Священный отряд

Ханджи просыпается резко. За окном тлеют первые рассветные лучи, Пик спит, разметавшись по кровати и совсем забыв про одеяло. Пожалуй, так с Ханджи ещё никто не поступал. Сначала Пик ее целовала, потом кусалась, затем полезла сверху — и Ханджи вряд ли когда-нибудь забудет этот великолепный вид — а потом завернулась в одеяло и приказала спать, ведь все уже согрелись. Да. Это определенно согрело Ханджи. До дрожи согрело. И горького, немного злого послевкусия после. Как обула красиво. Спалось после этого спокойно, как в мамкиной утробе, жаль, что мало. В сизом утреннем полумраке тело Пик кажется ей совершенным. Впрочем, оно и в темноте таким было, и при свете, и в одежде, и без неё. Больше всего Ханджи завораживает её грудь. Кто в своем уме откажется на красивые сиськи попялиться? То-то же. Это же как шуршащий шарик для кота, не хочешь, а все равно внимание обратишь. Большие, чуть подвисающие от тяжести, с розовыми аккуратными сосками и смешной родинкой. Увидев сиськи единожды и не скажешь, что мужчина — венец божьего творения. А особенно его член. Если член таковым задумывался, то у бога вкуса нет, а в это Ханджи никак не может поверить. Пик разворачивается на бок, являя взору задницу. Да. После сисек бог придумал задницу. Круглую, красивую жопу, а уж потом был свет, слово, или чего там в книжках про святую Розу пишут. Хочется, конечно, её погладить, но вряд ли обладательницы божественной материи это понравится, она быстро отправит Ханджи пинком в ад — под кровать — к демонам. И будет совершенно права. Красивой женщине не стыдно поклоняться. А красивой и умной — обязательно. Потому что сие сочетание есть доказательство бытия божия. Впрочем, в культе стен с ней бы никто не согласился. Потому Ханджи и не любит церковь. Но мысли сейчас занимает не только великолепный вид. Письма, пророчества, чертов Зик… Эрвин прав, он слишком умен для деревенщины. Как и Пик. Если Зверь и правда он, то отчего ж тогда культисты говорили, что он — страшнейший из всех напастей и непременно перебьет человечество? Пока он только помогает. Ей хочется докопаться до правды. Но не сражением. Помощью. Понять их мотивацию, если они и правда предатели. А кого они предали? Понять, как они думают, понять, зачем все это делают. Зверь высадится на остров… Остров. Неужели они не знают ничего о том, что происходит за стенами лишь потому, что дрейфуют на куске земли посреди океана, окруженные титанами? Она долго размышляла про даты, ночами листая тетради в своей комнате. Зверь прибудет на остров как раз в дату сражения Эрена и Леонхарт. И эта дата не менялась от тетрадки к тетрадке. А когда Ханджи впервые увидела Зика в Стохессе? В тот самый день. И говорил он так, будто, как минимум, столичный щеголь. Она искала упоминания об анархистах, даже запрос направила в королевскую библиотеку, но такого слова не знал ни один писарь. Ошиблись, говорят, госпожа Зое, неразборчиво написали. Вот так-так. И если мысли верны, то она не должна допрашивать Пик. Спугнет. Птица вольная, вспорхнет и исчезнет, как весенний ветер поутру. И если Зик на самом деле тот самый Зверь, которого так боятся культисты, а не столичный шпион, как думает Эрвин, то все складывается очень логично. Вот, почему он так взъелся на Имир. Потому что она тоже из-за стен. Вот, почему он часто роняет слова, которые Ханджи никогда не слышала. И почему он придумывает все новые инженерные решения. Потому что там, далеко, все эти технологии давно есть. Что, если другие люди просто не могут их спасти из-за титанов? Это было бы невероятно трагично. Или они тоже страдают от гнета чудовищ? И если Зик вербует Аккермана, то Зое должна поступить с ним симметрично. Завербовать Пик. Или рассказать обо всем Эрвину. Вот только… В последнее время он все больше пугает Ханджи. Закрылся в себе, почти не спит, мало ест, видит предателей во всех. Ну какой с Брауна предатель? Он же идиот. Сам бы точно не догадался. А Гуверу она так и не смотрит в глаза. Стыдно. Очень, очень стыдно. Как будто у разведчиков и правда есть срок годности. И