Гейдлан-Хилл. 1801

Benjamin Wallfisch - Ghost

Время в Гейдлан-хилл одновременно тянулось вечность, подобно вязкой карамельной патоке, и бежало так, что не угнаться. На протяжении двух следующих недель Тэхён стремительно поправлялся. Рана на его ноге, бережно заштопанная Сокджином ещё в первые дни в имении, постепенно обретала характер шрама и «истории, которую стыдно рассказывать внукам». Однако боли остались. Они были уже не так сильны – позволяли Тэхёну, привыкшему терпеть травмы с подростковых лет, полноценно двигаться и, прихрамывая, ходить. Но иногда по ночам фантомные иглы вспарывали кожу настолько мучительно, что он изворачивался на постели и подолгу не мог заснуть. Тогда Тэхёну непременно казалось, что за дверью он слышит топот волчьих лап и горячее дыхание, выходящее из огромных ноздрей чудовища паром... После происшествия с «Великим» (и ведь додумался Юнги так глупо наречь кота!) мужчина старался ни с кем не заговаривать о мерещащихся ему вещах. Опасался показаться дураком или укрепить уже существующие слухи о своём сумасшествии. Себе эти звуки Тэхён всегда объяснял по-разному: вчера гремели колёса инвалидного кресла Намджуна; сегодня скрипят половицы под ногами проснувшегося Камилло, перебегающего из своей спальни в комнату отца; завтра – что ж, наверное, до Гейдлан-хилл доберутся грызуны, о которых предупреждал Сокджин. Что угодно, способное послужить происходящему в коридорах оправданием. Тэхён не был трусом, но его смелости не хватало, чтобы хоть раз выйти из спальни в прохладный ночной полумрак дома и самому проверить догадки. Он просто наблюдал. Мог часами смотреть, как пляшут в щели под дверью освещаемые огнём камина тени. Не зная, чего именно боится. Того ли, что чудовище реально и блудит в этих стенах, а постояльцы Гейдлан-хилл и даже его маленький хозяин Тэхёна обманывают? Того ли, что никакого чудовища нет, а он на самом деле потерял рассудок в лесу? Или чего-то хуже, намного страшнее... С каждым днём мужчина всё категоричнее понимал, что не имеет права на любопытство. Ни постояльцы, ни Юнги ни разу за целый месяц не попытались причинить Тэхёну вред. Напротив, они выхаживали его, как попавшего в беду родственника, и, хотел мужчина того или нет, его душа незаметно проникалась к этим странным людям доверием. К скрупулёзному и дотошному Намджуну. К незакомплексованной и открытой Люси Шедье. К шумному профессору Сокджину. К маленькому невинному Камилло. К покровительствующему над всеми его снами черноглазому Юнги. И даже к Чонгуку. После случая с Великим в начале декабря Тэхён стал спускаться в кофейню каждый вечер – они сталкивались там. Чонгук производил впечатление человека чёрствого, ядовитого. Мадам Шедье за глаза называла его Дьяволом, а Тэхён охотно соглашался. Но чем дольше времени альфа проводил в его зловредной компании, тем сильнее убеждался, что не так генерал плох. Чонгук пил горячительное, иногда ругался с другими постояльцами, но гораздо чаще сокрушённо молчал, казалось, убегая в свой внутренний панцирь из дурных мыслей. Строгий нрав, воспитанный армией, мешался в Чонгуке с ответственностью за Камилло и какой-то глубоко личной трагедией – Тэхён не пытался в это влезать, однако совсем немного мужчине сочувствовал. Если говорить конкретно, Тэхён привязывался к Гейдлан-хилл и его необычным жильцам. Альфа уже не верил, что кто-то из постояльцев способен желать ему зла. И всё-таки, он чувствовал электризующее воздух напряжение недосказанности. С этим местом что-то не так: Гейдлан-хилл одновременно и не опасен, и не надёжен. Здесь существовали тайны, известные лишь тесному кругу. Тайны, появляющиеся с наступлением сумрака. Сколько бы Тэхён ни пытался, у него не получалось в них вникнуть. И в конце концов он оставил попытки. Мужчина надеялся, что через пару дней после сочельника так или иначе уедет в Лондон, оставив Гейдлан-хилл позади. Вместе с его мистическими видениями. Вместе с его проклятиями. И вместе со всем хорошим, что Тэхёну случилось обрести в его стенах... А на землю тем временем опускалось Рождество. Вьюном снегопадов и метелей оно пробиралось в Гейдлан-хилл – Тэхён за целую жизнь не чувствовал атмосферу его приближения так остро и явно. До праздника оставалось меньше недели, но приготовления к нему в кофейне среди густых английских лесов уже начались.

«B.B. King - Please Come Home For Christmas»

Зал первого этажа искрился от света. Дневные лучи, отражаясь от снега во дворе перламутром, проникали в заколоченные досками окна. Скоро начнёт вечереть, и дом охватит подходящая ему темнота. Но пока Тэхён наслаждался солнцем. Он не видел его ядра и не видел неба. Того, что мужчина наблюдал перед собой «вместо», хватало ему, чтобы испытывать счастье. Совершенно мимолётное. Тэхён знал: это чувство исчезнет, как только закончится музыка и вернутся мысли. Как только придёт ночь и его опять поглотит страх. Однако, он не был счастлив так давно, что предпочитал, ни о чём не думая, наслаждаться моментом. Граммофон крутил пластинки Кинга с записями его самых известных рождественских хитов. Песни перебивал гул голосов: в кофейне, чтобы помочь с оформлением зала, собрались все постояльцы. Сокджин возился с коробками. Он доставал из них большие стеклянные шары и расписанные вручную фигурки – все украшения казались Тэхёну старьём, однако доктор Ким ласково называл их «винтажными». Джину так нравились блестящие вещи, что тот подолгу изучал каждую игрушку. Его сияющие глаза явственно привлекали Намджуна. Мужчина же пил цитрусовый чай и громко разглагольствовал то о праздничных цирковых программах, то вновь о поездах, и иногда вклинивался в общую динамику работы, подавая с коляски шарики мадам Шедье – Люси развешивала их над печью. Маленький Камилло сидел на полу подле старушки и вырезал из бумаги гирлянды. Почти каждый был занят делом. Тэхёну поручили склеить разбившееся по его вине блюдце, которое Камилло всегда ставит под двери, чтобы получить от Санты угощение. Мужчина случайно выронил его из рук, помогая Юнги на кухне. И он старательно исполнял свой долг до тех пор, пока включившаяся «Please Come Home For Christmas» не заставила его оживиться. Тэхён обожал эту песню. И смех Юнги, кажется, он обожал не меньше. — Идём, — мужчина потянул маленького хозяина за руку из кухоньки. Тот, улыбаясь, покачал головой. — Нет, сэр. Пряники почти испеклись, я должен следить за печью. Да и ваша нога вряд ли выдержит такие нагрузки. Тэхён тут же нашёл способ настоять на своём. Он не любил отказы и не умел принимать их. — Что, хромой инвалид – неподходящая пара для танцев? — Вы не инвалид, сэр, — прошептал Юнги возмущённо. В его голосе проскальзывала толика насмешки и такая же – стеснения. — Но ты так считаешь. — Если только по уму. Хватит прибедняться. Мальчишка взвизгнул и рассмеялся, что было сил, когда Тэхён перехватил его поперёк поясницы и в несколько шагов втащил в центр зала. Шаг – Юнги кричит об имбирном печенье в печи, и все присутствующие кофейни оборачиваются в их сторону. Второй – Тэхён крутит мальчишку вокруг себя, заставляя развеваться широкие штаны его ушитого рюшами чёрного костюмчика. А омега качает головой. То ли обречённо, то ли ребячливо. Третий – мальчик добровольно кладёт ладони на широкие плечи, стянутые тканью шерстяного поло. Ему приходится встать на носочки, чтобы добраться до уровня чужого роста. И Тэхён, прихрамывая, начинает их танец, аккуратно придерживая Юнги за спину. — Вы ужасно чудной человек, — то ли похвалил, то ли обругал альфу юноша. — Ты тоже, — безо всякой лжи ответил Тэхён. Он вытянул руку, чтобы омега нырнул под локоть и прокрутился. Тэхён был уникальным образом плох в танцах: то и дело норовил наступить на Юнги (и если бы это произошло, он без сомнений раздавил его аккуратную ножку вместе с косточкой). Поэтому, когда через время омега понял причину их столкновений, он задал ритм движениям сам – переступал коробочку от каблука к носку ботинка так медленно, чтобы мужчина за ним поспевал. Когда они успели стать друзьями? Тэхён не заметил конкретного переломного момента. Они сближались неторопливо. Притираясь друг к другу, понемногу вторгаясь в противоположные их собственным мирам вселенные и сознания. Пожалуй, так же, как попадает в воду спирт: он не исчезает целиком, лишь смешивается с ней, гармонично образуя один раствор. Слишком сложное сравнение для кого-то, вроде гангстера и маленького деревенщины, но именно такой была их симпатия. Высокоградусной. Бьющей точно в голову. Юнги приходил к Тэхёну каждый вечер и проводил там по три часа перед отбоем. Пока не наступала полночь. Иногда он читал мужчине книги по его просьбе: Джейн Эйр они давно закончили, а названия новых произведений Тэхён не запоминал точно так же, как их сюжет. Иногда двое говорили. Ни о чём и в то же время обо всём на свете. Тэхён рассказывал о жизни в большом городе. О быте, в который совсем не хочется, но нужно возвращаться. О товарищах, с которыми посещает клубы по выходным. Даже о своём детстве. Юнги в подавляющем большинстве случаев лишь слушал, едва не раскрыв рот, и постоянно задавал вопросы об устройстве современного мира – словно ни разу за свои восемнадцать не выезжал из Гейдлан-хилл. Хотя, может, так оно и было. Провинциальные люди редко покидают места, где выросли. Тэхён не спрашивал. Ему просто нравилось то, как жадно мальчик поглощает информацию. С каким нескрываемым любопытством и с какой детской радостью. Пылкие чёрные глаза вводили в транс, когда Юнги получал то, что ему нужно. И чем чаще это случалось, тем больше желаемого Тэхён хотел омеге подарить. Отдать. Сейчас, в тесноте прижатых друг к другу тел, мужчина ощущал сладковато-пряный аромат его кожи и такой же призрачный – волос. Смесь запахов пыльной древесины, кофе и выпечки. Худые щёки густо краснели от смеха, а шёлковый бант на затылке вертелся вместе с самим Юнги при каждом повороте головы. Тэхён замечал, что омега слегка скован. Он не понимал, в том ли дело, что Юнги стыдится низкого роста, из-за которого вынужден плясать на носках, или стесняется их одного на двоих пыхтящего, близкого дыхания. Но румянец и нелепые улыбки – всё шло ему и придавало уникальное очарование. Будь маленький хозяин Гейдлан-хилл хоть трижды ведьмой или злым лесным духом – в тот момент альфа согласился бы подарить ему и душу в обмен на искру в глубине зрачков. Тэхён будто знал этого мальчика всю жизнь. Если порассуждать, в словах «знал» и «ждал» только две отличительные буквы. В случае Тэхёна они совсем не имеют роли.

