This is the Way the World Ends

      I.       Сразу после начала титров Эндрю закрывает ноутбук.       — Ты садист, Дэй.       Кевин моргает на Эндрю, все еще отвлекаясь. Он не настолько наивен, чтобы не понимать, что что-то все еще не так; час и двадцать минут истории и развития правил экси, но он едва ли впитал хоть каплю информации.       На самом деле это ложь. Он не обращал внимания на на что, происходящее на экране, и не из-за того, что он не пытался. А из-за того, что все это время мысли Кевина продолжали возвращаться к Эндрю; к Нилу; к Эндрю и его записке (Твой); к необъятным взглядам Нила, которые могут посоперничать с Марианской впадиной; к тому, как Эндрю держал его; к тому, как Нил говорил, Ты хочешь встречаться с другими людьми? К тому, как Эндрю говорил, Стал ли от твоим искушением?       Ты можешь целовать, кого хочешь–       Дело не в поцелуях; дело в дыхании, дело в жизни, дело в твоем сердце и в моих костях и в его шрамах и внашей крови.       (Я устал думать; Я устал от того, что я не могу перестать думать)       Стал ли он твоим искушением?       А стал ли я твоим? И–       –Разве это неправильно, если ответ — всегда да?       Еву искусил Змий, и Змия искусила Истина, и Истина уничтожает все до конца, потому что этот мир построен на Лжи.       Dove c'è Dio c'è Verità; Dove c'è Verità c'è Violenza.       Истина в том, что не могу врать тебе.       Отвлекаясь на нынешние размышления и убаюканный успокаивающим движением пальцев Эндрю, которые все еще водили вверх-вниз по руке Кевина, он даже не замечает изменившегося выражения лица Эндрю.       — Кевин, — говорит Эндрю. Он откидывает одеяло, которое покрывало их последний час, и прохладный воздух заставляет Кевина начать.       — Эй, — он скулит. — Что ты говорил о садизме?       Эндрю хмыкает, но его глаза все еще темные. Он замечает напряженные мышцы Кевина и его утомленный взгляд, и здравый смысл подсказывает, что, что бы не волновало Кевина, когда он только вошел в общежитие, оно возвращалось в полную силу.       (А уходило ли оно вообще?)       Но прошлая злость выбрала другое направление.       Теперь она направлена внутрь.       Эндрю опускает голову к Кевину под ним, и после последнего вздоха Эндрю смиряется с тем, что его намерения абсолютно подвели его.       Он отталкивал и отталкивал и отталкивал Кевина слишком долго. Он не хотел, чтобы его работа, его миссия косвенно навредила другому парню. Он не хотел, чтобы цепи обязательств ограничивали сердце Кевина и не позволяли ему добиться иного счастья.       Но его собственные профилактические методы стали главной причиной болей и сомнений Кевина. И Эндрю больше не может принимать собственные деструктивные решения.       Наконец он принимает другое решение.       Можно только надеяться — молиться, — что это не вызовет бурю.       Глаза спускаются по напряженной фигуре Кевина, по его конечностям, обвитым стрессом так, словно они собираются взорваться. Эндрю может быть Богом для Кевина, но Кевин это Крепость для Эндрю, источник его силы. И с него хватит отрицания эпицентра его сердца.       Бросая последний взгляд на часы — Ники не должен вернуться раньше, чем через час или около того, — Эндрю продолжает проводить ладонью по коже Кевина. Но вместо того, чтобы останавливаться у запястья Кевина, его пальцы дергаются к пупку Кевина, поддразнивая ткань, которая разделяла вселенные кожи и хлопка.       — Я не позволю тебе чувствовать себя использованным. — Утверждение, не приказ. Факт, не фарс. — Больше нет. Я не разрешу тебе позволять не поступать так.       Это вообще никогда не должно было происходить.       Но Эндрю всего лишь человек–       Что не является оправданием.       Но, может, объяснением.       Кевин вздрагивает от смешанного ощущения касания и слов Эндрю. К черту твои цепи обязательств; некоторые люди страстно желают связи.       Рука Эндрю даже не щекочет кожу на животе Кевина, но он чувствует прикосновение, как лесной пожар в тканях его кофты.       — Эндрю.       — Ты понимаешь, Кевин? — Я отталкивал тебя. Слишком долго. Я пойму, если ты оттолкнешь меня в ответ.       Кевин хочет схватить ладонь Эндрю; не останавливая, но опираясь на нео. Вместо этого он сжимает простыни.       — Да. Да. Я понимаю, Дрю.              — Тебе нужно, чтобы я остановился? — Не желание. Нужда. Я свергну богов и завоюю вселенную ради того, что тебе нужно.              — Нет, — Кевин молит. Чертов попрошайка, если таковые когда-либо существовали.              Заставь меня забыть на мгновение. Заставь меня вспомнить все это.              — Ты хочешь, чтобы я остановился? — Продолжает Эндрю. Его пальцы спокойно играют со швом кофты Кевина, пуская мурашки от каждого вздрагивания.              — Нет, Эндрю, — хрипит Кевин, и ему кажется, что он был обречен в ту же секунду, как встретил Эндрю Миньярда давным-давно. Потому что несмотря на жар, исходящий от Эндрю, и даже если ему хватило бы воли сказать нет, Кевин не может представить что-либо, кроме желания гореть. Наслаждение, наслаждение, всегда от горения. — Да, Эндрю, но–              Эндрю останавливается посреди расстегивания штанов Кевина и наклоняется обратно к Кевину. Он мягко касается его скулы, словно перо.              — Но?              — Я не хочу– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным делать это.              Не иронично ли?              — Обязанным?              Эндрю через джинсы сжимает Кевина в ладони, и тот мягко ругается.              — Ты думаешь, я чувствую себя обязанным?              Кевин вздыхает, когда Эндрю скользит рукой под его пояс. Но когда он не отвечает на его вопрос, Эндрю больше не шевелится.              — Дрю–              Он начинает вставать, война желаний разверзается в его голове. Его глаза молят словами, которые он не может сказать, и Эндрю дарит ему еще один жаркий поцелуй. Практически– собственнический.              — Я задал тебе вопрос, — Эндрю говорит в губы Кевина. Он ворует еще один болезненно сладкий поцелуй. — Ты правда думаешь–              еще один поцелуй, темный и спелый, как вишни–              — Что я делаю это из-за того, что обязан? — Он отстраняется, и Кевин снова наклоняется вперед, преследуя контакт.              — Умоляю, скажи, Кевин? Да? — Он скользит губами по губам Кевина в злобном поддразнивании. — Или нет?              — Да, Эндрю– — остаток предложения потерян в коротком стоне, когда рука Эндрю возвращается на ее место, и назойливые пальцы снова пробуждают того неизвестного бога. — Я просто не хочу–              Эндрю замирает–              — Нет, с тобой все хорошо, продолжай– о, черт, продолжай это делать.              Эндрю усмехается напротив Кевина, и проводит ладонью по длине Кевина, которая все еще болезненно скована его джинсами.              — Не волнуйся обо мне, дорогой, — низким голосом говорит Эндрю. — Ты не просто мое искушение.              Еще одно призрачное движение его руки, и Кевин едва может выдохнуть мягкое «Эндрю» перед тем, как откинуть голову на подушки, настолько потерявшийся в чувствах, что он едва воспринимает Истины Эндрю.              Эндрю говорит:              — Ты мое да, — и маленького выдоха Кевина, потерянного в наволочках, достаточно, чтобы напомнить Эндрю, каково это — снова чувствовать себя полноценным.              То, что называют причиной для жизни, может стать прекрасной причиной для смерти. И за два коротких, безутешных года Кевин стал именно этим для Эндрю.              Его причиной.              Его да.              Его–       

