кровоточащий

Иори впервые видел, как Хосок спит. Он лежал на животе, закрыв глаза. Обнаженный, исцелованный и искусанный. Омега свернулся рядом калачиком, боясь пошевелиться и спугнуть его. Облезший кот устроился у альфы в ногах, тихо мурча. Иори провел подушечкой пальца по его острой скуле, прикоснулся к волосам, отчаянно желая, чтобы этот миг никогда не кончался. Всю прошлую ночь они провели вместе: целовались, занимались сексом, курили и разговаривали. Юноша и сам не понял, как слова срывались с губ, как он рассказал о своей семье, о жизненных трудностях, о том, как пришёл к наркотикам. Хосок молча слушал. Иногда задавал наводящие вопросы. Но в основном молчал и разглядывал омегу. Это было бесчестно: Иори подло радовался, что Хосок остался с ним, а не пошёл за Вэнем. Представляя себя на его месте, Иори был уверен, что рассыпался бы на куски. И как его только угораздило пропасть в Хосоке с головой? Он никогда даже и не думал влюбляться, а здесь прыгнул в него с разбегу, как с обрыва в ледяное море. Хосок оставался загадкой. Что он чувствовал? О чём думал? Чего хотел? И Иори всё равно тянуло к нему, даже если он знал, что у них нет будущего. У них был только короткий миг, и даже этот миг был полон не счастья, а разрушения. Отношения с Хосоком не могли привести ни к чему хорошему, и лучше было бы его отпустить, но всё естество юноши противилось этому. — От твоего взгляда трудно не проснуться, — хрипло прошептал Хосок, разлепив глаза. — Который час? — Шесть утра. Ты мог бы ещё поспать, — Иори прикоснулся к его голове, ласково приглаживая вихры. — На работу скоро. Альфа перевернулся на спину, случайно столкнув зашипевшего кота. Хосок потёр глаза и зажмурился. Голова гудела, события последних дней круговоротом носились в мозгах. Он понимал, что глубже и глубже застревал в этой заднице, из которой не то что не мог выбраться, даже не пытался. — Блядь. — Я или ситуация? — с усмешкой спросил Иори. — Ты-то при чём. — Я приготовлю тебе завтрак, — юноша наклонился и поцеловал его в уголок губ. — Необязательно. — Я хочу. Хосок поймал его за запястье. — Иори, мы не парочка. И никогда не будем. — Я это понял с первого раза. Могу приготовить поесть? Альфа кивнул и отпустил его. Когда Иори ушёл на кухню, Хосок достал сигарету и прикурил, мучительно застонав. На улице уже шёл промозглый ливень, и от одного представления, что ему придётся ишачить весь день в холодине, хотелось послать эту работу к дьяволу. Но он обещал Намджуну помочь. Альфа тяжело сел и взялся за больную голову. Его пронзила болючая мысль: Вэньхуа. — Бля-я-я-ять… — вырвался протяжный стон. Мужчина резко потёр лицо. Он поступил с Вэнем просто как кусок дерьма. Даже не попытался с ним поговорить, а просто пошёл трахаться с Иори. «Я просто конченая мразь» — справедливо подумалось ему. Хосок ненавидел себя за то, что издевался над двумя людьми, которые не сделали ему ничего плохого. Иори ещё в самом начале нужно было послать, но какая-то неведомая сила тянула его вновь и вновь. Хосок хотел быть рядом с ним, невзирая на доводы разума и ту жгучую ненависть, которую он питал к наркоманам и наркотикам. А Вэнь… Он заслуживал лучшего. Хосок решил, что с ним нужно поговорить. Даже не потрудившись одеться, он пошёл на кухню с сигаретой в зубах. — Я же говорил, чтобы ты не курил в спальне, — тихо сказал Иори. Хосок проигнорировал его, взглянул на хрупкую мальчишечью фигуру. Он вчера вывернул ему душу наизнанку: рассказал и про отца-уебка, который пытался его совратить, и про мать-алкашку, и про несколько попыток суицида. Для Хосока всё встало на свои места, и что-то по-волчьи преданное скреблось внутри. Ему хотелось пригреть Иори, приласкать. Но Хосок не умел. Его никто такому не учил. Он знал язык кулаков, язык стёртых от работы мозолей, язык холода. А любви он не знал, хотя и пытался себя научить. Он любил Чонгука, любил своих парней, но то братское. То вложенное улицами. А как любить партнеров? Любил ли он вообще кого-то из них? Хосок подошёл к Иори сзади, взял его за талию и поцеловал в плечо. Юноша повернул голову вбок, подарил мягкую улыбку. — Нахуй оно тебе? — спросил тихо альфа. — Я тебе нахуя? — Ты задаёшь такие глупые вопросы, Хосок. Любимое ты любишь без причин. — Ты не можешь меня любить. — Повтори это ещё десять тысяч раз, может и сработает, — Иори развернулся в его руках и обнял за шею. — Просто… рядом с тобой я