Простолюдинка и принцесса

      «И вот пока я умирал,       Я не смог сказать тебе,       Что мне хотелось жить —       И жить дарить желание.                    А жизнь прекрасна…       Когда ты любишь.»       Милен Фармер «И вот пока…» ***       «Прекрасный денек!       Лежащее тело мертво, —       Но для тысяч людей       Это спящий человек.»       Милен Фармер «Прекрасный денёк».

      Была уже глубокая ночь, когда наконец господа волки из Круга смогли добраться если не до места — до места как раз-таки и не хотелось — но до купальни, где они теперь с удовольствием отмокали в горячей воде. Ночью было тихо в Йоррваскре, и пока неразлучная троица сидела в огромной купальне, погружённая в воду и свои мысли, никто и ничто не нарушало спокойствия.       Обычно спокойствие обманчиво, а тишине нельзя доверять, — но сейчас был именно тот редкий миг, когда всё было именно что тихо и спокойно.       И вокруг, — и в самом спящем огромной здании, и вокруг Йоррваскра, — всё было безопасно, тихо и спокойно. Но это спокойствие не убаюкивало, а наоборот, отпускало на волю собственные беспокойств и тревоги, освобождало подавляемые воспоминания и инстинкты.       Но даже горячая вода и чёрное шероховатое мыло с запахом горноцвета не могло вымыть запах крови, которым, казалось, они пропитались все трое, — как снаружи, так и изнутри.       Накаркали, чтоб его. Хотели продолжения чудного вечера — вот и получили. Правда, совсем не того, чего хотелось, но вот повозиться им пришлось знатно. Доставить странных воинов к стенам Вайтрана и к входу в кузницу, через которую можно выйти к дверям Йоррваскра, было проще простого.       Проблемы начались позже, — вернее, даже не проблемы, но когда нервы и без того неприятно взбудоражены, злит каждая мелочь, превращаясь во что-то такое, из-за чего хочется не только рычать и скалиться по-волчьи, но и для острастки щёлкнуть зубами. Иначе почему, вы думаете, в Йоррваскре так часто бывают драки?        — Задница Малаката, — совсем по-орочьи выругался Вилкас, обнаружив ворота кузницы закрытыми, — и кому пришло в голову закрыть дверь? Сейчас пойду и оторву эту голову, чтобы она больше своему хозяину не мешала. — подытожил он, спешно раздеваясь перед превращением.       Конечно, ничего и никому он отрывать не хотел… Да и время позднее, а они всё-таки не щенки, чтобы рычать и тявкать, когда все спят. Да и Старик будет недоволен. В волчьей ипостаси перелезть через стену было делом одной секунды. Вскоре лохматый парень в одной только узкой набедренной повязке и с горящими в свете Лун глазами открыл двери, тихо заскрипевшие, как приречный ракушняк, под его нетерпеливым рывком.       Как это часто случается и как это случилось с ними за эту ночь уже второй раз, винить было абсолютно некого… кроме самих себя. А самих себя обвинять не любит никто. Даже волки.       Раненых, всё ещё бывших стабильно без сознания, доставили в срочном порядке в свободную комнату в дальнем конце длинного дома, после чего Эйла, всё ещё не потерявшая задора после проведённой «весёлой ночки», пошла будить старую служанку, по совместительству ещё и целительницу. Короче — открывать дверь в её комнату с ноги — хорошо хоть, что не с лапы — и вытряхивать спящую старушку из её постели. Вернее, одним рывком переводить старую Тильму в вертикальное положение.        — Во имя Восьми, — весьма бодрым голосом проворчала Тильма, будучи хоть и усталой, но отнюдь не тупой или медлительной, — ну, кого вы там ещё убили? Чего до утра-то не подождали, что вам так приспичило? После чего опять полы мне мыть? Убиваете, значит, вы, — а уборка опять для Тильмы?        — Да нет, бабуль. — ответила Эйла, довольная тем, что Тильма так быстро проснулась. — Мы раненых принесли, надо их лечить.       К чести Тильмы надо сказать, что она не стала ни ахать, ни охать, а оделась, как солдат, и быстро собрала все свои медицинские принадлежности.       — А какие там хоть повреждения-то? — спросила старушка, бодро выходя в коридор.       В коридоре, вполне ожидаемо, было холодно. Ещё и сквозняк, который словно подслушивал под каждой дверью.        — Не знаю, бабуль, — ответила Эйла, — если бы знала — сразу сказала бы.       Такое чувство, будто со своей жизненной силой она передала раненым и своё спокойствие. Или это только ей так казалось, а на самом деле она просто сильно устала, — как в человеческой ипостаси, так и в волчьей?        — Это ж как вы кулаками-то махали, а? — возмутилась старуха, одновременно быстро семеня за решительно шагающей Охотницей — Кто из вас такое сделал?        — Да не мы, бабушка, — ответила оборотень, будто речь шла о чём-то совершенно обычном, — а дракон.       — Дракон? — старушка на мгновение остановилась, но тут же нагнала Эйлу — А какой?        — Большой. — кратко ответила шатенка. — И паскудный. — добавила она в качестве самого лучшего пояснения, пришедшего ей на ум.       Очевидно, для обитателей Йоррваскра для определения дракона этих двух слов было более чем достаточно.        — А… — понимающе протянула целительница, заходя вслед за воительницей в маленькую полутёмную комнату — Тогда всё ясно.       Пару минут обе женщины молчали, и от нечего делать Эйла решила упорядочить свои мысли. Точнее — выхватить одну из сотни других, беспорядочно мечущихся во все стороны.       Например, — интересно, с чего бы это Тильма всегда так быстро просыпалась, когда кто-то входит в её комнату и будит со всей доступной им, соратникам, деликатностью? Наверное, старческая бессонница, не иначе. А что старуха всё ворчит да ворчит… Ну, если бы ей что-то не нравилось, она бы уже давно рявкнула на них, или зарычала, что здесь сложного-то? А если она молчала даже тогда, когда произошла та самая драка с Атисом…       Неудобно получилось, конечно. Даже Атис обиделся. А Тильма — даже тогда промолчала. Только вздохнула и пошла делать уборку. А Старик просто посмотрел на них… как на дураков. Неприятно было, что и говорить. Никому из Соратников не хотелось, чтобы Старик на него так смотрел.       За старой и деревянной, но прочной дверью лесной хижины было шумно. Казалось, там не просто кто-то есть, но и вообще много народа. Слышались смех и разговоры, стук посуды и пение. Но что-то подсказывало Фарвилу, что всё это было… Странным, короче. Странным и непонятным.       «А правильно ли сделал дедушка, когда отправил меня сюда?» — мелькнула неожиданная и непрошенная мысль.       Как бы там ни было, ему, абсолютно чужому и в Скайриме, и тем, кто был в этом доме в лесу, здесь вряд ли кто будет рад. В лучшем случае — его просто прогонят. А вот в худшем? Про худшее почему-то не хотелось думать.       Эльф в нерешительности застыл перед дверью, за которой по прежнему раздавался какой-то шум, и всё сильнее и сильнее осознавал какую-то скрытую неправильность происходящего. Конечно, раньше дедушка никогда не обманывал его… Но он знал своего деда как старика, бывшего путешественника и мореплавателя, научившего его мечтать и вести дневник. А вот молодого мужчину, который отправил его к этой лесной избушке, он не знал, — уже потому, что раньше никогда не видел. Дедушка — его дедушка — не обманывал его никогда… а вот что можно было сказать про незнакомого молодого мужчину, назвавшегося его дедом?       Откуда-то раздался странный звон, в котором можно было различить какой-то стук. В шуме можно было отдалённо различить чьи-то незнакомые голоса, но парень объяснил это для себя тем, что это просто ветер шумит в деревьях. И всё-таки… что он должен делать и почему дедушка послал его сюда? И почему не пошёл тогда сам?       На кухне, странно вытянутой в сторону окна и входной двери, было плохо освещено, тоскливо, уныло и бесприютно.              