Дождь не смоет всех грехов...

      Дверь за спиной капитана захлопывается, словно возводя ещё одну крепкую стену между ними. Теперь он не просто ощущает её, Кэйа может прикоснуться к ней, почувствовать, что она реальна, существует не только в его сознании, пускай это и просто дубовая дверь. Сейчас она кажется именно тем, что отделяет их, преградой вовсе не физической, а скорее эмоциональной, по началу представляющейся лишь выдумкой, но это не так. Она реальна, и Кэйа не сможет избавиться от нее в одиночку, да и смысла пытаться больше нет.       Со всей силы Альберих ударяет по стене рядом кулаком, даже не удосужившись проверить ее на наличие острых штырей, иногда торчащих из домов Мондштадта. Было ли это инфантильным желанием разбить «стену» или просто причинить себе боль, чтобы не думать, может, он надеялся, что Дилюк услышит его, выйдет, и они нормально поговорят, как и должны были… Кэйа и сам не скажет, чего он пытался добиться, но рука отзывается заземляющей болью, которая оказывается гораздо сильнее, чем изначально предполагалось — уж слишком сильно он травмирует и так немало пострадавшую конечность сегодня: хиличурлская стрела, заморозка и перенапряжение, когда пытался влезть на стену (и все это за один день!), даже сейчас… Собственная регенерация уже точно не поможет, а Барбара точно убьёт его. Сначала вылечит, конечно, а потом…       На улицах пустота — в такое время никого уже точно не встретишь, разве что рыцарей, беспечно бродящих, притворяясь, что работают, "следят за порядком": обычные жители разбежались по домам ещё в десять вечера. Такие уж правила Мондштадта: комендантский час никто не отменял (Джинн и вправду думает, что это поможет снизить уровень преступности). Какая глупость!       Кэйа прижимает левую руку к груди, придерживая ее второй, заходит за ближайший угол, попадая в узкий проулок, отгородившийся от мира стоящими друг на друге бочками. Зайдя за них, он будто оказывается вдали от всей этой суеты. Кэйа опирается на стену и сползает по ней вниз, спиной, наверняка счищая многогодовые слои грязи. Вслушиваясь в окружающие звуки, он закрывает глаз, растворяясь. Это его маленький мирок. Маленькая «безопасная» зона.       Он устал. Может, просто умереть в этой подворотне? Там, где ему самое место… Это кажется таким простым и правильным сейчас: у него нет цели и смысла жить, близких тоже нет, он работает на износ, а пользы никакой (этот город не исправится только его силами, ведь менять нужно было именно людей и порядки), и, кто знает, быть может, в итоге сделает то, ради чего был сюда послан, хоть он и не помнит, на самом деле, зачем.       Все ведь и на самом деле просто: у него есть меч, запасной кинжал, пиро-зелье, что сожжет изнутри стоит глотнуть лишь каплю, в конце концов он может вырастить из стены ледяной шип, который мгновенно пронзит сердце, или может самостоятельно заморозить его. Есть сотни способов избавиться от жизни, даже не напрягаясь. Жаль лишь, что Кэйа знает — не сможет: не получалось раньше, не получится и теперь. Сколько раз прыгал со скалы, в последний момент создавая под собой ледяную горку, чтобы скатиться мягко; сколько раз подносил к горлу нож… Все бесполезно. Он слишком слаб. Был слаб в момент их ссоры и слаб сейчас, спустя много-много лет. Слаб даже в том, чтобы честно признаться: он хочет жить. Ничего не изменилось. Он не изменился.       — Капитан, капитан, что вы сидите здесь, будто последний пьяница? — звонкий голос, который совершенно нельзя спутать, раздаётся откуда-то сверху — Венти, а такому как он лучше ответить.       — Потому что я и есть последний пьяница, — изображает подобие смеха Кэйа, хотя сейчас ужасно не хочет с кем-то разговаривать, но что поделаешь, когда к тебе обращается сам анемо-Архонт, верно? Кэйа неожиданно ловит себя на мысли, что буквально пару минут назад знать не знал о настоящей сущности барда, хотя тот раскрыл её в их первую встречу. Он просто не помнил об этом, однако… Учитывая способности обычных обладателей анемо-Глаз быть незаметными, капитан вовсе не удивится их возможности подправлять память. Тем более Венти точно не подходил в раздел "обычных", но даже так свое отношение к мальчишке он менять не намерен.       Бард на его слова лишь многозначительно хмыкнул, наклоняясь к лицу Альбериха так близко, что тот мог чувствовать его дыхание на собственной щеке, а может это просто был вечно следующий за ним тёплый бриз.       — Вы лжете себе, — наконец изрекает он, словно уличил его в жульничестве в карточной игре. — Пьяницы беспробудно хлещут алкоголь, потому что не могут остановиться, а вы не такой.       Кэйа открывает глаз и видит мальчишку гораздо ближе, чем ему бы того хотелось. В темноте сложно различить конкретные черты лица, но яркие косички и глаза, казалось, можно было бы разглядеть даже в кромешной тьме. Как у кошек, а кошек он любил. Это определённо добавляет к мнению о Венти "плюсов".       — Уверен? — вопрос, который должен заставить усомниться любого, но, видимо, бардам правила не писаны.       — Сэр Альберих, я знаю, когда мне врут, уж поверьте, — ухмыляется он, наконец отстраняясь. — Почему же вы хотите казаться худшим человеком, чем вы есть на самом деле?       Вопрос в духе Венти — будто ни о чем и сразу обо всем — порождающий ворох мыслей в голове. Как можно казаться хуже, чем он есть на самом деле в принципе? Нет, неправильно поставленный вопрос. Как вообще возможно быть хуже?       — А не все ли равно? Мне просто это нравится, — припираться смысла нет. — Я лжец по своей сути, убери из меня ложь, и ничего не останется, человека тем более, — Кэйа не врёт. Это правда его позиция, ему так легче, окружающим тоже. Вся жизнь — сцена большого спектакля: кто-то в нем дёргает за нитки, кто-то повинуется, но и те и другие уверены — сцена не переносит ничего настоящего. А значит и жизнь тоже. Так проще. Так привычнее. Жить подобным образом не так больно. Даже марионеток устраивает повиноваться.       — Разве может «не человек» проявлять жалость? — искренне удивляется Венти, играясь с каким-то воздушным потоком, он совсем не смотрит на Альбериха, и от этого легче. — Разве может «не человек» вообще испытывать хоть что-то?       — И с чего же ты решил, что я могу? — спросил лишь потому, что был уверен — у Венти не найдется на это ответа, но рыцарь ошибся.       — Вы жалеете себя, — спустя секунду размышлений выдает бард, отпуская ветерок ввысь, и поворачивает голову к Кэйе. Он больше не улыбается, лишь прожигает холодным, пугающим взглядом, будто чужим на его лице, — жалеете о том, что сделали, и о том, чего не сделали. Этого ли не достаточно, чтобы зваться человеком?       Кэйа поднимается с насиженного места и потягивается, точь-в-точь бродячий кот, полностью игнорируя серьезность разговора:       — На жалость способна даже собака, укусившая собственного хозяина, — зевает он, — не вижу в этом никакой человечности.       — Поэтому вы мучились совестью, когда убивали мага Бездны — вашего соплеменника? — одна фраза, и Альберих не может пошевелиться. Лишь мысль о том, что Венти все знает, заставляет сердце отбивать бешенный ритм. — Подумать только, столько лет в рыцарях, а рука все ещё поднимается на них с тяжестью, — серо говорит он, но в словах кроется что-то помимо безразличия. Сочувствие? — Это ли не сострадание?       Чтобы не упасть от резко заполнившего голову шума, капитан осторожно присаживается на бочку рядом и теперь может смотреть барду точно в глаза, но не решается, опуская голову. Он опирается руками на колени и разглядывает камни под ногами, восстанавливая дыхание. Держать себя в руках не так уж и сложно.       — Откуда ты… — только и может вымолвить он, ведь в горле пересохло ещё до похода в таверну, а восстановиться он не успел, но договаривать и не пришлось.       — Как Архонт ветра, я знаю обо всем, что происходит на моих землях, — в качестве демонстрации Венти поднимает руку, закручивая на ней маленький ураган, скачущий по ладони туда-сюда. — Лёгким ветерком я уносил ваш пепел и слова ввысь, им же развевал твои волосы, там, на верхушке собора. Но это так, мелочи. На самом деле, ветер еще и лучший посланник — донесет любую мысль, смех или благословение за секунду. Он как хороший меч — впитывает все, что его закаляет, поэтому, к горечи, несет не только благие вести, — рука сжимается, и ураганчик рассыпается сотнями анемо-частиц, моментально растворяющимися в воздухе. — Я часами слушал крики, слезы, мольбы… Не только твои, но и всех здесь живущих, поэтому я знаю, о чем говорю. Я всегда рядом с каждым из моих детей, не физически, но в форме ветра, и, чтобы получить поддержку, нужно лишь уметь слушать.       — Но я не твой ребёнок, — встревает Кэйа, наконец набравшись сил поднять взгляд. — У меня нет твоего благословения по праву рождения на мондштадтской земле, я не могу пользоваться планером, я не слышу голос ветра. Я не твой «ребёнок», как ты их называешь, но ты продолжаешь следить за мной.       — Верно, всё это не означает, что я не должен «присматривать» за тобой, — исправляет Венти.       — Потому что я кхаэнриец и несу опасность? Чужой — значит угроза, точно? Боишься, что сровняю твой ненаглядный Мондштадт с землёй? — на губах Кэйи появляется азартная улыбка. Он блефует, но от этого не легче. Произносить то, что однажды может стать твоей судьбой всегда больно. Особенно, если ты уверен, что это приведёт к печальному исходу.       — Нет, не боюсь, — также улыбается бард, и по его лицу вовсе не скажешь, что он старше Кэйи на несколько тысяч лет, — и приглядываю не поэтому. Впрочем, считай как хочешь, возможно, мне просто нравится твоё чувство юмора, не думал? Да и выпить в хорошей компании всегда приятно.       — Прекрасно, приму за ответ, — дрожь в руках окончательно сошла на «нет». Кэйа слышит, каким непринужденным становится их общение, будто старые друзья они отказались от формальностей — Кэйа уже давно, не привык он усложнять жизнь глупым «вы», делая исключения лишь для некоторых, перенимая их форму речи, но в случае с Венти он хотел специально показать, насколько ему плевать на статус «Архонт». Бард же в свою очередь решился на это только сейчас: показатель доверия? Венти знает его секрет, но никому не скажет, ведь теперь Кэйа тоже знает чужую тайну. Ему вовсе не интересно, почему Венти никому не говорит о своей сущности, быть может, не хочет лишних проблем, а просто живёт жизнью барда-пьяницы. Альберих согласен: это гораздо веселее, нежели дела вселенской важности. В конце концов из них действительно бы вышли неплохие друзья-собутыльники.       Будучи уверенным в том, что теперь прочно стоит на ногах, капитан поднимается с бочки, упирая руки в бока.       — Кстати, чего ты вообще от меня хотел?       Венти лишь посмеивается, выдерживает интригу, после чего оказывается на самой верхней бочке, присаживаясь — полет для него, очевидно, плевое и очень приятное дело. Неужто переживает из-за роста?       — Вернуть должок, так сказать, — наконец выдает он, принимая позу поудобней, – точнее, предложить вариант, как его вернуть.       Нет, шутить про комплексы богов сейчас сил нет, но как-нибудь потом — обязательно. Тем более тема, которую завёл бард, успела заинтриговать.       — Должок? За что? — как Кэйа ни напрягался, а понять, о чем говорил собеседник, не мог. Впрочем, в случае с Венти это не то чтобы было чем-то необычным.       — За то, что выпустил, ну, та ситуация с крадеными яблоками, — объясняет мальчишка, покачиваясь из стороны в сторону и болтая ногами. — Как капитан, ты мог не заморачиваться и впрямь повесить дело на меня или скинуть разборки в этом на кого-то другого. Это абсолютно неважно. Важно лишь то, что ты этого не сделал…       Каким бы бескорыстным желанием отплатить это ни было, Кэйа не смог бы принять это. Получать что-то бесплатно не в его принципах. А эта ситуация выглядела именно так.       — Ты ничего мне не должен, это ведь мои рыцари изначально ошиблись, — спокойно признает ошибку своего отряда и вновь отходит к стене, опираясь на нее.       — Вот как, хе-хе, я считаю иначе, сэр Альберих, — прищур и улыбка до ушей: Венти раскрыл не все карты. — Вы ведь нашли тех воришек?       — Нет, — лжёт Кэйа, уже сознавая, что против барда это не сработает.       — Правда? А мне казалось, что ветер точно передавал вашу с ними беседу, — наигранно удивляется Венти, прикладывая палец к подбородку и смотрит вверх, будто задумавшись.       — А ты, значится, не против подслушать?       — Не мои проблемы, что люди вокруг очень громкие. Ты можешь не переживать, капитан. Это мой город, и в нем живут мои дети, как я могу сделать им что-то плохое?       И на этом моменте у Кэйи окончательно ломается терпение. Все это не больше, чем простая шутка для Архонта. Какое ему дело до простого смертного люда, когда сам он бессмертен и ни в чем не нуждается:       — Что-то плохое? Да ты вообще ничего не делаешь! — сжимает он кулаки, цедя фразу сквозь зубы. — Ты ведь и сам знаешь, почему я не арестовал тех мальчишек!       — Знаю, но хочу удостовериться, — бард уже не улыбается. Игнорируя первую половину фразы, он вновь переводит взгляд на рыцаря, и этот его спокойный тон помогает утихомирить разгорающийся огонь внутри, заставляя Альбериха разжать кулаки. Он гулко выдыхает, продолжая:       — Воришки… Они выбрались из подземки, — слова даются тяжело, будто раздирая горло, но капитан не останавливается. — Совсем еще дети, молодняк… Я был там лишь единожды, но даже думать тошно. Все там голодают, выживают, как могут, готовы убивать лишь за возможность жить, так как я мог арестовать за подобное? За просто желание жить. Эти пару яблок могли спасти кому-то жизнь… Я уже давно понял, что моих передачек не хватает, но это все, на что я способен… Я не могу ничем помочь им! — Кэйа не смотрит барду в глаза, боясь увидеть осуждение, но нежный голос, раздающийся над ухом, шепчет:       — И после этого ты продолжаешь называть себя бесчеловечным? Ты ведь точно такой же, Кэйа. "Ты хочешь жить", — последняя строчка звучит так тихо, что Альберих сомневается: сказал ли Венти это на самом деле, или это просто шутка мозга.       И рыцарь не знает, что на подобное ответить.       — Помощь жителям этого города — моя забота, — разрезает звонкий голос тишину, — часть этой заботы ты взял на себя. Вот и долг, который необходимо отдать, — Венти теребит в руках косу, то расплетая, то вновь заплетая её. — Мне не под силу изменить Мондштадт, прогнивший почти до основания: слишком долго я провел в бессознательном, надеясь на лучшее, и мне никогда не искупить вину за это, но изменить его под силу тебе. Не в одиночку, конечно. Ты всего лишь деталь крупной головоломки, но обязательно сыграешь свою далеко не последнюю роль. Так что услуга за услугу, капитан кавалерии.       — И что же за услугу хочет оказать мне сам анемо-Архонт? — язвит тот, все ещё будучи уверенным, что недостоин. Хотя отказываться не имеет смысла, это может быть очень выгодным в каком-то плане.       — Как насчет сохранить репутацию? — видя непонимание в чужих глазах он продолжает. — Слухи разносятся быстро, кому как ни тебе об этом знать. Произошедшее сегодня в таверне… Завтра об этом будет знать каждая собака, но если я немного подправлю людям память…       — Хочешь заставить всех думать, что меня там не было?       — Нет-нет, вовсе нет, я не настолько силен, хе-хе. Просто исключить момент с твоей уж очень заметной… паникой.       Без сомнений, предложение довольно выгодное, но что с него толку? Рано или поздно подобное повторится (та ещё загадка, как он не сорвался за эти пару лет), но рядом уже не будет Архонта, готового исправить чужую слабость, отдавая какой-нибудь эфемерный долг.       — Ты можешь попросить о чем-то другом, — вскользь говорит Венти, подмечая замешательство собеседника. — Только убивать никого не проси, знаю, ты не станешь, но мало ли…       — Можешь помочь подземельцам? — обдумав всё, с трепетом спрашивает Кэйа, до последнего надеясь на положительный ответ. — Не знаю как, правда… Их можно как-то вывести на поверхность или хотя бы обеспечить пропитание? Возможно, убедить Джинн помочь?       Но разноцветная голова с косичками покачивается из стороны в сторону:       — Я не могу, — печально говорит бард, — хочу, но не могу: слишком слаб.       Хотел бы Альберих спросить его в лицо: какой же тогда толк от их Архонта, раз тот не может помочь жителям собственного города, но он не станет. Не станет, потому что знает — Венти жалеет об этом не меньше него.       — Вот как, что ж, тогда я могу отсрочить просьбу?       — Да, конечно, когда надумаешь, чего хочешь — скажи ветру, а он передаст мне, — слегка улыбается Венти, отпуская наконец косичку. — Уверен, что не хочешь попросить что-нибудь более приземленное? Я мог бы помочь в ваших взаимоотношениях…       Мальчишке не нужно говорить это в слух, ведь Кэйа и так поймёт, о ком идёт речь, но тот лишь мотает головой, отрезая — тема закрыта. Он сам разберётся в собственных проблемах с Дилюком.       — Ветер, так ветер, — Кэйа знает, что ничего не попросит до тех пор, пока ни появится дело как минимум вселенской важности. — Мы закончили?       — Куда же ты так спешишь? — бард спрыгивает с бочки, бесшумно приземляясь перед капитаном. — Хотя, признаюсь, что задержал дольше необходимого. На самом деле кое-кто ждёт тебя у собора, и тебе впрямь стоит поторопиться.       Точно. Как Кэйа мог забыть об этой еженедельной встрече? Ему определено требуется отдых… И ему определённо свернут голову за опоздание.       — Не старайся контролировать все, Кэйа. Все равно не выйдет, но помни, я доверяю тебе заботу об этом городе: ни Джинн, ни Варке, ни кому-либо другому. Я доверяю её тебе, потому что знаю — ты не подведешь, знаю, что желаешь для Мондштадта только лучшего, — Венти поднимает руки, укладывая их на чужие напряженные плечи, но Кэйа вовсе не хочет избавиться от них. Наоборот, это успокаивает.       — Почему именно я? — задается он вопросом, мучавшим последние пару минут. — Доверяешь предателю, раскрываешь свою тайну, ты что и вправду самый глупый Архонт?       На подобное бард только заливается смехом, похлопывая по одному из наплечников:       — Может быть, а может ты слишком проницательный. Я уверен, что догадаться было бы несложно, но мондштадтцы слепы, а ты…       — А я не мондштадтец, — заканчивает за него Кэйа, — помню, проходили.       — Я хотел сказать не это, но, думаю, рано или поздно ты и сам поймёшь, что я имею в виду, — улыбается Венти и делает шаг назад. — Полагаю, на этом стоит откланяться, хе-хе, не стану еще больше отвлекать и так вечно занятого капитана кавалерии. Кстати, дружеский совет напоследок: помни, о чём мы говорили сегодня, и не теряй человечности — она ещё не раз поможет тебе.       — Отлично, сделаю вид, будто поверил, — смеётся в ответ Кэйа, а в груди будто развязывается тугой узел, оповещая: ему есть ради чего жить.       — А я в ответ сделаю вид, что не слышал последних слов, хе-хе. Скоро увидимся, Кэйа Альберих, нас обоих уже ждут.       С этими словами Венти растворяется в воздухе, разбрасывая вокруг сияющие зеленоватые искры, вмиг взмывающие высоко в небо, и уносит с собой тихое «спасибо».