если они его переживают — обречены на сумасшествие. Шадис тоже съехал в последние месяцы на посту, она хорошо помнит. Только вот у него хватило чести уйти и передать пост молодому поколению, Эрвин же вцепился в должность мертвой хваткой. И это — страшнее всего. Из поганого — Пик ей и вправду нравится. Она таких девушек ещё не видела. Все разведчицы одинаковы. Одинаково исполнительны, в меру умны, мечтают о хорошем доме и приличном муже, но вслух не признаются. Их жизни спасает не блестящая стратегия Эрвина, а подковырные игры Ханджи, которая старается знакомить девчат с парнями из Митраса. Уже десять, как минимум, были спасены удачным браком. Пик другая. Свободная. Это свобода во всем. В движениях, привычке спать без одежды, жажде выглядеть хорошо и питаться вкусной едой. Она хочет для себя лучшего сейчас, а не когда-нибудь, когда это чертово человечество будет спасено. Как кошка, что гуляет, где ей вздумается. Мазнула хвостом и испарилась. Ханджи быстро одевается и спускается вниз. Сонный рябой трактирщик вяло ей машет, мол, сейчас будет завтрак, не ругайтесь, я ещё не проснулся. Ей страшно загонять Пик в клетку. Их уставов, их законов, их правил приличия. Она понимает и Аккермана, который с тоской на Зика смотрит. Интересно, а там — любовь, или просто ни к чему не обязывающая связь? Зик в разведке совсем чужой. И за эти месяцы научил детей гораздо большему, чем они все смогли научить за годы. Это не похоже на тактику убийцы или психопата. Это… Что-то другое. Что-то хрупкое, что может сломаться, если неудачно в пальцах сжать. Но не как крылья бабочки, как стекло. Что руки в лоскуты разрежет. Именно так бы она охарактеризовала Зика — стеклянный. Красивая статуэтка, которая, разбившись, будет долго причинять неудобства крошечными осколками в ступнях. Просто так о ней не получится забыть. Может, пропорет тебе артерию, и ты истечешь кровью за несколько минут. А может, и заразу занесет до гангрены. Когда Ханджи поднимается по скулящим дощатым ступеням к их комнатке, в ванне шумит вода. Она ставит завтрак на столик, решив не начинать без Пик. Та ведь всех терпеливо ждала после поимки титана. Титаны важны, но правила поведения за столом — непреложны. Пик появляется спустя пару минут, обернутая в полотенце. Увидев Зое, лишь губы искривляет, но только её взгляд цепляется за толстые блинчики с вареньем, так сразу теплеет. — Ты ведь сама не отстанешь? — Пик садится рядом. Ханджи мотает головой. — Ладно. Если нам и правда придется вместе спасать человечество, я хочу, чтобы ты знала, что я люблю полевые цветы. Розы слишком пошлые, пионы мне не нравятся, лилии больше на могильные цветы похожи. А вот ромашки там, подсолнухи… — Пик вилкой ломает блины. — Незабудки. Люблю незабудки. — Если с кузнецом и правда что-то случится сегодня, я считаю, что мы должны довериться невидимому кукловоду. На небольшом отрезке пути. Хоть это и глупо. — Зое с наслаждением тянет носом запах свежей выпечки. — На самом деле мне страшно. — вдруг говорит Пик. — Я находила письмо в неожиданном месте, мне его никто не передавал. — она задумчиво перемазывает кусочек теста в варенье. — Там говорилось не только о моих действиях. О моих мыслях. Это… Впечатляет. Но мне страшно довериться первой встречной разведчице, уж прости. — Мне контрабандистке тоже непривычно доверять. Скажи мне только одно. Вы хотите нам навредить? — Ханджи поднимает глаза. Пик смотрит на нее долгим, ничего не выражающим, взглядом. — Нет. — она возвращается к завтраку. Непонятно, что именно она для себя видела в вопросе Ханджи, но, кажется, ответила совершенно искренне. — Если бы кто-то хотел навредить, Зик бы точно не помогал строить ловушки. И не лечил бы всяких злобных тварей на моей кухне. Он изменился с тех пор, как попал в разведку. И за это я должна поблагодарить тебя. — Меня? — Ханджи поднимает брови. — Тебя. Ты ведь его пригласила, я знаю. Много лет он был страшно нелюдимым и занудным, ни с кем не общался. Этот ваш полурослик что-то в нем… Как будто сломал. Барьер. Знаешь, так бывает, когда много лет бежишь