верю, что у меня есть будущее. Хотя бы призрачное светлое будущее. — Да мы ж с тобой оба пропащие, — ухмыльнулся Хосок. — Будь моим, — омега положил ладони на его шею, тихо сжал. Заглянул в глаза преданным щенком. — Пожалуйста, будь моим. Не люби никого, кроме меня. Хосок молча, хмуро взирал на него. — Ты просишь о невозможном. Ты не будешь со мной счастлив. — Буду! — Блять, Иори, ты просто ребёнок. Тебе пора повзрослеть. — А может, ты научишься брать ответственность за свои поступки? — Я уже давно. — Да? — ядовито переспросил Иори. — Нести ответственность за твоего младшего брата не значит нести ответственность за себя. Ты пытаешься его опекать, потому что не хочешь думать о себе. — Не делай вид, будто знаешь меня, — хмуро сказал альфа. — Мне и не нужно тебя знать. Я тебя чувствую, — юноша встал на носочки и поцеловал его. Тот ответил взаимностью, углубил поцелуй, прижав его поясницей к тумбе. — Просто останься со мной… Вэнь ведь тебе не нужен… — Иори, мы разрушим друг друга, — Хосок взял его за подбородок и заглянул в глаза. — Хватит просить меня о том, что я тебе не смогу дать. — Чего ты не сможешь мне дать? Обычной любви? — удивился Иори. — Я не знаю, как любить. Я могу тебя сломать, — Хосок погладил его пальцами по затылку. — То есть, ты сейчас… бросаешь меня? — голос омеги дрогнул. — Мы не были вместе, я не бросаю. Ухожу. — Нет, — Иори схватил его за руку. — Пожалуйста, прошу, не уходи. Хосок высвободил руку из чужой некрепкой хватки и вернулся в спальню. Оделся. Иори, как в бреду, пошёл за ним. К горлу подкатывали слёзы. Беспомощно повторил: — Не уходи… — Я не знаю, какой мудак придумал, что встретить своего предназначенного — это счастье. Это нихуя не счастье, Иори. Моя жизнь летит под откос. — Я могу тебе помочь! — Нет. Только я сам могу себе помочь, — он сунул пачку сигарет в задний карман и подошёл к омеге. — Давай расстанемся без лишних соплей, ок? — Почему ты так поступаешь со мной? — судорожно прошептал омега. Его пробрала ледяная дрожь. — Как я поступаю? Иори, брось, — каждое слово было тяжелее предыдущего. — Неужели ты думал, что мы с тобой будем вместе? Заведем семью, детей, пса? — мужчина ухмыльнулся. — Ты наркоман. У таких, как ты, не бывает счастливого будущего. А такие, как я, никогда его не заслуживали. По щеке юноши покатилась слеза. Он ее утер резко, раздраженно, посмотрел на Хосока с ненавистью и толкнул в грудь. — Ты ублюдок. Проваливай! Хосок не стал отвечать, ждать пылких речей и слёз, просто ушел. Молча, без скандалов и криков. Просто оставил Иори вариться в своей удушающей боли, ведь не знал, как мог поступить иначе.

🩸

Юнги хотелось провалиться под землю. Он стоял под вспышками фотоаппаратов, взяв Сангхуна за руку. Репортеры то и дело выкрикивали: — Когда пройдет свадьба? — Кто из знаменитостей приглашен? — Мистер Мин, вы уже выбрали свадебный наряд? Как ослепший и оглохший, он крутил головой из стороны в сторону и едва сдерживал слезы. Отец не выслушал его мольбы, просьб, истерик — просто поставил перед фактом, что они огласят помолвку, а после проведут званый ужин. Он заключил самую выгодную сделку — продал своего сына задорого, сделал то, зачем Юнги и был рожден. Просто товар, красивое лицо, оболочка без души. — Улыбайся, любовь моя, — с тихой угрозой улыбнулся Сангхун, спокойно помахивая репортерам. — Разве ты не счастлив? — Я хочу, чтобы вы с отцом попали в самые глубины ада, — прошептал Юнги. Мужчина рассмеялся, словно жених сказал очень смешную шутку. Затем развернулся, крепко схватил его за подбородок и против воли поцеловал. Юнги не смог противиться, и ему хотелось провалиться сквозь землю. Репортеры загалдели, стремясь сделать самый красивый кадр, приблизить их лица, уловить столь болезненно-красивый поцелуй. Юнги пихнул его в грудь, отвернул голову. — Смирись. Пора заканчивать эти игры, Юнги. — Я ненавижу тебя… Ненавижу… — Ты сам это выбрал, — вновь улыбнулся Сангхун. — Я ведь тебе предлагал лучшую жизнь. Ты выбрал оборванца из трущоб. Но я тебе не дам опорочить мое имя. Юнги едва выдержал интервью и щелчки фотокамер. Со званого ужина ему не удалось сбежать, но он даже не поднял голову, когда семья обсуждала их свадьбу. Омега просто сидел, ссутулившись, опустив голову, и смотрел на свои руки. Как жестоко: он ведь только дал согласие выйти замуж за Намджуна. А теперь… Что будет теперь? Он увидит эти ужасные фотографии. Он