В тени короля

***

Мы стояли в просторном кабинете перед массивным столом из тёмного дерева, чуть в стороне друг от друга – я и тот самый блондин, который не так давно оказался на приёме в больничном крыле после нашего столкновения. Он к моему немалому удивлению и разочарованию выглядел практически безупречно: мисс Альбертина умудрились снять все следы побоев и убрать синяки с его рожи. И всё же, он жалостливо прижимал к щеке синий платок со льдом, словно не мог упустить возможность изобразить жертву, надеясь, что «Мама» обратила бы на это внимание. В его взгляде угадывалась смесь злости и настороженности, а ещё – задетая гордость, которая, казалось, пострадала сильнее, чем его лицо. Сейчас его глаза горели нетерпением и какой-то болезненной надеждой, что вот-вот Крукабена обрушит на меня «заслуженное» наказание за то, что я его тростью выпроводил со своей же кровати. Я же молчал, хотя внутри всё подспудно кричало от напряжения и усталости, накапливавшихся с самого утра и ещё сильнее усилившихся после недавних событий. Приходилось стоять прямо, не позволяя себе расслабиться, несмотря на дрожь, то и дело пробегавшую по рукам и ногам. Рука крепче сжала трость, и я усилием воли подавил желание хоть как-то опереться на неё, чтобы не выглядеть слабым перед «Мамой». Сейчас нельзя. Я в своём праве и должен стоять на этом, и кроме того роль «жертвы» уже занята. Мой взгляд скользил по её строгому образу, будто ища скрытые намёки на её характер. Просторный кабинет, где мы находились, создавал впечатление непреклонности и порядка. Высокие шкафы, забитые массивными книгами и свитками, возвышались у стен, и картины в тёмных деревянных рамах создавали ощущение истории и важности. В помещении было множество растений – они оживляли пространство: зелёные побеги цеплялись за окна, где-то разрастались небольшие кустарники, а рядом с ней, прямо на столе, стоял маленький горшочек с цветком, чьи яркие лепестки казались здесь неожиданно трогательными. Мягкий свет заходящего солнца, проникающий через приоткрытые окна, подсвечивал лёгкий слой пыли, оседающий на полки и столы, словно не давая забыть о времени, утекающем сквозь пальцы. Тихий шелест листвы на улице за окнами, вперемешку с тонким ароматом реки, наполнял кабинет удивительной спокойной атмосферой, но вся эта красота, казалось, подчёркивала её абсолютную власть над этим местом, её право на полное спокойствие и уверенность. Сама Крукабена сейчас не спешила, опустив глаза на бумаги на своём рабочем столе и задумчиво перелистывая их, как будто это было важнее нас. Но я был уверен, что она просто тянет время. Может, пытается собрать мысли или выжидает, оценивая наши реакции. Но каждый её жест, каждая задержка заставляли сердце колотиться быстрее, несмотря на то, что я всеми силами пытался сохранить спокойствие. Она сейчас носила очки в тонкой оправе, которые добавляли ей отстранённости и одновременно настораживающей проницательности – такой, что казалось, она видит всё насквозь, в том числе и мои внутренние страхи. Он стоял, готовый что-то доказать ей, а я стоял, принимая возможное решение как нечто неизбежное. Здесь, в её кабинете, с её строгим взглядом, казалось, всякий протест был бы просто лишним. Наконец, Крукабена подняла глаза. Холодный, едва улавливаемый блеск в её взгляде дал понять, что эта встреча не продлиться долго, а её голос прозвучал ровно и сухо, как будто любая эмоция была попросту излишней для разговора с нами. В этом голосе как будто сквозило презрение к ситуации и, возможно, даже к нам – чувство едва уловимое, но не терпящее возражений. — Итак, — её взгляд скользнул от меня к пареньку, словно обжигал своей равнодушной силой, от чего появлялось ощущение, что она смотрит сквозь нас, мимо наших лиц и поступков, куда-то дальше, в глубины нашего дерьма. — За