This is Christmas, yeah, Christmas my dear

Сейчас Рождество, да, Рождество, мой дорогой, –

The time of year to be with the one you love

Такое время, которое нужно проводить с любимыми.

So won't you tell me you'll never more roam

Пообещай мне, что не будешь больше скитаться.

Christmas and New Years will find you home

Рождество и Новый год приведут тебя домой.

Please come home for Christmas

Пожалуйста, приезжай домой на Рождество

Танец вышел нелепым: он не походил ни на вальс, ни на современную хореографию. Это был пик жажды двух совершенно одиноких людей. Одиноких по-своему. Запыхавшиеся и весёлые, они ничего не произносили вслух, только смеялись и смотрели друг на друга. Тэхён считывал каждую новую для него эмоцию и наслаждался ею, тогда как сам Юнги рад был разделить с мужчиной захлестнувшее его хрупкое блаженство. — Ты очень красивый, — так тихо, сквозь хохот, чтобы ни одна живая душа в помещении не услышала. Свободная от объятий ладонь Тэхёна легла на щёку Юнги и смахнула за ухо коротенькую чёрную прядь. Морщинки между бровями мальчишки разгладились. Он совсем не знал, что обычно люди отвечают в таких ситуациях: Юнги никогда не флиртовал. Юнги никогда не испытывал этого испепеляющего чувства, заставляющего сердце биться, как выпрыгивает из сломанных настенных часиков кукушка. Юнги никогда не хотел так сильно, чтобы тепло сухих грубых рук, чуть коснувшееся его, ни за что не исчезало. — Вы тоже, — произнёс омега немного громче, чем хотел бы, но фраза оказалась вырвана из контекста, и никто из постояльцев не обратил на неё внимания. К его удаче. Так же быстро, как исчезли, морщинки между бровями появились опять. Мальчик вдруг задёргал кончиком бледного носа и им же повёл в сторону. — Чем это... — на полуслове поймал себя Юнги. Извинившись, он ускользнул прямо у мужчины из рук. Сперва Тэхён озадаченно проводил чужой силуэт глазами, но когда сам обнаружил бегущий по воздуху чёрный дымок, глумливо, громко рассмеялся. — Сэр! — взревел омега, скомканным передником вытаскивая из печи поднос с засохшими, как сухари, имбирными печеньями. Камилло, сидевший на полу недалеко от Юнги, поднял голову, надеясь присмотреть себе «пряничного мальчика» поаппетитнее. Но, столкнувшись глазами с угольно-чёрным угощением, брезгливо скуксился. — Фу-у, — пролепетал ребёнок. Старуха Шедье шикнула на него, призывая помолчать. А маленький хозяин раздосадованно завздыхал и запричитал так, как умел в целом мире один. — Ходячая катастрофа. Вы катастрофа, сэр. Катастрофа, — и бледные щёки горели. Может, от злости. Может, от жара печки. Может, от легкомысленной привязанности к человеку, которого Юнги называл «катастрофой». Не прекращая хохотать, Тэхён дохромал до кресла, где сидел прежде. Руки от волнения и приятной сердечной неги слегка потряхивало. Какое-то время он продолжал следить за омегой и Камилло, выбрасывающими пряники с подноса в мусорную корзину, чтобы тут же начать делать другие. Но скоро зрелище ему надоело. Взгляд обратился в зал. Джин к тому моменту начал помогать Люси Шедье в развешивании шаров и плавно перебрался к лестнице. А Намджун, обделённый его обществом и обруганный за то, что «сегодня больше мешается, чем помогает», делал вид, словно читает газету. Он выглядел заметно сердитым. Тэхён рисковал предположить, что Намджун намеренно ждал, пока профессор Ким заметит его плачевное душевное состояние. Лишь один человек в кофейне оставался ничем и никем не заинтересован. Для него, казалось, в приближающемся празднике гораздо больше тоски, чем радости. — Чего это с ним? — шепнул Тэхён Намджуну. Тот без особого энтузиазма встречно посмотрел на альфу из-под дужки очков. Да уж, профессор Ким здорово испортил ему настроение... — С кем? Тэхён кивнул в нужную сторону, и мужчина, проследив за движением, понимающе помычал. Там, склонившись над столом, Чонгук уронил на локти голову. Рядом стоял наполовину опустошенный стакан со спиртным – другие постояльцы пили алкоголь только на рождество или день благодарения. Генерал впечатлял размером мешков под глазами. Тэхён и раньше догадывался о его болезненной усталости, но в последние две недели она усугубилась в разы. — Проблемы в семье, — пояснил Намджун коротко и скоро вернулся к газете. — Годовщина. Вдруг Тэхён вспомнил их с Камилло разговор в ванной неделю назад. Мальчик сказал, что его папа серьёзно болен. Возможно, Чонгук привёз сына в Гейдлан-хилл, чтобы подольше скрывать от него правду об уже произошедшей трагедии? — Его муж умер? Намджун пустил за щёку язык и покачал головой из стороны в сторону, явно обдумывая ответ. — Всё немного запутаннее, — он сделал короткую паузу и посмотрел на Тэхёна снова. В этот раз пристальнее, с настойчивым нежеланием продолжать диалог. — Послушайте, а почему вы спрашиваете об этом у меня? Он сидит от нас в четырёх метрах. — Мне пока дороги мои колени, — мужчина инстинктивно провёл ладонью по раненой ноге, вспоминая угрозу генерала об охотничьем ружье. — Ага. Чтобы плясать с омегами, колени очень нужны. — Именно поэтому вы выбрали профессора Сокджина? Миндалевидные глаза Намджуна задержались на Тэхёне чуть дольше. Он одобрительно усмехнулся и, ничего больше не сказав, облизал указательный палец, чтобы перелистнуть страницу газеты.

