Честь и долг

— LYKIRI ARRAX! — крикнул Люцерис в отчаянии. Зловещий силуэт Вхагара маячил позади них, вызывая дрожь у молодого дракона и его наездника. Раздались тревожные трели Арракса, который беспорядочно метался в небе. Люцерис, в свою очередь, крепче сжал узду и заставил своего скакуна сменить направление в поисках земли. — Dohaerãs Arrax! Ему необходимо было улететь, иначе произойдёт катастрофа. Проносясь по темнеющему полуденному небу, Люцерис неожиданно для себя уставился в непроглядную бездну океана под ним. Дежавю охватило его, когда он задумался о причине своего взгляда. Делал ли он это раньше? Почему это ощущение так знакомо? Громкий вскрик Арракса прервал его странные размышления. Люцерис, рванувшись вперёд, почувствовал, как булавка, скрепляющая плащ, натянулась. Его сердце нервно билось в груди от нависшей над ними опасности, словно они были добычей в непрекращающейся погоне. Неужели Эймонд сошёл с ума? Чего он хочет? Прикончить меня и моего дракона?! Арракс по-прежнему был встревожен, и ехать верхом на драконе становилось всё опаснее, ведь существо находилось в таком бедственном положении. Люцерис едва не закричал от досады, пытаясь справиться с дыханием и дрожью. Ему пришлось оглянуться, но лучше бы он этого не делал. Вхагар был уже гораздо ближе, и Арракс, борясь с ним, издал ещё один испуганный рёв. — ЛЮК! Он услышал сзади себя крик Эймонда, доносившийся по ветру. — Вхагар будет гнаться, если ты будешь ехать быстрее! Быстрее приземляйся! — Ты гонишься за мной со своим зверем, контролируй её! — с возмущением ответил Люцерис. Но ему нужно было быстро найти землю. Схватка в небе между их драконами могла грозить им гибелью. Люцерис прищурился и увидел внизу сухой участок земли. Глубоко вздохнув, он натянул поводья и, наклонившись вперёд, приказал своему дракону приземлиться. Дракон недолго сопротивлялся, но повиновался. Он стремительно опустился на землю, и Люцерис надеялся, что приземление будет мягким. Арракс плюхнулся на песчаный грунт, его ноги напряглись, чтобы остановить дальнейшее движение, а всадник содрогнулся от удара. Остановившись, Люцерис с облегчением выдохнул, счищая песок с одежды. Оглядевшись, он обнаружил, что они приземлились на пустынном пляже. Слегка дрожа, Люцерис слез с Арракса и подошёл к дракону, чтобы нежно погладить его по голове, бормоча при этом утешительные валирийские песнопения. В этот момент он почувствовал, что земля рядом с ними содрогнулась, и, повернувшись, увидел, как Эймонд приземляет Вхагара на некотором расстоянии от них. Теперь, когда опасность миновала, Люцерис чувствовал лишь гнев. Неужели Эймонд настолько ненавидел его, что подверг риску свою жизнь и жизнь Арракса? Он в последний раз похлопал Арракса по плечу и затем уверенно направился к приближающемуся Эймонду. — Ты что, с ума сошёл?! — закричала ему в лицо Люцерис. — Ты хоть понимаешь, что могло случиться?! Арракс мог напасть на Вхагар, и она бы сожрала нас обоих! Эймонд стоял молча, не сводя с него взгляда. Казалось, он борется с внутренним смятением, которое отчаянно пытается скрыть. — Ты называешь меня бастардом, но ты мог бы оказаться куда хуже, если бы всё пошло к чертям. Ты мог бы стать Братоубийца, дурак! Люцерис вцепился в воротник Эймонда, продолжая кричать: Ты ненавидишь меня настолько, что желаешь моей смерти... В ту же секунду его дядя притянул его за талию и прижался губами к его губам. Глаза омеги расширились от удивления, когда он почувствовал, как мужчина прикусил его нижнюю губу. Не задумываясь, он раздвинул губы, позволяя Эймонду просунуть язык и наслаждаясь моментом. Он попытался освободиться и оттолкнуть Эймонда. Но альфа лишь углубил поцелуй и крепче прижал его к себе. В этот момент он почувствовал, что сдаётся. Его тело, казалось, радовалось тому, что теперь он получает то, чего жаждал. Люцерис бхватил Эймонда и ответил на поцелуй с той же силой. Это было влажное месиво из языков и зубов. Одна из рук Люцериса потянула за серебристые пряди волос Эймонда, и альфа застонал от удовольствия. Когда юноша запыхался, Эймонд разнял их губы, чтобы приникнуть к его шее. Омега закрыл глаза и погрузился в ощущения, которые дарил