для резких движений и необдуманных поступков, и спасибо Восьми, которые защищали меня даже сейчас и помогали во всех ситуациях, то трудных, то нелепых, а то и тех, и других одновременно.       Наверное, всё должно было происходить как-то красиво, эпично… И под тревожную динамичную музыку, ага. Вот только в Тамриэле — какая жалость — приёмники ещё не изобрели, поэтому всё происходило под аккомпанемент обычных лесных звуков и шорохов.       И некромант не крикнул что-то вроде «Тьма восстанет снова!» — и я сама воздержалась от боевого клича «Победа — или Совнга-а-ард!»       Всё было быстро, скомканно, неэтично и нелепо… короче, всё, как и в жизни.       И после того, как я с боевым кряхтением «и-э-эх!» запустила сырым лошадиным перекусом, то по инерции чуть не свалилась в солому. Короче — всё, не как в легендах и сказаниях древнего эпоса.       Как и следовало ожидать, картофелина, выпущенная моей рукой, как из пращи, описала красивую дугу, заметную для моего волчьего зрения даже в сумерках, как от летящего непотушенного окурка, и со смачным чавкающим звуком впечаталась некроманту в лоб.       Готовое уже сорваться с его рук электрическое заклинание сразу же с треском исчезло, и только перед глазами у меня ещё плясали какое-то время яркие точки.       Маг-отступник покачнулся, откинув голову назад, так, что с него упал капюшон, сделал несколько судорожных движений, его ноги подкосились и он упал в придорожную чахлую клумбу, поросшую блеклыми цветочками.       Ну, и вот? Вот и всё? И всего-то? Выходит, сражаться на самом деле не так уж и сложно, хотя для этого можно использовать и не только официально запатентованное оружие, но и всякие подручные средства? Плохо было только то, что если погибнуть в таком случае не с мечом в руке, а с той же картофелиной или любым другим овощем или корнеплодом, в Совнгард точно не попадёшь. Потому что не докажешь великим воинам древности, что там и правда было сражение, и не на кухне.       Из комментариев к моему воинскому триумфу было только сдавленное фыркание Звёздочки, которая опустила морду, словно сдерживая смех, и деликатно постукивала по убитой земле копытом.       «Ну, ты скоро уже? — словно хотела спросить лошадь — Или мы так здесь и останемся ночевать? Я вообще-то эту ночь хотела провести если не дома, но и не под открытым небом, а в тёплой конюшне!»       Я соскочила с повозки, подошла к поверженному врагу, зачем-то проверила у него пульс, — и обрадовалась тому, что он у него был. То ли картофелина была не такой свежей, а уже вялой или подгнившей, то ли таким оружием фига с два убьёшь, то ли я просто изначально не хотела его убивать, но факт оставался фактом: супостат, невесть зачем вышедший на нас из леса и начавший быковать, был если и не здоровым, то хотя бы живым.       И тут же во всей красе встал уже начавший набивать оскомину вопрос: ну, вот и что мне теперь делать?       Можно было спросить у Фарвила, — но он то ли без сознания, то ли теперь уже спит, после всех моих манипуляций с зельями и магией, и хотя ему уже лучше, элитным бойцом он в ближайшее время точно не станет. Прямо как в анекдоте: доктор, а он сможет играть на скрипке? Нет? Ну, так он и раньше не играл на скрипке никогда!       Освобождённый из подвала Эмбри безымянный пленник — у себя, только не в себе: смотрит непойми куда и не реагирует на происходящее. Того и гляди, начнёт то ли с бабочками разговаривать, то ли птичкам улыбаться.       Ну, и с ним-то мне что делать?! Подскажите мне, пожалуйста! Бросить всё — не вариант, мне такое даже во сне не приснится, причём в кошмарном, надо спасать… А как?!       Но истерящих вервольфов пока ещё нет и никогда не было, — поэтому мои внутренние метания совершенно не мешали тому, чтобы я хоть и занималась ерундой, но всё-таки занималась хоть чем-то.       И со словами «Лошадь, стой!», совершенно забыв её кличку и чуть не извинившись, я прыгнула в повозку и начала шарить в том рюкзаке, в который перед этим складывала все нужные и ненужные вещи. С одной стороны, надо было назвать мою невольную пособницу Звёздочкой… А с другой — сколько времени она знает, что она — Звёздочка, и сколько времени — что она лошадь? Вот! То-то и оно…       Как и следовало ожидать, — когда нужно было действовать как можно быстрее, под руку постоянно попадались исключительно важные, но в данный момент совершенно не нужные вещи. Только теперь это были не губная помада или зеркальце, а гораздо более суровые вещи. Эх, кто бы мог подумать, что игроки, хоть раз в жизни побывавшие Довакином в Скайриме, и в реальной жизни будут тащить всё, что плохо приколочено, а заодно и научатся правильно укладывать сумку.       