Тэхён  1:1  Намджун

— Так красиво украсили, правда, папа? — подобрался к Чонгуку Камилло. Мужчина отвлёкся от детального изучения собственных рук лишь в тот момент. Он позволил мальчику взобраться на свои колени, но от поцелуя в щёку тактично увернулся, чтобы не дать сыну ощутить слабый шлейф перегара. — Только рождественского дерева не хватает. — Нарисуй, Камилло, — пальцами правой руки Чонгук взъерошил короткий пушок его волос. Мальчик смутился и замялся, взявшись за лямку старенького льняного комбинезона. Никак не мог решиться сделать предложение, на которое слишком уж не хотелось получать отказ. — Давай вместе нарисуем. У меня много карандашей, я дам тебе выбрать, какой понравится, — было ясно, что, вопреки мнению взрослых, Камилло в своём возрасте понимал очень многое. То, что отца терзают какие-то тревоги, он тоже замечал. — Зелёный, и красный, и... — Займись этим сам, ладно? Тэхён, в отличие от большинства присутствующих подглядывающий за их разговором, видел, как уголки губ Камилло ползут ниже и ниже. Как в его оленьих глазах гаснет огонёк надежды на то, что он в состоянии помочь отцу справиться с трудностями, какими бы они ни были. Рисование ведь всем поднимает настроение, верно? Они не могли поставить себя на место друг друга: отец и сын, ребёнок и взрослый. И каждый переживал о своём, думая, что его проблемы вернее. — Зачем рисовать, если можно срубить. Мы ведь в лесу. За порогом, куда ни плюнь, везде хвои, — вклинился Тэхён. Неожиданно лица присутствующих кофейни, даже занятого стряпней Юнги, обратились к нему. Не догоняя, по какой причине стал центром всеобщего любопытства, альфа развёл руками в стороны: мол, «разве не очевидно?». Камилло благодарно улыбнулся попытке Тэхёна развеять напряжение между ним и отцом. Чонгук, напротив, раздражённо вздёрнул левую бровь. И снова Тэхён не соображал, чем именно и кого задел. — Что ты предлагаешь? Выйти из дома? — скептично пробасил генерал. Тэхён пожал плечами. — Почему нет? Боишься застудить зад? Послушай, у всех в жизни случается дерьмо, приятель, но ты перебарщиваешь с меланхолией. У пацана ведь праздник, он ребёнок ещё. Трудно тебе подняться со стула? — Ким Тэ! — перебил мужчину Сокджин. Грубое замечание Тэхёна поразило профессора настолько, что он не удержал в руках огромный голубой шар. Тот выскользнул из пальцев и покатился вниз по лестнице, с каждой новой ступенью разбиваясь всё неисправимее, пока окончательно не разлетелся вдребезги. Чонгук шумно задышал. Плечи вздымались, а из ушей и ноздрей едва не валил пар. Казалось, Камилло, сидящий на его бедре и обнимающий жилистую шею с проступью вздувшихся вен, оставался единственной ощутимой преградой между генералом и Тэхёном. Обезображенным бездыханным телом Тэхёна – так будет вернее. — А ты совсем тупой, я смотрю, — мужчина говорил холодно и спокойно, но в речи чётко проскальзывала стальная злоба. Неописуемая, неконтролируемая. — Как думаешь, сидели бы мы здесь, если бы могли выйти? — Что ты имеешь в виду? — озадаченно переспросил Тэхён. Чонгук, усмехнувшись, бросил в адрес Юнги мимолётный, полный красноречивой ярости взгляд. Омега под ним тут же стушевался. Тэхёну это не понравилось, и теперь напряжены до мурашек были уже оба альфы. — Я имею в виду, щенок, что дверь... Его перебил голос со стороны. Голос Сокджина. — Дверь не открывается уже три дня. Замок застыл из-за резких холодов. Ты не знал, потому что не выходишь из-за травмы ноги, но мы периодически прогуливаемся по округе, — Джин махнул рукой, призывая Тэхёна подняться и помочь ему. — Идём, Ким Тэ. Развесим игрушки на втором этаже. У меня уже устали руки. Тэхён огляделся. Все выглядели чересчур молчаливыми, но никто не пробовал опровергнуть слов профессора. Лишь взгляд Чонгука кричал об их недостоверности. Складывалось впечатление, будто он вот-вот сорвётся и сболтнёт что-нибудь, что Тэхён знать не должен – из страшной ненависти к нему. Но генерал держался, и зубы в тени его напряжённых до предела губ отчаянно поскрипывали. Мужчины долго не могли разорвать зрительный контакт. Первым, поднявшись с кресла по требованию Сокджина, стал Тэхён. Он гневливо втянул щёки. Подмигнул расстроенному Камилло. Затем – захромал к лестнице, а после и по ней, на прощание обменявшись с Юнги лишь кивками и тихим: «Жду тебя наверху». Тишина, образовавшаяся с уходом Тэхёна и Сокджина глубже в коридоры дома, продолжалась недолго. — Ты клялся, что скажешь ему, — Чонгук почти рычал, вставая и переставляя сына на ноги. Камилло, напуганный очередным скандалом, мялся у отца за спиной. — Клялся или нет, Юнги? Побелевший до прозрачного, омега нервно и виновато сжимал правым кулаком большой палец на левой руке. — Ты давишь слишком сильно, Чонгук, необязательно кричать, — вступился за Юнги Намджун, забывший про свои обиды на Сокджина. Генерал ни одним взглядом его не удостоил. — Нет, пусть ответит мне! — Папа... — на ресницах Камилло в очередной раз выступили слёзы, и мадам Шедье привлекла его в объятия ласковыми поглаживаниями по спине. Женщина не влезала в конфликт, несмотря на критически дурные отношения с Чонгуком, только потому, что могла понять обе воюющие сейчас стороны. Возможно, Чонгука даже больше, чем Юнни. — Я обещал, и я скажу, — Юнги поджал тонкие губы в линию. Генерала его ответ не удовлетворил, и он подошёл ближе, на расстоянии ладони говоря с маленьким хозяином уже не криком, но отчитывающим армейским тоном. Лучше бы кричал. — Когда? — Как только выдастся подходящий случай! — Это какой? Какой подходящий? Когда твой сопляк перестанет трястись при мысли о Великом? Ты жалеешь его душу, потому что тебе небезразлично его сердце. Взамен этого я отравляю свою, — Чонгук привык выдерживать зрительный контакт, во время ссор от которого по венам расползался цианид. А его голос, то насмешливый, то грубый, легко доводил до истерики. — Великого ты можешь прятать на чердаке по ночам сколько угодно, но я не намерен притворяться. Я больше не буду держать Его в спальне только для того, чтобы Тэхён не узнал правды о Гейдлан-хилл, — мужчина не называл имён, но все в зале кофейни знали, о ком альфа ведёт спор. — Он, чёрт возьми, не тифом болен и не чумой! Да, сейчас Ему плохо, но даже зимой Он не может постоянно находиться в комнате. Он провёл там уже месяц, Юнги. Я не позволю этому продолжаться ни ради тебя, ни ради Тэхёна, ни ради кого-то ещё. Тебе ясно? — Прости, — только и смог выдавить омега, избегая новой встречи с его глазами. — Я скажу. Пожалуйста, дай мне сутки. Чонгук шумно выдохнул, потирая ладонью лицо, и кивнул. — Срок тебе один вечер. Утром мне будет наплевать, — мужчина развернулся. Он отставил в сторону руку, дожидаясь, пока за неё схватится ребёнок. — Идём, Камилло. Выпорхнув из объятий мадам Шедье, Камилло ринулся к отцу. Он вцепился в Чонгука намертво и, поднимаясь по ступеням вместе с ним, глянул за спину. Юнни выглядел расстроенным. Как и остальные постояльцы в зале. В доме царил небывалый по масштабам хаос. Камилло знал, почему, и, как ему думалось, мог его прекратить. В этот раз ему точно должно было помочь рисование...