от собственной сути. С вами он улыбаться начал. Никогда не видела его таким счастливым. — Пик отставляет тарелку на стол и обнимает себя руками. — Жаль, что я не смогла сделать его таким, как ни пыталась. Он ведь и правда воспитал меня. И я так рада, что он, наконец, начал возвращаться к себе. Я бы тоже так хотела. Ханджи молчит. Ей не хочется трогать поток такой простой, светлой искренности. Как будто если она скажет хоть слово, то испачкает его каждой буквой, каждым звуком. — А что тебе для этого надо? Пик горько улыбается. — Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать. Я хочу быть забытой. Сбежать, понимаешь? Прожить тихую жизнь. Не все можно исправить одной лишь верой и силой любви. Людей так точно. Они принимают твою любовь как должное, но она не лечит их больные головы. Не лечит эго. Любовь к людям, по сути своей, вещь бесполезная и не имеющая абсолютно никакого смысла. Как и любовь к миру. Поэтому я хочу сбежать ото всех подальше, чтобы никому больше не дарить любовь. Понимаешь, о чем я? Все так хотят заполучить мою любовь, чтобы в ней купаться. Ненасытно выпить до дна, оставив меня в пустоте и одиночестве наполняться, чтобы вернуться и пойти на второй круг. Ханджи понимает, что Пик совсем не о романтических вопросах. О более глубинном, личном. Возможно, она слишком многое отдала Зику, но и этого оказалось недостаточно для его счастья. Возможно, не только ему. Потому что иначе не может. Потому что иначе ей больно. Избыток любви всегда приносит боль. — Командор подозревает твоего брата. — вдруг выпаливает Ханджи. Пик прикрывает глаза. — Пусть. Если он лишит меня Зика… — Пик задумчиво чешет нос. — Я его убью. Не в битве, нет. Я его взорву, понимаешь? И всю разведку вместе с ним. — она так счастливо себе улыбается, что Ханджи становится не по себе. Слишком предметно рассуждает. — Ты ведь шутить? — Ханджи отворачивается, пока Пик одевается. — Ну, конечно. Откуда у такой милой, наивной девушки может быть порох. И разве такая хрупкая дама, как я, может выстоять одна против сотни обученных воинов? Чтобы вас перебить, как собак, мне не нужны титаны. Помощь влиятельных господ, главенство закона. Мне даже взрывчатка не нужна. Только пули правильного калибра. Газ, знаешь ли, вещество летучее и невероятно горючее. Баллоны у вас крупные, тяжелые. Надо быть слепым, чтоб по ним не попасть… — Пик завязывает волосы в тугую шишку и оборачивается. — Зная это, ты должна сделать вывод, что, если бы кто-то хотел вам навредить или истребить разведку, вас бы уже хоронили хорошенько прожаренными. Понимаешь мою мысль? Склад с баллонами прямо под спальней кадетов. Ты ведь сама мне его показала. Ханджи кивает. Да. Сама показала. Так хотела провести обзорную экскурсию, что забыла вообще обо всем, лишь бы впечатление произвести. — Теперь понимаю, почему Филин назначил в спасители мира именно тебя. — Назначила. — поправляет Пик. — Филин — женщина. Я знаю это наверняка. В своем последнем опусе для меня она говорила о женской доле. Мужчина бы не смог так написать. — Как думаешь, что нас ждет вечером? — Ханджи переводит тему. Им пора выдвигаться. — Уверена, что ничего хорошего. Поэтому постарайся не путаться под ногами. Сомневаюсь, что ты и правда можешь спасти мне жизнь без ножиков и газа. Они выехали навстречу белому солнцу в бескрайнее поле. Горы уже недалеко, но это только кажется: доедут к закату. Трава пожелтела, подернулась золотом, прохладный ветер зашумел в ветвях тревожных деревьев. Ханджи скачет рядом с Пик и щебечет о каких-то глупостях, та разговор поддерживает, шутит. Противный кот спит в телеге, иногда высовывая любопытную морду, если слышит пение птиц. Их все меньше с каждым днем. Скоро они тоже исчезнут, как и всегда исчезают перед холодами. Ханджи от этого немного грустно. Куда они улетают? Куда-то же улетают. Целыми косяками, далеко, за стены. Будь там только вода, они бы не возвращались. В обед они прибыли в зажиточную деревню, ещё более ухоженную и приличную, но Пик отказалась обедать, вытащив из своей повозки плетеный пирог с ягодой. Зачем