      (Я ничего не хочу)

      

      –его его его.

             И он не будет принимать это ценное чудо в виде безжалостного выжившего — борющегося, — Кевина Дэя как должное.              Эндрю знающе мычит и стягивает до конца джинсы Кевина. Слишком быстро, и слишком много, и Кевин никогда не был хорош в сохранении контроля рядом с Эндрю. Но, Боже, он пытается изо всех сил. Он сильнее хватается за простыни, пока голова Эндрю опускалась и забирала свою награду, еще один источник восхваления. Боги, обожающие богов. Быстрое движение языка и медленное скольжение по и без того твердой длины Кевина заставляет его практически заплакать.              — Прости, — Кевин сказал в первый раз с Эндрю. — Я не хотел плакать.              В ответ Эндрю уставился на затылок Кевина, но это не было главным направлением его злости.              — И почему ты заплакал?              — Я не знаю, — Кевин выдавил, все еще убаюканный в руках Эндрю. Пот и слезы уже высохли, и, пусть он не чувствовал себя очень комфортно, он не хотел покидать объятий Эндрю. — Иногда я становлюсь эмоциональным, когда… Я думаю, я просто не ожидал, что мне так сильно понравится, вот и все.              Несмотря на то, что Кевин смотрел в другую сторону, его спина к груди Эндрю, он практически мог чувствовать жар его взгляда на себе.              — Я тебе не навредил?              Кевин вздрогнул. Суровая забота в его словах проявлялась не в его интонации, а в том, как Эндрю сжимал Кевина немного сильнее. Неуверенно. Но абсолютно точно — по-собственнически.              — Ни в коем случае, — искренне говорит он. — То есть–              Он сдвинулся, тихо посмеиваясь, чтобы разрядить обстановку.              — У меня свело мышцы, но это не проблема. Прости, я не хотел, чтобы ты волновался, — мягко добавил он.              — Иногда я плачу, когда я злюсь или грущу. — Он крепко схватил руку Эндрю на своей груди, упиваясь близостью, которую Эндрю позволил этой ночью. Он не ожидал, что Эндрю останется после секса, и после он узнал, что Эндрю не всегда поступал так, потому что ему нужно было личное пространство, чтобы остыть. Но той ночью Эндрю остался так, так близко. — Но я плачу даже того, когда я счастлив или удивлен. Или когда я–              Он быстро прервался, ужаснувшийся от слов, которые почти сказал. Он чувствовал себя так глупо из-за того, что почти признал свои искренние чувства просто потому, что Эндрю стал первым человеком, которые правда заботился о нем во время секса.              — … или когда я чувствую себя в безопасности, — договорил он вместо этого. Что, в итоге, все равно было именно тем, что он имел в виду.              — Кевин Дэй, — Эндрю пробормотал, утыкаясь в заднюю часть шеи Кевина, его губы призрачно проходили по горячей коже. — Если ты еще раз извинишься за то, что просто являешься человеком, я уйду без сомнений.              Но он сильнее прижался к Кевину, действиями предав собственные угрозы. Существо противоречий.              — Хорошо, — прошептал Кевин. Тогда блеск в его глазах был скрыт только темнотой, а не по собственной воле. — Хорошо, Эндрю.              Поэтому в этот раз, когда слеза течет по щеке Кевина, Кевина не чувствует стыда или смущения. Он чувствует себя хорошо (его знают) и тепло (его оберегают) и в безопасности (его любят). Его прошлые волнения и страхи кажутся настолько неважными. То, что он позволил себе подумать даже на долю секунды всей великой истории, что Эндрю только использовал его — втайне считая Кевина то удовольствием, то человеком, то снова удовольствием, — в тот момент ощущалось невыносимо невозможным.              Что есть история в сравнении с секундной передышкой? Что есть молитва в сравнении с его опухшим поцелуем?              Потому что это говорит не об удовольствии.              Эндрю целует основание члена Кевина. Так мягко, это не должно быть возможно, что такой человек, как он, мог бы относиться к Кевину так нежно.              Это утверждение.              