***

К концу дня Тэхён отходил от забот в спальне – помощь Джину в украшении коридоров выпила из него последние силы. Если профессор занимался делом, которое много или мало его интересовало, он становился противным и требовательным человеком. А слова, которые Тэхён бросил Чонгуку (и о которых теперь лишь слегка подсознательно сожалел), вывели Сокджина настолько, что мужчина чихвостил Тэхёна всё время, прерываясь лишь на то, чтобы закурить. «Вы совершенно бессовестный человек», – чеканил Сокджин на свой картавенький манер. И Тэхёну, честно, хотелось закрыть руками уши. Он продолжал слушать одни и те же замечания лишь из бесконечной благодарности профессору за свою спасённую ногу. Сейчас же мужчина сидел за столом, пытаясь сообразить, как уместить все события последнего месяца в одном маленьком письме. Письме к Хосоку. Даже если телефона в Гейдлан-хилл нет, даже если они с напарником в ссоре (можно ли назвать вражду, подпитанную предательством Тэхёна дона Хименес, «ссорой»?) – они с Хосоком бок о бок целую жизнь. Они больше, чем просто некровные братья. И, наверное, Хосока всё же утягивает волной отчаяние при мысли о том, что люди Хименес расфасовали по пакетам его единственного друга. В нижнем ящике стола Тэхён нашёл карандаш и жёлтый истончившийся листок бумаги. Мужчина был малограмотен из-за того, что бросил учёбу в средней школе, и формулировка предложений представляла для него особую пытку. Он пробовал как можно полнее и как можно короче объяснить в сообщении, каким образом угодил в Гейдлан-хилл, какие жуткие вещи здесь мерещатся и почему покинуть имение до Рождества ему так и не удалось. О Юнги Тэхён намеренно не упомянул ни слова, избегая типичного для Хосока ответа: «Ты развлекаешься там, пока я подчищаю за тобой дерьмо, сукин сын?». Да и их с хозяином дома сумасбродными чувствами, странными и тайными, Тэхён почему-то ревностно не желал ни с кем делиться. Они в нём. Они для него. Нежные и не имеющие почти никакого физического воплощения. Пусть никто о них не знает. Пусть они останутся даже тогда, когда Тэхён вернётся на Сицилию – душа мужчины вновь вынуждена будет искупаться в грязи криминального дна, но где-то внутри неё останется островок чистоты, к которому он сможет возвращаться. Лелея в памяти воспоминания о юноше, уже не ребёнке, но совсем не взрослом, что смог одним своим существованием разжечь в его сердце пылкие искрящиеся костры. Тэхён писал, то зло зачёркивая слова, то задумываясь, какой фразой заменить неудачную. Он оказался так увлечён делом, что не заметил, как щёлкнул за спиной замок. Как скрипнули под тяжестью маленьких босых ножек гнилые половицы. Человек, заглянувший в его комнату, застенчиво мялся у порога, просунув голову в щель между дверью да косяком, и робко скрёбся ногтями о металлическую ручку, надеясь, что так его присутствие скорее обнаружат и предложат уже войти. Но, поглощённый письмом, Тэхён совсем не реагировал на звуки. Камилло пришлось заговорить. — Мистер Тэ-Тэ... Карандаш скрипнул по бумаге, оставляя за собой полосу — след нервно дёрнувшейся руки. Тэхён обернулся. Его раздражённый взгляд слегка оттолкнул мальчика, но, увидев ребёнка, альфа быстро смягчился. Вряд ли Камилло напугал его намеренно. — Что-то произошло? — М-м, нет, — он скользнул наконец в спальню крохотной тенью. Озадаченный чужим визитом, Тэхён отодвинул стул и наклонился, чтобы мальчику не пришлось, разговаривая с ним, высоко запрокидывать голову. — Я принёс вам, — ладошка Камилло нырнула в карман комбинезона и достала оттуда свёрток салфетки с печеньем внутри. — В этот раз у Юнни получилось вкусно. Пряничный человечек раскрошился, пока альфочка дотащил его из кофейни. Но, передавая угощение Тэхёну, мальчик любезно пошарил в кармане снова, чтобы пересыпать в кулак мужчины остатки. Тэхён улыбнулся ему, с трудом, чтобы не обидеть, сдерживая смех. — Я обязательно попробую, спасибо, — мужчина переложил свёрток на стол. Камилло не торопился уходить, и Тэхён сразу догадался, что цель его визита заключается не в печенье. — Отец ещё злится на меня? Мальчик слабо пожал плечами, выражая скорее неловкость, чем незнание. На улице стемнело, и буквально пару часов назад в спальне вновь зажёгся камин. Огненные полосы плыли в аккуратно подстриженных волосах Камилло, его круглом детском лице. Так, вблизи и при подходящем освещении, он сильнее напоминал Чонгука: даже малюсенькая закорючка на кончике носа принадлежала отцу. Но глаза отличались. Большие и добрые, полные не присущих Чонгуку деликатности и тепла, они задумчиво глядели на Тэхёна. Мужчина не мог знать наверняка, но подозревал, что глаза, как и дружелюбный характер, достались Камилло от папы. Интересно, что Намджун имел в виду, когда говорил, что обстоятельства болезни супруга Чонгука «немного запутаннее», чем смерть? — На вас не злится. Он сердится на Юнни, — мальчик снова сунул руки в карманы. Силуэты его нащупывающих что-то кулачков были заметны через одежду. Однако отдавать вещь, которую Камилло, судя по всему, принёс вместе с печеньем, он не торопился. Сомневаясь в намерениях, пружинил на коротеньких ногах. Альфа помрачнел. Он понятия не имел, как связан Юнги с их конфликтом. — За что? — За то, что не рассказывает правду, — дал расплывчатое объяснение ребёнок. Взгляд Камилло постоянно стрелял в сторону двери, а сам он ребячливо вытягивал шею, пытаясь увидеть, не поднимается ли кто-нибудь по лестнице. Холодный смрад напряжения пустил корни в тело Тэхёна. Ледяные нити слишком внезапного и слишком нежеланного чувства, природа которого пока была мужчине неясна, стянули собою желудок и вызвали приступ тошноты. Если бы альфа стоял на ногах, наверное, у него непременно закружилась бы голова. Но он сидел, и кругом шли только мысли – болезненные, гадкие и липкие, как быстро застывающий цемент. Тэхён опасался, что Камилло скажет ему именно то, что он уже знает, но в чём боится убедиться. — Какую правду? Мальчик виновато потёр носком стопы пол. На пару минут он сконфуженно замолчал. Мгновения тишины казались альфе вечностью, а потом его тяжёлое дыхание слилось с шорохом бумаги. С шорохом сложенного вчетверо рисунка, который Камилло неуверенно выудил из комбинезончика. — Отец сильно накажет меня, если узнает, что я пришёл без спроса. И Юнни обидится. Я не должен говорить вам сам, — беглый шёпот с трудом получалось разобрать. Тэхён склонился ещё ниже, чтобы мальчик мог бубнить ему на ухо. Сам факт того, что у них двоих, тридцатилетнего мужчины и шестилетнего пацана, появились секреты от других взрослых в Гейдлан-хилл, наводил на определённые сомнения. То ли в собственной адекватности, то ли в адекватности мира, что окружал Тэхёна последние недели. — Спросите у Юнни. Об этом. Только не показывайте картинку, иначе он поймёт, что её принёс я. Детские пальцы нырнули в ладонь Тэхёна, ту же, что приняла печенье, на этот раз оставляя нечто более ценное. Правду, на которую скупы все постояльцы Гейдлан-хилл. Правду, которую мужчина не хотел бы знать. Правду, которая нужна ему, как воздух; без которой он сойдёт с ума. Из-за противоречивости чувств и волнения во рту образовывалась першащая нёбо сухость. Тэхён перенял листок. Он долго смотрел на него, гипнотизируя взглядом, полным уныло-карей безысходности, словно так получилось бы просканировать содержимое. Пальцы не повиновались требованиям мозга развернуть бумажный конвертик. И, будто по их уловке, в голову начали приходить намерения, совершенно противоположные логике взрослого мужчины: Тэхён захотел бросить картинку в камин. Позволить пламени объять её всю, целиком. Не оставив от ответов на его вопросы даже горсти горячего пепла. Так альфа смог бы спокойно жить – во всяком случае, ещё какое-то время. Жить, наслаждаясь присутствием Юнги, планомерным спокойствием и гостеприимством Гейдлан-хилл. Вне его мистических тайн. Вне всех ужасающих истин. — Простите, что обманывал вас, — Камилло смял штанину Тэхёна кулачком. Мужчина же был слишком насторожён, чтобы как-то на это отреагировать. — Другие сказали: так правильно. И я послушался. Мне нельзя не слушаться, знаете. — Знаю, — слетело с онемевшего языка. Глаза альфы блуждали от мальчика к свёртку в руке и обратно. В груди зародилось то самое дурное, вяжущее чувство: когда знаешь, что делать, но претворять в жизнь это знание совершенно не хочется. И всё-таки пальцы свободной кисти дёрнулись, чтобы раскрыть бумажку. Они тряслись так, словно ничем не прикрытую ладонь Тэхёна держали над кончиком пламени и постепенно опускали ниже. В эпицентр огня, к самому его истоку, разъедающему уязвимую плоть. Однако Тэхён не успел ничего предпринять и ничего, как следствие, увидеть – двери в спальню распахнулись намного раньше. Наверное, если бы Камилло с Тэхёном прислушались, они бы разобрали приближение скрежущих по деревянному полу каблучков, когда те только ступили на лестницу. Но они были слишком увлечены секретами. Общими на двоих. Маленький хозяин грустно и потерянно улыбался, когда входил. Чёрный шёлковый бант по-прежнему подвязывал его волосы, но передник, надетый поверх костюмчика днём, пропал – сейчас, в комнате Тэхёна, омега не был арендатором, владельцем дома или бариста из кофейни на первом этаже. Юнги пришёл, как друг. Или, возможно, чуть больше. Друг с заглавной буквы, Друг, случайным и нежным чувствам к которому лучше остаться неозвученными. Друг, которому Тэхён очень хотел доверять. Лицо Юнги исказилось в гримасе неловкости и подозрения, когда он заметил Камилло. А у самого мальчика посинели губы – настолько он испугался. И лишь Тэхён, воспользовавшись ситуацией, сообразил спрятать свёрток с рисунком в карман брюк до того, как его успеют на этом поймать. — Что ты здесь делаешь? — непроизвольно строго спросил омега. В правой руке Юнги на подставке сияла восковая свеча. В коридорах темно, несмотря на лампы, но спальни засчёт каминов неплохо освещались даже по ночам – пришлось задуть её за ненадобностью. — А ты? — пустился ребёнок в оборону. Юнги не смог найти ответа более красноречивого, чем молчание. Его щёки поплыли розовым. Тэхён, уже отошедший от недавнего потрясения, нашёл в себе мужество вмешаться. — Камилло угостил меня печеньем, — одним движением взъерошив затылок пацана, мужчина тут же легонько пихнул его к двери. Не будь дураком, Камилло понял намёк и зашуршал ногами по полу. Он обогнул юношу с осторожностью, напоследок из вредности показав ему язык – Юнги был не намного старше, и у них, как Тэхён успел понять, устоялись очень крепкие, щепетильные, почти родственные отношения. Но, как и любая братская любовь, нежность Камилло заканчивалась там, где начиналась суровость со стороны старшего. Пусть характер у альфочки складный, ласковый, явно взлелеянный вторым родителем, влияние упрямого нрава отца периодически проскальзывало в его поведении. Юнги вздохнул, пропуская мальчика боком. — Я расскажу об этом Чонгуку, и он тебя выпорет. Камилло демонстративно закатил глаза. — Говоришь прямо как папа, Юнни. Но отец никогда меня не бьёт. Уже за порогом, пользуясь тем, что омега не видит, Камилло приложил указательный палец к губам. Тэхён ясно понимал: жест адресован ему одному. И он создавал внутри чудовищную волну смятения. Может, мальчик играет? Пожалуйста, пусть он просто дурачится. И весь их диалог – одна огромная шутка. — Он донимал вас, сэр? — Юнги покачал головой одновременно мягко и сердито, прикрывая за Камилло двери и запирая засов. — Простите. Камилло очень активный ребёнок. И сколько бы внимания ему ни уделяли, его всегда недостаточно. Альфа сидел на стуле недвижимо, не меняясь в лице. Руки, сцепленные в замке между коленями, выдавали его неблагоприятный настрой, однако Юнги этого не замечал. Или просто делал вид. Мальчик ссутулился, пряча в плечи лебединую шею и выглаженный воротничок своего костюма, а затем прошёл дальше в спальню. Он явно был не в себе – слишком взволнован — и от того занимался вещами, которые прежде по вечерам ему делать не приходило даже мысли: вдруг зачем-то взбил подушку, перестелил одеяло и переложил с подоконника на прикроватную тумбу книги, которые они с Тэхёном уже прочли. Его суетливая ходьба туда-сюда начинала мужчину раздражать. — Ты пришёл, чтобы убираться? — Ах... Нет, сэр, — так растерянно, словно запутался в потоке собственных переживаний, отозвался Юнги. Он тут же резко бросил все прежние заботы и просто сел на уголок постели. Без малейшей динамики омега смотрел то в пол, то на Тэхёна, то на его лаковые башмаки, в которых расплывчатым узором отражались языки танцующего в камине огня. Темы для их разговоров всегда находились сами собой, формировались из пустоты и в то же время казались самыми сто́ящими. Самыми приятными. Но сегодня молчание затягивалось то ли в узел, то ли в петлю. Они не знали, о чём следует говорить. Хотя оба думали об одной и той же теме. — На чём мы остановились? — вздохнув, попробовал разрядить обстановку Юнги. Он потянулся к тем книгам, что остались лежать на подоконнике – не начатым или не дочитанным. И, расположив их у себя на коленях, по одной перекладывал на постель с жутко заинтересованным видом. — Диккенс? Нет... Ох, точно, Джейн Остин. Тэхён же пытался выяснить, смеётся ли Юнги над ним своими чудаковатыми поступками, пытается ли всерьёз скрыть что-то важное или этим вечером он лишь по-юношески витает в облаках. Перед альфой, скинув обувь и забравшись на кровать с ногами, сидел какой-то совершенно уникальный человек – он так же легко заставлял сомневаться в себе, как и развеивал все сомнения. Одно Тэхён знал наверняка: Юнги, тот самый омега напротив, точно не способен причинять окружающим вред. Зачем тогда ему лгать? И, самое главное, о чём. — «...