Пламенное небо

Отличительной чертой Бао Шань Саньжэнь всегда была рациональность и сдержанность. Не важно, в период влюбленности в Сюань Юэ или даже после их свадьбы, пусть даже богиня была объята нежнейшими чувствами, её разум всегда был настороже, никогда не теряя бдительности. По сравнению с ней Сюань Юэ был гораздо мягче, глубокая влюбчивость делала его куда более нежным и рассеянным. Саньжэнь же не давала слабину никогда, поэтому даже учитывая тот факт, что сейчас её отношения с мужем после почти столетнего разрыва наконец-то дали трещину, и всё еще официальные супруги понемногу начали сближаться, Бао Шань Саньжэнь, вопреки бушующему в её сердце сильному чувству вновь поднявшей голову любви, никак не могла успокоится. Богиня говорила себе, а один раз даже мойрам, что расставшись с супругом печаль всё же терзает её сердце, однако чувство одиночества там не присутствует, потому что одиночество более невозможно для тех, кто обрел свою любовь, и вопреки тому какие чувства преследуют после её утраты, это действительно так. Одиночество познается в пустоте, а пустота, как известно — это ничто, анти-заполненность своего собственного Я, тьма, в которой нет просвета. Когда же в неё входит возлюбленное тобой существо с которым ты соединяешь всего себя, вплоть до души и мыслей, которые буквально прошиты вашим общим слиянием, одиночество перестает существовать. Да, когда приходит час разлуки, кажется, что пустота возвращается, однако как же это может быть, если после вашей встречи ты уже заполнен, и даже переродившись или идя по другому пути ты существуешь уже не как Пустота, а как слияние себя и кого-то другого, что рождает уже не Тебя, а Вас, единство, которое уже не вырвать и не разорвать, не предать забвению. Рождаясь заново ты познаешь не Себя, а Вас, ведь вы были единым целым. Одиночество… оно неусыпно следует за слепцами и глупцами, одержимыми и невеждами. Они глухи к зову своей души, а тот, кто пытается их понять, кто чувствует их никогда не будет одинок, потому что в нем уже есть что-то, что создало слияние душ, а не незримая пустота. Таковы были мысли богини, таким был её мир… — Подобного просто не может быть, — горячилась она, идя туда-сюда по комнате. — Слишком странно. — Что именно? — примостившись на мягкой кушетке в надежде вздремнуть, Лунъю то и дело лениво зевал. — Что вас так сильно беспокоит, госпожа? Саньжэнь бросила на него невидящий взгляд. Оборотни, к слову, хорошо прижились на горе, и хотя по-прежнему не давали о себе знать Сюэ Яну, боясь гнева Второго господина, но часто наблюдали за ним исподтишка, и были счастливы тому, что их воспитанник сумел обрести свое маленькое, тихое, скрытое от всего мира счастье. — Мы говорили с Сюань Юэ о судьбах наших подопечных, — медленно сказала богиня. — Говорили, но… смотрели на это под разным углом. Ты ведь уже в курсе, да? Лунъю, дернув самым уголком губ, негромко хмыкнул. Саньжэнь расдасованно прищурилась. — Ты знал с самого начала?! Ухмыльнувшись, Лунъю весело прищурил обычно полнившиеся лишь вселенским недовольством глаза. Знал, действительно знал, поэтому богиня зря переживала. Даже вопреки тому, что изгнание было таким тяжелым, Лунъю не мог оставить мысли о Сюэ Яне, поэтому узнав куда его отправили безумно обрадовался, ибо в одном и том же месте нахолодись столько дорогих его сердцу людей. Его родные дети, его приёмный ребёнок… Да, он относился к Сюэ Яну как к собственному дитя, любил его непозволительно сильно, из-за чего тот занял прочное место в его сердце, и похоже уже никогда его не покинет. — То, что он нашел человека с которым может быть искренним и открытым, которому может доверить себя… — было начал он, но богиню его начинающаяся как донельзя чувственная речь, однако, не впечатлила. — И что это порядком выше, чем отношения дружественные, тебя не тревожит? — А должно? — склонил голову Лунъю. — Сюэ Ян счастлив, его сердце в плену огненной стихии, позволяющей ему дышать свободно и безмятежно, радуясь каждому дню. Если его душа пустилась в столь буйное цветение из-за другого мужчины, разве это может быть поводом для беспокойства? Они прежде всего люди, обладающие душой, чувствами и скорбью. Даже слепому ясно, что они возжелали друг друга душой, а не телом. — Ну знаешь, — выдохнула Саньжэнь. — Я не прочь души, но если к ней подтянется еще и тело, как мы это объясним нашему Господину? — «Мы»? — переспросил Лунъю. — Это ведь твой воспитанник, а я более за Сюэ Яна не отвечаю. Официально, разумеется, поэтому у меня связаны руки. Разве же речь о соблазнении, к чему эти мысли? Да и потом, как ты можешь быть уверена, что он не знает? — Он не знает! — едва ли не отчаянно крикнула Саньжэнь. — Не знает… Это словно проклятие всей его жизни, вечное незнание, преследующее его с самого рождения. — Что ты имеешь в виду? Янь-ван, который так много скрывает от него, Небеса и их скрытая подлость, и даже Саньжэнь, которая ничего не может ему рассказать боясь этих страшных последствий… — Сейчас речь не совсем об этом, — устало положив ладонь на глаза, богиня опустила веки. — Дело в другом. Эти двое, они… слишком много подозрительного. — О чем вы? Бао Шань Саньжэнь потеряла терпение. — Человек с отрубленным мизинцем, и тот, кто собственную нить оборвал! — не то раздраженно, не то в каком-то неясном страхе выкрикнула она. — Какое, однако, чудесное совпадение, а самое главное, как быстро они столь глубоко прониклись друг другом. Лунъю! Поднимайся немедленно. — Зачем? — машинально соскочив с места, оборотень сделал удивленное лицо. — Мы отправляемся на Небеса. — Что?! Да-Ло было местом скопления множества резиденций, и именно там находились многие тайные хранилища, копившие в себе историю и знания многих веков. Поскольку круговоротом мира правила Карма, а мойры были ответственны за судьбоносные нити в жизни каждой родившейся души, то неудивительно, что для подсчета этих самых душ и хранения информации обо всех прошедших через Карму и сумрак была построена масштабная четырёхуровневая библиотека. — Как убого, — никогда не любивший небеса, Лунъю чувствовал небывалое раздражение из-за своего присутствия здесь. Саньжэнь, не обращая на него внимание, копалась в древних архивах, перебирая бесчисленные свитки и папки с записями. — Так как известен год рождения и точный возраст, круг поиска значительно сужается, — пробормотала она, наконец-то наткнувшись глазами на знакомое имя. — Вот оно! Сяо Син Чэнь попал к Бао в не слишком детском возрасте, поэтому нужды давать ему имя не было, что упрощало поиск. Информация, связанная с его душой до рождения была до ужаса скупа, потому что… — Я знала… — возбужденно зашептала Саньжэнь, и её пальцы, державшие свиток, лихорадочно затряслись. — Я знала, что здесь что-то не так. — Моя госпожа? — удрученно позвал Лунъю, не понимая причину такого её поведения. С немигающими глазами Саньжэнь повернула лицо в сторону оборотня. — За эту душу не несет ответственность ни одна палата Янь-вана, — хрипло сказал она. — Эта душа прибыла из Бестиария.