Мне казалось, что я вошла в дверь какой-то коммунальной квартиры, огромной и заброшенной, потому что на двери было много звонков, из которых ни на один мне не ответил никто, — а сама входная дверь была незаперта. Справа и слева мелькали прикрытые двери комнат, стыдливо, словно закрывая глаза и отворачиваясь, пока я шла на кухню, откуда доносился какой-то смутный шум.       «Значит, там есть кто-то живой. — решила я, пробираясь по бесконечно-длинному коридору в сторону кухни — Мёртвые ведь шуметь не будут.»       Что-то подсказывало мне, что моё утверждение было сформулировано, мягко говоря, не совсем правильно. И что там, внутри подуманного мной, кроется ошибка уже в самом утверждении. Как вирус в чём-то крохотном, — наверное, в игрушечной детской лошадке, но в чём тут был подвох, я не поняла.       И не могла понять, пока не пришла на кухню.       Потому что на кухне, завешенной по углу какой-то верёвкой, на которой сохло или просто висело бельё, вполоборот ко мне и лицом к окну сидел какой-то человек.       Мужчина.       Он смотрел за немытое окно на двух голубей, сидящих на подоконнике. Голуби были белоснежными и целующимися.       — Ну, голубы, — вдруг решительно сказал он, вставая и подходя к окну, которое тут же легко открылось, хотя казалось до этого заклеенным на зиму, — вот что я вам скажу. Хватит.       Голуби, вполне ожидаемо, не послушались. Мне вообще никогда ещё не встречались птицы, слушающиеся хоть кого-то, но в механическом движении именно этих голубей мне показалось что-то неестественное и странное.       Незнакомец взял голубей в обе руки, причём странные птицы не только не были против такого обращения, но и вообще, судя по всему, не заметили его, и даже в сжимающих их руках продолжали ворковать и равномерно дёргать шеей, после чего размахнулся, словно держал в руках две гирьки, и выбросил птиц вниз.       Я подбежала к окну и высунулась до пояса, в надежде увидеть что-то, соответствующее ситуации и, собственно, логике. Улетающих птиц, например, что же ещё?       Но логика, судя по всему, съехала с этой квартиры вместе с другими жильцами, потому что голуби летели, только не вверх, а вниз, — двумя белыми бумажными фигурками, которые даже в свободном падении умудрялись целоваться.       А потом они разбились. Со звуком бьющихся керамических фигурок, и их останки, вернее, обломки выглядели, как обычная битая керамика. Ни крови, ни перьев, разлетевшихся повсюду — ничего.        — Задолбали. — повернувшись ко мне, сказал мужчина в качестве приветствия. — Приходят и приходят. Прилетают и прилетают. А знаешь, в чём тут дело? Просто когда я умер… — тут он запнулся — ну, там ещё были… э-э-э-э… моменты, которые и менты не знают, и тебе их знать не за чем. Так вот, там рядом были эти… ух… паскуды. — он посмотрел волком в сторону открытого окна — И сидели и сидели, и ворковали и ворковали, за… достали, короче. А у нас там с ребятами разговор был. И кто-то из них этих… голубёв и… В общем, того.        — Петруха? — спросила я, узнав в этом незнакомце своего бывшего любовника, которого как-то обнаружили мёртвым довольно далеко от того места в Моршанске, где мы с ним не то, чтобы жили, скорее уж встречались.       Действительно, оказаться поздней ночью не только около автовокзала, но ещё и за самим зданием, на пустыре, когда никакой транспорт уже давно не ходил, — это ещё суметь надо. С одной стороны, был шанс, что он мог прийти туда сам, с другой — было ясно, что просто так туда не пойдёшь. Моршанск, конечно, город большой и красивый… Но вот что ночью-то около этого пятачка асфальтированного-то делать?       Потом, кстати, меня спрашивали, что там могло быть ближе всего к этому вокзалу… Да Старое кладбище там ближе всего, вот что. Раньше я любила там бывать. Не знаю, почему, но после такого ответа от меня отстали.       