время, которое прошло с момента вашей… потасовки в спальне, я успела опросить всех свидетелей и узнать некоторые детали. Услышанное меня нисколько не радует, а лишь ранит, потому я хочу теперь услышать вашу истину, — завершив это, она лениво махнула рукой, указывая на моего обидчика. — Лорент. Парень, который до этого стоял с явной настороженностью, словно привинченный к полу, тут же собрался, выпрямившись, словно по команде, и даже руку со льдом опустил. Его слегка покрасневшее лицо, аккуратно скрывающее внутреннее напряжение, выражало только почтение и подчёркнутую серьёзность. — Да, «Мама», — отозвался он, шагнув вперёд с готовностью пса, выдрессированного для служения. Крукабена слегка прищурилась, давая ему молчаливое разрешение продолжать, и Лорент, заметив её ожидание, начал говорить с ненатуральной деликатностью, явно заготовленной заранее, как примерка чужой одежды. — Я сам до сих пор не понимаю, что произошло. После занятий я решил немного отдохнуть в спальне, чтобы набраться сил перед вечерними занятиями во внутреннем саду, но почувствовав слабость и недомогание ещё по пути, прилёг на первую кровать у входа. И видимо уснул, сам не заметил, а проснулся уже от удара! — он на секунду остановился, умело изображая в глазах шок и возмущение, что выглядело настолько нелепо, что у меня чуть не сорвался смешок. — Филипп с ни того и ничего начал меня бить и требовать, чтобы я немедленно убрался с его кровати… Внутри меня бурлила смесь из равнодушия, злости и негодования. Так-то я ожидал, что он и тут что-нибудь выкинет, но такой откровенной лжи я точно не ожидал. Мелкая гнида. Как по нотам лжёт и не краснеет, голосом, полным псевдообиды, притворного уважения к происходящему. Лорент умело лавировал между нотами лести и страха, выставляя себя мучеником, едва ли не жертвой моего «неадекватного» поведения. — Он так кричал! — продолжал он с усилением интонации, словно собирался вызвать у всех вокруг жалость к себе. — Я бы ушёл сразу же, ведь понимаю, в каком непростом положении сейчас находится Филипп после пожара в мастерской, но он даже и слова мне не дал сказать – сразу же бить начал и кричать!.. — Достаточно, — отрезала Крукабена. Её голос прозвучал так, словно она ставила точку, не оставляя возможности ни на одно слово больше. Она посмотрела на меня, и взгляд её был холоден и непреклонен, как острый нож, вонзённый в плоть, чтобы провернуть и заставить жертву говорить правду. — Примерно это же я слышала от остальных. Филипп, теперь я хочу услышать тебя. Я медленно вдохнул, стараясь успокоить рвущиеся наружу эмоции и чувства к своему «братику». В его словах каждое слово было ложью, и эта показная игра вызывала во мне только гнев. Стоя ровно, я устремил свой взгляд на Крукабену, позволив ему быть твёрдым и без капли сомнения, словно речь шла о чести, которую я намерен защитить до конца. — После всех тех рассказов о братьях и сёстрах, о какой-то общности и семейности в Доме Очага, для меня стало настоящим шоком прямо сейчас услышать подобное враньё, — мои слова были чёткими и резкими, и я специально сохранял это спокойствие, чтобы не дать Лоренту ещё одного повода для злорадства. — Если другие действительно подтвердили его бред, значит, в стенах этого дома все друг другу врут. Сначала меня обманули насчёт Дома Очага и его обитателях, о том, что мы одна семья и помогаем друг другу, а мои так называемые «братья», оказывается, даже не моргнут, чтобы соврать прямо в лицо своей «Матери». Крукабена слушала меня с хладнокровной отстранённостью, не перебивая, и я продолжал: — Лорент намеренно занял мою кровать, и когда я попытался прояснить ситуацию, он дал ясно понять, что мы с ним не друзья. С издёвкой заявил, что моя кровать в комнате девочек, — я сделал небольшую паузу, переводя дух, не привыкший к таким разбирательствам и