***

— Сумасшедшая! — не в себе закричал оборотень, когда увидел, что Саньжэнь потянулась к кольцу в намерении переместить их в сумрак. — Не смей это делать, не… Но его вопли не достигли своей цели. Черная дымка, мгновенно поглотившая их, переместила этих двоих в Страну Теней, и оказались они даже не в судилищах или палатах ада, а в нижнем уровне самого Бестиария, там, где находились задокументированные свитки о душах попавших конкретно в это чистилище. — Придушить бы тебя! — яростно вскричал Лунъю и тут же поднял два пальца, закрыв глаза и нервно прислушиваясь к своим ощущениям. — Слава демонам, его здесь нет. Ты, чёртова женщина, ты что творишь? Пусть Сюань Юэ не здесь, но когда он вернется то обязательно почует твое присутствие, и моё тоже! — Заткнись! — не то дёргано, не то торопливо оборвала его вопли Саньжэнь, и подтолкнув его в спину чуть не заставила оборотня врезаться в десятиметровый стеллаж в аккуратном, почти в военном порядке расставленными свитками. — Приступай к поиску. — Так а что мне искать?! — Всю информацию, касающуюся вхождения душ в Бестиарий примерно двадцатилетней давности с возможным отклонением в плюс-минус три года, любую странность, любое несовпадение. А я продолжу изучать то, что захватила из библиотеки Небес. — Саньжэнь, что так не дает тебе покоя, почему ты так неожиданно начала сходить ума? — Нить есть у обоих! — повысила тон богиня. — И у обоих она ущербна. Один сам обрезал её, а другой и жизнь толком не прожил, прежде чем был лишен возможности обрести предназначенного ему человека. Ты и без меня прекрасно знаешь, что все те, чья красная нить неполноценна или же повреждена самолично или под действием наказания, обречены идти против своей судьбы! Они просто не могли с такой силой так быстро среагировать друг на друга будучи изначально настолько ущербны, я не верю, что здесь не присутствует что-то еще! Впечатление создается такое, словно между их судьбами есть какая-то договоренность, и чем выше их страдание, чем сильнее они противятся предопределённой им участи, тем больший шанс встретить друг друга. Уж слишком быстро они притянулись, уж очень торопливо этот огонь разгорелся между ними. Такого не бывает с теми, кто уж совсем не имеет хоть какого-либо отношения друг к другу, а теперь еще и выяснилось, что Син Чэнь, точнее его душа, имеет отношение к Бестиарию. — Ну и что тут странного? — удивился Лунъю. — Благодаря милости Второго господина души самоубийц имеют право на повторное рождение. — Так найди мне его! — поторопила Саньжэнь. — Я хочу знать кем он был, как заслужил шанс на перерождение и почему подвергся такой жестокой судьбе. Лунъю тяжело выдохнул и спросил: — Ты же знаешь, в Бестиарии нет имен. Мне нужна какая-то отличительная черта, характерная конкретно для этой души, понимаешь? Саньжэнь призадумалась и ответила: — Сияние его души имеет глубокий синий цвет, как ночное небо. — Синий? — удивился оборотень. — Это довольно редкое сияние. Он точно прошел через Бестиарий? Однако не дождавшись ответа Лунъю принялся за работу. Двадцатилетний временной промежуток насчитывал около пятнадцати миллионов душ самоубийц, но если просто отнять двадцать лет и продвигаться вперед, то эта цифра уменьшалась до одного миллиона, пятистам тысячам, ста тридцати душ. И среди всего этого эфира нужно было найти один конкретный, отличительной чертой которого было лишь сияние души, однако… — Такой нет, — после четырехчасового марафона по свиткам, изрек оборотень. — Если мы говорим о том, что было двадцать лет назад, плюс-минус три года, как ты и просила, то ни одна из восстановленных душ не имела такого цвета и ни один не переродился как Сяо Син Чэнь. Саньжэнь все равно не теряла надежды. Исходя из того, что удалось узнать ей, то карта рождения души Син Чэня показала ей довольно интересный лунный цикл, причем не земной, а сумрачный. По её данным, которые в свитки занесли лично мойры, душа Син Чэня в сумраке все же была, однако спустя какое-то время прошла через Воды Перерождения, и в процессе своего перехода в мир живых оборвала свою нить. Не может быть, что Бестиарий не хранит никакой информации о восстановленной душе, потому что свитки из Небес показали, что эта душа, попав уже к мойрам для определения судьбы, была полноценна, что и позволило ей родиться, а не сгинуть в пустотах Страны Теней. — Подожди, — Лунъю заприметил карту лунного цикла в руках Саньжэнь и торопливо взял её в руки. — Это твой Син Чэнь? Богиня кивнула. Лицо Лунъю несколько изменилось, глаза подозрительно забегали, оборотень даже поджал губы и его лицо сделалось довольно странным. — В чем дело? — поднимаясь с места, Саньжэнь встала рядом с ним и тоже посмотрела на свиток. — Что-то не так? Лицо Лунъю снова стало нечитаемым. — Ты ведь знаешь, что иногда в Бестиарий попадают не столько души, сколько их пыль, почти что осколки, которые очень тяжело восстановить, — медленно начал он. — Осколки — это свидетель того, что смертный час этих людей был жесток и полон мучений настолько, что они решились сами оборвать свои страдания, более не в силах мириться с этой болью, и чаще всего эти осколки не восстановить, но Сюань Юэ, чье сердце полнится состраданием к ним всем, понимая, что ничего не может сделать часто выпускает эти осколки в Дьявольскую Пустошь, дабы они могли хотя бы обратиться в демонов или оборотней, кем угодно, лишь бы жить. Но в основном эти осколки погибают, смешавшись с местной землей. Та самая чёрная крошка, что при жизни в сумраке так неприятно царапала Сюэ Яну ноги, и он проклинал её на чем свет стоит, была «скелетом» пропащих, в плане жизнедеятельности, душ. Это звучало ужасно, так как почва Страны Теней была даже не мертвой землей, а мертвыми душами. — К чему ты клонишь? Глаза Лунъю всё в том же странном выражении уставились на богиню. — В год, когда родился твой Син Чэнь, мы были ошарашены двумя событиями, — тихо продолжал Лунъю. — Первое: одной душе без суда судилищ удалось сбежать. Это было нереально, мы принялись немедленно искать её, и тут на удивление мойры, которые, как они убеждали, почуяли неладное между скоплениями душ, что готовились к своему рождению, донесли нам, что нашли её. Одна полностью независимая, не имеющая следов разрушения душа без разрешения Великих Господ вошла в Воды Перерождения, и потому, что это было несанкционированное вхождение они приняли её именно за беглеца. Мойры убеждали, что по ощущениям это было так, словно она была восстановлена, но опять же, никаких свитков из сумрака или Да-Ло у них на неё не было. Мы предположили, что это могли быть осколки из Бестиария, но вопрос встал ребром, потому что осколки никогда не восстанавливали себя так идеально, а эта душа будто прошла через чье-то влияние. Сильное влияние. У этой души было… мощное сияние, очень глубокое. Это свидетельствовало о том, что она была полна намерений и волнений, то есть была перенасыщена пульсациями той природы, что больше присуща уже рожденным, которые поддаются влиянию окружающего их мира. В сумраке такого влияния нет и не может быть, ибо для подобного рода «общения» нужна энергия, её прямая передача, а в Стране Теней энергии душ приглушены, они не общаются и не переплетаются, другие обитатели сумрака не суются в судилища, так как это строжайший, карающийся полным уничтожением запрет. Дыхание Саньжэнь стало в разы тяжелее. — А второе событие? — низко спросила она. — Вторым было… — начал Лунъю, но сам же и осекся, однако спустя пару секунд продолжил. — Вторым событием было изменение луны, нашей луны, из сумрака. Она приняла алый цвет, а после… Сюань Юэ обнаружил Короля Ночи.

***

Подвижные фрески и рисунки на стенах всегда были в движении, постоянно изменяя себя и запечатленные в них события, а благодаря особым чарам сияли словно туманные скопления в глубинах Вселенной, наполняя помещение великолепным, струящимся словно хвост кометы светом, оставляя позади себя мерцающую пыльцу. — Не вздумай делать поспешные выводы, — предостерег оборотень видя выражение её лица. Тон Саньжэнь нисколько не изменился. — Слишком много совпадений. — Много ты понимаешь, — гаркнул Лунъю. — Беглецы при переходе кармических ответвлений очень агрессивны, и еще более агрессивны во время этапа определения судьбы. Восстановившая себя душа, и к тому же не согласная со своей судьбой, словно бы под влиянием чего-то? Бред. Такие души, рождаясь, становятся проблемой. Они зачастую довольно свирепо проживают свои жизни в стремлении достичь того, что они себе внушили, и их сияние почти что всегда облачено красным свечением. Твой Син Чэнь не такой. Он очень робкий, даже пугливый, сдержанный, но не холодный. Его сияние очень мягкое, очень глубокое, а эфирные волны нежные… Видя подозрительный взгляд богини, Лунъю тяжело выдохнул и продолжил: — Я говорю тебе, что эта душа не тот беглец, невозможно! Если бы это был он, Сюань Юэ узнал бы беглеца, и сама понимаешь, что бы за этим последовало. Господин ведь даже не ведает, что эти двое влюблены, поэтому вариант с милосердием и «закрыть глаза» отпадает. С этой душой всё хорошо, она такая же, как и все. Саньжэнь устало закатила глаза и более не сказала ни слова. Этот вопрос действительно был очень сложным, и сейчас обе стороны гнули свое опираясь лишь на собственные суждения. Совпадение или нет, но без прямых доказательств дойти до чего-то конкретного было трудно. В архивах Небес Сяо Син Чэнь числился как самая обычная душа, проблема была в мойрах, или же ошибка, что они почему-то заявили, что эта душа прибыла из Бестиария, хотя метки восстановленной души на ней не было. Но как тогда объяснить, что и в записях самого Бестиария и судилищ не было упоминания об этой душе, ни одного, из-за чего невозможно было определить её прошлое, чтобы доказать, самоубийца это или нет. Её не зафиксировали при входе в подземный мир, словно она была осколками, на которые записи не ведутся, однако вышла оттуда как полноценная душа, но, опять же, записей не было, словно никто ничего о ней не знал. В вариант, что она самостоятельно восстановила себя никто не верил, и даже не допускал такого. В сумраке помимо судилищ и Бестиария не было сильных источников энергии, которую можно было