Машенька и так была вполне себе страшна, как грех, непрощённый без покаяния, куда мне ещё славу неформала было пристраивать? Но нашлись добрые люди, которые и нашли, и пристроили. Выходит, что днём автобусы ходили до нашей деревни, а ночью — до кладбища. И я любила на кладбище сидеть или погулять, — и мой мужчина там упокоился. Словно даже в смерти показав мне, как должны поступать серьёзные пацаны, и даже посмертно уев напоследок. Вот, мол, Маха, ты начала — а я закончил, ты хотела — а я смог.        — А кто кого… — я запнулась. Обсуждать с кем-то подробности его смерти — это как-то… неудобно, что ли. — Кто там кого… ну, «того»? А?        Петруха усмехнулся.        — Ты хочешь сказать, кто кого убил? Ну, сначала мы с ребятами поговорили, а потом они убили. И меня, и голубей. Всех. И вот, теперь я в этой тюрьме. Потому что неправильно…        — Жил? — подсказала я.        — Да не, — мужчина отмахнулся, поморщившись, — желание неправильно загадывал. Какое — тебе это теперь знать необязательно.       Где-то со стороны коридора послышался шум. Непонятно, на что он был похож, потому что в своём мире, да и… Так. Стоп. Был и ещё какой-то другой мир, который я теперь тоже и любила, и давно знала… Так вот, такого шума, безличного и непонятного, я не слышала ещё никогда, нигде — и ни от кого.       Создавалось ощущение, что кто-то просто решил пошуметь — и пошумел в том самом смысле, в котором воплощается именно что суть вещей, такая, какая она есть, но какой ничто в нашем мире не бывает. Обычный шум — это, например, когда журчит вода, выходит газ, смеются дети, стучат стаканы или бокалы, да мало ли что ещё может шуметь! Да хотя бы клавиши на компе стучат. А это — это был именно что шум. Ничем не являющийся и ни на что не похожий, кроме как на самого себя.       Бессмысленный.       Безликий.       Неясный.       Неопределяемый.       Такой, каким он бывает до того, как наденет на себя личину принадлежности и связи с кем или чем бы то ни было — и значения, когда наполнится смыслом, как кровью. А по сравнению с тем, что я сейчас слышала из коридора, соседи, которые в семь часов утра в воскресенье включают дрель, просто играют сонату или менуэт, причём хорошо — и в четыре руки. Вот как-то так.        — Можно пойти и посмотреть? — спросила я у бывшего любовника, кивнув себе за спину.       Непонятно, что здесь за тюрьма такая и почему она не похожа ни на одну из нормальных земных тюрем, но он определённо провёл здесь больше времени, чем я, а потому лучше знает, что здесь можно, а что — нет.        — Не, не стоит. — ответил он — Ща всё будет. Оно само придёт.        — А кто — оно? — спросила я.       — А чёрт его знает. — немногословно ответил бывший любовник. — Кто-то к тебе. Ща подготовится, так и придёт.        — Слушай, а если это тюрьма, — задала я интересующий меня вопрос, — почему ты здесь один? И почему окно открыто, нет ни решёток, ни надзирателей, ничего такого?        — Ну, так мы и не на Земле. — ответил Петро, затягиваясь сигаретой. Как я успела заметить, в коробке взамен взятой сигареты тут же появилась другая такая же. — Тебе не предлагаю, потому что тебе нельзя. Тебе здесь вообще ничего нельзя. Помнишь ведь, а? Скажи? Помнишь? Ну, помнишь же? А, — махнул он рукой, — с-с-сволочь.        — Кто сволочь? — тупо спросила я.        — А, да все. — коротко ответил «заключённый».       Разговор не клеился.       Наконец я оглянулась назад и увидела шествующее по коридору… нечто. Оно больше всего напоминало густое и плотное облако, закутанное в одеяло. Примерно так и вглядело… оно. Лучше и не скажешь.       Постепенно у «оно» стали появляться какие-то формы, пока оно не превратилось в мужчину, неопределяемой внешности и без возраста. Вроде бы руки и ноги есть, голова вроде бы тоже, рот, нос, уши, глаза — а общая картинка не складывается, взгляд словно соскальзвает.        — Вот ты где. — констатировал незнакомец — А у тебя других дел нет? Почему он тебя до выхода не проводит?       Петруха посмотрел в нашу сторону и зло промолчал.       — А, это он надеялся, что раз ты пока временно… перемещаешься, так могла и к нему зайти, как к близкому человеку. — хмыкнул Некто, постепенно приобретая более реальный вид — Решил, что раз уж ты сейчас путешествуешь, так и к нему заглянешь. А про то, что он должен при этом сделать, забыл. Не, не забыл, а всё он помнит.       Через минуту передо мной стоял… чиновник. Типичный чиновник, вот только не из нашего века. Даже напомаженные волосы имелись.        — Ты знаешь, как он сюда попал? — спросил Чиновник — Он хотел, чтобы ты догадалась, чего он хотел. Чтобы… короче, чтобы ты ни с того ни с сего, безо всяких причин, захотела родить от него ребёнка…        — Заткнись. — зло процедил бывший любовник, закуривая новую сигарету.        — Короче, всё, как я люблю. — констатировал Чиновник — Чтобы ты сама догадалась, сама захотела, короче…        — Заткнись! — уже громче повторил Пётр, сжимая зубы до хруста.        — А ничего, что я — бог? — спросил Чиновник, приподняв одну бровь — Ты не подумал, что ты сам нашёл меня, со своими, скажем так, странными договорами и странными желаниями?       -… короче, от тебя требовалось — почувствовать себя уверенной рядом с тем, кто считал себя прежде всего свободным от всего, а потому захотеть срочно забеременеть и родить. Потом бы он тебя бросил, а ты растила бы ему ребёнка. И был бы у него воскресный ребёнок и воскресная любовница… короче, воскресная, праздничная жена. Видишь, здесь всё открыто и на окнах, как ты правильно подметила, нет решёток? Я пытался выполнить свою часть договора, но его убили. И не по моей вине. Я таким не занимаюсь. А он попал в эту тюрьму. Потому что неважно, получил ты желаемое или нет, или уже перехотел, или оно тебе не понравилось… Договор есть договор.       На кухне повисло тяжёлое молчание.        — А ты, что, Иисус? — спросила я — Что-то про тебя в Библии говорили совсем другое.        — Нет, не Иисус. — ответил Чиновник — Клавикус Вайл. Совсем забыл представиться. Кстати, дожить до завершения своего договора не успела и твоя… — он на мгновение запнулся — предшественница. Вернее, она попросила меня просто об услуге, об одолжении, не предложив ничего взамен. Она захотела, чтобы я всё устроил так, чтобы на её месте был кто-то другой, а чтоб у неё была другая, лучшая жизнь.        — Кто это был? — спросила я, не веря собственным ушам — Амалия?!        — Да, её звали так. Амалия Мид, дочь императора. Ну, она просила не совсем так… но это мелочи. И я не виноват в том, что произошли некоторые…э-э-э-э… накладки. Я никого не убивал и не делал ничего такого, чтобы…        — … чтобы мы все погибли. — закончила я за него.       Произнесла я это скорее уж для самой себя. Было бы странно и глупо надеяться пристыдить принца даэдра.        Что я ещё могла сказать на этой кухне, — покойница в компании другого покойника и одного бога? Что мне хотелось жить? Банально — и так просто. Нам всем хотелось жить. Ясно, как божий день.        — А я? — когда я заговорила, мне показалось, что голос у меня охрип и доносился, словно из-под каменных плит — Отчего тогда умерла я? Ну, в тот день, когда я поехала, кажется, на работу, а потом оказалась в теле Амалии.        — Ох… — Клавикус досадливо потёр переносицу, словно что-то забыв или припомнив такое, что ему не понравилось — Ты тогда ехала в… автобусе и в него врезался грузовик. В автобусе, в котором ты ехала, не выжил никто.        — А Амалия? — задала я последний вопрос — Куда делась её душа? Или она тоже… — я запнулась — Она тоже в какой-то тюрьме?        — Нет, — как-то слишком поспешно ответил Принц Желаний, — она ни в какую тюрьму не попала. Да и за что?       «А за то, за что попали и все остальные. — подумала я, но промолчала — За что попал Петруха, который вроде никаких преступлений и не совершал. А что хотел ребёнка от любовницы, но чтобы при этом не жить с ними — так за такое не убивают. И в тюрьму не сажают тоже. Ни в какую.»        — Так твоё желание, — начал даэдра, — это…        — Свободу попугаям — и мир во всём мире. — ответила я — Неясно, что ли?        — Хорошо, я запомню это. — ответил Вайл и пропал, как чеширский кот: сначала он сам — а потом его улыбка. Причём то, что даэдра мог улыбаться, я узнала уже потом, после его исчезновения.        — Спасибо, Машуль, спасибо! — Пётр вскочил со своего места, опрокидывая пепельницу и сгребая меня в медвежьи объятия, неожиданно крепкие для покойника — Ты настоящий человек! Спасибо!       Я вспомнила голубей, белыми камнями падающих вниз, и содрогнулась. Да уж нет, лучше быть настоящей, как бы это ни было и чего бы оно мне ни стоило.        — Кстати, да, Маш, — продолжил мой бывший, вытаскивая меня в коридор и бегом бросаясь к входной двери, так, что я, казалось, развевалась у него за спиной, как плащ, — совсем забыл… Я сейчас провожу тебя до выхода, иди и спасай своего приятеля. Мировой мужик, кстати. И не давай ему делать то, что сказал Маска.        — Какая ещё маска? — спросила я, семеня ногами по воздуху.        — Не какая, а какой Маска. Давай-давай, Машунь, иди. Люблю тебя!       Как и следовало ожидать…       «А шагнёшь за порог — всюду иней, а из окон порог — синий-синий…» — пропел в моей голове детский хор. Это что, меня так разговоры о младенце впечатлили, — неродившемся и даже не зачатом?       Инея не было.       Был снег, — глубокий снег повсюду, и я не пошла по нему, проваливаясь то по пояс, то по колено, и ругаясь на весь лес, — потому что я просто проскользила, не оставляя следов. Вот хижина Анис, я вспомнила её с лёгкой головной болью. Интересно, что здесь вообще не так? Но больше, чем сам факт моего прибытия к хижине, меня удивил и впечатлил мой друг, стоявший перед закрытой дверью.       Марен даже не повернул ко мне голову. Он что-то шептал себе под нос и казался… полупрозрачным. Я посмотрела на свои руки, — но не увидела ничего особенного. Обычные тонкие девичьи руки, с узкой кистью и аристократическими пальцами. Но интересным было не это, а то, что мои руки полупрозрачными не были. Возможно, это потому, что я считала себя, да и чувствовала полностью реальной?        — Она сказала мне, что прикроет, — шептал мой приятель, глядя перед собой остановившимся взглядом и, казалось, не замечая ничего — Где она сейчас? Я помню, что прилетел дракон, а потом мы сражались с ним вместе. Потом Мария пропала, а в тот момент, когда дракон был готов загрызть меня, кто-то начал расстреливать его из лука. Там были люди, но они не приближались, они стреляли из леса. Она сказала, что прикроет меня, и прикрывала до последнего. Она пожертвовала своей жизнью, отдала её за меня…       Всё было очень умилительно. Очень хорошо и очень красиво, вот только… Вот только что-то было здесь не так. Мы были в мире мёртвых, вашу мать, вот что было не так! Короче, мы вроде как умирали, когда нас ещё можно было спасти. А то и уже спасали. Короче, надо как-то возвращаться.       Мысли в моей голове закрутились, как шестерёнки, как-то очень быстро для умирающей или для мёртвой. Надо как-то напомнить моему другу, что происходит и почему мы здесь, да и… Мысль начинала ускользать, и я решила проговорить её вслух, для самой себя, чтобы точно не забыть.        — Марен, ты слышишь меня? Мы должны вернуться, мы должны обязательно вернуться, ты слышишь? Я уже была у старухи Анис, и она мне сказала, чтобы я нашла тебя и чтобы мы к ней не возвращались.       