речам. — И что я в первый день за пределами больничного крыла мог сделать ещё? Дипломатия не сработала, а остальные, кто был рядом и слышал весь разговор, не потрудились поддержать меня, своего якобы брата, который едва ходит. Я сделал то, что был вынужден сделать: защитил себя и своё право самостоятельно. Да, это жестоко и неправильно, но их поступок куда более отвратительный, чем мой. А теперь ещё и клевета. У меня не то что мотива нет вести себя так, как меня представили, я даже не знал до этого момента, как его зовут. — Достаточно, — спокойно сказала Крукабена, и её лёгкий кивок означал, что она услышала всё, что нужно. — Примерно такая же картина была именно у меня. Ты лишь подтвердил мои догадки. На её лице мелькнула крошечная улыбка, почти незаметная, словно сама ситуация её развлекала в какой-то мере. Она повернулась к Лоренту, и в её взгляде читалось холодное разочарование. — Но, «Мама»… — начал было мальчик, пытаясь возразить, но был остановлен сразу же. — Я не давала тебе слова, Лорент, — её голос прозвучал резко, отрезая его попытку вмешаться. Она опустила взгляд, на мгновение прикрыв глаза, словно собираясь с мыслями, а затем, глядя уже на меня, вновь заговорила: — Говоря о том, что я слышала «что-то подобное» от остальных, я не говорила, что твои слова сходятся со всеми, кто был в спальне на тот момент, — холодно бросила она. — Ты меня очень разочаровал сегодня... На сегодня можешь быть свободен. О своём наказании ты узнаешь уже завтра. И передай остальным, кто пытался выставить тебя жертвой, что их это тоже коснётся. Лорент выглядел сбитым с толку. Его самоуверенная маска слегка дрогнула, обнажив растерянность и, возможно, страх перед предстоящими последствиями. Однако он собрался и, опустив голову, тихо выдавил: — Прости меня, «Мама». Я пойду, — сказал он, чуть кивнув и бросив на меня короткий, исполненный негодования взгляд, прежде чем отправиться к выходу. Лорент ушёл, плотно прикрыв за собой массивную, тяжёлую дверь. Как только она захлопнулась, в кабинете повисла глухая тишина, словно всё напряжение, которое наполняло комнату во время его присутствия, мгновенно испарилось, оставив после себя лишь слабый отзвук его шагов в коридоре. Я почувствовал, как воздух стал легче, а царящая вокруг напряжённость постепенно начала ослабевать. Крукабена, к моему удивлению, позволила себе заметное расслабление: её плечи опустились, и она устало выдохнула, словно сняв с себя какую-то невидимую ношу. Не торопясь, она сняла очки и аккуратно положила их на стол, после чего потёрла переносицу тонкими пальцами, словно пытаясь прогнать накопившуюся усталость. Я воспользовался этой паузой, чтобы начать разговор, которого уже давно следовало ожидать. Всё внутри подсказывало мне, что эти слова должны быть произнесены, что настало время расставить точки над «i». — Вы мне не рассказывали, что я был кем-то вроде изгоя среди парней, — негромко произнёс я, глядя на неё внимательно, стараясь уловить малейшую реакцию на свои слова. Женщина слегка приподняла брови, но её голос остался таким же ровным, мягким, без обычной жёсткости, как у строгой директрисы, какой она себя показывала ещё минуту назад. — Ты не был никаким изгоем, Филипп, — ответила она спокойно. В её голосе не было ни тени раздражения, ни намёка на осуждение. — То, что у тебя были несколько напряжённые отношения с некоторыми из мальчиков, мне было действительно известно. Однако я всё же надеялась на то, что произошедшая с тобой трагедия поспособствует примирению и восстановлению отношений между тобой и остальными. К моему глубокому сожалению, всё пошло совершенно не так, и кроме этого выявило несколько наглых обманщиков… Я почувствовал, как в груди поднимается волна глухого недовольства. Все эти интриги, ложь и попытки выставить меня в плохом свете… Разве это того