бы черпать, и неполноценным осколками никогда в животворящие воды не войти, и через Карму не пройти. Осколки не могут быть душой, а посему они бессильны и ущербны. Их судьба в случае не восстановления одна — или блуждать по черной пустыне, в итоге став частью её земли, или же сгореть в негасимом огне Бестиария. — Пусть ситуация с твоим Син Чэнем и непонятна до конца, однако не путай свои домыслы с истиной, хорошо? — Лунъю перестал щетинится и постепенно успокаивался. — Мы вычислим того беглеца только после его смерти, когда судилище покажет, что ранее он не проходил ни через одно из них. До той поры мы никогда его не найдем, потому что чтобы найти нужно проверить на предмет судимости каждую живую душу на земле, а это, прости, дохрена, если уж на то пошло, так что не зли меня. Думаешь, если бы это была та душа, мы бы позволил ей ошиваться рядом с Сюэ Яном учитывая её агрессивность и непонятные намерения? Забудь об этом, он бы сдох едва коснувшись его. — Ты противоречишь себе, — самим уголком губ улыбнулась Саньжэнь. — Ты же сказал, что Сюань Юэ узнал бы его, если бы присмотрелся. — Я не противоречу, — ответил Лунъю. — Второй господин сканирует все души с которыми он имеет дело, он не упустил бы такую деталь. Богиня расдасованно фыркнула. Всё, что касается Сюэ Яна, заставляет бога самоубийц терять в своем авторитете и здравомыслии. Он умудрился проспать момент его взросления на пути обладания темной Ци, как и то, что мальчик влюбился в другого мужчину. Как бы то ни было, этим совпадением не было конца: момент появления души Син Чэня совпадает с изменившимся цветом луны в сумраке; трагедия Син Чэня приводит его к Саньжэнь, трагедия Сюэ Яна — к Сюань Юэ; они довольно крепко вцепились в своих благодетелей, из-за чего ощущение, что излишняя благосклонность к ним со стороны богов они использовали, дабы те привели их к встрече друг с другом: Син Чэнь, как адепт, закрепляется на горе, Сюэ Ян тоже не желает покидать сумрак, но злой рок его судьбы гонит его оттуда, и он оказывается на Божественном пике. У Сюэ Яна нет пальца, у Син Чэня оборвана нить, но тем не менее они притягиваются почти сразу же, как только встретились. Всё это произошло потому, что они оба пошли против своей судьбы, которая, если бы воплотилась, никогда бы не позволила им встретиться, однако их страдания были слишком сильны, чтобы назвать это «заранее предусмотренным притяжением». Но самое странное, что они оба ученики бывших супругов и смогли столкнуться друг с другом по этой же причине. Их пути пересеклись исключительно из-за страдания и боли, что будто гнала их навстречу друг другу… «Быть может я ошибаюсь, а Лунъю прав? — все же сомневалась богиня. — Рок Сюэ Яна притягивает к нему крупицу счастья, что оборачивается для него лишь большими бедами. Возможно Син Чэнь просто очередная жертва в его судьбе? Почему я так зациклилась на этих совпадениях? Умом я понимаю, что перегибаю палку, и быть может даже позорю своего Син Чэня, думая о нем как о сбежавшей душе, но… Син Чэню совершенно не присуща черта жестокости, скорее уж Сюэ Ян ей подвержен из-за перевеса энергии Инь, а душа Син Чэня будто тончайшая прозрачная вуаль, такая болезненно-ранимая к ножам чьего-то влияния, что жестоко кромсает этот эфир. Нет, Лунъю все же прав, такая неразбериха с его душой просто чья-то оплошность, ведь в тот год сумрак был взволнован обнаружением Короля Ночи, а мойры и без того слишком стары, им просто могло причудится то, что они желали увидеть. Они уже бывало заявляли что-то подобное, и каждый раз выяснялось, что причина в их недосмотре. Я просто ищу причину, чтобы не оправдываться перед Сюань Юэ, когда он узнает об этих отношениях. Трусливая идиотка, тебе должно быть стыдно! Синь Чэнь, не держи зла на слова этой беспомощной женщины…» — Сумрак тогда очень всполошился, узнав, что через Воды Перерождения прошла несудимая душа, но кто сказал, что это обязательно должна была быть душа из Бестиария? — резонно заметил Лунъю. — Я обратил внимание на карту в твоих руках лишь по той причине, что узнал душу твоего Син Чэня, так как мойры выдвинули именно её в качестве главного подозреваемого на роль сбежавшей души. Мы поняли, что мойры в очередной раз хотели выслужиться, и должно быть сами уничтожили все свитки, чтобы мы не обнаружили то, что они пытаются подставить ни в чем неповинную душу, которую намеревались использовать как козла отпущения, и все ради того, чтобы умаслить почему-то столь обожаемого ими бога самоубийц, понимаешь? Как душа, имеющая такое глубокое несравнимое сияние, может быть из Бестиария? Я не понимаю, зачем она оборвала свою нить, ведь её эфир был очень глубок, а она почему-то отреклась от предписанной мойрами судьбы… Именно из-за неоспоримого оправдывающего сияния этого эфира Сюань Юэ не стал безрассудно калечить эту душу, хотя беглецам положен суровый выговор. Мойры пытались убедить его в обратном, приводя в качестве доказательства отсутствие информации на эту душу как на Небесах, так и в сумраке, однако Сюань Юэ, уже давно уставший от их козней, выдвинул ответное обвинение, заподозрив их в намеренном уничтожении этих свитков. Из-за обнаружения Короля Ночи и отсутствия веских доказательств Сюань Юэ не стал ввязываться в их домыслы, решив оставить это дело до смертного часа той сбежавшей души, вместе с этим приказав им оставить будущего Син Чэня в покое. Быть может не добившись своего они и согнали зло на этой несчастной душе, обозначив как один из вариантов её судьбы раннее самоубийство, от которого его спасла ты. Дорогая, не теряйте голову в попытке найти оправдание своей халатности, не уподобитесь этим тварям, плетущими чужие судьбы как интригу своих паутин. Лунъю добродушно улыбнулся, а вот богиня была пристыжена, ведь «халатность», о которой сказал оборотень, касалась именно того, что богиня боялась признаться Сюань Юэ, что дороги его воспитанника и её адепта пересеклись кроличьими норками. Покончив с этими домыслами Саньжэнь извинилась перед Лунъю и сгребла в одну кучу свои свитки. Её разум действительно кипел в переживаниях, и ей было очень стыдно за свое поведение, но она и правда не знала, как сказать Сюань Юэ о том, что несмотря на то, что он очень просил следить за юношей она допустила то, что сейчас происходит на горе. В конце концов по всем правилам этикета Син Чэнь сперва должен был просить разрешения у бога самоубийц, чтобы хотя бы начать ухаживать за юношей, но богиня отчего-то сильно подозревала, что время ухаживаний если не давно в прошлом, то и вовсе не было заявлено в их отношениях, что быстротечно и бурно перетекли в нечто такое, что предпочтительно скрывать от любопытных глаз. — И всё же… — было вновь заикнулась богиня, на что успевшего остыть Лунъю чуть ли не замкнуло, из-за чего лицо его мгновенно перекосилось. — Саньжэнь! — гневно выкрикнул он. — Хватит уже лезть им в трусы и пересчитывать яйца! Богиня смолкла всего на полминуты, а когда её губы снова распахнулись оборотень уже был близок к тому, чтобы выпрыгнуть из собственного тела. — Больше не вздумай комментировать! — глаза Лунъю чуть не вылезли из орбит. — Ведь я знаю, что ты хочешь сказать, поэтому позволь напомнить, что ты сама до свадьбы предавалась слащавому разврату. И плевать, что в итоге он стал твоим мужем, но секс до свадьбы всё равно был. — Причем здесь это?! — в тон ему крикнула Саньжэнь. — И на кой ты впихнул сюда невпихаемое про супругов, если речь совсем об ином случае! Они же мужчины, какой к черту брак?! — Не тебе решать. Ты же настоятельница храма, у тебя сотни последователей. Бери пример с Будды, он ведь завещал любить! — Будда, может, и разрешает такие интрижки, но я, Бао Шань Саньжэнь, нет! — Женщина, не лезь не в свое дело! — Это моя гора, и это мой ученик, и еще моя ответственность перед Сюань Юэ. Тебе легко говорить, зараза, ты ведь за бортом. — Что ты плачешь, — отмахнулся Лунъю. — Зато ты капитан этой посудины. — Может быть ты не заметил, — брови Саньжэнь чуть вздернулись, — но уже давненько направление задаю не я, почему мы и заплыли в полную… Они стали очень громко ругаться, вспоминая старые-добрые деньки из такого, как им казалось, нереального прошлого, что лишь от одних мыслей о былых временах они самозабвенно предавались столь простому, однако ныне недоступному для них счастью просто ловить момент и наслаждаться его неспешным счастливым течением. Как и тогда предчувствие беды казалось лишь зыбким маревом, беспомощными призраками, мелькающими где-то вдали на горизонте…

***

Шло время. Медленно подступала осенняя пора, напоминая об очередной смене года. Казалось ветер бесновался в листьях так же, но их шепот были каким-то другим, их словно наполняли иные чары, более спокойные, кажется даже утомленные, словно бесконечными салками, которые понемногу замедлялись. Эта неспешность ощущалась во всем, даже в грозе, что приносила освежающую влагу дождей. Темные тучи накрывали гору, неспешно изливались на её вершины. Стекая по крышам капли превращались в ручейки, и змеясь вдоль цепочки колокольчиков, что были подвешены к загибающимся краям крыши создавали неимоверно приятный звон, что ласково подразнивал погружающиеся в покой мысли. Полы тонкого халата трепетали на ветру. Юноша, по-деревенски закатав рукава держал в руках большую корзину, наполненную различным чистым бельем и неторопливо шел босиком по траве, что щекотала ему ступни. Мягкие и нежные стебельки скользили между пальцами, из-за чего с губ юноши сорвался приглушенный колокольчик смеха, и остановившись он поставил корзинку на землю, после чего выпрямился и потянулся. Всё еще жаркая волна ветра, хоть лето уже и подходило к концу, ударила ему в лицо, заползла под одежду, бередила короткие пряди, что выбившись из прически теперь касались его ушей. Вместе с ними ветер затронул и не туго сплетенную длинную косу, чей кончик скользил чуть ниже середины спины. Поглубже вдохнув Сюэ Ян закрыл глаза, нежа лицо под лучами полуденного солнца, однако спеша домой решил все же не задерживаться и снова возгрузил в руки плетенную корзину, зашагав куда быстрее. Дома его уже ждали. Полное любви лето изменило их. Открытые, искренние, нежные, они настолько глубоко