Понемногу эльф сфокусировал на мне взгляд и мне показалось, что он не только видит меня, но и узнаёт. Почему-то вспомнился Петруха на его кухне, — и я содрогнулась. Кстати, ещё и от холода: вокруг всё-таки была зима.        — Моя госпожа! — с трудом улыбнулся он побледневшими губами — Вы живы? Вы тоже здесь? А что вы здесь делаете?       У меня были некоторые сомнения и мысли по поводу того, как и насколько мы живы, но сейчас было не лучшее время, чтобы говорить об этом. Потом, всё потом. Сначала — вернуться в мир живых, а потом и поговорим обо всём.        — Я искала тебя, и теперь, когда наконец нашла, я никуда без тебя не пойду. Ты сейчас стоишь перед домом Анис, мёртвой старушки, убитой травницы. Помнишь, мы с тобой сбежали из Хелгена, а потом по дороге зашли к ней? — не похоже, что он всё помнит, но сейчас главное — увести его отсюда — Анис сказала мне, чтобы мы не возвращадись сюда.        — Но мой дедушка… — робко начал эльф, — он сказал мне прийти сюда и то ли что-то отдать, то ли забрать… И дорога привела меня туда.        — А моя дорога привела меня к тебе! — крикнула я — И я никуда без тебя не уйду! Знаю я, что твой дедушка хочет забрать. Он хочет тебя самого забрать, к себе. Или это и не дедушка твой был, а кто-то совсем другой, кто…       «Маска!» — шепнул внутренний голос голосом Петрухи.        — … кто надел его маску, чтобы стать похожим на него, вот что произошло. — закончила я свою речь. — Короче, пойдём отсюда, пока не стало слишком поздно.       То ли моя речь, то ли моё возвращение, но что-то определённо подействовало. Теперь мне уже не казалось, что мой друг прозрачный; и когда мы с ним пошли по снегу, я с удовольствием отметила, что мы с ним оставляем следы. Почти что такие же, как и в мире живых, — слова «при жизни» я говорить не хочу. Просто так, из суеверия. Мало ли. А мёртвые суеверными быть не могут… Или могут?       Не знаю, сколько времени мы так шли, держась за руки, но самое главное — лесная хижина Анис осталась далеко позади. На небе появились первые звёзды, и где-то далеко завыли волки.        — А что мы теперь будем делать? — спросил меня Фарвил — У… тебя есть план, что делать дальше?       Плана у меня как не было, так и нет, в этом плане гармония была полной.        — Конечно, ждём волков, что же ещё! — крикнула я — Эй, кто-нибудь! Мы здесь! Спасите нас, пожалуйста!       Помимо того, что просто ждать волков… Это я, конечно, сказала только в общих чертах, потому что мне казалось, что я успела то ли понять, то ли догадаться, что здесь, в Скайриме, есть добрые волки. Ну, оборотни. Те самые, которые Соратники, из Круга. Почему-то в какой-то момент ещё тогда, в заснеженном лесу после битвы с драконом, мне показалось, что пришли именно они. А что нужно представлять себе, чтобы пришло спасение? Правильно, своих спасителей, — так, как я успела их представить себе.       А ещё — очень надеяться, что нас всё-таки спасут. Мир меча и магии, колдовства и драконов, здесь же нет ничего невозможного — или всё-таки есть?       «Надо бы нам держаться рядом друг с другом.» — подумала я, смутно ощущая, как окружающий нас мир начинает меняться. Словно по нему прошла лёгкая волна искажения, и земля закачалась, превращаясь во что-то другое.       «Мы сейчас всё равно не здесь, — подумала я, — мы просто сдавали квесты в другом мире, да чёрт с ним, как оно там называется. А если представить себе, что мы и не умирали вовсе, а просто спим, но нам во сне нельзя расставаться… А что, если тогда… Ну, оно ведь всё равно как ненастоящее?» — подумала я, прежде чем широко улыбнуться, обнять своего друга и, прежде чем он успел опомниться, запечатлеть на его губах поцелуй.       Только для того, чтобы мы точно были вместе и не потерялись. И чтобы вместе очнулись. Всё равно потом мы ничего не вспомним, когда придём в себя. Где-то. Но — я точно это знаю — не там, в лесу, рядом с мёртвым драконом.