увлечься все мы готовы совершенно бескорыстно — небольшая склонность вполне естественна. Но мало найдётся людей настолько великодушных, чтобы любить без всякого поощрения. В девяти случаях из десяти...», — омега зачитывал вслух. Обычно у него выходило произносить с выражением каждую строчку, уделять особое внимание пунктуации и орфоэпии. На сей же раз чтение разумнее было бы назвать бесконечным потоком букв, звуков, заиканий и кашля. Юнги то и дело облизывал пересохшие губы, а пальцы его, всё такие же белые и тоненькие-тоненькие, хрупкие, взбалмошно перелистывали страницу за страницей. Мужчина не выдержал в качестве слушателя и десяти минут. Его тело поднялось со стула само, управляемое единственным желанием – прекратить это издевательство. Никто из двоих, находящихся в комнате, казалось, не успел проследить, как он пересёк расстояние до кровати. В пару движений Тэхёну удалось вытянуть корешок «Предубеждения и гордости» из цепких ладоней Юнги и, захлопнув его, отбросить к остальным книгам. Когда альфа впервые проснулся в этой спальне, она чудилась ему спичечным коробком. Конечно, не изменилось устройство стен и теперь, однако, пообвыкнув, Тэхён всё же пришёл к выводу, что не такая она и крохотная. Пространство от камина до окна составляло чуть больше двухсот дюймов. Но той части комнаты, где обосновывалась кровать, достигал лишь кисейный оттенок жёлтого – его трудно было назвать светом. Зато сквозь щели между досками, перекрывающими стёкла, во власти луны бликовал снег. Игры его лучей оседали в чёрных кучерявых прядках Юнги, смешно обрамляющих голову. Тэхён стоял как бы сбоку, и, не преграждающий ни одному из потоков разноцветных огней ход, мог (не без удовольствия) наблюдать, как сияет из-за них светлая кожа омеги. В перерывах между попытками разгадать тайны хозяина Гейдлан-хилл Тэхён думал лишь о том, насколько он прекрасен. Поразительные противоречия. — Сегодня у меня плохо получается, да? — Юнги стыдливо улыбнулся и приподнялся. – Никак не могу собраться после всей этой суматохи с Чонгуком... Наверное, мне лучше зайти завтра, чтобы не докучать вам своими проблемами. Пальцы Тэхёна аккуратно легли на плечо омеги и нажали, вынуждая сесть обратно. Юнги покорно выполнил его просьбу, сильно похожую на требование. Но уставился в ответ так, будто в его глаза вставили пятицентовые монеты. — Тебя что-то беспокоит? — осторожно начал мужчина. И Юнги тут же опустил глаза обратно, теперь рассматривая зачем-то кружевные манжеты на своих рукавах. — Ничего не собираешься мне сказать? Пока я не узнал сам. Это «пока я не узнал сам» заставило дыхание Юнги заметно участиться. Неизвестно, от злости или тревоги. — Камилло что-то сказал вам, сэр? — А что такого Камилло вообще мог сказать мне? — легко парировал Тэхён, и юноша прикусил язык. — За что его отец на тебя злится? Прямые вопросы, если они неприятны, всегда вызывают защитную реакцию. И Юнги язвительно покачал головой. — Понятия не имею! — Зачем ты лжёшь мне? — Я не лгу. — Юнги! — Тэхён прикрикнул, но затем тут же поднёс кулак ко рту и закатил глаза, отвернувшись. У него большие проблемы со сдержанностью. Хотя, у кого бы их не было? Он ведь заживо погребён под целой тонной недопониманий, с которыми сейчас приходится бороться. — Это... Это как-то связано с тем, что я видел в лесу, не так ли? Господи, не смей врать мне, иначе, клянусь, я... — Я не могу сказать, — Юнги взорвался всхлипом. — Не могу. Не могу. Не могу! Вряд ли такую реакцию вызвало слабое давление Тэхёна. Омега держался уверенно, укрываясь, как щитом, обманом и отрицанием, но чем ближе он стоял к обнаружению правды, тем слабее становился. Эмоциональнее. Жалостливее – то ли к самому себе, то ли к мужчине. Это было новое для альфы выражение его лица: заплаканное, искривлённое горечью и оттенком обиды. Юнги рыдал взахлёб, содрогаясь всем существом. Задыхаясь. Тэхён лишь хмурился. Прошло время, прежде чем он наконец созрел опуститься на корточки и собственными ладонями накрыть чужие руки. В ту минуту он подумал, что ни одно мучение не сравнится с необходимостью наблюдать это. Очередной странный порыв чувств по отношению к омеге, которого мужчина знает всего месяц. — Чш-ш. Ты слышишь? Хватит, — пальцы настойчиво сжали мягкие ладони. Когда те перестали трястись, Тэхён поднялся выше, такими же короткими прикосновениями прекращая судороги в локтях, плечах и спине омеги. К тому моменту, как его тепло дотронулось мокрых щёк, утирая солёную, пощипывающую трещинки на коже грубых пальцев влагу, Юнги опять посмотрел в ответ. Так открыто, как за вечер – ни разу. И так разбито, как «ни разу» за целую жизнь. — О чём ты молчишь? Почему боишься сказать? Юнги, ты пугаешь меня. Безумно пугаешь, потому что я тебя не понимаю. Не плачь. Между ними образовался робкий зрительный контакт. Полный чувств, таких же одиноких и печальных, как бесхозные письма. Они не имели ни отправителя, ни получателя, ни цели. Просто существовали, чтобы силами и эмоциями, вложенными в них, сводить с ума. Юнги видел в глазах Тэхёна предубеждения на свой счёт. А сам мужчина в его заплаканных чёрных безднах — полосу раскола между ними. Неужели секреты Гейдлан-хилл столь сокрушительны? — Почему? — повторил Тэхён одними губами, подушечкой большого пальца смахивая с пушистых ресниц мальчишки новую слезу. А за ней следующую. Ещё и ещё. Ранее сидевший на кровати с ногами, Юнги свесил их вниз и придвинулся. Альфа успел было подумать, что мальчик собирается поведать нечто важное, но тот продолжал молчать. Теперь на дистанции всего в несколько дюймов. Тёплое дыхание Юнги, разносящее кофейный аромат его тела, трепало волосы Тэхёна и опаляло лоб. Они сидели настолько близко и настолько тесной была связь их душ, что редкие слезинки омеги, которые мужчина не успевал поймать, оставляли кляксы на горловине его поло. И капли, казалось, подобно кислоте разъедая кожу, сразу проникали в сердце. Юнги убрал от себя чужие руки. Его губы поджались, выдавая сомнение, но мальчишка всё-таки наклонился ниже. Уменьшая расстояние между лицами, он часто прерывался. Надеялся остановиться. Но всякий раз после непродолжительной попытки ход его движений возобновлялся. Снова и снова, будто ставили на паузу кинофильм. И Тэхён волей судьбы оказался в главных ролях. Когда дистанция между носами сократилась настолько, что альфа уже не мог видеть ничего, кроме чёрной бездны глаз, фарфоровых щёк или тонкой полоски светлых уст, он ясно понял, что именно Юнги собирается сделать. Но не захотел отвернуться. Их первый и, возможно, единственный поцелуй начинался несмело. Боясь отказа, омега не дышал и не двигался. Просто прижимался к чужим губам своими, пытаясь сохранить их сухой жар. Его кожа из-за слёз на вкус ощущалась горьковатой. Но в тот момент Тэхёну чудилось, что он никогда не пробовал ничего слаще. Теперь солёные дорожки скатывались по подбородку и кадыку альфы – их всё ещё роняли трепещущие ресницы Юнги. Тэхён не закрывал глаз, поэтому мог видеть, как маленький хозяин Гейдлан-хилл жмурится и смешно, взволнованно дрожит. Как расслабляется, когда понимает, что его не собираются отталкивать. И как поднимаются его веки, чтобы он смог запечатлеть поцелуй в памяти всеми органами чувств. Это было похоже на сон. Ту волшебную, эфемерную его часть, которая очень скоро разовьётся в ночной кошмар и разобьёт сердца им обоим. Когда понимаешь: всё происходит не на самом деле, и как только придёт час расстаться с иллюзией – она сломает тебя. Но человек упрямо вязнет в собственных грёзах глубже, набирает их полные лёгкие, задыхается. Потому что погибнуть в смертельно ядовитом тумане этих лживых объятий приятнее и реальнее, чем добровольно отказаться от них. Когда всё закончилось (да и не начиналось толком, их поцелуй был ханжески чистым), омега тут же бросился Тэхёну на грудь. Скорее желая, прижавшись, спрятаться от неловкости и стыда, чем восполняя свой тактильный голод. Мужчина же устало выдохнул. Его убивали собственные желания, радикально расходящиеся с тем, что он сделать должен. Этого ли омега добивался своей нежностью? Должен Тэхён требовать от Юнги ответов. А хочет лишь бесконечно долго вдыхать аромат его волос и грубой хлопковой одежды. Если мальчик и пытался обвести Тэхёна вокруг пальца – что ж, альфа уже в проигравших. — Мне нужно было признаться раньше. Рассказать обо всём, как только вы очнулись, — беспорядочный шёпот прерывали новые и новые завывания. Поло Тэхёна намокало из-за близости с мокрыми щеками. Мужчина накрыл рукой кудрявый затылок, успокаивающе ероша чужие волосы. — Но если я объясню всё сейчас, вы возненавидите меня, сэр. Нас всех, — он сделал паузу и опять зашёлся в рыданиях. — Я так не хочу, чтобы вы ненавидели меня... Ненавидеть. Тэхён помнил, что значит это слово, и знал, насколько глубоким порой бывает это чувство. Будучи человеком первого сорта гнили, он неоднократно вынужден был презирать и, в конечном счёте, ненавидеть своё такое же мерзостное окружение. Юнги... Мальчик вызывал совсем иные эмоции. Страсть вместо страха. Желание вместо отвращения. Мужчина бы назвал то терпкое и манящее, что зарождал в нём этот омега, любовью, если бы только хоть немного верил в неё. Не утрать альфа здравомыслие, он спросил бы, за что должен Юнги ненавидеть. Что тот скрывает? Но Тэхён давно утратил. Он знал: про какой бы ужас мальчишка ни заикнулся, это не изменит его отношения к нему. Мужчина выпрямился в спине и начал вставать на ноги. Опасаясь того, что Тэхён собирается уйти из объятий, омега крепче стиснул кольцо рук за его шеей — а альфа, на самом деле, и не был против. Медленно, как настигает жертву хищник, намереваясь перекусить жилку бьющейся под кожей артерии, он добрался до шеи. Обожжённый выдохом Тэхёна в самый подбородок, Юнги дёрнулся, когда новый поцелуй пришёлся на его кадык. С шорохом смятых простыней мужчина уронил омегу на постель. Какое-то время он продолжал с жадностью льнуть носом к яремной впадинке и изгибам хрупких плеч. Истерично поглощая аромат, которым не мог насытиться. Разрушая прежде возведённые ими обоими границы. А Юнги просто лежал под ним, хватаясь за одежды, сминая одеяло в кулаках. Не сопротивляясь, но и не предпринимая никаких встречных действий. Тэхён улыбнулся его растерянным и красным от слёз глазам, как только они в очередной раз столкнулись взглядами. — Сэр, — смято и тихо, сквозь учащённое дыхание ртом. — Что вы делаете? Тэхёну его невинность казалась слегка подлой. Он не хотел Юнги портить. Возможно, своими руками, знавшими прежде ни одного омегу и ни одну смерть, альфа не имел права даже дотрагиваться до него. Но наивное «сэр» голосом мальчишки, который всего пару минут назад, подарив свой первый поцелуй, умолял его не ненавидеть, пленило бы любого мужчину. Так Тэхён оправдывался. На деле же – грезил о Юнги почти всё время со дня знакомства. И сейчас, какими бы фатальными для него ни были тайны Гейдлан-хилл, Тэхён не думал о них. Он запросто распрощался бы с собственной жизнью взамен на власть, которую имеет над телом омеги лишь альфа. На власть, которую Тэхён жаждет обрести над Юнги. Руки мужчины скользнули вдоль чужих бёдер, чтобы в конце своего пути крепко обхватить талию. Омега успел озадаченно промычать, пока новым, более умелым поцелуем Тэхён не увёл его в сторону от мыслей. Он целовал Юнги правильно. Без дерзости, не впуская в податливый рот языка, но увлечённо терзая губы – то зубами, то собственным напором. Вес тела Тэхён старался сосредотачивать в коленях, которыми упирался в матрас, но чем непокорнее таз юноши дёргался под ним и уязвимее становился, тем нестерпимее делалось желание прислониться к нему плотнее. Испепелить. Ощущая неуверенные ворошения пальцев омеги в своих волосах или за спиной, на лопатках, Тэхён подбадривающе касался губами его лба, висков, кудрей. Поощрял инициативу, даже малейшую. А его собственные руки не знали, куда лучше деться: хаотично исследуя Юнги дюйм за дюймом, они то добирались до худых колен, то до предплечий. Тэхён даже позволил себе единожды сжать маленькую мальчишескую грудь омеги через костюм, вызвав его совершенно чистый, будоражащий до костей стон. Они тёрлись друг о друга животами, и Юнги, — понимал ли он, что творит, или нет, — извивался на простынях дугами, желая заполучить больше разрядов тока, доводящих до изнеможения. — Мне горячо внизу, — хныкал он, капризно выпячивая губы и притираясь к Тэхёну мокрой солёной щекой. — Ваши брюки мешают. Мне так горячо, что я сейчас умру, сэр... У мужчины же в голове плыла цветная туманная пелена. Хмурясь от блаженства и иллюзии контроля, Тэхён жался носом к плечу Юнги, а торсом вдавливал в кровать его хрустальную худощавую фигуру. Им было хорошо друг с другом. Предаваясь всполыхнувшей в пожар искре, они алчно наслаждались моментом. И напряжённые до предела тела каждое мгновение грозились взорваться. Тэхён хотел обладать Юнги, а омега, может, не до конца осознавая, желал, чтобы им обладали. Бедром блуждая между чужих ног, мужчина чувствовал, как одежды перестают скрывать пятна его вязкой влаги. Тэхён уже дёрнулся, чтобы расстегнуть бляшку ремня, когда сверху начал доноситься скрежет. Негромкий, но отчётливо режущий слух. Скрежет с чердака. Скоро к звуку добавилось слабое поскуливание. Возможно, его можно было бы спутать со скрипом ветра, шумом колёс инвалидной коляски Намджуна, топотом чьих-то ног – как обычно привык мужчина это интерпретировать. Однако, в филигранной тишине спальни обманывать себя получалось едва ли.