вошли в жизнь друг друга, что казалось невероятным как же они сумели жить все эти годы даже не подозревая о существовании друг друга, и чем больше они об этом думали, тем сильнее убеждались, что вопреки тому, что их все же окружали люди с добрыми и честными намерениями (имеется в виду Божественный пик и сумрак), а всё же это не могло заполнить ту пустоту, которую одним лишь добрым отношением кого-то не заполнить, не насытить, не успокоить. Собственно, внешний мир не настолько чувствителен к жизни, чтобы люди естественным образом видели необходимость искать нечто глубокое, но здесь, в тишине обособленных от внешнего влияния гор душа сама искала этого сближения в намерении пробудить глубоко скрывающуюся любовь. — Ты вернулся, — обернувшийся к нему Син Чэнь улыбнулся, глаза его прищурились вместе с изогнутыми уголками губ. Когда он улыбался на его щеке проступала очаровательная ямочка, на которой не один и даже не два раза околдованный её видом Сюэ Ян подольше задерживал свой взгляд. — Я дома, — поставив плетённую корзину Сюэ Ян сел на крыльцо и опустил обе ноги в невысокий таз с чистой водой. — Вот, видишь? Теперь полы будут чистыми. Из-за его привычки гулять босиком, а потом не задумываясь заходить внутрь полы часто пестрили следами его босых ступней, и само собой кому-то приходилось всё это мыть. — Я не против твоих пеших прогулок босиком по траве, однако полы в доме должны быть чистыми, это ведь не улица, — опускаясь перед ним на колени, Син Чэнь погрузил руки в таз с водой и мягко сомкнув ладонь на ступне Сюэ Яна начал мыть ему ноги. — Как угодно, — всегда быстрее всего краснеющий именно в моменты, когда он касался его ног, Сюэ Ян отвернулся и постарался привести в порядок мысли. — Что на обед? — Суп, — коротко ответил Син Чэнь, но затем чуть тише добавил: — Сам приготовил. — Вау, — искренне изумился юноша. — Неужели действительно сам? Так и скажи, что с кухни принес. — Не смейся надо мной, — пожурил его Син Чэнь. — Я приготовил сам. Знаю, что что вкус у него может быть не таким, как из кухни, но… — Съем, — чуть склонив голову, уверенно и вместе с тем чарующе нежно произнес Сюэ Ян. — Всё съем, и даже тарелку вылижу, ведь… ведь это ты готовил. Сяо Син Чэнь отнял взгляд от таза с водой и поднял глаза на Сюэ Яна, встретившись с его зачарованно наблюдающими за ним глазами в которых плескались переливающиеся перламутром черные воды, затягивающие в свои глубины с одного лишь взгляда. Юноша чуть склонил голову и медленно наклонился, с его губ не сходила блаженная ленивая улыбка. — Он пресный, — тихо сказал Син Чэнь, на что Сюэ Ян протянул ладонь и положил ему на щеку. — Ничего, — сквозь улыбку медленно промурлыкал он. Син Чэнь продолжил неподвижно смотреть на него. — Ты им не наешься. — Как удачно, что по дороге домой я перехватил фруктов со здешних деревьев, — целуя его в висок, ответил Сюэ Ян. — Уговорил, я приготовлю тебе что-то более сытное, — его лицо словно таяло в россыпи нежных поцелуев, которыми Сюэ Ян так щедро одаривал его, и чем больше Син Чэнь говорил, тем мягче они становились. Кажется, это была единственная причина, по которой он вообще открывал сейчас рот, ведь чем больше он говорил, тем больше получал этих касаний, что подразнивало его сказать что-то еще, даже если смысл ускальзывал от предыдущей темы. — Тогда я отобедаю тобой, — подув ему в ушко, еще более соблазнительно замурлыкал Сюэ Ян. — Даже если бы ты окунулся в чан с водой и назвал это супом, я бы выпил и его. — Чэн Мэй, ты что такое говоришь! — явно смутившись, воскликнул Син Чэнь. Сюэ Ян, потираясь своим лицом о его, мечтательно закрыл глаза, глубоко вдыхая запах родной кожи. — Правду, — тихо ответил он. — Когда-то индийский правитель вот-вот должен был отправится на войну, и на рассвете погрузился в лохань с ледяной водой, после чего он и его армия отправились в военный поход на запад. Одна из наиболее верных и преданных наложниц приказала переместить лохань в её покои и каждый день пила эту воду. Син Чэнь, чувствуя, как их щеки мягко трутся друг о друга, тоже закрыл глаза и тихо спросил: — Зачем? Так ли уж это необходимо дабы доказать свою верность и преданность, ведь правитель этого все равно не увидит… Сюэ Ян, не отнимая своего лица, обнял его и ответил: — Дело даже не в том нуждается ли он в таком её поступке. Это её любовь, понимаешь? Она себе не принадлежит, чувства правят ею. Терзаясь в разлуке она желала быть с ним не только мыслями, но и телом, а посему и «вкушала» его каждый день, тем самым успокаивая себя тем, что они едины, чем даже не доказывала свою любовь, а оберегала её. Полагаю, если бы тот правитель умер, она бы утопилась в этой лохани, даже если бы на дне остались лишь жалкие капли… Син Чэнь не ответил, сильнее прильнув к его лицу, ластясь к нему с еще более нежным выражением лица. Сильнее проникаясь друг другом они уже не так слепо набрасывались друг на друга, и часто стали возбуждать воображение подобными завлекающими играми, цель которых была в том, чтобы невинными повседневными делами склонить друг друга к делам, что обычно возникали под покровом ночи. Начав они уже не могли остановится и очень быстро заметили, что едва ли начав слишком быстро «склонялись», поскольку их нетерпение возбуждало абсолютно всё друг в друге. Син Чэню и говорить ничего не нужно было, просто какое-то время молча делать все то же, что и всегда, например, сидеть с задумчивым лицом или читать книгу, как Сюэ Ян, что исподтишка, а то и в наглую слишком очевидно пялясь на него не мог не подсесть ближе, после чего прильнуть к его телу, а потом… потом и сам Син Чэнь не выдерживал, которого изрядно обжигало от любовных флюидов, что посылали ему даже не пытающиеся это скрыть намерения ставшей родной души. Но конечно же бывали хоть и редкие, но всё же несколько диаметральные ситуации в их обоюдной жажде друг друга. Всё дело было в Син Чэне. Он всегда держал себя в узде, так как безумно боялся того, что демон, который никуда не делся, может либо попытаться перескочить в юношу, либо же, что еще хуже, рискнет завладеть его собственным телом целиком, а чтобы такое случилось сам Син Чэнь должен лишь на короткое мгновение полностью потерять над собой контроль, и именно это обеспечит твари нужную лазейку, поэтому однажды ночью, когда он, привычно лежа на Сюэ Яне, ласкал и целовал его обнаженное тело, он ощутил как его ладонь пытается пробраться через складки его халата к одному месту. Так как Син Чэнь и без того был напряжен он несколько грубо перехватил её и быстро отвел, совсем не ожидая, что Сюэ Ян резко лягнет его и покрасневшими злыми глазами уставиться прямо ему в лицо. — Что такое? — не ожидавший такой реакции, растерялся Син Чэнь. — Ты… — голос Сюэ Яна полнился горечью. — Ты никогда не даешь мне тебя удовлетворить, даже толком не раздеваешься и легчайшие прикосновения пересекаешь на корню! Невероятно, но несмотря на то, сколько времени прошло, их интимная близость все еще не увенчалась финальным аккордом, и конечно же инициатором этого был именно Син Чэнь, точнее его боязнь перед демоном. Даже если тварь и пыталась проскользнуть в тело Сюэ Яна, то Сюэ Ян не был обычным человеком, природа его сущности была очень могущественна, и ни одной твари теневого мира никогда не удалось бы проникнуть сквозь алый барьер, что денно и нощно защищал душу и тело этого человека. — Чэн Мэй… — когда Сюэ Ян, разозлившись, отпихнул его от себя и свернулся в одеяло словно блин, повернувшись к нему спиной, Сяо Син Чэнь аккуратно подполз к нему и прилег рядышком. — Я знаю, что неправ, и я очень извиняюсь, что был груб, но… тебе же будет тяжело заснуть вот так, позволь мне… — Обойдусь, — зло буркнул Сюэ Ян и лицо его сморщилось будто старый изюм. — Сам справлюсь. — Но у тебя же есть я, — поглаживая этот свернувшийся блин, аккуратно прощупывал почву Син Чэнь. — Не сердись, прошу. — Я тебе не один раз говорил, что даже если бы в тебе была самая сильная сущность ей все равно не справится со мной! — грубо оборвал его Сюэ Ян все же повернувшись к нему лицом, и его тут же выпутали из одеяла, вновь прильнув к нему всем телом. — Я знаю, — низко склонившись к его лицу, жарко прошептал Син Чэнь. — Я знаю… Сюэ Ян невольно задержал дыхание и задрожал, так как парень поймал его в свои объятия довольно неожиданно, и так низко склонившись его волосы упали по обе стороны юноши. Сяо Син Чэнь так плотно накрыл его собой, что эти волосы полностью скрыли голову юноши, пока лица слишком близко приникали друг к другу. — Я знаю, что ты особенный, и что тебе нет равных, — тихо сказал Син Чэнь. — И осознание этого делает тебя в моих глазах еще прекрасней. Кажется, совсем нет предела того, насколько потрясающим ты можешь быть, поэтому мне хочется быть очень нежным, чтобы вдоволь порадовать тебя и насладиться тобой… В ту ночь он долго не отпускал его, ублажая до тех пор, пока не измучил настолько, что кому-то пришлось отсыпаться до заката следующего дня. Вспоминая об этом Сюэ Ян немного дезориентировался и невольно поставил фишку на доске с вэйци в невыгодное для себя положение. Плоско-выпуклый черный камешек, который он поставил не на тот квадрат, немедленно открыл в его защите брешь, и Син Чэнь, подняв на него взгляд, ясно дал понять, что и сам удивился такому глупому ходу юноши. — Переходи, — добродушно сказал он, на что Сюэ Ян, наконец очнувшись, недовольным взглядом сверлил доску. Не столько возможность быстрого поражения разозлила его, сколько то, что в отличии от него Син Чэнь всегда сосредоточен, и, кажется, мысли подобного рода его и вовсе не посещали, хотя в деревянной пристройке сейчас они были только наедине друг с другом, настолько, что это не могло не отвлекать, но вопреки всему сидящий напротив него был просто образцом сосредоточенности. По-ребячески разозлившись на эту мелочь, Сюэ Ян решил принять предложение Син Чэня и действительно переходил, однако был бы он собой, если бы от такого его послушного действия не исходило нечто хаотичное? В большинстве вариантов правил запрещено делать ход, в результате которого своя группа утрачивает последнюю точку свободы, то есть такой себе своеобразный самоубийственный ход, и именно к нему