Хотя, вполне возможно, у меня эти важные навыки появились ещё в то время, когда меня звали Марией и я была простой моршанской кладовщицей. Но в любом случае, факт оставался фактом: отыскав в рюкзаке то, что мне было нужно, я метнулась обратно к некромагу, по-прежнему валяющемуся в цветущих зарослях, крепко связала его и на всякий случай заткнула рот, чтобы враг, придя в себя, не мог ни позвать на помощь, ни привлечь к нам чьё-то ненужное внимание — с теми, кто мог бы прийти его спасать, я вряд ли справилась бы одна, — после чего с чувством выполненного долга перенесла в нашу повозку.       — Вот так-то. — сказала я, обращаясь то ли к некроманту, то ли к самой себе — Будешь знать! — добавила я под конец одну из любимых фраз Сераны, спутницы-вампирши.       А жаль всё-таки, что её здесь не было… Да и вообще кого угодно, на кого можно было бы положиться, или хотя бы наорать. Не то, чтобы было, за что, — а просто так, на нервах. Но для такой роли никто из моих теперь уже троих спутников не подходил никто.       Вздохнув и отругав вполголоса саму себя за истеричность и слабоволие, я осмотрела место случайной ночной встречи на предмет каких-нибудь потерянных в короткой потасовке или случайно выпавших предметов, затем села в повозку и взяла поводья в руки.       Звёздочка словно ждала этого момента и без колебаний и разговоров взяла с места резвой трусцой, словно всю жизнь только и делала, что занималась такого рода странным ночным «извозом». Или Эмбри тоже с ней по ночам любил выезжать по разным незаконным и подозрительным делам?       «Нет. — тут же одёрнула я саму себя — У врагов — шпионы, а у нас — разведчики! Это Эмбри преступник с поехавшей крышей, а мне просто нужно было поскорее убраться из Ривервуда в поисках и новой жизни, и просто жизни тоже. А где мне там было лошадь покупать, да её и ночью?»       В лесу было тихо, — где-то перекликались ночные птицы, журчал ручей, где-то копошилась и перебегала с места на место всякая ночная мелкая живность. Где-то совсем близко захохотали ночные птицы, и я от неожиданности чуть не свалилась с повозки. Не потому, что испугалась филинов и прочих, — просто память подкинула некстати, как давным-давно я видела в одном фильме, что какая-то группа то ли разведчиков, то ли других диверсантов переговаривалась между собой, имитируя птичьи крики.       И всё бы ничего… Но кто-то, находящийся в это время в замке на крепостной стене, заподозрил, что что-то не так, по той простой причине, что те птицы, которых он только что услышал, в такое время года так уже не кричат. Да и вообще, то ли там был слышен крик дневной птицы ночью, то ли ночной вечером, когда именно тем птицам вылетать было ещё рановато.       Я вздохнула. Нет, если у меня всё удастся, — а именно, прожить без потерь если не до следующего уровня, то хотя бы просто долго, по меркам моего прошлого мира, надо будет если не стать, как обычный прошаренный коренной житель Тамриэля, то хотя бы просветиться по поводу многих вопросов.       Очень многих.       Охотника мне какого-нибудь найти для обучения, что ли? В игре таких вопросов никогда не было, да и нельзя было учиться чему-то у охотников, — но то разработчики, которые на полном серьёзе считали, что игроку встреча с охотниками могла быть полезной только в плане торговли. Ничего особенно интересного они друг другу тогда сказать не могли.       Не сказать, чтобы я так уж хорошо разбиралась в привычках разведчиков, которые могли при случае имитировать птичьи голоса, что теперь внезапно расслабилась, — нет, просто никто, кроме самих птиц, не смог бы при этом хлопать крыльями и перелетать с ветки на ветку.       Просто ночных птиц я не боюсь, но по поводу более обстоятельного обучения надо будет сделать себе в памяти пометку на будущее. Остаётся только надеяться, что мне удастся легко найти охотника, который научит меня всем премудростям за умеренное вознаграждение. Потому что уроков мне понадобится явно больше одного, — и потому что любой труд должен быть оплачен достойно.       