Тэхён точно знал, кто это. Что это.

Вне всяких сомнений, знал и омега тоже. От прежней сладостной неги запретного удовольствия в его лице ничего не осталось. На смену ей пришло какое-то жуткое выражение, мерзко скользящее между осознанием и ужасом. Держась за шею мужчины, Юнги резко сел на постели. Растрёпанный вид его, с взъерошенным гнездом волос и смятой одеждой, сейчас, из-за пугающего света глаз, едва ли напоминал то, что обычно наблюдают люди после уединения. Тэхён смотрел на растерянного и взволнованного человека, который совсем не понимал, что ему делать. А Юнги глядел в окно. Между щелями в досках исчез след лунного сияния. Мир и проклятый лес – всё погрузилось во мрак. — Полночь, — досадливо прошептал мальчишка. Он вырвался из ослабевшего объятия Тэхёна и бегом спустил ноги на пол. Тут же надел башмачки. Мужчина придержал его за локоть. — Какого чёрта, Юнги? — рывком развернув омегу к себе. Рот мальчишки распахнулся в немом раскаянии, но губы тут же сомкнулись обратно. Вой под крышей усилился. Ему было некогда размениваться на объяснения. — Я расскажу всё утром. Клянусь, не утаю ничего, просто... Дождитесь меня, — коротким поцелуем в щёку Юнги отвлёк чужое внимание. Затем сорвался с места к столу, где оставил свечу. — Не смей уходить сейчас, тебе ясно? Но омега не слушал. Он молниеносно зажёг свечу снова, от пламени в камине, и дёрнулся к дверям. Тэхёну же ничего не оставалось, кроме как попрощаться с ним, не вставая с кровати. — Юнги! — мальчик обернулся на голос. Дверь перед ним оказалась уже наполовину приоткрыта, и в том, что он уйдёт, не оставалось сомнений. Тэхён готов был выть от тоски. Потому что понимал: если Юнги переступит порог, ему самому придётся окончательно поверить во что-то страшное. И в то, что его «маленький хозяин Гейдлан-хилл» стоит за всем этим безумием. — Пожалуйста, останься со мной. — Я не могу. Простите, — очередная грустная улыбка мальчика убила в Тэхёне надежду. Юнги скрывался из спальни спиной, постепенно растворяясь в бесконечной темноте коридора. — Увидимся утром, сэр. За грохотом двери мужчина не услышал собственного гневного рычания. В напоминание о том, что Юнги приходил к нему, и том, что между ними произошло, Тэхёну достался лишь брошенный на постели шёлковый бант. Наверное, мальчик отнял бы и его, если бы заметил, что тот случайно свалился с волос. Какое счастье, что не заметил...

***

Тэхён не смог уснуть. Ни через час, ни через два, ни через три. Ни позже. Мужчина не знал, кем вообще нужно быть, чтобы позволить сну поработить сознание при тех обстоятельствах, в которых он оказался. Просьба Юнги дождаться рассвета звучала как злая, ехидная шутка. Звуки его будоражили. С тех пор, как омега скрылся за дверью, Тэхён слышал то их приближение, потрескивающее по деревянным полам коридора, то удаление. В конце концов скрежет исчез насовсем. Остался лишь плач. Сильный, напоминающий скрип покосившихся гнилых дубов на ветру. Такому горестному рыданию мужчина внимал второй раз в жизни – первый был в злополучном лесу, пустившем наперекосяк его жизнь. Думать у Тэхёна получалось только в те редкие мгновения, когда тот (или то), кто кричал, переставал голосить и ненадолго смолкал. Сидя на постели, альфа измученно потирал виски и лицо, словно лет на пять постаревшее от усталости. Перед собой на полу он разложил бант Юнги и бумажку, переданную Камилло. А теперь с внимательностью сумасшедшего метал глазами от одной вещи к другой. Выбор, который мужчине было необходимо сделать, выворачивал его наизнанку. Он мог довериться маленькому хозяину Гейдлан-хилл. И, возможно, вновь позволить себя одурачить. Жить в неведении ещё несколько дней, недель, месяцев, делая вид, будто ничего необычного в этом доме не происходит (а если и происходит, не его это дело вовсе). Просто потому что не хотел принимать действительность. Как ребёнок. Три японские обезьянки: не слышу, не вижу, не говорю. Но разве есть в этом хоть доля смысла? Если рано или поздно правда об имении всё равно настигнет его по принципу пружины — чем дольше оттягиваешь, тем больнее бьёт. Тэхён готов был мириться с тайнами Гейдлан-хилл и свободно закрывал на них глаза из собственной выгоды – рассчитывая на то, что они не коснутся его скромного обиталища так же, как не касались всё прошедшее время. Получая удовольствие от общества постояльцев, восстанавливаясь после ранения и поддаваясь очарованию Юнги, мужчина искренне верил, что проклятие этого места останется в его прошлом вместе с воспоминаниями о счастливо проведённых здесь буднях. Достаточно вернуться на Сицилию. Но почему-то именно сейчас Тэхён как никогда остро чувствовал: проклятие Гейдлан-хилл коснулось его уже в лесу. Тэхён стал его частью. И проклятие не игнорирует его присутствие – оно действует. Просто сам альфа не знает, в чём должен проявиться результат. Это как бешенство. Первые десять дней после укуса больного животного человек не видит изменений; симптомы настолько незначительны, что принимаются за норму. А потом появляется зуд. В этот самый момент заразившийся – труп, независимо от того, начнёт ли лечиться. И «зуд» у Тэхёна появился. Только что. Плач опять заставил трястись стены второго этажа. Мужчина не выдержал. Подняв бант с пола, он сунул его в карман брюк, а следом истерично потянулся и за рисунком. Дрожащие пальцы раскрыли свёрток с третьей попытки. Заставить себя посмотреть на детские каракули Тэхён смог с пятой. А разобрать нарисованное, что ж, пожалуй, с первой. Он назвал бы это успехом, если бы сохранил способность говорить. Или дышать... В кривых линиях была заметна детская рука, хотя Камилло очень старательно и долго пыхтел над картинкой. Мальчик плохо помнил, как выглядит Гейдлан-хилл снаружи: он изобразил имение какой-то странной шестиугольной формы. С зелёными стенами – не нашлось белого карандаша. И очень высокой крышей. Дверь, по неизвестным Тэхёну причинам, Камилло целиком закрасил чёрным цветом, а там, куда она вела, сидели маленькие персиково-жёлтые человечки. В них мужчина узнал постояльцев. Намджуна на коляске. Джина с курительной трубкой. Люси с тарелкой сахара перед камином. Танцующих в центре зала Тэхёна и Юнни. Единственного ребёнка, держащего за руку отца. Во всеобщей идиллии недоставало чего-то важного. Элемента. Однако альфа не понимал какого, и просто это оставил. Его внимание отвлекли иные детали. Дом делился на три части. Два этажа, чердак – всё, как в реальности. И... Нет-нет-нет. И под крышей лежало чудовище. Господи, оно лежало там, нарисованное неуклюжими детскими пальцами... По иллюстрации нельзя судить о точном облике твари, но она явно сильно отличалась от того, что Тэхёну во сны подкитывало воображение. Не было рогов или огромных, острых, как пики, клыков. Однако чёрная дымка шерсти и невероятные габариты чудовища сохранились. Багряно-карие глаза тоже. Не зверь, не человек, не оборотень – что-то, чего до сих пор Тэхён ни разу за тридцать два года не встречал даже в мифах. Разве что однажды наяву. На пути к Гейдлан-хилл. — Дерьмо, — судорожно выпустил струю воздуха альфа. Подошва ботинок на нервах отбивала о пол бешеный ритм. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. И не то чтобы Тэхён не предполагал. Более того – он знал. И каждую полночь, прислушиваясь к шуму за стеной, подсознательно возвращался к своим страданиям в лесу. Камилло подтвердил уже существующую теорию. Но из-за этого появилось лишь больше вопросов, от которых мужчина упорно ограждал себя весь последний месяц. Если тварь ждала его здесь, почему не напала? За столько времени. А если она не так свирепа, как Тэхён представляет себе, почему Юнги и постояльцы – все они держат её существование в секрете? Какого хрена вообще не бегут отсюда? Могут ли? Дилеммы возникали в голове Тэхёна одна за другой, но так же быстро исчезали неразрешёнными под влиянием накатывающей паники. Он не был уверен на тысячу процентов в каждом из постояльцев. Однако не сомневался в Юнги.