ему дядя. Альфа сосал участок кожи, чередуя лёгкие покусывания. Затем он погрузился в его разгорячённую плоть, пока не нащупал пульсирующую железу омеги. Он наслаждался реакцией омеги, вылизывая и покусывая железу. При этом Люцерис стонал и прижимался к телу Эймонда. Весь его мир закружился вокруг него, и он был близок к тому, чтобы потерять рассудок. Это было то, чего он так долго жаждал. Он знал, что это самовнушение, что это неправильно на многих уровнях. И всё же его внутренние желания, которые так долго были сокрыты, наконец взорвались. Потерявшись в этих властных руках, он обнаружил, что его повалили на землю. Он удивлённо открыл глаза, но у него не было возможности сопротивляться тому, что произошло дальше. Эймонд взобрался на него сверху, его губы все еще покусывали шею омеги. Над ним доминировали и напоминали, кто он такой. Мятный запах, смешанный с пеплом и серой, в аромате Эймонда словно шептал об этом. Он не смог сдержать своих инстинктов и в ответ начал выделять более сладкие феромоны. Ситуация была непривычной, но свежий запах корицы выдал его. Альфа над ним зарычал и уперся своей эрекцией в его таз. В это время руки Эймонда блуждали по его телу, нащупывая те места, которые заставляли Люцериса мяукать. Одна из его рук массировала пах, а затем спустилась к опасному месту. Нет, Люцерис ролся с возбуждением, кипевшим в его теле. Он не мог отдаться Эймонду. Не снова и не так. Он был уже не тем Омегой, что семь лет назад. Он поклялся, что больше никогда не унизится. Только не от человека, который причинил ему страдания. — Пожалуйста, прекрати, — взмолился Люцерис, выходя из оцепенения. Но альфа, казалось, не слышал его: он набросился на него, чтобы задушить ещё одним голодным поцелуем. Омега почувствовал, как силы покидают его, когда рука потянулась к пуговицам его дублета. Он почти чувствовал, как прохладный воздух обдаёт его грудь, разрывая ткань. — Эймонд, остановись! — крикнул Люцерис. Запах корицы рассеялся, сменившись холодным страхом. Именно это и остановило Эймонда. Он замер, оторвавшись от тела мальчика. Трепетные карие глаза с испуганным выражением встретили его, когда он посмотрел вниз. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся, омега оттолкнул его и поднялся на ноги. Он смахнул песок с одежды и волос, переводя дыхание. — Как ты смеешь прикасаться ко мне?! —закричал он, выпрямляясь. Руки его сжались в кулаки, и он уставился на недоумевающего дядю. — А почему бы и нет! — Альфа встал, голос его дрожал от гнева. — Однажды ты уже позволил мне трахнуть тебя. Так почему сейчас что-то изменилось? Люцерис смотрит на него с недоверием. Эймонд выглядел так же растрёпанно, как и чувствовал себя, а глаза его всё ещё были расширены от желания. Даже несмотря на явную нерешительность Люцериса, в воздухе всё ещё витал запах возбуждения. Омега тяжело сглотнул, пытаясь удержаться от того, чтобы снова не обнять его. — Ты слышишь себя? Ты забыл всё, что было между нами?! — Не строй из себя жертву, племянник, — возразил Эймонд, окончательно теряя терпение. — Хватит врать самому себе. Ты хочешь этого так же сильно, как и я. И не смей отрицать этого. Люцерис прикусил губу. Ему следовало отвергнуть свои слова, но он понимал, что ничего не выйдет. Эймонд улыбнулся ему, словно почувствовав его смутные мысли. Он уже подтвердил его подозрения, что желает его, и тем самым всё усугубил. Но у него всё ещё была гордость. Он не позволит альфе снова унизить себя. — Хоть это и похоже на правду, но у меня всё ещё есть самоуважение, — язвительно произнёс Люцерис. — Я не позволю тебе обращаться со мной как со шлюхой. Я уже не тот наивный мальчик. Эймонд насмешливо хмыкнул. — Наивный? Ты считаешь меня дураком? Ты никогда не был глупым, племянник. Он стал подходить к нему ближе. Люцерис одновременно сделал шаг назад. — Удивительно, как тебе нравится прятаться за фасадом благочестивого Омеги. Не тогда, когда мы оба знаем, на что ты способен, — сказал Эймонд. Затем он снял повязку с глаза, продемонстрировав блестящий сапфир, заполнивший пустую глазницу. Люцерис вздрогнул от нахлынувшего чувства вины. Вот оно, постоянное напоминание о его необдуманных поступках. Даже