стоило? И ради чего? — На что они вообще рассчитывали? — с досадой пробормотал я, опираясь уже на трость, которая стала для меня не просто поддержкой, но и своеобразным символом стойкости. — Стоял здесь, врал, мня себя каким-то великим актёром… И ради чего? Чтобы мне насолить? Крукабена смотрела на меня с каким-то странным выражением на лице. Казалось, её это даже забавляло, но в её взгляде было и нечто большее – что-то вроде любопытства и лёгкого одобрения, будто она ожидала от меня именно такой реакции. — Взаимоотношения подростков бывают разными, независимо от местонахождения, — начала она мягко, но с долей назидания в голосе. — Ты, Филипп, повзрослел раньше остальных и мыслишь не по годам зрело, особенно после пожара. Ты выделяешься на общем фоне, что некоторым может не нравиться, из-за чего и возникают конфликты. Особенно на фоне твоей популярности среди девочек, — её губы изогнулись в лёгкой, едва заметной улыбке. — До этого дня все споры и конфликты вы решали путём тренировочной дуэли, что исключало нарушения правил в повседневной жизни. Но сейчас это стало невозможно по объективным причинам, поэтому Лорент, по всей видимости, решил прибегнуть к своему плану, но он явно не предугадал, что ты решишь пойти столь радикальным и прямым методом. Я напрягся, вспоминая ту драку. Возможно, я и перегнул палку, но разве у меня был выбор? Если не защитить себя сейчас, то что останется? — Вы меня осуждаете? — спросил я, затаив дыхание. Крукабена хмыкнула и, откинувшись на спинку кресла, посмотрела на меня с чуть прищуренными глазами, как будто взвешивая каждое слово, прежде чем ответить. — Филипп, ты умный парень и должен понимать, что я не могу ни в каком виде одобрять избиение одного своего воспитанника другим, — сказала она с лёгким укором, но без настоящей злости. — Это нарушение правил, за которое последуют… последствия. Однако в то же время я не осуждаю твой поступок. Оказавшись в твоей ситуации, это был один из немногих вариантов защитить себя и охладить зарвавшихся братьев. Дом Очага воспитывает людей, способных постоять за себя. Молодец. В её словах была скрытая похвала, даже одобрение. Она не обвиняла меня, и это было странно, но одновременно приятно. Это ощущение давало мне чувство уверенности, что даже мои противоречивые действия могут быть поняты, если они оправданы. — Могу ли я понимать, что ко мне всё-таки есть какое-то особенное отношение? — рискнул я задать вопрос, почувствовав себя чуть увереннее. — С чего ты это решил, Филипп? — заинтересованно спросила Крукабена, приподняв бровь. В её взгляде было и искреннее любопытство, и нечто большее, будто она испытывала меня, подталкивая к честному ответу. Я глубоко вдохнул, стараясь собрать мысли. В её голосе, взгляде, всей её манере общения я чувствовал… нечто особенное, особое отношение, которого не было у других. Это был не простой контроль и не просто надзор – в её словах было что-то, что указывало на доверие. — Вы сказали, что меня ожидают последствия, а не наказание. И само ваше отношение ко мне более открытое, и я это вижу, — я позволил себе выдержать её взгляд, отчётливо осознавая, что говорю что-то важное. — И, думаю, это видят и другие или догадываются, отсюда и идёт неприятие меня со стороны некоторых. Она чуть задержала взгляд на мне, словно взвешивая свои слова, прежде чем ответить. Наконец, чуть помедлив, «Мама» кивнула, подтвердив мои догадки. — Как я уже говорила ранее, слова Лорента совпали не со всеми. Филипп, ты умный парень, и должен понимать, что я одна не могу уследить за всем разом. Тому яркий пример – ваша потасовка в спальне. То, что я в этот момент находилась в соседней спальне, не более чем счастливая случайность. И разумеется, мне нужна помощь, и среди воспитанников Дома Очага есть ответственные и понимающие ребята, готовые порой