обязательно все узнает. «Лучше бы я просто умер, когда встретил его. Зачем я выжил? Почему меня обрекли на такую жизнь, без него?» — думал Юнги. Слезы покатились по его лицу. Он плакал сначала беззвучно. Затем начал всхлипывать: разговоры за столом прекратились лишь на миг. Затем снова раздались. Никто не обращал внимания на рыдающего человека со сломанной судьбой. Всем было все равно, ведь была тема поважнее: цвет салфеток на свадебных столах. Юнги не мог допустить, чтобы Намджун увидел эти отвратительный фотографии, а потому решил с ним поговорить сам. Лучше было это сделать первым: жестоко бросить его, и не ждать, когда это сделают с ним. Намджун, уставший и грязный после смены, был дома. Пил зеленый чай и сидел на кухне с одиноко горящей над головой лампочкой. Совсем не подозревающий, что его жизнь совсем скоро расколется на «до» и «после», что Юнги уже навел пистолет на его грудь. Стоя перед входной дверью, Юнги почти струсил. Он поднял голову, пытаясь загнать слезы обратно, часто заморгал. — Так будет лучше. Лучше для нас обоих, — шептал он. Но не верил в это. Хотелось дать себе пощечину. — Ну же, тварь, не трусь. Ты этого заслужил! Он — да. Но Намджун? Собравшись с остатками духа, Юнги постучал. Когда любимый открыл, омеге захотелось упасть на колени, обхватить его ноги и рыдать, молить, чтобы он его простил. Намджун тепло улыбнулся и сказал: — Как я рад, что ты пришел. В тот же миг Юнги и умер. Его душа разорвалась на сотни мелких, кровоточащих кусков. Когда Юнги не отреагировал, альфа почувствовал: что-то не так. — Зайдешь? — Да. — Я как раз чай пью. Будешь? Юнги не стал проходить дальше коридора. Прижался к двери, подальше во тьму, не желая тревожить память матери Намджуна, которой пообещал всегда быть рядом с ним. Мужчина непонимающе на него глянул. — Юнги, в чем дело? — Нам нужно поговорить. Никто и никогда бы не узнал, чего Юнги стоили три этих коротких слова. Он сказал это твердо, жестко, без доли сомнения. Как будто не собирался только что уничтожить Намджуна. Альфа нахмурился. Какое-то неотвратимое чувство настигающего хаоса терзало его душу. Они остались стоять на расстоянии нескольких сантиметров, на расстоянии пропасти и вытянутой руки. Мужчина сложил руки на груди, серьезно посмотрел на любимого. — Хорошо. Говори. — Я тебя не люблю. Намджун подумал, что ослышался. Улыбнулся: сколько раз он слышал эти слова, брошенные в порыве злости, ревности, ссор. — Хорошая шутка. Так чай-то будешь? Но теперь что-то было не так. Они не ссорились, у них все было хорошо. И глаза Юнги… печальные и пустые, они были наполнены мертвой печалью. Он смотрел прямо Намджуну глаза. — Ты меня не понял, Намджун. Это конец. Альфа нахмурился. — Может объяснишь, в чем дело? Все ведь было в порядке… — Нет. Никогда и ничего не было в порядке. Я пользовался тобой, потому что мне нравился наш секс. — Юнги, ты пьян? — Я бросаю тебя, Намджун. Ты мне не нужен. — Погоди, — меж бровей альфы пролегла склада. Он подошел к омеге, аккуратно взял его за запястье, но Мин вырвался. — Не прикасайся ко мне! «Иначе я не выдержу, я умру» — кричал в душе Юнги. Его душа стонала, рвалась и металась от боли, но внешне он не дал себе дрогнуть. Был спокоен, собран и холоден. Но то, как Намджун смотрел на него… Растерянно, с болью, вырывая сердце из груди… Юнги никогда не смог бы забыть этот потерянный, ничего не понимающий взгляд, полный осколков боли. — Что я сделал, малыш? Что произошло? — от тона альфы хотелось рвать на себе волосы. Но Юнги выпрямился, сдержал слёзы. — Ничего. Я просто тебя больше не люблю. Никогда больше не звони мне и не пытайся найти. Мин думал, что расстаться, когда вы оба ненавидите друг друга — тяжело. Но нет. Намного тяжелее оказалось врать, глядя в эти любимые, чистые глаза. Глаза, с которых он совсем недавно сцеловывал капли обжигающих слёз. Глаза, в которые он лгал, что всё будет хорошо, прекрасно зная — не будет. Ему хотелось упасть на колени и рассыпаться трухой. Хотелось кричать «Прости меня!» до сорванной глотки. Юнги хотелось впитаться в кожу Намджуна, чтобы никогда, даже под страхом жестокой смерти, не расставаться. Но он он не такой, как Намджун. Он слабак, который не стоит ничего без фамилии и кредитной карты своего отца. Тот был прав: Юнги — просто товар, причём не самый дорогой. А Намджун… Он такого не заслужил. Он заслужил, чтобы его будили по утра поцелуями, крепко