ей пироги в горах Ханджи не спрашивала, все равно скоро об этом узнает. На рынке она купила госпоже Фингер цветы, что продавались на угощение коровам. В том же Стохессе такое продавали для дев, а тут — на корм. Последние отголоски лета, его прощальный, пестрый дар. Пик сплела себе венок, шумно носилась вокруг Ханджи, и мечтательно размышляла, в каком доме ей бы понравилось жить. Тут даже рынок другой. Не просто базар с прилавками из телег, а красивые, сколоченные из дерева ряды. Даже крыши сделали, чтоб от дождя прятаться. Удивительные контрасты Митраса… Наверное, на самом деле Пик очень несчастна, раз радуется таким глупостям. А может, в ней и правда слишком много любви. Она брызжет из Пик фонтаном, хотя та всеми силами старается её задавить сарказмом и грубостью. А сейчас скачет, как дитя, небо ей красивое, платье у торговки нарядное, пирог не сгнил. Так мало надо для счастья. Ханджи страшно сломать это наваждение. Даже если она и правда из-за стен, если она и правда опасна. Даже если перебьет всю разведку. Она ведь не нападает, пока ее не трогаешь. А значит, не представляет опасности. Пока что. — А вы про кузнеца не слышали? Ну того, который для разведки кует клинки. Дурная твоя голова, Ханджи, как ты сама не додумалась? Почему никогда не проверяла? Есть лезвия и есть. Привозят — и ладно. А откуда они берутся, кто их кует… Это ведь странно. На самом деле странно. Очевидно, это Зик натолкнул свою сестрицу на мысль порыскать поставщика. Что-то он увидел в разведке. Что-то, чего там не должно было быть. Интересно. — Не, не слыхали. — белющий старикашка с пышной длинной бородой улыбается почти беззубой улыбкой. — У нас и свой кузнец хороший, зачем нам чужой? — А верующие часто бывают? — Ханджи наблюдает, как Пик повесила на себя ожерелье из чеснока и кружится по площади. — Раз в месяц с обозом ездят. Их в таверне бесплатно кормят. На новую луну. Так что вы оставайтесь, а завтра с ними встретитесь. Ага, и оставьте в таверне еще две месячных зарплаты. — А куда они едут? — Ханджи протирает красное яблочко рукавом. — Так в горы. Говорят, что на коллективную молитву. У нас как-то детишки за ними увязались, скандал был страшный. Прячут чойта между синих хребтов, а от нас скрывают. Непорядочно. — Непорядочно. — кивает Ханджи. — А вам они зачем? — Хочу уйти в монастырь. Доброго дня. Она мягко ловит Пик за талию со спины и уводит к лошадям. Та, стоило только отвернуться, научила забавным движениям подростков и отплясывала с ними в рассинхрон. Детям нравилось. Пик тоже. — Нам пора. Говорят, тут культисты после новолуния частенько проезжают. Как думаешь, это связано? Улыбка медленно тает на губах Пик. — Определенно. И куда они направляются, ты знаешь? — Знаю. Я бывала на той тропе. Там есть поляна между двух гор, лысая в любое время года. Я раньше думала, что там что-то с почвой, но может быть, у них там какой-то подземный склад? — Или посадочная площадка… — задумчиво говорит Пик. — В смысле? — Нет, ничего. Поехали. На закате они добираются к подножию горы. Пик спрыгивает с козлов и лезет в телегу, прикрытую тканью. Солнце будто разлилось в воздухе, но скоро оно растворится, истончится и исчезнет в темноте. — Ты чего? — Ханджи дергает поводья. — Переодеваюсь. — кричит Пик. — Что я, как дура буду в костюме ярмарочной торговки там бегать? Ты, кстати, там что-то думала себе. Расскажешь всем, как я обещала взорвать разведку? — из-под тряпки доносится сначала грохот, а потом хлесткие металлические щелчки и недовольный кошачий мяв. — Нет, не расскажу. Пока что мне кажется, что сегодняшний вечер решит очень многие наши дилеммы. Может, я тоже немного провидец. Пик выскакивает на землю в знакомом черном комбинезоне. Ханджи она сейчас кажется невероятно красивой. За спиной у нее какая-то длинная штука в футляре. Ханджи бы сказала, что это меч, но мечи лезвием вверх не носят. На ногах закреплены многочисленные карманы. Как будто бы тоже с оружием. — Сама придумала? Оружие обычно вешают на пояс, а не развешивают гроздьями по ляжкам. — Нет. Брат. Телегу и одну лошадь