пойти против коллектива, осознавая важность правил и ответственность за их нарушение. Ты, Филипп, как раз являлся примером ответственного и не по годам взрослого человека, на которого я могла положиться во многих вопросах. В ответ же я помогала тебе по различным вопросам, которые волновали уже тебя. Она мастерски облекала простое стукачество в благородные слова, словно придавая этому акт сотрудничества некую моральную ценность. Её обманчиво тёплый тон создавал ощущение, что она открывает передо мной важные тайны, делая меня своим союзником, пусть и невольным. Будь на моём месте тот же Лорент, он бы после всех этих слов о зрелости и уме, не задумываясь, схватился за блокнот и начал старательно записывать туда всех «неугодных», внося в список мельчайшие детали их слабостей и тайн, чтобы использовать их в будущем. — Значит ли это, что в спальне был кто-то из ответственных лиц, но при этом не стал мне помогать? — спросил я, слегка нахмурившись. Её лицо едва заметно дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки, изобразив понимающее выражение. — Филипп, люди бывают разными, и в разных ситуациях человек, особенно ребёнок, может вести себя по-разному, — её голос был мягким, почти материнским. — Как «Матерь» Дома Очага я это понимаю лучше всех. Да, к тебе не ринулись на помощь, но за тебя заступились после, не став участвовать в этом небольшом сговоре. — У каждого своя роль… — произнёс я вслух, сам не осознавая, что повторяю её собственные слова, услышанные когда-то в прошлом. Она удивлённо посмотрела на меня, и в её глазах мелькнула тень удовлетворения, как если бы она только что убедилась в моём понимании её идей. — Да, эту фразу я иногда повторяла при тебе. И надеюсь, что наши отношения, несмотря на потерю памяти, не изменятся, — ответила Крукабена с мягкой улыбкой, в которой читалось одновременно и обещание, и некий укор. Я чувствовал, что ей важно, чтобы я оставался прежним – тем, кого она когда-то знала и на кого могла полагаться. Несмотря на усталость и тупую боль в ноге, я быстро соображал и понимал, что сейчас для меня будет разумнее сохранить старую роль и поддерживать иллюзию покорного воспитанника, особенно после того, как я набросился на Лорента с тростью. — Я всё понимаю, и вы можете на меня полагаться, — спокойно сказал я, выдерживая её взгляд. — Я не подведу. Её улыбка стала чуть шире, и в ней на мгновение мелькнуло что-то вроде облегчения. — Рада, что, несмотря на все проблемы, ты остаёшься таким же, — произнесла она тоном, в котором прозвучали тёплые нотки. — Что касается последствий за твои действия… Оставить всё без внимания я не могу, даже с учётом открывшейся истины. Правила были нарушены, и за это полагается наказание. О нём ты также узнаешь завтра, но повода для переживания нет. А до тех пор можешь быть свободен. Это твой первый день, и тебе нужен отдых… — Могу ли я попросить до момента полного восстановления спать в больничном крыле? — осторожно спросил я, стараясь не выдать тревогу, которая тайком закралась в мою душу. — Опасаешься, что братья могут предпринять что-нибудь ещё? — слегка насмешливо спросила она, пристально глядя на меня. — Да, — признался я. — Если они решились пойти на такое, может произойти и другое. И я не в том состоянии, чтобы дать достойный отпор. Хотелось бы исключить ненужное напряжение, ведь я действительно сейчас не полностью здоров и должен наблюдаться у мисс Альбертины. Её взгляд стал задумчивым, и на несколько мгновений в комнате повисло напряжённое молчание, пока она обдумывала мою просьбу. — Не думаю, что после открывшейся истины и последующего наказания у кого-то будет желание продолжить свои тёмные дела. Однако частично твою просьбу я могу удовлетворить, беря во внимание твои прошлые заслуги и текущую ситуацию, — она сделала паузу, словно взвешивая, стоит