обнимали и шептали на ухо, что они со всем справятся. Не просто шептали, но и делали, старались ради него. Юнги не смог… Они смотрели друг на друга долгие, ужасно долгие мгновения. — Юнги… — хрипло шепнул альфа. Мин пулей вылетел из его квартиры, хлопнув дверью. Он выбежал под ледяной дождь и разрыдался: вслух, не пытаясь скрыть, что плачет. Сидящий под козырьком мокрый пес, дрожа, взглянул на задыхающегося от слез омегу. Юнги побежал куда глаза глядят, оставив Намджуна в темноте и одиночестве, с прошедшей насквозь пулей предательства. Намджун оступился, взялся пальцами за футболку и сжал ее в районе груди. Он чувствовал, что задыхался от горечи, от боли, от пожиравшей его душу пустоты. Альфа побежал следом за любимым: дверь подъезда сильно ударилась о бетонную стену, пугая бездомного пса. — Юнги! — его отчаянный крик разнеся по пустынной, грязной, бедной улочке. Но Юнги растворился в ночной мгле, словно его никогда не существовало. Намджун вцепился пальцами в волосы, дрожа всем телом. Непроглядная тьма, которую Юнги рассеивал одной своей улыбкой, расползлась по телу чернилами. Намджун хотел заплакать, но не мог: не было ни сил, ни слёз, ничего. Только засасывающая пустота. Он взбежал обратно в квартиру и схватил дрожавшими пальцами телефон. Чонгук не брал, Чимин оказался недоступен. Лишь Хосок взял трубку. — Да? — послышался голос. — Он бросил меня. Раздался тяжелый вздох. — Вы расстаетесь каждую неделю. Вернется. — Нет… Хосок, он не вернется… — Брат, он всегда возвращается. — Что мне делать? — дрожащим голосом спросил Намджун. Как ребенок, вмиг потерявший все, что было ему дорого, он остался один с удушающей тьмой, и не знал, куда податься. Где найти спасение? Кто даст ответы на вопросы? За что с ним так поступили? Неужели Юнги ушел навсегда? Неужели он больше не придет? — Я к тебе приеду. Дождешься меня, ладно? — тихо спросил Хосок. — Да… — хрипло ответил альфа и завершил звонок. Попробовал набрать Юнги: тот его заблокировал. Номер, соцсети, даже в банке. — Сука, да возьми ты блядскую трубку! — прорычал Намджун. Он нервно шагал по комнате, не понимая, что делать. Бежать к нему? Куда? С чем? Умолять быть с ним? Но разве это не он предлагал расстаться? Намджун только понадеялся, что у них все получится. Что они будут вместе, что, может быть, им повезет. Нервный смешок сорвался с его губ. Его душило отчаяние, выворачивала наизнанку боль и несправедливость. Он хотел к Юнги. Он любил Юнги. Как возможно, чтобы он не любил его в ответ? Намджун не верил. Телефон дилинькнул, и альфа подлетел к нему в надежде, что это омега. Нет. Ему написал неизвестный номер, отправив фотографию с дневного мероприятия. На фото двое: высокий, красивый альфа в дорогом костюме и Юнги. Его милый, любимый, красивый Юнги. Они целовали друг друга, демонстрируя помолвочные кольца. Намджун почувствовал, как жизнь схлынула с него, словно прибой, унесший живительную воду, оставляя лишь скелеты ракушек и обезображенные коряги. — Намджун? — раздался тихий голос Хосока. Мокрый, он стоял в дверном проеме с пакетом из супермаркета. — Ты не открывал, пришлось открыть своим ключом. Все в порядке? Альфа поднял голову к другу и спокойно улыбнулся. В следующую секунду он швырнул свой телефон в стену, и тот разлетелся на десяток мелкий кусков. Хосок ошарашенно смотрел на остатки телефона. — Ты вовремя, проходи. Праздновать будем. — Праздновать что? — нахмурился Хосок. — Как, что? — рассмеялся Ким. — Мою свободу от лживой, мерзкой бляди. Намджун подошел к другу, выхватил бутылку алкоголя, наскоро открыл и начал пить. Алкоголь тек мимо его рта, по щекам, губам, подбородку. Сердце Хосока сжалось, когда он увидел слезы на глазах брата. Он положил ладонь на его плечо, но Намджун дернулся в сторону. — Я сказал, празднуем! — улыбался он, а по щекам текли слезы. — Брат… — Я его люблю! — заорал Намджун, откинув бутылку в сторону. Он закричал в гневе, швырнул стул, перевернул стол, свалив мамину любимую вазу… — Я люблю лживую тварь! Продажную шлюху! — кричал он, разрушая все, что попадается на пути. Хосок метнулся к нему, крепко обнял, прижимая к себе. — Сука! Мерзкая, продажная, дешевая шлюха! Хосок крепче сжал друга в объятиях и зажмурился. Он знал, что это произойдет. И это произошло. Обнимая друг друга, они осели на пол. Намджун беззвучно плакал, сжимая пальцами куртку друга. Хосок только и мог, что гладить его, шепча… — Я с тобой. Я никуда не уйду. Я здесь…