Эндрю полностью берет Кевина в рот, но его руки находят ладони Кевина и прижимают их к матрасу.              Это нечто большее.              Скуление.              — Эндрю.              (Твой)              Стон.              — Кевин.              (Мой)              И, Боже, это– это– это реально.              Все наступает скорее, чем обычно, но конец становится долгожданным, и не только физически. Теперь слезы спокойно текут, и к тому времени, когда Эндрю заканчивает протирать Кевина несколькими салфетками, Кевин уже вымотан. Физически и эмоционально истощен. Но в этом есть чарующая пустота, знание, что все, что прошло, создало пространство для чего-то нового.              — Кевин, — говорит Эндрю. Его руки бездумно проводят по волосам другого. — Ты все еще волнуешься?              Это непростой вопрос. Для него есть непростой ответ.              — Да, — говорит Кевин. — Но не о тебе.              Эндрю ждет, пока Кевин продолжит.              — Большую часть времени я не понимал, что ты имел в виду. — Кевин закрывает глаза, чувствуя, как ладони Эндрю практически убаюкивают его. — Но теперь я понимаю.              — Понимаешь что? — Эндрю подсказывает, ожидая. Настораживаясь. Зная.              — Тебя.              Я не буду терпеть, когда люди трогают мое, сказал Эндрю, пока миллион солнц взрывались в его глазах. Ты можешь целовать кого угодно, но–              Разрешение, которое никогда не требовалось.              Сегодня Кевин плакал уже достаточно раз, но мысли практически достаточно для появления благодарного блеска.              — Я твой, — он продолжает. — И мне не стоило сомневаться в этом раньше.              Он слегка наклонился вперед, преодолевая бесконечные расстояния до губ Эндрю. Поцелуй мягче, чем остальные, но настолько невыносимо упорный. Короткий стон слетает с его губ, когда язык Эндрю скользит в рот Кевина, ласково касаясь его нижней губы.              — Я думал, что ты не хочешь меня, — признается Кевин, когда они отстраняются, а их лица разделяют всего лишь бесполезные сантиметры. — Но теперь я понимаю. Тебе не нужно было хотеть меня.              Кевин сглатывает, его голос более уверенный, чем дрожащее сердце.              — Тебе не нужно было хотеть меня, потому что я уже был у тебя, — он заканчивает, и хорошо, что ему было больше нечего сказать, потому что губы Эндрю снова на нем, и он повсюду о Боже он повсюду на Кевине и это настолько блядски невыносимо–              — Мой, — говорит Эндрю.              — Твой, — обещает Кевин.              Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.              Но сейчас оно должно быть.              II.              Когда все кончается, Кевин переодевается в пижаму, пока Эндрю уходит в свою комнату, чтобы переодеться. Он почти засыпает к тому времени, когда Эндрю возвращается и залезает на маленькую кровать позади него.              — Спасибо, — шепчет Кевин, пока руки Эндрю обвивают его, прижимая ближе к груди Эндрю.              — За что?              Но Кевин уже спит.              III.              На часах 00:00. Ночь. Утро. Все одинаково.              — Мы можем поговорить? — Его голос хриплый, скованный сном. Ему кажется, что он слышит стук, но никого нет рядом. В другой вселенной кто-то смеется. Похоже на пурпурные синяки, но когда он открывает дверь, все оказывается только хуже.              Птица. Монстр. Послание.              — Мы можем поговорить? — повторяет Ворон.              — Но ты не существуешь, — говорит он.              — Когда это имело значение? — спрашивает Ворон.              — Никогда, — признает он.              — Ты нашел мою записку? — говорит Ворон.              — Кажется, да, — приходит ответ. — Но это больно.              Его рука его рука его рука о Боже почему она горит?              Ворон пытается пожать плечами, но это всего лишь тень. Тень движется, становясь извилистым силуэтом отравленного дерева.              Его ветви завиваются и скручиваются, бесконечная Петля взвывает к его аниме. Дерево говорит, и то подозрительно похоже на песню.       