ли говорить больше. — Эти выходные можешь провести в больничном крыле, а дальше будем исходить из ситуации. Но надеюсь, что двумя днями всё обойдётся. Больничное крыло – это не спальня, и тебе необходимо находиться среди привычного для тебя окружения, чтобы память начала возвращаться. Надеюсь, ты понимаешь это. Я кивнул, благодарно склонив голову. — Конечно, и спасибо… «Мама», — тихо ответил я, надеясь, что в моём голосе прозвучала искренняя признательность. Она слегка кивнула, и её взгляд стал мягче. — Тогда если у тебя нет других вопросов, можешь идти. Рада была с тобой поговорить. Я уже направился к двери, опираясь на трость, когда внезапно раздался громкий стук – резкий, гулкий, словно кто-то ударил по дереву. От неожиданности я вздрогнул, почувствовав, как по спине пробежала холодная дрожь. Обернувшись, я увидел, что Крукабена смотрит на меня абсолютно спокойно, как будто этот звук её нисколько не удивил. — Что это было? — с недоумением спросил я, оглядываясь по сторонам в поисках источника звука. — Видимо, что-то в ящике стола упало, — небрежно ответила она, позволяя себе странную, чуть лукавую улыбку, будто в её словах скрывался какой-то намёк. Я собирался уйти, но что-то меня всё же удерживало. — Можно последний вопрос? — спросил я, обернувшись. — Конечно, Филипп. Не стесняйся говорить со мной, — ответила она с мягкостью, которая уже успела стать для меня привычной. — Я заметил, что лицо Лорента после посещения больничного крыла было почти как новое, ни следа от ударов. И хотел узнать, это какая-то магия или что? И почему тогда меня так быстро нельзя вылечить? Про магию я специально уточнил, вспоминая первые минуты пробуждения в этом теле, когда Крукабена колдовала надо мной каким-то свечением из рук. Я знал, что магия в этом мире есть, но пока ничего толком о ней не понимал. Она чуть прищурилась, и в её глазах на мгновение мелькнуло что-то неудобное, как если бы мой вопрос задел её за живое. — Понимаешь, Филипп, — произнесла она мягким, но чуть уклончивым тоном, словно я поднял неприятный для неё вопрос. Её голос звучал отстранённо, будто она пыталась объяснить что-то простое, но при этом одновременно стремилась скрыть истинные детали. — Раны, которые получил Лорент, в целом не отличаются от обычных повреждений, что воспитанники могут получить на тренировках по фехтованию или во время спаррингов. Мисс Альбертина, обладая большим опытом, смогла быстро привести его в порядок, ведь подобные травмы ей знакомы и поддаются лечению достаточно легко. Она сделала небольшую паузу, внимательно взглянув на меня, будто оценивая мою реакцию, а затем продолжила, более серьёзно: — Твой случай сложнее. У тебя серьёзные ожоги, повреждение сухожилия, амнезия... Это не те вещи, которые может вылечить дежурный врач за пару дней. Тебе понадобится время и твои собственные усилия, а ещё понимание и терпение. Со своей стороны, я обещаю найти все возможные средства для восстановления. Я уже заказала несколько редких противоожоговых зелий и мазей, которые вот-вот должны прибыть. Что касается остального, потребуется ещё больше времени и терпения. Я почувствовал, как её слова словно обвили меня тонкими нитями невидимого контракта. Она дала понять, что за послушание и готовность сотрудничать я могу получить более быстрое лечение. Её истинные мотивы оставались непонятными, но скрытая система обмена между нами становилась всё яснее. — Я всё понял, — ответил я, сохраняя сдержанный тон. — Надеюсь, что нужные лекарства прибудут скоро. Тогда я не буду больше вас отвлекать. Я повернулся к двери, и, когда уже взялся за ручку, услышал её спокойное напутствие: — Береги себя, Филипп. Эти слова, последние перед тем, как дверь закрылась за мной, прозвучали почти по-домашнему, но я всё равно почувствовал в них скрытый оттенок холодного расчёта.