оставим в лесу, я поеду на второй. Прежде, чем куда-то соваться, нужно план отхода продумать. — Думаешь, не умыкнут? — Телегу-то? Её только двое тащить могут. А мои узлы никто из деревенских развязать не сможет. Если сожрут пироги, буду только благодарна. Через полчаса на землю падает ночь. Лошади шустро семенят в разломе ущелья, Пик насвистывает прилипчивый мотив, Ханджи же переживает. У нее с собой только два ножа, как она жизни спасать будет? Она и метать-то их не сможет в полной темноте. А если бы взяла обмундирование, то Эрвин бы непременно начал задавать вопросы. А не хочется. Это её дело. Личное. Черные ветки покачиваются над головой, ветер едва колышет их. За стенами так стремно не было. Там есть привычка смотреть вверх, а не под ноги. Да и от титанов подлости Ханджи не ожидает, в отличии от людей. Борьба с ними очень понятна. А вот с людьми — неимоверно тяжела. В лесу хрупает ветка, Пик останавливает лошадь, завертев головой. Показалось? Просто звери. — Долго нам ещё? — Минут двадцать. Недалеко. — У меня странное предчувствие. Плохое. — Фингер наклоняется и гладит кобылу за ушами. Противный кот остался в телеге, и Ханджи дала торжественную клятву забрать его, если с Пик что-то случится. Ей бы не хотелось претворять её в жизнь. — Что оно обычно значит? — Ханджи старается не поддаваться дурным мыслям. — Крови много будет. — Пик сплевывает. — Но это всего лишь интуиция. — И часто она тебе так подсказывает? — Контрабанда, если ты не знала, дело опасное. Всякая шваль вечно пытается помешать нам зарабатывать деньги честным воровством. В горах тихо-тихо, нет ни привычного лесного шепота, ни уханья сов, даже волки не переругиваются. Отчетливо пахнет осенью, а холод крадется прямиком шерстяной плащ. Ханджи задирает очки: от дыхания стекла запотели, темнота вокруг жуткая, вибрирующая. Отчетливо ощущается умирание природы, её подготовка ко сну перед долгой зимой. — Здесь. Ханджи останавливается. По периметру лысой поляны горят факелы, но никого и близко нет. Странно. — Давай справа. — лошадь Пик бодро трусит, огибая поляну. — Может, они тут просто в жертву детишек приносят? — Не знаю. Они съезжают в маленький овражек. Пик вертит головой, пламя наверху едва освящает смородиновые кусты на самой кромке. — Надо привязать лошадей здесь, а самим наблюдать из укрытия. Снаружи овраг не просматривается. — изо рта Ханджи вырывается белое облачко пара. Со дна оврага потянуло ледяным дыханием горы. Как же холодно… Метров через триста вверх начинается царство вечной зимы. Вдалеке слышится шум, будто гигантская стая птиц хлопает крыльями. Ханджи всматривается в небо, но ничего не видит. Темнота. — Тихо! — вдруг шепчет Пик. — Ни звука. Шум нарастает. Все ближе и ближе, к нему примешивается металлический лязг и… Человеческая речь? Пик, крадучись, ползет на возвышенность, прижавшись к земле. Ханджи следует ее примеру, в конце концов, это не она привыкла скрываться в тени. Её бой всегда был в открытую. Темное пятно повисло над поляной, прямо в воздухе. Ханджи никогда в жизни такого не видала. С треском открылся гигантский оранжевый рот и показались люди, с до боли знакомыми коробками. Немыслимо. — Что это? — шепчет Ханджи. — Разборки взрослых. — яростно шипит Пик. — Уходи, не мешайся. — она бесшумно раскрывает футляр и вытаскивает из-за спины пушку с длинным дулом, прижавшись лицом к небольшому цилиндру сверху. Ханджи не понимает. Никогда не видела такое оружие. Выстрел грохочет, человек, спускающий коробку на длинных веревках, падает замертво. Пик перезаряжает. Ханджи сейчас пялится на нее с почти детским восторгом. Хочется попросить эту штуку потрогать, разобрать её, исследовать. Как же она работает? Из оранжевого нутра выпрыгивают люди один за одним. Коробки валятся на пол, некрасиво разламываясь, звенит металл. Пик стреляет — они даже подойти не успевают, падают с криком. — Держи игрушку, прикроешь меня. — она сует удивительную пушку Ханджи. Та моргает. — Как? — Разберешься. Ты же главный инженер разведкорпуса. — Пик… Но Пик выскакивает и мчится вперед, хватая что-то из мешочков на ногах. Выстрелы. Крик. Ханджи чувствует себя дурой. Пушка великолепная, наполированная, легкая, так, что ее вчетвером тащить не надо. Это Зик сделал? Почему-то Ханджи уверена, что если не сделал, то додумал наверняка. Она лежит в руке, как верный клинок. Она предназначена для того, чтобы убивать на расстоянии. Великолепная, идеально сбалансированная. Пальцы нащупывают гравировку. Собственность З.