прибегнул очень довольный своей выходкой находчивый Сюэ Ян. Син Чэнь, увидев, что он сделал, замешкался на мгновение и снова поднял на него взгляд. — Какой молодец, — сложив руки на груди, Син Чэнь склонил голову. — Решил убить всех просто потому, что ранее тебя разозлил неверный ход? — Это называется «сохранить достоинство», — кичливо ответил Сюэ Ян. — Лучше красиво уйти, чем плохо остаться. К тому же на доске фигурки, а не чьи-то жизни, с чего ты так разволновался? — Чэн Мэй, игра в вэйци подобна реальным стратегиям, по ней часто планируют исходы настоящих битв и противостояний, поэтому привычки, закрепленные за действиями в этой игре, невольно могут перекинутся и на поведение в реальной жизни. Хочешь сказать, что не сумей ты выиграть красиво, предпочтешь красиво умереть? Сюэ Ян с легким выдохом ухмыльнулся самим уголком губ, глаза его сверкнули в мягком, отдающим зеленым цветом освещении. — «Красиво» я предпочту только тебя на этом столе, — сладким, несколько низким голосом выдал он и с резким движением смахнув почти все фишки залез на их невысокий стол, за которым они играли, практически сел на него коленями и склонившись к Син Чэню требовательно поцеловал его, ощутимо наваливаясь на него, а после и вовсе опрокинул на пол, заставив лечь на спину. — Ты должен взять на себя ответственность и… съесть меня наконец. Син Чэнь слегка размытым повлажневшим взглядом любовался склонившимся над ним лицом. — Я не против, если это будешь ты, — тихо сказал он, и его пальцы зачарованно потянулись к лицу юноши. — Твоя душа — цветы персикового дерева, твое тело — его плоды. Твое дыхание — вихрь лепестков вишни, твои губы — её алая плоть. Твои волосы — мантия беспросветной ночи, а твои глаза — звезды в её глубинах. Дыхание Сюэ Яна стало тяжелее. — Скажи еще, — не сводя с него взгляда, тихо и одновременно нетерпеливо попросил он. Улыбка Син Чэня стала нежнее. — Твои бедра словно лунный свет, но даже он пристыжен их великолепным видом. Как и я, который в поцелуе склонялся к ним. В этот момент Сяо Син Чэнь, что был подмят под Сюэ Яна, выглядел до того сраженным, что в груди юноши болезненно сдавило, а кадык дернулся, слюна скопилась во рту. Он нерешительно скользнул руками к вороту его одежды и начал раздвигать его. Син Чэнь не сопротивлялся. Обнажив его плечи и часть груди Сюэ Ян жадно поедал глазами эту кожу, чувствуя, как учащается дыхание с другой стороны. Син Чэнь, который ранее всегда препятствовал ему теперь не сопротивлялся, и очевидно было, что подобным повиновением и словами «я не против, если это будешь ты» он предлагал Сюэ Яну сделку. Он был готов предложить себя. Сюэ Ян этого, честно сказать, не ожидал, и догадался о подобном лишь из-за этого блуждающего по нему немного опьяневшего взгляда, что был похож на слабое трепыхание крыльев бабочки, опьяневшей от пыльцы цветов персикового дерева. Юноша немного скользнул бедрами, ощущая чужое возбуждение, и Син Чэнь неторопливо, даже как-то замедленно проник ладонью под складки его халата, поднял его до уровня бедра, чем немного обнажил ягодицы юноши. Он был очень слаб к этим бедрам, приникал к ним ласками и поцелуями так часто, как только мог, поэтому со стороны вид этих обнаженных ног и сидячего в позе наездника юноши могла затмить собой любую порнографическую картину и послужить идеальным образцом для изящной зарисовки. Они смотрели друг на друга влюбленными глазами, и та нежность, что излучал Син Чэнь, одновременно усмиряла и возбуждала в юноше столько различных эмоций, что он склонился над ним, полностью пораженный, и понемногу начал терять себя. Его руки всегда были прохладными, и это невероятно возбуждало. Когда пальцы, касаясь моей кожи, медленно скользили по ней, ласкали, ладони сжимались то на плечах, то на груди, и особенно когда он, находясь за моей спиной, огибал ладонью мою шею, касался внутренней её стороной подбородка, чуть приподнимая его и поворачивая мою голову так, чтобы с такой позиции коснутся моих губ своими… Его тонкие, изящные, прохладные пальцы, что плавили мою разгорячённую от возбудившейся крови кожу, которые блуждали по моему телу даже не в поиске наиболее чувствительных мест, ибо всякий раз когда бы он не касался меня, я весь и целиком становился этой зоной, любое его касание порождало волну почти что наркотического потока, в котором я топил себя, с самоубийственным остервенением получая от этого неимоверное наслаждение. Его руки… они были прохладными как белый нефрит, и такими же гладкими. Я пытался что-то сделать с этой роскошной бледностью, ведь она так сильно возбуждала меня… Я касался этих пальцев своими губами будто пытаясь перебить на них ярко-красный цвет с их поверхности, я втягивал эти пальцы внутрь, скользил по ним языком, даже прикусывал. Самое большее, чего я мог добиться — это покраснения самых кончиков. Ах, до чего же дивное зрелище: большая часть фаланги бледна как горные снега, а вот кончики алели, становясь похожими на лепестки сакуры. Он и сам был словно этот нежный цветок, распространяющий вокруг себя увлекающие сладостные запахи… Разумеется, долго выдержать я не мог, а посему лишь он один с явным пристрастием ласкал меня дольше, чем я его, потому что мне не хватало терпения, я хотел поглотить всю эту красоту, хотел немедленно ощутить её на вкус, впустить в себя, расщепить на мельчайшие частицы, дабы мы стали одним целым. Быть может я даже желал убить его, дабы точно быть уверенным, что он будет моим, но… но поглощать его каждую ночь и знать, что завтра это повторится, было куда лучше, тем более, что все его пять чувств всегда были направлены только на меня одного. Но даже так я не мог не желать большего, потому что мгновения разлуки всё же были, например во снах. Когда я спал, я не видел его… До чего же я стал ненавидеть сон, разлучающий меня с ним, хотя и был он рядом, физически, однако во сне всегда была пустота, которая пугала меня, а когда я просыпался, то обнаруживал его и сразу же наполнялся им просто смотря, касаясь, наблюдая. Мои мысли были заполнены им, мои глаза, моя кожа, даже мое дыхание, всё переполнялось им одним. Я обожал дышать им и пьянел от этого сладкого запаха. Я хотел умереть, поглощенный этим человеком… Скажи мне, как ты любишь меня, как ты чувствуешь меня? Можешь ли ты доказать мне, что я полноценная часть тебя, что это всегда будет неизменно? Моя жизнь заполнена тобой, и всё то, что я создаю в себе исходит от тебя, потому что ты ближе ко всему во мне чем кто-либо другой, ты глубже их всех так прочно засел во мне, что и с корнем не вырвать, но я боюсь, боюсь того, что хоть корни и защищены, будучи глубоко в земле, но стебли, листья и цветы снаружи, им могут навредить внешние силы над которыми я могу быть бессильным. Скажи, любишь ли ты меня настолько, чтобы умереть вместе, чтобы жить вместе, чтобы выжить или покончить с собой, если нас разлучат… Для чего жить, если мы не будем вместе, для чего тогда дышать? Теперь, когда ты стал со мной единым целым, я боюсь всего на свете, ведь мир так плотояден и жесток, а наша любовь так нежна, но эта нежность не способна защитить её. Я могу стать монстром, дабы защитить её, я стану чем угодно, лишь бы защитить тебя. Я смогу, потому что мне близка эта природа, я готов убить за тебя… и себя тоже убью, если с тобой что-либо случится. Мои мысли только о тебе, мои глаза смотрят лишь на тебя, моя душа полностью в тебе. Ты и есть мой мир, мой персиковый источник, мои бессмертные воды, ядро моей души. Я отдам тебе свое сердце, делай с ним, что хочешь, но прошу, только держи, прикасайся, ласкай, согревай своим телом, не дай ему разубедиться в твоей любви. Люби меня, только меня, желай меня, похить меня и плени, сделай своим без остатка. Я не буду кричать, когда твои руки сожмут мое горло, я не стану вырываться, когда ты не сдержишься и грубо возьмешь меня, доведя до блаженного отчаяния. Но я буду плакать, если ты предашь нашу любовь… Скажи мне, скажи, что ты меня любишь, и я раскрою грудную клетку для тебя, вспорю живот, и ты увидишь, как пышноцветие огненных ликорисов сжигает меня изнутри той горячей страстью, с которой в силах совладать лишь ты, и только ты можешь спасти меня от её губительных чар. Прошу, сорви мои цветы, вдохни их запах, почувствуй нежность лепестков… коснись этого пламени своей рукой, я клянусь тебе, ты не обожжешься. Оно само будет ластиться к тебе, лишь бы ты приласкал, лишь бы целовал. Я хочу сгореть в твоих объятиях, хочу сойти с ума в твоих руках, хочу почувствовать твое тепло, хочу увидеть, как ты жаждешь меня. Я узнал каковы настоящие объятия только оказавшись зажатым в овладевшее мной кольцо твоих рук, и с каждым разом я был покорен все сильнее, и объятия твои сжимали меня дольше, я приникал к ним как одержимый и не мог успокоиться. Желай, желай меня сильнее, насыщайся мною дольше, кусай меня, кусай побольше, дабы я чувствовал — твой голод утоляется лишь мной… Пальцы Син Чэня неторопливо и нежно расплетали свисающую с плеча косу Сюэ Яна. Он сам каждое утро заплетал её, а ночью расплетал, но сейчас, когда жажда была так сильна он не смог удержатся, чтобы не освободить эти тонкие, словно паучья нить, волосы и не насытиться их запахом, их нежностью, тем, как они смешивались с его собственными прядями будто становясь единой любовной паутиной, в которой воспламенялись два сдавшихся в плен этого притяжения тела. — Я люблю тебя, — с придыханием сказал Сюэ Ян и распахнул его одежду до низа живота. — Так люблю, что без тебя чувствую себя оторванным от чего-то, будто цветок, разлучённый с родной землей. Мои корни глубоко в тебе, а без тебя нет и меня. Я люблю тебя, люблю, люблю… Сяо Син Чэнь приподнялся на локти и приник к нему в поцелуе, одновременно стягивая его халат с плеч и обнажая кожу, такую горячую, пылающую, невыносимо желанную. Они немедленно прижались друг к другу разгоряченными телами, чувствуя, как этот жар распаляет страсть, и она, сочась влажным тонким потоком между бедер желает немедленного освобождения, даже самое короткое промедление было невыносимым страданием, что съедало разум обоих. Их спущенные до талии нижние одежды легли друг на друга слоями белого и красного, длинные черные пряди