🩸

Чонгук крепко взял омегу за бедра и двинулся навстречу. Тэхен распахнул в удовольствии губы и выгнулся, упираясь ладонями в крепкую, покрытую испариной спину. За окном лил дождь, а у них горели свечи: Чонгук сам приготовил ужин и долго просил прощения за свое поведение. Тэхену ничего не оставалось, кроме как его простить и забыть колкие слова, ранившие душу. Казалось, ради Чонгука он готов пойти на все, что угодно. Предать мужа. Предать себя. Предать весь мир. Когда Чонгук был в себе, Тэхен был готов раствориться в нём без остатка. Ему хотелось всего: тепла, любви, семьи… Ребёнка, о котором так часто говорил Чонгук. Это было смешно: Тэхен понимал. Какое будущее у него, изменника и лжеца, могло быть с юношей, который даже на ногах стоял некрепко? Что у них могло быть? Любовь? А стоила ли эта любовь в их мире чего-то? Тэхён знал: лучше спросить себя, чего у них быть не могло — и это был бесконечный список. Но когда Чонгук целовал его острые плечи, когда вёл горячими губами вдоль позвоночника, исцеловывая горячие лопатки и хребты позвонков, всё казалось неважным. Все проблемы казались просто пылью под ногами любви, что сжигала их в своём пламени. Тэхен хотел отдаться ему весь. Отдать всё. И душу, и тело, и сердце, и разум, и честь… Всё это он и так положил на алтарь их отношений. Даже сомневаясь. Даже где-то в глубине души зная: они не смогут. Но надежда, — проклятое чувство, — умоляло его: «Подумай ещё раз. У вас всё может быть. Вы справитесь, ведь вы так любите друг друга». Даже несмотря на разницу, смерчем бросающимся в глаза. — Я тебя люблю, — сказал альфа. — Просто пиздец как люблю. И всё. Тэхёну ничего иного не нужно было слышать: Чонгук его любит. А он любит Чонгука. Обхватив молодого омегу за талию, он резко перевернул его на живот и поднял под бедра, глубже и сильнее входя в его тело. Тэхен закричал от удовольствия, смял пальцами простыни и зажмурился. На ресницах трепетали слезы удовольствия. Так хорошо, как с Чонгуком, ему не было ни с кем. Никогда. В такие моменты Тэхен готов был отдать всё, о чём бы альфа ни попросил. — И я… тебя… безумно люблю… — прохрипел Тэхен. Чонгук начал двигаться в его теле быстрее, доводя омегу до изнеможения. Он кричал от удовольствия, дёргался, изгибался, плакал, изнывал. Пика они достигли вместе: Чонгук излился в него, прижимаясь грудью к влажной спине, кусая загривок, исцеловывая плечи и спину. Отдышавшись, оба легли на постель. Тэхен удобно устроился на чужой груди, выводя витиеватые узоры на крепком прессе. А Чонгук прикурил — снова сделал то, чего Тэхён просил не делать бессчётное количество раз. — Чонгук, ну хватит, — лениво запротестовал омега. — Хотя бы не в комнате… Чонгук затянулся, взял омегу за подбородок и крепко поцеловал, выпуская дым в его рот. Тэхен закашлялся и ткнул любимого в грудь. Чонгук тихо рассмеялся. — Ты прикольный, когда злишься. — Прикольный, — меж бровей омеги залегла складка недовольства. — Что за глупая похвала? — Ниче не глупая, — Чонгук стряхнул пепел в подставку под краски. У Тэхена обмерло сердце, но он ничего не сказал: бесполезно. — Слышь, жемчужный, че думаешь дальше делать? — С чем? — Ну, с нами. Надо либо съезжаться, либо чё. Я деньги найду, хату снимем. — Тебе у меня плохо? — Я че, на твои деньги жить должен? Щас туда-сюда работу найду да снимем. — Не знаю… — неуверенно протянул Тэхен. — Разве сейчас плохо? — Ну неплохо. Но я хочу с тобой будущее. Ты ж типа мой жених теперь. Чонгук так легко разбрасывался будущим, приставляя к ним уничижительные «вроде», «типа», «ну как хочешь», что порой омега путался: действительно ли Чонгуку всё это надо или он просто решил поиграться во взрослого? Тэхен отвёл взгляд в сторону. Мерзкое чувство отвращение к самому себе сгрызало его внутри: хорош замужний жених. Тэхен никак не мог решиться поговорить с Ёнгуком, хотя муж и перестал обрывать телефон в попытке связаться. Тэхен трусливо решил, что это хороший знак: может быть, Ёнгук все понял бы сам… Но его терзали вина, стыд и гадливость. Пора была поставить точку в этом вопросе, пока он не зашёл слишком далеко. Хотя казалось бы, куда ещё дальше? Он и так забрёл туда, откуда назад не повернуть. Ещё три месяца назад, возможно, у него и был шанс. Теперь же всё закрутилось, как пружина, свёрнутая до упора. Тэхён с ужасом понимал: рванёт. И его ужас был в том, ч то