если это было сделано для защиты брата, след его греха остался навсегда. Он даже не извинился, а если бы и попросил прощения, то теперь это не имело бы значения. Но сейчас Люцерис чувствовал лишь усталость от того, что вот уже десять лет несёт на себе этот грех. Это дело никогда не закончится, и если он не вырежет себе глаз, то никогда не искупит свою вину. Но это вовсе не означало, что он не попытается. Эймонд зарычал, когда его племянник достал с пояса кинжал. Оба мужчины чувствовали, как сильно бьются их сердца, а воздух сгущался от напряжения. Люцерис, казалось, смотрел на оружие с непонятным выражением. Затем он взглянул на своего насторожившегося дядю и бросил кинжал его к ногам. — Сделай это. Эймонд посмотрел на кинжал, лежащий у его ног, а затем снова на племянника. — Что за пакость ты задумал? — спросил он. — Выколоть мне глаз. Разве не этого ты хочешь? Эймонд внимательно посмотрел на него. Люцерис продолжил: Ты часто говоришь, что не добился правосудия. Теперь я даю тебе этот шанс" — Не играй со мной, – сказал Эймонд. Голос его был холоден. — Я и не играю. Мы здесь одни, никто тебя не остановит. Сделай это уже. Сердце Эймонда замерло, когда он увидел в этих глазах покорность. Его племянник не лгал. Если такова цена, чтобы положить конец этой проклятой истории, Люцерис готов был заплатить. Эймонд стоял неподвижно на месте, всё его лицо было напряжено. Челюсть его сжалась так сильно, что руки свело от боли. Люцерис ждал момента, который так и не наступил. Он недоуменно посмотрел на дядю. Он ведь этого хотел, не так ли? Или то, что я предлагаю, а не сопротивляюсь, ему не нравится? Похоже, он садист и предпочитает, чтобы я безропотно сопротивлялся. Но я не позволю ему этого. Он приблизился к кинжалу и поднял его. По позвоночнику Эймонда пробежала дрожь, когда его племянник подошёл ближе, и они оказались лицом к лицу. Прежде чем он успел что-либо предпринять, Люцерис положил кинжал перед ним. Рукоять была обращена к Эймонду, а лезвие — к груди мальчика. — Чего ты ждёшь? — раздражённо спросил Люцерис. — Может быть, кроме глаза, я ещё и яйца тебе порезал? — Заткнись, — сердито проворчал Эймонд. Его мятная аура потускнела. — Не будь трусом, дядя. Омега приставил рукоять к груди Эймонда. —Тебе нужен мой глаз, так возьми его. Наконец, Эймонд нашёл в себе силы выхватить кинжал из его руки. Он посмотрел на своё отражение в клинке, прежде чем поднести его на дюйм ко лбу мальчика. Несмотря на дрожь, пронизывающую его, Люцерис твёрдо стоял на своём. Он знал, что это будет больно. Возможно, так же больно, как и его роды. Один этот поступок обречёт Эймонда на гнев родителей. Он уже видел, как отчим сдирает с него кожу живьём, а потом поджаривает. Но Люцерис остановит их, ведь он не хотел, чтобы Эймонд умер. Кончик кинжала прижался к его коже, и он вздрогнул. Вытекла небольшая струйка крови. Боги, я прошу только, чтобы это было быстро. Он молился. Затем Эймонд швырнул кинжал так далеко, как только мог, и отвернулся от Люцериса. Мальчик с недоверием наблюдал, как тот яростно вышагивает, сжимая голову. Это всё равно что смотреть на Арракса, когда он хочет получить дополнительную порцию еды. Как и ожидалось, Вхагар издала рёв, её возбуждение росло с каждым мгновением. — Ты — моя гибель, проклятый Омега! — прорычал Эймонд, глядя на него в ответ. Его лицо представляло собой вихрь противоречивых эмоций, и это мешало смотреть ему в глаза. — Я не понимаю» — сказал Люцерис. Хотя боль так и не пришла, он всё ещё был в замешательстве. Эймонд пнул песок перед собой, словно ребёнок, закативший истерику. — Уходи отсюда. Люк потянулся к Эймонду, чтобы успокоить его. — Я... — Уходи, пока я не…— Он не закончил фразу. Его запах сменился запахом жестокости. Люцерис в панике подбежал к Арраксу и быстро вскарабкался ему на спину, а дракон издавал тревожные раскатистые крики. — Soves Arrax — скомандовал он. Арракс тут же расправил крылья и бешено замахал ими, поднимаясь в небо. Он взмыл в небо с невероятной скоростью. Омега ещё никогда не испытывал такого потрясения, как сейчас. Ему хотелось забыть обо всём, что произошло. Он попытался сосредоточиться; по его щекам текли слёзы.