Й. Ханджи раньше держала в руках огнестрел, но он и в подметки не годится этому совершенству. Металл всегда был чуть шершавым, огрубевшим от выстрелов. Дулу требовалось время, чтобы остыть, а эта вещь стреляет подряд несколько раз. Гладкая, черная, как ночное небо. Громкий стрекот отвлекает её, Ханджи вскидывает голову: пока она миловалась с чудесным отпрыском ружья и подзорной трубы, битва вышла на новый уровень. Пик уцепилась за веревку и ползет вверх, люди пытаются снять её, но безуспешно. Стреляют и скидывают вниз предметы, назначение которых отсюда не разглядеть, а Пик уверенно лавирует между. Ханджи прижимается глазом к прицелу, но без очков нихрена не видит. Черт. Черт. Толку от нее и правда никакого. Ведущий, мать твою, инженер. От высокого крика она вздрагивает, выглянув из укрытия. Пик распласталась в самом центре поляны, вокруг нее быстро разрастается маслянистая алая клякса. У Ханджи перехватывает дыхание. Из чего они стреляют? Сразу очередью, без перерыва? Немыслимо. В темном пятне зажигаются сигнальные огни, оно опускается ниже, свет пламени облизывает корпус и Ханджи понимает, что это не что-то потусторонее, а гигантский агрегат из длинных металлических пластин и надутого мешка сверху. Те гондолы, которые они строят в разведке — блеклое подобие. На землю спускаются люди один за одним. Пик не двигается. Черт. Черт. Спокойно. Магазин, спусковой крючок, приклад, обойма… Соберись. Ничего сложного. Не время думать, сколько там пуль осталось. Неизвестные одеты в типовые костюмы и куртки с одинаковым воротом. Военные. Ханджи знает, что ее будут искать в овраге, а потому ползет в кусты и дальше в лес. Ей нужно добраться до Пик, черт возьми, просто необходимо. Она затихает за высоким деревом, прижавшись спиной к стволу. Шаги совсем близко. — Чертовы демоны… Откуда у этой дуры шалавы марлийские пушки? — Меньше говори. Я не думаю, что она пришла одна. Ханджи боится даже дышать. Отчего-то есть уверенность, что если они её заметят, то больше она не увидит ни разведку, ни титанов. На такой херне же долететь можно хоть на край света. Ужас и истерический восторг в сердце от этой мысли. Удивительная смесь. Мужики разбредаются по лесу. Ханджи выглядывает из своего укрытия: на поляне никого нет. Агрегат так и продолжает висеть, его пилот, скорее всего, не имеет полный обзор. По крайней мере, с этого угла. Ханджи шумно выдыхает и срывается вперед, туда, где распласталась Пик, перемазанная кровью и грязью. Падает на колени, одной рукой проверяет пульс и с облегчением улыбается. — Не отключайся, нам ещё мир спасать. — легко бьет по щекам. Боже, Зое, какой же бред ты несешь. С такими ранениями не то, что не вытащишь, ещё и себя подставишь. Пик медленно открывает глаза, сплевывает кровь. — Вытащи. — шепчет. Из плеча у Пик торчит каменный осколок, вошел глубоко. От чего он? — Если вытащу, ты умрешь от потери крови. — голос совсем жалобный. Мужики в овраге перекрикиваются, лошадей нашли. — Вытаскивай, если жизнь дорога. Предсмертная агония? Впрочем, выбора у неё не особенно. Руки действуют быстрее головы, Пик хрипит. — Вот они! Ханджи разворачиваются и выставляет винтовку перед собой. Мужиков семеро, медленно сужают круг, а Ханджи, как дура то в одну сторону качается, то в другую. Не успеет. Ну снимет одного, может, двух. Впрочем, она всегда хотела умереть в бою. Это казалось почетным и правильным. Знать бы ещё, кто их враг… Ханджи прикрывает глаза. Вот и все. Сзади раздается оглушительный огненный треск, спину опаляет жаром. Она так и стоит, зажмурившись, ожидая собственную гибель. Истерический вопль вскрывает секундную тишину. — ЭТО ПЕРЕВОЗЧИК!