он не знал, с какой стороны: Ёнгука или Чонгука. «Какой же я мерзкий», — про себя ухмыльнулся омега, прижимаясь щекой к груди альфы. Нутро грело его семя, а он думал, как бы порвать с мужем безболезненно для себя. Когда-то он считал себя хорошим человеком, теперь же видел в себе последнюю тварь. Нет, даже шлюхи себя так не вели: они продавали тело за деньги. Он отдавался по доброй воле, потому что хотел. Хотел этого греха. Хотел Чонгука. Хотел изменить Ёнгуку. Если бы он этого не хотел, он бы на это никогда в жизни не согласился. Даже несмотря на то, кем был для него Чонгук. Мразь. Единственное слово, которое приходило Тэхёну на ум. Бесчестная, грязная, пропащая мразь. — О чём задумался, жемчужный? — Ни о чём. Просто думаю… — Знаешь, мне с тобой пиздец как повезло. Я жизни без тебя не представляю. Ну или представляю в самом хуевом свете, — усмехнулся Чонгук. — Давай никогда не расставаться, а? Я ради тебя ваще всего добьюсь. Тэхен измученно улыбнулся, глядя на альфу. «Как же я могу тебе пообещать это, любимый? Мой Пасть, как я могу?», — думал он, глядя в любимые, чёрные глаза. Омега молчал. Не было сил обещать что-то ещё… Он и так пообещал слишком много, чего выполнить был не в силах. Зачем? Для чего? Потому что влюбился, как ребёнок. Потому что впервые ощутил то, чего так рьяно желал — чтобы в тебе… Нуждались. Чтобы ты был нужен. Важен. Любим до потери пульса, до звёзд перед глазами, до жжения в груди, до ломок. Так мог любить только Чонгук. А Тэхён так любить и не научился. Он — просто эгоист, пытающийся вкусить сладость юношеской любви и не снимать кольца с пальца. Но так не могло больше продолжаться. Тэхёну пора была сделать выбор. Он подвинулся ближе к Чонгуку и прошептал в самые губы: — Я люблю тебя. И это всё, что я знаю, Пасть. — Это всё, что мне нужно, жемчужинка. Они поцеловались: глубоко, с языком. Чонгук пах сигаретами, а Тэхён — карамельными духами. Альфа сходил с ума каждый раз, чувствуя этот запах на его коже. Чужой язык прошёлся по губам Тэхёна, скользнул по подбородку к шее. Парень целовал его шею рьяно, жадно, как будто напиваясь теплом и запахом любимой кожи, оставляя за своими губами россыпи фиолетовых засосов. Ему было наплевать, увидит ли кто-то или нет, он хотел этого. Желал, чтобы весь мир знал: Бан Тэхён принадлежал ему. О, а миру бы обязательно нашлось, что ему ответить. Чонгук навис над ним, коленом раздвинув худые бедра, покрытые его семенем и следами поцелуев бедра. Тэхён весь стал сосредоточением его страсти, нежности и любви. Альфа взял член в руку и мягко заполнил собой тело Тэхёна. Омега выдохнул в чужие искусанные губы и впился ногтями в спину, преданно заглянув в глаза. Слова не были нужны: взгляд сказал всё за себя. Взгляд манил, взгляд ласкал, взгляд горел. Первые толчки были медленными, плавными, очень нежными. Чонгук сжал спинку кровати над головой Тэхёна. На коже альфы блестели капельки пота. Лица были в жалких сантиметрах друг от друга, они соприкасались лбами, носами, но, как будто дразня друг друга, лишь краешком губ. Чонгук резко двинулся в него, и Тэхён жадно подался вперёд, желая впиться в его губы. Чонгук с ухмылкой отстранился, второй рукой до боли сжав его бедро. — Поцелуй, — требовательно приказал Тэхён. — Умоляй. Чонгук начал двигать бёдрами всё быстрее и быстрее. Шлепки и стоны заполнили небольшую студию, погружая влюблённых в огороженный вуалью страсти мир, доступный лишь для них двоих. Тэхён выгнулся, протяжно, сладко застонал, царапая чужие плечи. — Пожалуйста. Чонгук грубее вошёл в него до упора. — Поцелуй меня! Чонгук впился в его губы, как голодное животное впивается в истекающий кровью кусок свежего мяса. Они целовались так, будто, оторвавшись, задохнутся, будто этот поцелуй — глоток жизни, будто мир исчезнет, стоит губам потерять друг друга. Языки сплетались, танцуя в безумном танце страсти. Не было ничего важнее, ничего нужнее для них обоих. Тэхён всё для себя решил в тот миг. Чонгук. Иного не было и не будет. И все пути вели к нему, и каждая ошибка была нужна, чтобы полюбить Чонгука сильнее, и каждый чужой портрет — всего лишь грязный черновик перед ним, его шедевром. — Я люблю тебя, — прошептал ему в губы омега. — Безумно сильно люблю, Чонгук… Сливаясь с ним, Тэхён мог дышать. Лишь рядом с Чонгуком чёрно-белый мир окрашивался в красный, когда он проливал за него кровь. И красный стал его любимым цветом.