***

Не обращая внимания на боль в сжатых кулаках, он смотрел, как тот уходит. И вот так он простоял в тишине на пляже дольше, чем ему хотелось бы. Вкус корицы всё ещё ощущался на его языке, но потом иссяк. Эймонд переждал ещё некоторое время, пока остынет его пыл, прежде чем лететь обратно в Королевскую Гавань. Стражники и слуги поспешили уступить дорогу принцу, когда его кислый запах последовал за ним в покои. Заперев дверь, он тут же поднял и швырнул табурет в каменную стену. Он наблюдал, как тот взлетел в воздух и разлетелся на куски. Это ничуть не помогло унять огонь, пылавший внутри него. Это всё его вина. Вечно он мне голову морочит. Эймонд всегда хотел добиться правосудия за свой глаз. Месть двигала им с той ночи в Дрифтмарке. Его отец-король даже отказал ему в правосудии, разрушив доверие и любовь к нему. Но Эймонд знал, что однажды он возьмёт его в свои руки. А потом подарит его своей матери за все её беды. Восемь лет он мечтал об этом дне, наслаждаясь воображаемыми криками боли омеги, истекающего кровью под ним. На этот раз всё было иначе. Его племянник сам предложил свой глаз! Мальчик даже вложил в его руку кинжал для совершения этого действия. Сцена была идеальна. Они были одни на пустынном пляже, и никто не мог помешать ему. Но когда лезвие разрезало нежную кожу, и он поднял голову, чтобы увидеть решительные карие глаза, он не смог этого сделать. Он держал его в своих объятиях. Его губы принадлежали ему, а тело так прекрасно отзывалось на его прикосновения. Именно такие мысли остановили его месть. Он прижался к стене и закрыл лицо руками. Он знал, что теперь не посмеет причинить Люцерису боль. Представив себе племянника с зашитым глазом, страдающего так же, как и он, он почувствовал, что у него сводит живот. Весь его гнев и ярость улетучились, и в результате он пришёл в ярость, испытывая отвращение к самому себе. Люцерис без колебаний выколол ему глаз. Почему же у альфы не было такого же стремления и мужества? Ведь он был слаб, бастард и глупец. Ты слеп. Теперь ты не сможешь причинить ему вреда. И он позаботится о том, чтобы ни один альфа никогда не причинил ему вреда. Эймонд зарычал от досады и ударил кулаком по каменной стене. Он не обращал внимания на капли крови, стекающие по его рукам. Люцерис не был его омегой и никогда им не станет. Более того, Люцерис отверг его. Отверг, — это слово вызвало у него горький привкус во рту. Племянник отверг его ухаживания, несмотря на их явное общее желание. Вспомнив, как он кричал ему в лицо «нет», он почувствовал глубокий стыд. Люцерис не хотел его; возможно, омега хотел другого альфы, а не этого. Мысль о такой возможности разозлила Эймонда. Что со мной происходит? Альфа всегда гордился тем, что контролирует свои инстинкты и эмоции. Однако его племянник сумел преодолеть все его защитные механизмы и помутить рассудок. В дверь быстро постучали, и Эймонд не обратил на это внимания. Он не хотел никого видеть. — Брат! — позвал Эйгон, прежде чем ручка загремела. — Ты там жив? Эймонд промолчал, вздохнув, когда подошёл к двери. В глубине души он не хотел оставаться один на один со своим безумием. Ему нужно было выплеснуть его на кого-то, а не на мебель. Неужели я настолько глуп, чтобы ударить Эйгона прямо сейчас? Конечно, другие… — Эймонд? Ну же, я обещаю, это важно. Пожалуйста, поговори со мной! Тишина. — Ладно, если ты не откроешь эту дверь, я буду стоять здесь всю ночь и петь. Разве это не весело? Эймонд издал раздражённый звук, после чего отпер и открыл дверь. Он встретил ухмыляющееся лицо Эйгона, который озорно наклонил голову. — Ну, это заняло больше времени, чем я