Кстати, — карта! Где у меня карта, та самая, с пометкой, которую мне передал в лесу непонятно как нашедший меня гонец? Может, мы сейчас вообще не в том направлении едем, и вместо того, чтобы найти себе новый дом, каким-то образом перешдший Амалии по наследству, мы удаляемся непойми куда? Тем более, как я поняла, здесь между городами гораздо большие расстояния, чем это было в игровом варианте мира.       Кое-как мне удалось и разобраться в карте, и в приписке, идущей, очевидно, ко всем картам Тамриэля, и на которой было указано, и где какая сторона света, и какие должны были быть ориентиры.       Теперь, когда я наконец разобралась, что мы всё это время двигались в правильном направлении, — правда, Звёздочка, поняв, что никто не дёргает за поводья и не понукает, а значит, и никаких претензий к ней нет, сначала перешла на медленный шаг, а потом и просто встала, сунув морду в придорожную траву с целью как следует перекусить.       В этот момент я позавидовала лошадиной выдержке и спокойствию: то ли лошадка мне всецело доверяла, то ли была уверена, что всё закончится хорошо, то ли уже была привычной к тому, что жизнь в Тамриэле полна непредсказуемых поворотов, поэтому лучше просто расслабиться и плыть по течению.       Или, в данном случае, идти по дороге.       Про то, что после шести вечера есть не рекомендуется, лошадь тоже вряд ли когда-нибудь слышала, — но, учитывая её стройную худобу и атлетическое телосложение — внушительные бугры мышц играли под атласной кожей в свете двух Лун — для неё это было неактуально.       Кстати, о дороге: хорошо, что она здесь и правда была — и, похоже, что-то вроде местной большой дороги, которая вела в том же направлении, в каком нам и нужно было следовать. Правда, потом, если верить карте, нам надо было свернуть направо, на тропинку, которая и должна была привести нас к нашему новому дому.       Когда Фарвил пришёл в себя, он не сразу понял, ни где он оказался, ни что произошло. Память возвращалась постепенно, причём самые последние воспоминания оказались гораздо дальше, чем ему казалось, а потому он никак не мог понять, ни где он теперь — ни в результате чего.       Он лежал, укрытый чем-то мягким и тёплым, и Нирн вокруг качался и плыл куда-то, как лодка. Или он и правда был в лодке? Вокруг было темно, и только яркие звёзды сверкающим шлейфом раскинулись по тёмному небу, и тишина разбавлялась только каким-то странным звоном, в котором, казалось, были слышны какие-то далёкие голоса.       — Госпожа! — тихо позвал он и не узнал собственный голос, настолько он был тихим и еле различимым — Вы здесь? Мария? Что произошло?       Конечно, если он умер, было бы лучше, чтобы Мария осталась жива; а если он тоже жив, то где он сейчас и куда его везут? От попытки сесть всё вокруг закружилось и мягкая солома, на которой он лежал, бросилась ему навстречу, словно не хотела отпускать из своих объятий.       В голове слышался тихий мелодичный звон, а правая рука совершенно не слушалась, словно онемела. Вроде бы мёртвые чувствуют себя гораздо лучше… Если, конечно, ещё могут что-то чувствовать после смерти, когда отправляются в Этериус.       Стараясь осмотреться по сторонам, Фарвил увидел, что рядом с ним сидит какой-то незнакомец, худой и бледный, с длинными светлыми волосами, которые при свете двух Лун казались похожими на паклю или на солому, а его ничего не выражающие глаза казались стеклянными.       Незнакомец не казался ни дружелюбным, ни враждебным, и его глаза при неясном ночном свете были совершенно мёртвыми. Если бы его впалая грудь не вздымалась от дыхания, эльф принял бы его за мертвеца. Но если это не мертвец, то тогда кто он? И куда они едут? Где Мария?       — Звёздочка, — послышался из полумрака знакомый и родной голос — Подъезжаем!       В ответ послышалось недовольное фыркание лошади.       — Ну, такси должно где угодно проехать, — ответила Мария, почему-то остающаяся невидимой, — а нормальные дороги здесь не проложили, и асфальта здесь нет.       Это точно был голос его Марии, только какой-то странно усталый, что ли? Что здесь произошло? И почему стало так тоскливо и страшно? Про странные слова, вроде «такси» и «асфальта» Фарвил не думал, потому что уже привык, что Мария время от времени словно говорит на другом языке. И вроде бы и тамриэлик, а с другой — нет.       Словно время от времени приоткрывается завеса тайны и он видит, что в его госпожу превратился кто-то другой, кому в Нирне никогда не было места. Или… нет, Азура, о таком даже подумать страшно! А что, если не кто-то превращается в Марию или уже превратился, а она сама на самом деле кто-то другой?       