***

Утром накрапывал дождь. Тэхёну очень хотелось остаться в постели с Чонгуком, но юноше нужно было на пары, а омеге — заехать домой, чтобы забрать вещи. Он встал раньше, пока Чонгук ещё спал, приготовил завтрак и поцеловал альфу в затылок. Тот смешно промычал, заворочался и накрылся подушкой. — Уже семь сорок. Тебе нужно в университет. — Бля-я-ять, — глухо простонал альфа. Тэхён отобрал у него подушку. — Да встаю я, бля. Ещё пять минут. — Нет. Ты обещал, Чонгук. Альфа раздражённо вздохнул и с трудом продрал глаза. Нашарив телефон, обнаружил, что у него с трудом оставалось полчаса, чтобы собраться и доехать до универа. Несколько пропущенных висело от Хосока и парочка от Чимина. — Бля, надеюсь, никого за ночь не прирезали, — хрипло сказал Чон. — Первым отсидевшим должен быть я. — Не смешно. — А я и не шучу, — ухмыльнулся альфа, обхватил Тэхёна за талию и дёрнул к себе, не слишком нежно целуя. Тэхён погладил его по небритой щеке и оставил лёгкий поцелуй на носу. — Ешь и собирайся, я не буду повторять дважды. — А я чё один жрать буду? — Я себя нехорошо чувствую, — передёрнул плечами Тэхён. — Не хочу есть. Чонгук вздохнул и повиновался. Быстро приняв душ, почти на ходу доел приготовленный завтрак и, беспощадно опаздывая на первые пары, выскочил из дома, почти бегом добираясь до метро. Взять у Тэхёна деньги на такси не позволила гордость. А Тэхёну оставалось сделать самое сложное — вернуться туда, где он оставил своего преданного супруга. Он хотел верить, что Ёнгука там не будет: день был рабочий, обычно муж всегда пропадал на работе до поздней ночи. Но молодой омега понимал, что в нём говорило обычное малодушие: творить непотребство было гораздо легче, чем нести за него ответственность. Тэхён был рад лишь тому, что больше не искал себе оправданий и принимал правду такой, какой она была. Он совершил ошибку и должен был понести за это ответственность. Квартира, некогда полная тепла и взаимопонимания, встретила его тишиной. Лишь с кухни по полу тянулся оранжевый, колеблющийся свет свечи, разгонявшей мрак. Сердце предательски пропустило удар, испугавшись, что Ёнгук был прямо там. Там, где они когда-то были счастливы, но не любили друг друга. Вернее, это Тэхён не любил. Заставил себя думать, что он счастлив, что его всё устраивает, что Ёнгук ему небезразличен. Ведь весь мир — это огромный океан, в котором плавают акулы и рыбёшки им на корм. Тэхён пошёл по пути меньшего сопротивления и стал для этой акулы возлюбленным, а не кормом. Хотя его предназначение в этом мире всегда было одним. Его пережевали и выплюнули. — Что ж стоишь на пороге, как не родной? — послышался скрипучий, знакомый голос. — Проходи. Тэхён, сжав волю в кулак, прошёл на кухню. Когда он увидел Ёнгука, сгорбленного над столом, исхудавшего и с ввалившимися глазами, что-то внутри него сломалось на мириады кусочков. Омега впился пальцами в собственное запястье, с ужасом видя, что натворил со своим мужем. Ёнгук посерел, став тенью самого себя: глаза потухли, уголки губ опустились, даже, казалось, прибавилось седых волос. Перед ним стояла чашка с давно остывшим кофе. Когда Ёнгук поднял на неверного мужа взгляд, ему захотелось ухмыльнуться. А вот Тэхен расцвел: на щеках появился приятный румянец, глаза сверкали, алые губы припухли, как будто ночью вкушали сок страсти. Сердце альфы болезненно рвалось на куски, обливалось кровью, томилось в собственном горе. Пока он писал, звонил в пустоту, пока искал встреч, его любимый, его родной человек познавал сладость любви с другим. Ёнгук никогда бы этого не хотел узнавать, но дьявол бы побрал его любовь к Тэхёну. Он-то думал, что омега впал в глубокую депрессию после потери их ребёнка, вот только всё оказалось гораздо прозаичнее. И Ёнгуку с