переплетались словно древесные корни, извиваясь в единую систему, и эти волосы, скользя по коже, касались бедер, даря им очаровательную ласку. «Если бы эти волосы оплели мои бедра, если бы их обладатель был между ними, склонился бы так близко, что стало бы стыдно… — мысли, паря в туманном дурмане, нервно царапали воображение. — Если бы только почувствовать тебя всего целиком, неразрывно, неделимо…» Не ведая о его помыслах Сяо Син Чэнь нежно приник к его груди и мягко сжал губами затвердевший сосок, оттягивая его столь осторожно и медленно, что для юноши это показалась пыткой. Такая ласка посылала в низ живота еще более дразнящие импульсы, он застонал куда громче и начал гладить его голову обеими руками, почти наглаживал, пока губы чувственно сжимались на его груди. — Повернись, — тихо сказал Син Чэнь, и сперва Сюэ Ян не понял, однако спустя несколько секунд его лицо изменило прежнее выражение, и он уставился на Син Чэня немного недоверчивым взглядом, при этом глаза его заблестели, слюна вновь скопилась во рту. Он не поверил, но все же медленно повернулся и стал на четвереньки так, что Сяо Син Чэню оставалось лишь задрать его халат. — Сожми бедра. Сюэ Ян послушно сжал их, не совсем понимая зачем это нужно делать, если… Внезапно глаза его вновь застыли на одной точке из-за того, что он почувствовал, как между бедрами медленно скользнуло нечто твердое, а проникнув между ними начало неторопливо, словно прощупывая почву, двигаться, руки слабо обхватили его за талию. Это было настолько шокирующее ощущение, что Сюэ Ян согнулся в пояснице и чуть не прижался лицом к полу, мгновенно обессилив от столь сладострастного букета новых ощущений. Член скользил между бедрами, постепенно наращивая скорость и касался мошонки, а из-за этой позы Сюэ Ян непрерывно дрожал, ведь руки, держащие его талию, уже не просто касались её, а сжимались крепче и помогали его бедрам двигаться, постоянно уводя на себя. Сюэ Ян и сам начал подмахивать бедрами, чувствуя, что когда они сталкиваются с бедрами Син Чэня, его кожи касаются лобковые волосы и щекочут её, хотя больше этого он ощущал приятное чувство стыда от подобных переживаний, но поскольку ему было привычней и удобней как можно шире раздвигать ноги, то на то, чтобы оставлять Син Чэню как можно меньше пространства между бедрами, тем самым сжимая их сильнее, уходило слишком много сил, а ласка становилась всё более ощутимой, распаляя жгучий голод возбужденной плоти. Сама эта поза была очень откровенной и естественной, и оказавшись в таком положении Сюэ Ян излишне перенервничал, и даже несмотря на удовольствие все равно дрожал, так как несмотря на всё ожидал именно проникновения. Оказавшись в таком положении, он, что называется, сдался добровольно и не высказывал неповиновения, позволяя чужим рукам направлять себя, но чем дальше всё заходило, тем более отчетливыми становились эти смущающие звуки, по его бедрам скользили белёсые выделения, чем возбуждали его еще больше. Раскрасневшись и перевозбудившись он не удержался, ноги его задрожали и разошлись, чем немедленно лишили Син Чэня возможности продолжить то, что они делали. — Пожалуйста, войди в меня, — тяжело прошептал Сюэ Ян, краем уха услышав тяжелое сдавленное дыхание. Син Чэнь, лишенный возможности двигаться и услышавший эти слова слишком резко и агрессивно приник к нему со спины и просунул руку между его ног, обхватив член юноши, и начал довольно сильно надрачивать его, из-за чего Сюэ Ян вскрикнул и взмолился: — Нет, не так. Пожалуйста, прошу войди в меня, войди же! Я обещаю, ничего не случится из того, чего ты так боишься, пожалуйста!.. Его речь прервалась сама собой, когда Сюэ Ян почувствовал, как чуть ниже загривка сомкнулись зубы, довольно больно его укусив, и теперь вся их поза напоминала вид спаривающихся животных, один из которых прижимал другого к земле и впивался зубами в его шею, чем то ли сдерживал, то ли подчинял… Сюэ Ян кончил очень быстро, он, собственно, и не умел сдерживать себя, потому что был слаб ко всему, что делал этот человек, а посему, когда Син Чэнь ощутил, как ему в ладонь брызнули белые скользкие капли он убрал руку, и перевернув Сюэ Яна на спину широко раздвинул ему ноги и, обхватив себя той рукой, в которую кончил юноша, быстро задвигался на собственном органе. Сюэ Ян, следя за ним слегка расфокусированным взглядом тяжело дышал и зачарованно наблюдал за сбившимся дыханием Син Чэня, за его невероятной борьбой с собой. Юноша не сводил ноги, и даже постарался подползти к нему чуть ближе, и исходя из того, как постепенно срывался голос Син Чэня, момент его падения был близок. Он кончил так же быстро, обильно излившись на живот юноши, его семя стрельнуло так стремительно, что долетело даже к его груди, оставив за собой белую влажную дорожку. В этот момент Сюэ Ян, что постанывал ему в такт, пока тот не кончил, изогнулся в пояснице, ощутив своей кожей чужое семя, что тягучими каплями уже стекало вниз, и, кажется, повторно кончив где-то у себя в голове, измучившись в сладострастной истоме, обхватил ногами Син Чэня, скрестив их на его пояснице и попытался притянуть ближе к себе. — Это случится, — вылизывая его губы и щеки, шептал юноша. — Хочешь ты этого или нет, но это случится, а если будешь сопротивляться, я просто свяжу тебе руки, и сев тебе на лицо изнасилую твой рот, потом сяду на твой член и изнасилую и его тоже. Ты возьмешь меня, и ты сойдешь с ума во мне, и ты кончишь в меня. Я выжму тебя досуха, пока ты не станешь умолять меня, и в твоих же интересах, чтобы эта мольба звучала как «еще и еще», потому что если ты попросишь смерти, я буду убивать тебя таким способом каждую ночь, пока ты не покоришься… Син Чэнь слушал его закрыв глаза и тяжело дыша ртом, выпуская горячие волны воздуха, пока язык и губы Сюэ Яна вылизывали ему лицо. Пальцы, слегка оттянув за волосы, заставили голову откинуться назад, дабы не мешать ему дотянуться и до шеи, а потом к груди. — Хочу вылизать тебя всего, — шептал Сюэ Ян, — даже там, где вкус будет возбуждающе неприличным. Если этот демон продолжит стоять между нами, я просто трахну его, а ты в это время можешь трахать меня. Сдайся уже наконец, сдайся… ты сводишь меня с ума, я больше не могу сдерживаться. — Чэн Мэй… — Ты должен целовать меня еще более настойчивей, — вновь заводясь, возбужденно прошептал Сюэ Ян и начал медленно утягивать его на себя, ложась на спину. — Должен приникать ко мне еще сильнее, можешь даже душить меня, истязать, царапая ногтями кожу, заставь её сочиться кровью, а меня трепетать от боли, что смешивает себя с вожделением, заставь меня испить этого яда так много, чтобы лишь в тебе было от него противоядие, и мои губы накроют твои, выцеловывая спасение. — Пожалуйста!.. — отчаянно воскликнул Сяо Син Чэнь, глаза его увлажнились. — Ты же убиваешь меня, я не смогу сдер… Он яростно сжал кулаки, когда понял, что юноша, лаская пальцами обеих рук его член направляет его к своему входу, и головка уже упирается в чуть подрагивающее колечко мышц. Всё самообладание Син Чэня ушло на то, чтобы не сорваться и не пронзить его насквозь, немедленно сметя эту преграду со своего пути, а преградой было лишь его упрямство, ибо лишь почувствовав горячий содрогающийся вход он почти потерял себя, так как он слишком очевидно предсказывал ему неземное удовольствие, и вожделение парня начало играть против него. Сяо Син Чэнь глухо застонал, его голос сорвался, когда внутрь немного протиснулась головка и он почувствовал, как мышцы ануса уже сжали её. Он навис над Сюэ Яном, подбородок вжимался в плечо юноши, лоб прижимался к полу, ногти уже царапали его поверхность, бедра начали елозить, и он уже не мог этого контролировать. Всё, чего он желал, это наконец сделать это и избавить себя от столь тяжелых мучений. В нещадной пытке сжав зубы он чуть подался вперед, головка полностью протиснулась внутрь, Сюэ Ян, находясь под ним, глухо застонал не то от боли, не от каких-то других чувств, однако его бедра сильно задрожали, а руки, которыми он цеплялся за его спину, сжались сильнее. Понимая, что еще чуть-чуть и от слишком сильного нервного и физического напряжения он просто может потерять сознание, Син Чэнь, обливаясь горячим потом распахнул губы, между которыми образовались липкие тонкие нити слюны, и из его горла вырвался протяжной звук, похожий на какой-то звериный сдавленный вой. Он кончил так и не протиснувшись внутрь до конца, и исходя из того насколько сильно напряглась каждая мышца в его теле, похоже сделал это намеренно быстро и тут же вышел, дрожащим лицом и грудью прижавшись к животу Сюэ Яна. Его волосы черными змеями расползлись по телу юноши, ярко контрастируя с его белой кожей и красными одеждами… Сюэ Ян лежал неподвижно, лишь глаза его заволокло поволокой, он бездумно смотрел в потолок, машинально поглаживая влажные от пота волосы Сяо Син Чэня, что тяжело дыша лежал на нем и не мог прийти в себя. Сюэ Ян чувствовал, как из него что-то вытекает по сути даже толком не проникнув в него, однако это было еще одно новое чувство, и он запоминал его, мысленно пробуя на вкус. — Просто не сопротивляйся, — одними губами сказал он, продолжая гладить длинные волосы, одновременно подушечками пальцев массируя голову Син Чэня. — Я не дам тебе и шанса сохранить контроль… Так они и лежали полуобнаженными на полу комнаты, в которую проникал солнечный свет и ветер, а тени от бамбука падали на все поверхности, включая двоих, что находились внутри. Их белые и красные одежды смешались, волосы в беспорядке разметались, влажная кожа уже понемногу подсыхала, даря телу приятную прохладу. Купаясь в этой беззвучной неге каждый плавал где-то в своих мыслях, но их тела, так близко прильнув друг к другу, казались чем-то единым. Син Чэнь, что лежал на нем, и Сюэ Ян, поглаживающий его длинные чёрные волосы, и это было самым любимым его занятием, пропускать эти смольные пряди через свои пальцы… Они были подобны молодым супругам, отдыхающим после любовных утех, что среди белого дня покорились зову плоти, а теперь, наслаждаясь неспешным биением сердец друг друга не решались заговорить, боясь нарушить эту идиллию тишины и гармонии, что окутывала их словно дымчатая вуаль.