От этой мысли стало страшно, и Фарвил зажмурился в детской надежде, что так опасность пройдёт стороной и с ним не случится ничего. И это иномирное чудовище, пришедшее, скорее всего, прямиком из Обливиона, не причинит ему никакого вреда, а то и вовсе не заметит. Ох, не надо было давать понять, что он уже знает, что здесь что-то не так — и что именно, и что Мария, скорее всего, демон из Обливиона! Так он бы помог сохранить ей её тайну, и тогда…       «Да, но ведь она до сих пор ничего плохого тебе не сделала!» — шепнул внутренний голос.       «Наверное, потому что она не знала, что я уже начал понимать, в чём её тайна. — подумал эльф, притворяясь то ли бессознательным, то ли спящим — А никто, ни один демон не потерпит, чтобы его тайна стала известной кому-то. Особенно, если это — женщина. Молодая, красивая… И самая лучшая и привлекательная, хоть и демоница… Как же так, а? Что же теперь будет?»       Тогда, после скомканного предложения руки и сердца в Вайтране, перед Кодлаком, Фарвил ещё мог надеяться, что теперь его ждёт счастье и жизнь рядом с понравившейся девушкой, которую он, по правде говоря, ещё и лю…       Нет, раньше об этом было думать волнующе и странно — а теперь и просто страшно, безнадёжно и нелепо. Потому что зачем он, простой эльф, ни на что особенно не годный и ничего не умеющий, нужен демонице? И вряд ли простой, потому что она, Мария — воин. Прекрасная женщина, умная, смелая и решительная, а также знающая то, что она просто не могла бы знать, если бы была обычным человеком. Он-то ей зачем? Неужели в Обливионе нет ни одного демона, достойного её внимания, а то и любви?       Над головой у лежащего в повозке эльфа мелькали ветви деревьев, а две Луны то прятались за тучи, то снова выходили. Правда, происходящее от этого понятней не становилось, а непонятно когда и где начавшаяся ночь была странной и пугающей. Неужели он всё ещё в Нирне? И кто этот человек рядом с ним, почему он молчит и ни на что не реагирует, куда их везут?       В поисках ответа на вопрос Марен посмотрел вбок — и увидел ещё одного соседа, только тот был крепко связан по рукам и ногам и не мог освободиться, как он ни извивался и ни бился на соломе. Кто-то, везущий его, очевидно, для жертвоприношения, позаботился и о том, чтобы пленник не смог позвать на помощь, потому что его рот был заткнут кляпом.       Эльф отодвинулся в сторону, чувствуя странную скованность во всём теле, но при этом осознавая, что он почему-то не был связан, и закрыл глаза.       Снова.       Вряд ли он сам был в таком уж выгодном положении, хоть и был свободен! Всё равно, он ничем не сможет помочь этим двум несчастным, да и к тому же, таинственный возничий был совсем близко, так что он ничего не смог бы сделать незамеченным.       А может, та, тот или даже те, кто везёт его вместе с двумя другими незнакомцами в лес к какому-то странному месту, отлично понимал, что он только что был ранен, совершенно без сил, да и так и так не может сражаться, а потому его и связывать было не за чем? Про то, что Мария просто не стала бы обращаться с ним плохо хотя бы из каких-то личных соображений, эльф не думал: вернее, такая мысль у него была, но тут же исчезла за ненадобностью.       Чтобы демоны хорошо относились к смертному, которому довелось… да что там скрывать, полюбить одну из них, — смешно. Особенно если этого смертного и любить-то не за что! Конечно, он, Фарвил, никогда раньше не имел никаких дел с обитателями Обливиона, но он никогда не стал бы ждать от них особенного отношения.       Мария сказала, что они скоро приедут, — очевидно, к месту жертвоприношения, — и оставалось надеяться, то даже демоны из Обливиона не смогут так спокойно и запросто убить смертного, к которому до сих пор или испытывали… симпатию, или просто хорошо её изображали. Потому что если это всё было просто игрой даэдра, то эльф не знал, что ему будет больнее всего: умереть если не прямо сейчас, но всё равно в ближайшее время — или убедиться, что его всё равно никто не любит. И что он не представляет никакой ценности ни для кого.       Даже — или особенно — для одной прекрасной девушки, которая когда-то спасла его из Хелгена и которая была лучше всех живых разумных существ, когда-либо живших в Нирне. Возможно, умереть от жертвенного меча будет ещё не так больно.