We're just falling down

  Железнодорожная станция. Целая толпа людей пришла сегодня чтобы попрощаться со своими детьми.   Ньют уже находился в поезде, а рядом с ним сидела его сестра. Ему хотелось сказать ей что-нибудь, хоть что-то что могло бы её утешить, но в голове была пустота. Ньют мог лишь бесцельно бродить глазами по вагону поезда всматриваясь в лица других детей. Чьи-то глаза были уже красными, а лица мокрыми от слёз. Кто-то казалось только набирал в себе энергию, чтобы потом, выплеснуть из себя настоящий ураган из слёз и истерик. Собственно, на этом всё. Дети в этом вагоне делились на два этих типа, те кто уже предался отчаянию, осознав, что больше они никогда не вернутся домой к своей семье и к своей прошлой жизни, и те, кто только сейчас, понемногу, начал понимать своё положение, но ещё не принял этого. Вторым явно придётся куда хуже чем первым. Лучшего момента для того чтобы выплеснуть свои эмоции, чем сейчас, уже вероятно не представится. По какой-то необъяснимой причине, Ньют был в этом полностью уверен. Хотя сам Ньют тоже не плакал и не истерил, но ко второму типу он себя не относил. Он ничего не выжидал и ни на что не надеялся, просто потому, что Ньют знал, что даже если поезд прямо сейчас остановится и им всем скажут скорее бежать к себе домой, обратно к своим родителям, Ньюту с его сестрой уже некуда и не к кому возвращаться. Мысль о том, чтобы скитаться с сестрёнкой по улицам в поисках пропитания, среди людей которые при желании могут причинить им вред, а то и чего похуже, пугала до такой степени, что даже этот поезд, переполненный несчастными и можно даже сказать, уже осиротевшими детьми, казался не таким уж и плохим местом.   Что-то отвлекло Ньюта от размышлений. Взгляд его внезапно остановился на самом конце вагона. Сначала Ньют видел там самых обычных детей, таких же, как и те что сидят около него, но один из них словно выделялся среди остальных. Понаблюдав за ним ещё пару мгновений, Ньют понял, что его так удивило. Мальчик привлёкший его внимание, казалось был где-то далеко от этого места и этих людей. Он не плакал и не походил на того, кто откладывает свои слёзы на потом. Лицо его выражало только усталость и тоску, но было в нём и нечто ещё. Осознанность. Должно быть по этой причине он так сильно и выделялся среди других. Он смотрел в окно напротив себя и что-то подсказывало Ньюту, что тот думает о будущем, а не об утерянном прошлом. Ньют впервые в жизни захотел, чтобы у него появилась способность читать чужие мысли, насколько аморальным бы это ни было.    В один момент, объект его наблюдений перестал глядеть в окно и смотрел теперь прямо в лицо своему наблюдателю. Ньют наверное должен был бы смутиться и поскорее отвести взгляд, но не стал этого делать. Какая разница что тот о нём подумает? Возможно, это окажется последним разом когда они друг друга видят, поэтому ему хотелось как можно лучше отпечатать этот момент в своей памяти, чтобы даже спустя годы возвращаться к этому воспоминанию и представлять каким же тогда видел своё будущее тот мальчик.   Теперь и сам Ньют стал объектом для наблюдения. Лицо мальчика оставалось таким же задумчивым и непроницаемым, отчего можно бы было решить что он смотрит сквозь него, продолжая думать о своём, но Ньют знал, что он смотрит сейчас только на него.    Словно по щелчку пальцев Ньют всё понял. Повторно оглядевшись вокруг, задержав на пару секунд взгляд на сестре и снова направив его в сторону того самого, который с первых же секунд занял его мысли, всё стало ясным.   Сон, а точнее стёртое ПОРОКом воспоминание, в виде сна, оказалось таким детальным и не искажённым, что Ньют, невольно решил что всё происходящее, происходит прямо сейчас, а не в каком-то далёком прошлом. Теперь Ньют смотрел на мальчика совсем иными глазами, ведь это был Томми. Это были его тёмные глаза и волосы. Ньют мог поклясться, что в тот день не испытывал такого трепета и волнения, только лишь искреннее детское любопытство, но сейчас, в этом сне всё ощущалось совсем иначе. Казалось, Ньют одновременно и здесь и в то же время наблюдает со стороны, но откуда бы он ни смотрел, взгляд его всё равно оставался прикованным к Томми.    Тогда, в тот самый день, жизнь, таким вот нестандартным способом, впервые свела их вместе. В том самом поезде Томми впервые взглянул на него. В то время Ньют не предал этому такого большого значения, но сейчас для него ничего не имело значения кроме этого взгляда.   Ньют не хотел просыпаться. Он ненавидел то, что ему пришлось проснуться и вернуться в этот мир где в его жизни больше не было места для Томми, всё место, себе бесцеремонно присвоила Вспышка, вытеснив оттуда всех остальных кто был ему дорог. Точнее Ньют сам ей в этом помог. Теперь, находясь здесь, в этом чужом доме и чужой ему комнате он в полной мере смог ощутить, что действительно остался один. Тем не менее, места для сожаления у него тоже уже не было, ведь Ньют знал, что это было единственное правильное решение. Пришлось приложить всю свою силу воли, чтобы отогнать от себя тоску, которую оставил после себя сон-воспоминание. Но в конце концов, полностью стереть образ Томми, оказалось просто невозможным. Ньют сам решил в тот день их первой встречи как можно лучше отпечатать его в памяти, чтобы даже спустя годы вспоминать о нём. Это было важным воспоминанием для него, он хотел сберечь его и хранить до конца своих дней, но сначала его стёр ПОРОК, а через какое-то то время начнёт стирать Вспышка которая сама же его и вернула. Это могло бы быть даже забавным, не будь на деле так отвратно. К нему будут постепенно возвращаться разные воспоминания из жизни которые беспощадно отнял у него ПОРОК, только для того, чтобы потом лишиться их всех навсегда, потеряв рассудок. Пожалуй, это было даже слишком жестоко, но разве могло ли быть иначе?    Всё же, хоть и так не долго, Ньют был счастлив. До этого дня он боялся своих воспоминаний. Было страшно, оттого, что ему сначала что-то вернут, лишь для того что бы у него это потом отнять и уже навсегда. Теперь же Ньют хотел, чтобы память к нему вернулась. Он хотел вспомнить о том как впервые заговорил с Томми, ещё до его появления в Лабиринте и то как встретил остальных своих друзей. Сейчас, это оставалось для него единственным утешением.    Единственным, что пока, отделяло его от черты за которой его уже поджидал свой бесконечный Лабиринт, где ему самому придётся играть роль гривера.