      «Минувшим бедам горевать вослед–

      Вернейший путь к началу новых бед.»

             — Звучит как пиздеж, — говорит он. Но он не прав.              Дерево смеется, но теперь это крик ворона. В этот раз возвращается синяк. Пурпурно-сливовый мальчик теперь здесь, горящий и прочее.              — Почему ты в моем сне? — Требует Кевин.              — Это не так, — говорит Нил. — Больше никогда.              IV.              Эндрю просыпается. На секунду он замирает из-за дезориентированности.              Не. Его. Комната.              Но затем: Воспоминания.              Его левая рука заснула там, где она лежит под Кевином, но он не шевелится. Открыв один глаз, он следит за тенью на двери.              Не. Его. Комната.              — Прости, — шепчет Ники, когда он видит, как Эндрю свернулся вокруг Кевина. Он аккуратно закрывает дверь. — Мне стоит уйти?              Эндрю закатывает глаза, но прерывистое облегчение в его легких предает его. Не то чтобы Ники может это увидеть.              — Это твоя комната, — Эндрю бормочет и накрывает одеялом его плечи и плечи Кевина, который все еще глубоко спит. Ники кивает и идет к своей кровати.              — Я не хотел будить тебя, — извиняясь, добавляет Ники. На часах полночь. — Я планировал прийти раньше.              Эндрю не отвечает, наблюдая за тем, как его кузен достает из сумки конспекты и рабочую тетрадь по немецкому. Ники Хеммик, от которого отказался каждый, кто ничего не достоин. Но который все еще готов помочь каждому в округе и еще дальше. Ебаный синдром спасателя, думает Эндрю. Но темнота скрывает едва спрятанную привязанность в глазах Эндрю, когда они следят за силуэтом Ники, который сваливается на кровать усталой кучей.              — Gute Nacht, — шепчет Ники, зевая и накрываясь одеялом с головой. — Und süße Träume, cousin.              Эндрю зарывается лицом в шею Кевина и снова засыпает.              V.              Через час после полуночи старый садовник медленно идет по идеально ухоженной дорожке. Это его работа, годы и годы доказанного опыта. Его копья и его щит, его пила и доспехи.              Оремор поет песню Петли.              Когда он доходит до дерева, она уже там. Его сестра, его близнец-дьявол, сшитая из той же кровавой ткани. Она ждет его, как обычно нетерпеливо.              — Доброе утро, — он говорит с улыбкой. Он ни капельки не счастлив.              — Доброе утро, — отвечает женщина. Но утро ни капельки не доброе.              Натаниэль Джостен сделал свое присутствие в их Университете более чем известным. Лис на свободе.              Пора начинать охоту.