***

— Я не потерплю никаких тайных или явных любовных отношений ни при каких условиях, — расхаживая взад-вперед, медленно говорила Саньжэнь. — А посему вы оба сейчас расскажите мне насколько же всё далеко зашло, и если я услышу отличимый от реального положения дел ответ, кому-то придется начать оплачивать свое пребывание здесь не красивыми мордами, а изъятыми мною вещами. Сидя на коленях в благопристойной позе, двое, угрюмо покосившись в пол, строптиво молчали. Спина одного была ровной, а вот другой сгорбился, лицо недовольно скукожилось, а во взгляде так и можно было прочесть «Какого хрена я здесь вообще делаю?» — Итак, — Саньжэнь присела на край стола, ладони её чуть сжали столешницу, — насколько далеко зашли эти отношения? Лао молчал, помалкивал и успевший скрестить руки на груди Шен, который то и дело недовольно цыкал языком и бросал затравленные взгляды в окно. — Я же сказала, что не намерена шутить, — улыбнулась богиня, и в одной её руке тут же трансформировался порнографический сборник из недавно выпущенных, а в другой — ярко-алое пламя. Увидев, как его бесценная литература начала в опасной близости покачиваться над пламенем, Шен было дёрнулся вперед, но тут же попятился назад. — Нет у них никаких отношений, — сквозь зубы выдавил он. — Так, дружат. — Дружат? — не убирая с лица улыбку, изогнула бровь Саньжэнь. — Хорошо, пусть это называется и так. Насколько далеко зашла эта «дружба»? Порнография исчезла из её ладони, взамен её в руке трансформировался бархатный мешочек черного цвета, и при виде его напрягся уже Лао. Внутри мешочка были травы, но не совсем обычные. Мужчина курил опиум, чтобы подавить свою горячую кровь, но в его коллекции было кое-что еще, что помогало ему снять стресс и видеть долгие прекрасные сны практически распластавшись в экстазе без каких-либо последствий. Вещица эта была редкая, которую собирали раз в три года в особую фазу луны руками девственниц, так что мужчине было что терять. — Они дружат, — так же сдавленно промычал Лао. — Никакого неподобающего поведения не наблюдается, и помимо того, что они просто нежно возятся друг с другом, ничего другого никто не видел. — Неужели? — мешочек близок-близко приблизился к пламени. — Лао, я напомню: конкретно эту траву собрали не просто девственные ручки, а ручки девственных юношей. Очень тебе повезло в этом году, поскольку для сбора не нашли подходящих девушек, так что эта мешанина из зелени должна быть для тебя едва ли не Буддой, сошедшим прямо в твои ладони. Давай, расскажи мне правду. Братья в молчаливой солидарности переглянулись и их рты сжались крепче. Естественно они врали, и если бы не одна курьезная ситуация, то попав в такое положение им бы и не пришлось врать, они бы с чистым сердцем сказали всё то, что уже озвучили, при этом не чувствуя, как горло сдавливает тяжелый ком недосказанности. Дело было в том, что хитрющие братья очень быстро смекнули, что в одном месте на горе, находящимся в непосредственной близости к местам обитания адептов нет никаких проверок, туда никто не ходит, а порой и вовсе обходят десятой стороной. Само собой, это оказалось уютное гнездышко двоих возлюбленных, которые угнездились там и последний месяц вообще практически не покидали его. Братья быстро смекнули, что это отличная возможность защитить свои запасы, и перетащили в отдаленные комнаты храма весь свой скарб. Лао спрятал своих кошек и траву, а Шен бережно расфасовал под циновкой свои любимые порнографические эпосы. Кто ж мог знать, что двое возлюбленных начнут изучать храм и облюбуют деревянную пристройку… В страхе быть разоблаченными они решили ночью тайком вынести хотя бы часть своего добра. Они то наивно полагали, что ночью их присутствие будет незамеченным, однако могли ли они знать, что для обитателей белокаменного «дворца» сон стал не необходимостью, а скорее блаженной роскошью? Очень, очень не повезло им услышать то, что происходило в этом месте ночью, причем попали они на такой громкий концерт с диалоговым сопровождением, что впору их ушам было закровоточить от неожиданно выступившего стыда и одновременно отчаяния. Лао, что почти сжевал металлический кончик своей кисэру обливался холодным потом, пока рукой подгонял толпу кошек, дабы они покинули это место, а когда увидел большого черного тигра, то есть обернувшегося Шена, что ступая на своих мягких подушечках держал в зубах свои книжки зло лягнул его, пнув под хвост, и тоже покинул храм. Больше они туда не заходили даже днём. — Братья И, — оценивая их суровым взглядом, богиня убрала с рук пламя и устало смежила веки. — Вы ныне самые старшие среди всех адептов на этой горе, хотя и адептами как таковыми и не являетесь. На ваши плечи была возложена одна простая задача следить за порядками и дисциплиной, хотя к вам самим эти понятие не прицепишь ни под каким углом. — Чего вы хотите? — не выдержал младший близнец и вскинул на неё взгляд. — Даже если эти отношения и можно назвать такими, что вы в итоге сделаете? Прогоните их с горы? Саньжэнь вернула ему взгляд, уголки её губ чуть приподнялись. — Ни в коем случае, — хотя её улыбка была довольно мягкой, лениво растянув красноватые губы, однако блеснувшие глаза намекали на что-то более острое в её мыслях. — Просто если вся эта история зайдет так далеко, мне нужно хотя бы знать об этом, дабы быть готовой предоставить достаточно искренние оправдания всему тому, что происходит. — Кому? — удивились братья. — Тебе лучше не знать кому, — мгновенно нахмурившись, богиня недовольно качнула головой и махнула рукой, приказывая им уйти. Мысли об этих двоих терзали её час и минуту, и братьев она позвала лишь чтобы развеять свою скуку и немного отвлечься. Ей не нужна была их слежка, как и не было надобности задавать эти вопросы. Она не видела лично, но всё прекрасно понимала, она все же была богиней и никак не могла не почувствовать те довольно сильные эфирные колебания, что прошивали собой энергию её гор. Этот эфир представлял собой слияние алого и синего свечения, что смешиваясь создавал невероятно прекрасные аметистового цвета волны, чьи оттенки колебались от малиновых до лиловых. Понятное дело, что это была мешанина из двух разных энергий, что подчинились притяжению и слились друг с другом. Энергия Сюэ Яна подвергалась изменению, поскольку в него вливалась другая энергия и меняла цвет его эфира, и вопрос был в том, когда Сюань Юэ, что уже давненько не навещал гору даже тайком от самой богини заметит эти изменения, и само собой первым делом придет за ответами к ней, Бао Шань Саньжэнь. Не то чтобы она сильно боялась одобрит ли Сюань Юэ союз двух мужчин или нет, однако то, что вторым мужчиной был именно её ученик ставило её в очень неловкое положение, ведь она хорошо знала, что в планах Сюань Юэ никаких мужчин не было, да и быть не могло. Он был богом, к тому же очень любвеобильным богом, он хоть и не осуждал, однако не слишком положительно относился к подобным людским межличностным играм, особенно если к ним активно подтягивалась плоть. Однополая плоть, если уж на то пошло. Богам не ведомы такие «извращения», ведь их энергии уравновешены и чисты, а вот мешанина людского эфира первые столетия ставила их в тупик, но вскоре они смирились, что любовь предпочла воплощать себя и таким способом. К тому же это были люди, ущербные, противоречивые, слабые люди, что с них взять? Пусть развлекаются, если подобная связь способна отправить их на несколько секунд в космос познать чары нирваны. А вот демонов, которые в принципе не были знакомы с концепцией «нормальных» отношений, подобное развитие событий вполне себе устраивало, так как они уважали силу, статус, и совершенно не сопротивлялись различного рода страстям, поэтому если у демониц начинало припекать, поиск именно мужчины был не так важен, ведь можно было одарить своим величайшим «вниманием» прислужниц, которые благоговея перед их могуществом умаслили бы свою госпожу так, что в будущем наверняка одарило бы их различными материальными благами. В их понятиях подчиняла сила и страсть, а любовь и физические отличия были где-то между словами «наплевать» и «абсолютно без разницы».