Юнги. Юнги. Юнги. Юнги.

Чистый. Совершенно искренний. Как дитя наивный. Тэхён не мог не доверять ему. Что держит мальчишку в этом забытом даже Богом месте? Неподъёмный долг? Перед кем? Перед чем? Неважно. Оставаться в комнате пленником вечного ожидания альфе не позволял инстинкт – ноги требовали бежать. И наплевать куда, главное – откуда. Но уйти без Юнги Тэхён не смел бы. Они обязаны хотя бы поговорить: маленький хозяин не раскрыл бы никому детали его побега, если бы это представляло для мужчины опасность. Тэхён знал. Им было необходимо попрощаться. Хотя, как и любой человек в подобной ситуации, Тэхён надеялся уговорить Юнги покинуть Гейдлан-хилл вместе с ним. Оставив позади прошлое, не рассчитывая на будущее – вслепую. Мужчина оставил смятый листок валяться на кровати, пока сам подорвался к шкафу. В нём, помимо книг, лежали предметы быта и старые колючие свитера. Тэхён надел сразу несколько, чтобы не умереть от переохлаждения в первые часы дороги сквозь буран. Если ему, конечно, посчастливится выбраться из дома нетронутым. Затем, разорвав простынь на постели, он обернул лоскутами ботинки – так шагать по деревянным полам получится почти бесшумно. А в последнюю очередь альфа забрал со стола своё письмо к Хосоку. Дверь спальни захлопнулась за ним с едва уловимым скрипом. Торопясь сбежать из эпицентра собственного ужасающего помешательства, Тэхён осмотрел рисунок Камилло очень поверхностно. Его внимания не хватило на то, чтобы заметить восьмого жёлтого человечка. Почему-то одиноко прячущегося (или, может, спрятанного) среди арендованных комнат второго этажа. Незнакомого. Его мальчик изображал с особой, тоскливо-нежной любовью...

***

Тэхён передвигался по длинному тоннелю коридора вслепую, прихрамывая на левую ногу. Комнат в Гейдлан-хилл, о чём он знал наверняка после месяца жизни здесь, было неимоверное количество: словно зубы дома-дагала, в ряды по обеим вертикальным стенам второго этажа выстраивалось больше двадцати пяти дверей. Некоторые из помещений использовались как чуланы или хранилища, некоторые пустовали. Другие же занимали постояльцы имения. Самая первая спальня от лестницы принадлежала Намджуну, напротив обустроился доктор Ким. О том, где ночевали остальные посетители Гейдлан-хилл Тэхёну не доводилось спрашивать – сейчас он об этом жалел. Задача найти комнату Юнги среди всех существующих казалась невыполнимой. Альфа ступал бесшумно и медленно. Керосиновые лампы над дверными арками не горели – приходилось кончиками пальцев касаться стен, чтобы хоть как-то ориентироваться в пространстве. Он слышал биение своего сердца в монотонной тишине дома. И только благодаря этому учащённому стуку в ушах осознал, что кричавшее ранее существо полностью стихло. Тэхён считал, что это дурной знак. Однако он не испытывал никаких плохих предчувствий, не ощущал слежки и продолжал спокойно идти, готовый в любую минуту, если появится необходимость, бегом пуститься в обратную сторону. На выносливости его тела больше практически никак не сказывалось пулевое ранение. Чем ближе Тэхён подбирался к концу коридора, тем отчётливее улавливал щебет голосов. Сперва мужчина думал, что воспалённое сознание заставляет его верить в обман. Однако голоса и вправду были. Позже также стала видима тонюсенькая алая полосочка, выглядывающая из щели между дверью и косяком. Крайние жилые апартаменты оказались лишь слегка притворены. Оттуда лился, рассеиваясь, свет. – Почему снова не рассказал ему? — в голосе говорящего альфа признал Чонгука. Такой же бестактный и грубый, как во все предыдущие свои разговоры с постояльцами, генерал ожесточённо с кем-то спорил. Из контекста диалога Тэхён догадался, что его собеседником был Юнги. Стараясь не то что не скрипеть половицами – лишний раз не дышать, Тэхён прислонился к щели правой частью лица. Одним глазом смог обогнуть пространство. Не уделяя особого внимания обстановке, он сосредоточился на людях, силуэты которых с трудом получалось различить в сумраке. Ближе стоял Чонгук. От Юнги же Тэхён видел только активно жестикулирующие руки. — Пожалуйста, перестань кричать, ты разбудишь остальных... — Так пусть просыпаются! Я повторю всем ещё раз: я больше не стану держать Его взаперти. Ни одного дня, Юнги. Держать взаперти? Так хозяином твари на чердаке на самом деле является Чонгук? Тэхён запутался...  Он уже не понимал, где начало, а где конец той мерзостной интриги, что продолжала окутывать Гейдлан-хилл. — Если так нужно, сам держи своего щенка в спальне, пока не созреешь наконец открыть ему глаза, – продолжал нагнетать Чонгук. — Мой му... В чём дело? Узнать больше из их разговора Тэхёну не довелось. Надо сказать, по собственной вине. Прислоняясь к стене плечом, альфа не обратил внимания на лампу, висящую в непозволительной близости от затылка. Подавшись назад, мужчина сбил с гвоздя петлю. Лампа полетела вниз и, не успев стать пойманной, разбилась у него за спиной. Вдребезги. Настолько громко в почти идеальном молчании уснувшего дома, что грохота не услышал бы разве что глухой. Тэхёну следовало чаще брать в расчёт то, что он полностью исчерпал запас своего везения. — Может, Камилло проснулся? — предположил Юнги. Они с Чонгуком оба уже направлялись к порогу: уверенные шаги неизбежно близились, а у Тэхёна вместе с тем сокращалось количество ходов к отступлению. Пришлось включать интуицию. Обычно ею мужчина не блистал, однако этой ночью именно она привела его к разгадке всех мистических тайн Гейдлан-хилл. Ответы на вопросы оказались столь болезненно бьющими, что Тэхён не желал бы узнавать их. — Я разберусь сам, — донеслось в последнюю очередь. Дверь открылась нараспашку. Но, сколько бы ни вглядывался Чонгук в темноту, к которой его зрение уже порядком привыкло, по итогу не обнаружил ничего и никого, кроме осколков лампы. Следом за ним крошечной тенью выпорхнул Юнги. Тот, кто учинил беспорядок, сидел на полу в соседней комнате. Тэхён вязко сглатывал, каждой клеточкой ощущая, как издевательски долго слюна стекает в горло. На спине и затылке выступал холодный пот при мысли, что он всё ещё может попасться. И если встречи с Юнги альфа искал намеренно, то присутствие Чонгука представляло для него риск. Особенно после недавних его слов. О «запертом». Чёрт возьми, а ведь Тэхён принимал этого мужчину за нормального человека! Дверь спальни, послужившей Тэхёну спасательным кругом, к счастью для него, не была закрыта на ключ. Возможно, она принадлежала кому-то из двоих, стоящих сейчас в коридоре, и альфа очень наивно надеялся, что не генералу. Иначе произошла бы подстава, глупо его разоблачающая. Мужчина напряжённо смотрел на ручку. Та шевелилась, прокручиваемая кем-то снаружи, и он успел смириться с тем, что его найдут прямо сейчас. Однако, будто услышав все немые просьбы, ручка тут же провернулась в обратную сторону. Человек, пытавшийся проверить комнату на наличие незваных гостей, передумал. — Ты прав, стоит сходить к Камилло. Опять этот бестолковый гуляет по ночам. Уверен, что подслушивать его научил твой блядский душегуб, — Чонгук отпрянул. — Он не преступник! Уже не преступник... — возмущённо шептал в ответ мальчишка. По мере удаления их голосов появлялись и делались громче истеричные смешки Тэхёна. В конце концов, альфа хохотал уже в полную силу, зажимая рот кулаком и жмуря слезящиеся от смеха – весьма нездорового – глаза. — Блять, — свернувшиеся в трубочку губы произвели несколько рваных выдохов. Мужчина огляделся. Наверное, в его положении логичнее было бы выбраться, пока не поздно, и подкараулить Юнги в более подходящем месте. Но почему-то Тэхён, полагаясь на привычные ему гангстерские повадки, решил, что неплохо напоследок вооружиться чем-нибудь тяжёлым. Или острым. А если комната всё же принадлежит Чонгуку, где-то в ней должно скрываться ружьё, которым он угрожал Тэхёну в день знакомства... От монстра с чердака спасёт вряд ли, но поможет припугнуть постояльцев, если те начнут препятствовать побегу. Мужчина поднялся на ноги. Апартаменты были просторнее его собственных и обставлены менее ляписто. Такой же горящий камин, шкафы из красного дуба, забитое досками окно. На стене в проходной висело зеркало с ажурными глиняными краями – больше нигде в доме Тэхён ранее не видел зеркал и понял это только сейчас. Паркет у кровати застилал ковёр, пошитый в форме медвежьего чучела; а над ней накрест закрепили гардины, с которых, будто шторы, спускалась плотная шёлковая ткань. Самой постели за тканью увидеть не получалось – вуаль накинули специально, чтобы та не пропускала даже малейший свет. Вероятно, у генерала чуткий сон. Или что-то вроде того... Неподалёку находился вещевой комод – Тэхён бросился к нему первым делом, рассуждая, что обычно в таких неприглядных уголках люди прячут самое ценное. И ружьё (ха-ха) явно дорого Чонгуку. Он выволок всю верхнюю полку целиком и перевернул, разбрасывая содержимое. Замершие наручные часы. Обручальное кольцо – наверное, Чонгук снимал его на ночь. Свёрнутые рисунки Камилло. Ничего толкового внутри не обнаружилось. Но Тэхён нашёл вещь, которая невольно привлекла его взгляд. Серебряный гребень с жемчужинами. И зачем Чонгуку такой? Хранит при себе на память о ком-то? В тот самый момент из-за занавеса раздался всхлип. Трепещущий по воздуху звук. Альфа не успел ещё испугаться, как всхлип повторился опять. Они лились один за другим и медленно перерастали в плач. Пока не громкий, но подозрительно напоминающий то животное рыданье, которое будоражило Тэхёна полчаса назад. Так же внезапно, как прекратилось тогда, оно вновь разразилось сейчас. В долю секунды мужчина перебрал тысячу вариантов развития событий. За тканью мог находиться Камилло. Или, возможно, там прятался монстр? Оба предположения казались абсурдными и неправдоподобными, не вяжущимися с уже имеющимися фактами. Тогда кто? Забыв собственный страх, Тэхён одёрнул полотно. И обомлел. На кровати сидел человек. Длинные локоны волос, аккуратно расчёсанные, струились по полным вздрагивающим плечам. Они были совершенно седыми, и во всей этой белизне проскальзывало только несколько чёрных прядей, контрастирующих с остальными, как свежая, выглянувшая из-под снега земля. Шокированно приглядываясь ко внешности старика, которого в Гейдлан-хилл раньше не встречал, Тэхён упорно не мог понять подвоха. Что-то странное оставалось в его руках, бёдрах и заплаканном лице. Что-то, подсказывающее мужчине, что его суждения неверны. И лишь когда взрывная волна эмоций спала, альфа сумел разобраться: перед ним не старик вовсе. Молодой омега оказался уникально красивой наружности. По меркам Тэхёна, выглядел он на возраст около двадцати пяти – плюс-минус пару лет. Совсем нагой, незнакомец кутался в простынь, хотя его вещи скомканными валялись там же, на кровати. Он хаотично покачивался. Вместе с тем седые волосы спадали то на его лоб, то ото лба, и в некоторые минуты альфе удавалось рассмотреть ближе лицо. Даже искривлённое от горечи слёз, оно не становилось менее изящным. На влажные румяные щёки отбрасывали тени длинные ресницы, а за ними прятались огромные глаза цвета потемневшей яблочной мякоти. Молочно-карие. С красным, раздражённым белком. Идеальным нельзя было назвать лишь приплюснутый широкий носик, однако и он смотрелся гармонично на фоне прочих достоинств. Зато сам облик юноши оставлял желать лучшего. Потерянный и уставший. — Где я? — первым заговорил омега, проглатывая слова. У него тряслось всё тело. — Кто ты? — вопросом на вопрос. Нет в целом мире подходящего выражения, которым получилось бы описать состояние Тэхёна в тот миг. Незнакомец немного задумался, слизывая влагу с губ. — Чимин, — шепнул едва слышно, на первый взгляд успокоившись, но скоро вновь заплакал. Не оставалось сомнений, что именно его мужчина слышал в своей комнате. — Я хочу домой. Где мы? Мне очень нужно домой... Не совсем понимая, представляет ли юноша опасность, альфа с осторожностью присел на корточки в нескольких шагах от постели. — Мы в Гейдлан-хилл. Англия. Ты знаешь, где это? — не заметив ни грамма осознанности в выражении чужого лица, Тэхён нахмурился. — Как ты здесь оказался, если даже не понимаешь, что это за место? — Я думал, моя семья здесь. Но здесь никого нет. Здесь только те, кто светятся, — Чимин обнял свои колени, пугливо оглядываясь по сторонам. — Они не выпускают меня. Не выпускают меня к семье. Омега повторял каждое слово по нескольку раз, и Тэхён нервозно путался в том, что он говорил. Однако те фразы, что всё же до мужчины доходили, ввергали его во всё больший и больший ужас. — Тебя держат здесь насильно? Чимин покачал головой, не отвечая ни отрицанием, ни согласием. Для чего постояльцам Гейдлан-хилл похищать человека? Как и откуда. Юноша в истерике игнорировал все вопросы, а у Тэхёна их постоянно приумножалось. Может, они с Чимином здесь для одних целей? И как это связано с тварью с чердака? — Я хочу к моему мужу, — завывал омега истошно. От его слов разрывалось сердце. — Я хочу домой. Он сказал, что мой муж будет здесь, но здесь только те, кто светятся. Только они. — О ком ты говоришь? Кто сказал? — Великий, — задыхаясь в рыдании. У Тэхёна похолодело в груди. — Он обещал вернуть моего сына. Обоих моих мальчиков. Где они? — Чимин утёр ладонями солёные дорожки с подбородка. Тогда альфа увидел кольцо. Точно такое же, как то, что нашёл в полке комода. Точно такое же, как то, что носил Чонгук. Омега же заново запустил заученную пластинку. — А где я? Почему мы здесь? Осознание подбиралось к мужчине семимильными шагами. Со спины. Чтобы накинуть петлю. — Как зовут твоего сына? В этот раз Чимин произнёс ответ сразу, без запинок и заиканий: — Камилло, — максимально чётко. Так, точно имя ребёнка – единственное, в чём этот странный напуганный человек мог быть уверен.