думал. Ты случайно не захватил свой посох? Эймонд отошёл от двери, борясь с желанием придушить брата. В ответ Эйгон понял, что ситуация хуже, чем он предполагал. Эймонд, который в их семье был стойким и уравновешенным, выглядел растрёпанным и измождённым. Он также увидел струйку крови, вытекающую из крепко сжатого кулака брата. Эйгон сглотнул, прежде чем заговорить: «Слуги сказали мне, что ты вернулся из полёта в ярости. Вижу, они не солгали». Эймонд ничего не сказал, стоя на достаточном расстоянии. Однако его запах продолжал источать кипящий гнев, настолько сильный, что внутренний омега Эйгона кричал, чтобы он бежал. Надо не облажаться. Ему нужно было прислушаться. — Я пришёл проверить, всё ли в порядке, раз ты не выходишь из комнаты, — Эйгон наморщил нос. — Почему от тебя пахнет Люцерисом и песком? — Ничего страшного, — отрицал Эймонд, быстро отводя взгляд. — Что-то случилось? — осведомился Эйгон.— Конечно, ты не причинил вреда нашему племяннику? Эймонд скривился при этой мысли. — Не всё зависит от него. — Ха, какая редкость! — пошутил Эйгон. Эймонд, стараясь не обращать на него внимания, возился с клинком на столе. Он чувствовал запах песка на пляже и видел, как песчинки падают на землю. Надо попросить слуг приготовить мне ванну. Он не мог рисковать стать участником очередного скандала с выводком Рейниры. Тем более с Люцерисом. — Но если серьёзно, Эймонд. Что случилось? — настаивал Эйгон. — Ты ведёшь себя страннее, чем обычно. Эймонд хотел крикнуть Эйгону, чтобы тот ушёл, но что-то заставило его остановиться. В кои-то веки ему нужно было выговориться, пусть даже перед своим непутёвым братом. — Я столкнулся с Люцерисом на пляже у Черноводной бухты. Тогда он предложил мне… глаз, — угрюмо сказал Эймонд. Эйгон побледнел. — Боги, ты же не изуродовал нашего племянника?! —Нет, я не мог, — прошипел Эймонд. — Я не смог отвести его поганый глаз и понял, что не хочу причинять ему боль. Доволен? Эйгон разинул рот, а потом начал смеяться. Не в силах сдержать смех, он наклонился и положил руку на живот. Эймонд бросил на него взгляд. — Если ты будешь насмехаться надо мной, я выброшу тебя в окно. — Я не смеюсь над тобой, брат, — Эйгон вытер слёзы с глаз. — Забавно, что только благодаря тому, что наш племянник пытался совершить что-то безумное, ты осознал свои чувства. Эймонд ударил рукой по столу. — Я ненавижу его, хватит нести чушь. Одно не имеет ничего общего с другим. — О, мой безмозглый брат, — с досадой сказал Эйгон. — Когда же ты признаешься, что любишь его с детства? Глаза Эймонда расширились. — Это не… это неправда. — Конечно, это правда! Я уверен, что даже Королевство и наша семья подозревают об этом! Альфа подошёл к брату, но не удержался от желания ударить его. Омега, казалось, знал об этом и одарил его знающей улыбкой. — Если бы ты ненавидел Люцериса, ты бы без колебаний выколол ему глаз. Но теперь ты не можешь. Слова подвели его, и Эймонд не смог ничего возразить. — Альфа внутри тебя выбрал Люцерис много лет назад. Ты просто слишком горд, чтобы признать правду, — Эйгон ткнул пальцем в его сторону. — Правда прямо у тебя под носом, а ты всё ещё отказываешься её видеть. — В жизни не слышал такого бреда! — Эймонд наконец взял себя в руки. Зря он ему это сказал, всё равно ничего хорошего из этого не вышло бы. — Убирайся отсюда. — И всё потому, что я сказал правду? — насмешливо произнёс Эйгон. — Ты дурак, Эймонд. — Я дурак? — рявкнул Эймонд. — По крайней мере, я не тоскую по бастарду. Бастарду, связанному с нашей дорогой сестрой! Игривая аура исчезла, сиреневые глаза Эйгона вспыхнули болью. Эймонд тут же отступил на шаг и пожалел