жестоким рвением хотелось вылить всю свою злобу на этого мерзкого, лживого, любимого омегу. Ёнгук молча взял чашку. Отпил. Поставил обратно. Три тихих действия показались Тэхёну серией взрывов. Он стоял, сжавшись, ожидая криков, ожидая ударов. Он видел по глазам: Ёнгук обо всём знает, но отчего-то альфа молчал. Не осыпал градом оскорблений, не ударил по лицу, не швырнул в лицо вещи… Просто молча допивал кофе и о чём-то думал. По окну барабанил дождь. «Я надеялся с тобой узнать, что такое любовью. Но ты сделал всё, чтобы меня растоптать», — думал Ёнгук, глядя, как по стеклу стекают кривые линии плачущего неба. «Мне жаль», — думал Тэхён. Один умирал внутри, раздираемый на части болью предательства. Второй трусливо стоял в дверях кухни, боясь подойти ближе. И даже несмотря на это, Ёнгук его не винил. Он прекрасно видел запрошенную запись с камер видеонаблюдения, он знал, что Чон Чонгук поселился в студии омеги, что они вместе уже давно. С того самого момента, как Ёнгук, едва держась после потери ребёнка, пытался поддержать и супруга. А Тэхён его предал. Вонзил не один, а сотню зазубренных клинков в его спину. За что? За что Тэхён так с ним поступил? За любовь, которую Ёнгук пытался ему давать? За хорошую жизнь? За терпение и понимание? За что?.. Ёнгук не знал, почему люди изменяли. Он понимал, почему люди могли полюбить других людей, почему с ними могло быть лучше, краше… Но изменять? Разве, изменяя любимому, не изменяют ли люди себе? Выбору, который они делают сами? Почему совершают столь низменные поступки, а после приходят, словно ничего и не было, смотрят бессовестно в глаза, как будто ждут, что их оправдают? Или говорят, что другого выхода не было? Ёнгук хрипло ухмыльнулся, и Тэхён вздрогнул. Нет. Выход есть всегда. Просто не все готовы его искать. — Оставишь ключи в коридоре на тумбе. Вот и всё, что Ёнгук ему сказал, лишь несколько коротких слов. Тэхён прикусил губу. Ему хотелось оправдаться. Хотелось извиниться. Но что бы изменили его слова? Залатали бы они дыру в душе альфы? Нет. Омега молча собрал свои вещи. Подарки Ёнгука забирать не стал — это было бы бесчестно. Закончив, он на миг застыл перед уходом, окидывая взглядом некогда родные стены. Задержался взглядом на детской комнате, и что-то тяжёлое, что-то неподъёмное осело камнем в груди. Была ли то тоска или жалость, что всё случилось именно так? Тэхён не понимал… — Только… — подал тихий голос омега, как будто бы боясь разговаривать вслух, — не говори ему ничего. Он не виноват. — Конечно. Виноват только ты. Ёнгук потушил свечу, и в квартире наступил мрак, такой же мрак, какой пировал в его душе. Тэхён положил кольцо вместе с ключами на тумбу и плотно закрыл за собой дверь, ставя точку в череде бесконечной лжи. И, оставшись разделёнными одной тонкой дверью, один смог вдохнуть полной грудью, а второй не знал, как жить дальше.

***

Сразу после пар Чонгук поспешил на подработку: таскал коробки с машинным маслом с грузовика на склад. Натруженная спина болела, стреляла в лопатку, но он стойко терпел, думая лишь о том, что им с Тэхёном скоро очень понадобятся эти деньги на съёмную квартиру. Он хотел добиться большего ради любимого омеги. Доказать, что с ним можно построить не только крепкие отношения, но и создать семью. Пойти на всё. — Перекур! — крикнул начальник. Чонгук устало свалился на мокрый бордюр и стащил испачканные маслом перчатки. С наслаждением прикурил, достав из кармана пошедший трещинами телефон. Висело пару сообщений от Тэхёна, брата и неизвестного номера. — Надеюсь, не коллекторы решили меня ёбнуть, — хмуро сказал Чон, сжав сигарету губами, и открыл смс-ки. «Добрый день, Чонгук. Мне нужно поговорить с вами о Тэхёне. Думаю, кое-чего вы о нём не знаете», — гласило сообщение.