Чёрт возьми.

— Что... — А ты какого хрена здесь забыл, щенок? Оборачиваясь на скрип двери, альфа уже знал, кого увидит у порога. Чонгук возвышался в проходе перекрывающим кислород камнем. То останавливался, то ступал дальше по комнате. Грудь под рубахой вздымалась – может, от негодования, а может, от ярости. Складывалось впечатление, что мужчина злился на всё и постоянно, однако никогда ещё Тэхён не замечал в нём настолько пламенной и страстной ненависти, заставляющей вены пульсировать на руках и шее, а челюсти тесно смыкаться. И никогда ещё Тэхён не замечал, чтобы гнев его столь быстро отходил на второй план. Хватило всего лишь взгляда, сфокусированного на седовласом омеге. Тэхён готов был поклясться, что поймал мгновение, когда глаза этого отвратительного мужчины наполнились чем-то неподходяще ему ласковым и жалобным. Юноша на кровати, напротив, зарыдал громче. Сперва Тэхён не улавливал в этом логики. Ведь минуту назад Чимин клялся в тоске по супругу.

А потом Тэхён тоже разглядел...

Стоило Чонгуку выйти в ту часть спальни, куда попадал свет пламени из камина, его кожа будто загорелась. Она искрилась, переливаясь, как кучка драгоценных камней, и взгляду казалась полупрозрачной. Воспользовавшись ведром с водой, специально приготовленным подле камина, генерал затушил поленья. Но всё равно не перестал блистать – мерцание луны сквозь щели в досках на окнах сейчас тоже действовало на него губительно. Торопливо подбираясь к кровати, где Чимин истерил, забиваясь в угол, Чонгук с силой отпихнул Тэхёна с пути. Но не сделал ничего, кроме этого, хотя мысленно сам Тэхён уже готовился к конфликту на кулаках. Генерал накинул поверх перекладин над постелью сдёрнутую вуаль – так, чтобы ткань полностью отделяла окно от кровати. И лишь там, в абсолютном мраке, он принял прежний вид. Стал таким, каким Тэхён всегда знал его днём. Нормальным.

«Он сказал, что мой муж будет здесь, но здесь только те, кто светятся.

Только они».

— Мальчик мой, — Чонгук обращался к омеге на грани слышимости, присаживаясь на край постели. — Отстань от меня. Чимин дрался и кричал, пока мужчина пробовал его дотронуться. В конце концов Чонгук сдался и, упрямо приговаривая «тише», грубо вовлёк маленькое в сравнении с его собственным тело в объятия. В том положении, в каком омега оказался, сопротивляться исчез смысл, и он быстро-быстро обмяк в колыбели чужих рук. А буквально через минуту сам привалился головой к плечу супруга. Утомлённо. Сверкая в темноте мокрыми ресницами, но не плача. Чонгук держал его крепко и нежно, стараясь укутать посильнее в простынь. — Зачем ты снова разделся? — не обращая внимания на присутствие постороннего, мужчина взволнованно потирал продрогшие плечи Чимина. — Я не могу всё время бороться с тобой. — Я не знаю. — Как же можно не знать? — Я не помню. — Не знаешь или не помнишь? — Мне было грустно, — подытожил омега. Генерал засмеялся скорее безысходно, чем весело. — И ты разделся, потому что было грустно? — мужчина исцеловывал румяные щёки, веки и жадно ласкал пальцами седые локоны. Он даже ругал Чимина по-доброму, не смея показать раздражения, усталости или неуважения. — Мне с тобой одни хлопоты, мальчик мой. Чонгук любил его. Равно настолько сильно, насколько чутко покачивал, словно ничего не понимающее дитя, на своей груди. Теперь Тэхён понимал, что значили те слова Камилло и Намджуна:

            «А мой отец ненавидит зиму. Говорит, что папе зимой всегда становится хуже. Хотя он и летом, знаете, болеет».

               «Всё немного запутаннее».

Чимин болел не оспой, не гриппом и не туберкулёзом. Чимин не умирал. Чимин был глубоко болен сердцем. Душой. Чимин сходил с ума. Но Тэхёну, наблюдающему за взаимодействиями мужей со стороны, в тот час плевать хотелось на чужие болезни и чьи-то отношения. Альфа сидел на полу, искренне желая умереть – тогда не придётся больше копаться в грёбаном Гейдлан-хилл. Не придётся разгадывать его глупые, слишком взрослые загадки. Вообще-то, их стало настолько много, что в общем ситуацию описывал один главный слёзный вопрос: «что здесь не так, и что не так со всеми ними?» — Сэр? — Юнги, вошедший в комнату немногим позднее Чонгука и всё это время стоящий в проходной, боязливо сообщил о своём присутствии. Тэхён знал и раньше, что он находится там. Просто игнорировал. Пропали силы. — Я же просил вас подождать до утра. Мы... Тэхён усмехнулся. — До утра подождать? — оборвал хозяина дома альфа. — Я, блять, и шагу отсюда не ступлю, пока мне не объяснят, куда я попал. Юнги не удивился и лишь понимающе кивнул, виновато хлопая глазами. Он прошёл ещё немного вперёд: остановился там, где на него падали лунные блики – те медленно превращались в солнечные, полыхая в предрассветном небе алыми разводами. Мальчишка светился в них. Так, как сияют бриллианты, фианиты или битые стёкла. По мере того, как входило в свои права утро, его это неестественное свечение уменьшалось в интенсивности и становилось практически невидимым. Язык онемел, и Тэхён не произносил ни слова. В куда больший шок альфа впал, когда не увидел отражения Юнги в зеркале. Но омега находился точно напротив него... — В Гейдлан-хилл много пугающих поначалу вещей, вы правы. Не знаю, с чего и начать, — Юнни вздохнул. Мысленно он прощался с Тэхёном. Той их близостью, которую посчитал позволительной, но которой добился обманом. Юнги знал, что больше альфа не доверится ему. — Здесь останавливается время. Почти все мы мертвы, Тэхён. Но даже те, кто нет, останутся в доме. Навсегда.

Навсегда. Навсегда. Навсегда. Навсегда.

 Это конец?