о своих словах. — Мне жаль нашего племянника. Это последнее, что сказал Эйгон, прежде чем выйти из комнаты и захлопнуть за собой дверь. Эймонд сжал волосы на голове, стиснув зубы от ненависти к самому себе. Я снова облажался. Он знал, что его брат недалёк от истины. Но это не означало, что он хотел произнести её вслух. Он поклялся держать свои чувства в тайне, пока не утихнет буря. Поэтому, когда он чувствовал себя загнанным в угол, то, конечно, играл грязно. Эймонд понимал, что Эйгон очень болезненно относится к браку Джейкейриса и Хелейны, и сочувствовал ему. Но сейчас он снова зашёл слишком далеко. Альфа подошёл и сел на край кровати. Он провёл руками по лицу. Почему я продолжаю всё разрушать?

***

Эйгон был очень разным. Пьяницей. Распутной Омегой. Матерью бастарда и дураком — и дураком он и был. Иначе зачем он вообще беспокоился о своём сучьем брате? Он знал, что тот был далеко не идеален. В юности он был ужасным братом для Эймонда. Весь век он изводил его, потому что только у него не было дракона. С его точки зрения, так поступать его заставляла неуверенность в своей вторичности. Несмотря на упрёки матери, именно ему пришла в голову идея «Розового ужаса». С детства это было для него и радостью, и проклятием. Эймонд никогда не смотрел на него по-старому, и чувство вины росло с годами. Годы заставили Эйгона задуматься. Он был жестоким мальчиком и всегда хотел привлечь к себе внимание. Он делал всё это, чтобы почувствовать себя признанным и услышанным. Однако всё, что он делал, вместо этого отдаляло от него окружающих. К сожалению, в результате его прежняя дружба с Джейкейрисом разрушилась. Веларионский Альфа никогда не был прежним после того, как Эймонд предъявил ему претензии. Эйгон сам распустил слухи о бастарде. Это была полуправда, но всё же она задела отношения Эйгона с Джейсом. До этой ночи они были очень близки, возможно, через год они уже были бы связаны. Но потом всё пошло прахом. Альфа женился на Хелейне. В глубине души Эйгон надеялся, что между ними будет разврат. Что Джейкейрис покинет супружеское ложе и найдёт утешение в другом. Он не мог отрицать, что ждал Джейкейриса много месяцев. Он надеялся, что однажды ночью тот случайно зайдёт в его комнату и обнимет Эйгона. Вместо этого Джейкейрис хорошо привязался к Хелене, несмотря на их разительные различия. Прошло много лет, и после рождения близнецов Алисент приняла их любовь. Тогда Эйгон понял, что быть счастливым — не его судьба. Поначалу он винил во всём Эймонда. Если бы его брат не произнёс эту ложь, у него мог бы быть шанс с Джейкейрисом. Он мог бы выйти за него замуж и родить близнецов. Это были предательские мысли, но он готов был пожертвовать чем угодно, лишь бы воплотить эту фантазию в жизнь. Именно эта фантазия помогала ему сохранять рассудок каждый день. В пьяном бреду он жил этой мечтой. Он был далеко от Королевства, в Пентосе, с Джейкейрисом под боком. И когда состоялась свадьба его сестры и Джейкейриса, Эймонд утешал его, когда тот плакал в садах. Именно там он почувствовал вину, исходящую от ауры Эймонда, и окончательно примирился с ним. Их объятия были тяжелы от невысказанных чувств. Но этого оказалось достаточно, чтобы убедить Эйгона постараться стать для него надёжным старшим братом. Братом, которого он заслуживал. И всё же, несмотря на примирение, жить и терпеть Эймонда было сложно. Эйгон остановился посреди коридора. Ему не хотелось возвращаться в свои покои. Ему хотелось выпить пинту пива и чтобы кто-нибудь его трахнул. Омега знал, что не должен этого делать, но ему требовалась разрядка от печали, переполнявшей его грудь. Он сто лет не был на Шелковой улице, и сейчас это было то, что ему нужно. И он пойдёт не один. Мрачная улыбка заиграла на его губах, когда он свернул за угол и оказался перед покоями Люцериса. Если бы Эймонд узнал о его планах, он бы точно впал в ярость. К сожалению, Эйгону сейчас было наплевать. Эйгон взволнованно постучал в комнату Люцериса. Не прошло и нескольких минут, как дверь открыл его племянник, от которого исходил нервный запах. Казалось, на его лице появилось грустное выражение, но потом оно расширилось, когда он увидел его. — Дорогой племянник, — с ухмылкой поприветствовал Эйгон. — Я не вовремя? Люцерис скрестил руки. — Чего ты хочешь, Эйгон? — Хорошо, послушай меня. Я бы хотел, чтобы ты присоединился ко мне в небольшом путешествии на Шёлковую улицу. Я хотел пойти туда сегодня, но не в одиночку! — Шёлковая улица?! — зашипел Люцерис. — Я не думаю… что это уместно, Эг. Эйгон закатил глаза. — А почему бы и нет? Альфы и беты всех мастей приезжают туда, и никто ничего не говорит. — Но мы же королевские омеги, Эйгон. Там опасно, и кто знает, что с нами там случится? — возразил Люцерис. Эйгон отмахнулся от его опасений: Да ладно, у меня есть влиятельные знакомые в городе. Они обеспечат нашу безопасность в обмен на хорошую монету. А у меня её достаточно. — У нас будут большие проблемы. — Это произойдёт быстро, и никто не заметит нашего исчезновения. Даю слово. — Кто-нибудь заметит наш уход. — Нет, если мы воспользуемся туннелями Мейгора! Дыхание Люцерис остановилось. — Ты знаешь, как по ним пройти? Эйгон поджал губы. — Думаешь, у этих стен хватит сил контролировать Эйгона Таргариена? И как бы ещё я мог спуститься в город так, чтобы меня не заметили? — Но это неправильно. Эйгон хлопнул ладонью по двери, заставив Люка вздрогнуть. — Неправильно то, что мы заперты здесь, в то время как многие другие получают свободу и радость! Я знаю, что ты чувствуешь себя здесь ужасно, и я чувствую это. Так что давай, племянник, где твоё тяга к приключениям? Люцерис не хотел идти, но Эйгон всегда умел убеждать других. Если бы только я мог убедить Джейса посмотреть в мою сторону и переспать со мной на одну ночь. Но сегодня был не тот день. — Я не знаю, — Люцерис нервно постучал ногой по земле. — Уже очень поздно. — Сейчас самое подходящее время, — сказал Эйгон с улыбкой. — Пойдём, Люк. Это будет захватывающее приключение, и тебе нужно отвлечься. Тебе даже не придётся ни с кем спать. Так что расслабься и пойдём со мной выпить! Что скажешь? Люцерис делает глубокий вдох, но всё ещё выглядит нерешительным. — Никто не должен получать от меня удовольствие? Эйгон кивнул. — В заведении, куда мы направляемся, есть подавляющие средства для омег и альф. Я был там десятки раз и всё ещё в порядке, верно? Люцерис бросил на него странный взгляд, и Эйгон подмигнул в ответ. — Могу ли я тебе доверять? — робко спросил Люцерис. Глаза Эйгона смягчились, и он даже протянул руку, чтобы погладить его по плечу. — Да, можешь. Клянусь именем своего отца. Люцерис долго смотрел ему в глаза. Через некоторое время он кивнул с мрачным выражением лица. — Я… ладно. Но, боги, Эйгона, если нас кто-нибудь поймает… — Не поймают, — прервал его Эйгон. — А теперь переоденься во что-нибудь тёмное и простое, накинь плащ с капюшоном. Тогда встретимся у старых покоев Мейгора в час волка. Эйгон не стал дожидаться его ответа и помчался прочь. Люцерис огляделся, прежде чем закрыть дверь. Он надеялся, что никто не услышал их план. Тем временем Эйгон размышлял, возвращаясь в свои покои. Это будет интересная ночь. И ему не терпелось увидеть выражение лица Эймонда, когда тот неизбежно узнает об этом.