***

Порывшись в комнате и найдя чистое полотенце Сюэ Ян как следует вытерся, немного жалея, что нельзя принять горячую, с различными маслами, ванну. На горе он уже привык к тому, что омовения происходят или в кадке, или в озере, но в сравнении с тем, как он делал это раньше, сейчас эти водные процедуры казались малость грубоватыми. Подойдя к своей шкатулке с драгоценностями он пооткрывал все отделения, повытаскивал бархат и кольца, различные украшения из серебра и нефрита. Он искал камни, те самые драгоценные камни, что перешли ему в наследство от матери, те, которые сохранил его отец, а сам Сюэ Ян, после трагедии многолетней давности, вытащил из его тела и всегда держал при себе. Он обнаружил их любовно сложенными в шелковый мешочек на самом дне шкатулки. Каждый камешек был отдельно обернут в слой батиста, дабы они не сталкивались друг с другом и не было допущено повреждений при возможном переносе с остальными вещами. Вытащив их и оценив каждый на размер, Сюэ Ян прикинул в голове как их соединить на том предмете, что он мастерил, правильно подобрав цвет и форму, дабы переливание на рукояти было просто великолепным, однако думал не слишком долго, удовлетворившись уже тем, что они были, и спрятав их обратно небрежно запихнул в шкатулку, спеша покинуть комнату. Выйдя к лестнице из белого нефрита, что вела ко входу в его «дворец», Сюэ Ян не без нежной улыбки обнаружил сидящего с ровной спиной Син Чэня, который хоть и почувствовал, как он подходит, однако предпочел сделать вид, что не слышал. Сюэ Ян, чьи глазки щекотали его неподвижную спину, тихонько подкрался и бесшумно сел рядом, подтянув к лицу согнутые в ногах колени и прижался к ним щекой, влюбчиво смотря на Сяо Син Чэня. Тот, само собой, больше не мог игнорировать его присутствие, поэтому несколько смущённо повернул к нему взгляд, видя, что Сюэ Ян смотрит на него смежив веки, а его губы растянуты в широкой, явственно намекающей на недавние события улыбке. Син Чэнь немигающим взглядом несколько секунд понаблюдав за этим лицом начал дышать глубже, мгновенно покраснев и немедленно сомкнул губы, перестав дышать ртом. Что же касается Сюэ Яна, то его так очевидно влюбленному виду не хватало лишь парящих вокруг него сердечек, чье присутствие так и напрашивалось на этот момент. — Я не буду отвечать, — предполагая, что он может сказать, отозвался Син Чэнь. — А я и не собираюсь спрашивать, — наконец-то широко открыв глаза и вволю начав любоваться на парня, рассмеялся Сюэ Ян. — Я просто счастлив, из-за чего у меня очень хорошее настроение. Понимая какое событие сделало его таким счастливым, Син Чэнь вконец «перегорел» и его щеки запунцевали так, что могли обжигать. — Когда придет зима, налепим пельменей? — с интересом предложил Сюэ Ян, и Сяо Син Чэнь повернул на него взгляд. — Я слышал, что это традиция, с наступлением первого снега вместе лепить пельмени. — А ты умеешь? — Честно сказать мне даже сложно представить, как это фарш облепить со всех сторон тестом, — улыбнулся Сюэ Ян, глаза его заблестели. — Но это будут пельмени не ради пельменей, а потому что мы будем лепить их вместе. — Какой тогда смысл, если они у нас не получатся? — искренне удивился Син Чэнь. — Смысл? — ответно удивившись, спросил Сюэ Ян. — А зачем вообще искать какой-то смысл? Если я буду голоден, я просто украду из кухни что-нибудь, а если я хочу встретить с тобой холода, то мы просто налепим пельменей. Здесь не сказано, что мы обязательно должны их съесть. — Звучит неплохо, — медленно проговорил Син Чэнь и потянул руку к его волосам. — Встретить холода вместе… Сюэ Ян замер, когда ладонь с тонкими пальцами коснулась его макушки, и выражение его лица начало таять от переполнивших его эмоций. — Когда выпадет первый снег, я сделаю тебе подарок, — тихо сказал юноша, не сводя с него глаз. — Подарок, достойный твоего великолепия. Он будет отражать твою чистоту и благие помыслы, а так же твою нежность и твою силу. — Подожди, — остановил его Син Чэнь. — Раз ты так говоришь, то и я должен буду сделать тебе ответный подарок. — Ты уже сделал, — успокаивая его, ответил Сюэ Ян. — Ты подарил мне себя, этого более чем достаточно. Видя, что парень снова смутился и в попытке что-либо сказать стал похож на безвольно открывшую рот рыбу, Сюэ Ян прыснул со смеху, и схватив его за руку потащил за собой быстро сбегая с лестницы, чем очень растормошил ранее зажатого Син Чэня. Они начали бежать минуя травяной покров и видя лишь маячившие вдали деревья, и бежали так до тех пор, пока не добрались к озеру, на берегу которого Сюэ Ян усадил запыхавшегося парня и сам сел рядышком, прижавшись лицом к его плечу. Ему очень хотелось, чтобы они вместе понаблюдали закат, час которого был уже близок. — Я сошью тебе теплую мантию с меховым капюшоном, — спустя какое-то время, сказал Син Чэнь. — Черную, под цвет твоих волос и глаз. Это будет мой тебе подарок к первым холодам. Сюэ Ян улыбнулся одними губами. — Может быть лучше белую? — робко предложил он. — И желательно, чтобы ты перешил мне её из своих одежд, которые уже успел носить. Я хочу, чтобы у меня было что-то, что лишь при одном взгляде всегда будет напоминать о тебе. Син Чэнь благосклонно кивнул, и они замолчали, смотря на ровную водную гладь отражающего закат солнца. — Как странно, — смотря на то, как от вершин простирается кроваво-красный просвет, Сюэ Ян прищурился. — Никогда прежде не видел такого огненного заката, словно… кровь. — Кровь? — перепросил Син Чэнь и тоже отметил, что небо непривычно багровое. — Так зловеще, — прошептал он. — Действительно, словно кровь, что расползается с вершин гор и стекает вниз будто из окровавленных ладоней. Это было необычайно зловещее, однако не лишенное изящества зрелище. Такой багровый закат впервые видел и Сяо Син Чэнь, что в отличии от Сюэ Яна всю жизнь жил на поверхности. Сам юноша, в чьих глазах отражалось это красное марево почувствовал, как отчего-то всполошившееся сердце утяжелило грудь и плотнее прижался к Син Чэню, обняв его за руку и переплетя с его ладонью пальцы. Видя эти красивые, лишенные изъянов пальцы он наблюдал как алый закат бросает на эту белую изящную кожу пурпурную тень и закрыл его руку рукавом своего верхнего платья, скрывая её от этого зловещего света. Вжавшись лицом ему в плечо, Сюэ Ян закрыл глаза и тихо сказал: — Я буду любить тебя вечно… — сошло с его уст, и он, тяжело сглотнув, приник к нему еще крепче. — Всегда. Казалось эти слова всколыхнули воздух. Ветер подул сильнее, но его предупреждающий порыв остался не замечен теми, кто пребывал в своем собственном мире. Слова, слетевшие с его губ, предвкушали великое счастье, но Сюэ Ян не понимал какая страшная, нависшая над ними тень разрушения преследует их. Для династии, к которой он принадлежал, эти слова были предзнаменованием великих бед, и ни одному из её потомков не удавалось скрыться от них. Сяо Син Чэнь, которого застало врасплох это признание, едва ощутимо вздрогнул, и повернувшись к нему обнял его, заключая в теплые, нежные, но не лишенные силы объятия. — И я тебя, — его голос звучал так, словно бы приносил какую-то клятву, в этом голосе были заключены ключи от тайного ларца на самом дне его души, который сейчас был распахнут, и все тайны, вся искренность его содержимого ныне плескалась в его словах. — Всегда тебя, только тебя. Во веки вечные… Так они и застыли в этих облекающих друг в друга объятых, однако каждый незримо цеплялся за другого, будто боялся, что вот-вот что-то должно произойти, будто что-то может их разлучить, поэтому вместо того, чтобы придаться сладкой неге они просто крепко сжимали друг друга, положив руки на плечи и спину, плотно прижавшись грудью и пряча лицо уткнувшись в шею друг друга. Зловещее марево заката багровыми волнами расползлось по вечернему небу, и падая на белые одежды Син Чэня и неприкрытые рукавами ладони Сюэ Яна создавало иллюзию крови, впитавшуюся в их поверхность…

***

Той ночью было необычайно тихо и темно. Не горели светильники, а из-за холода они больше не могли оставлять окна открытыми. Так тихо, что даже было слышно, как шуршит листва снаружи, сквозь которую пробирался прохладный ночной ветер. Син Чэнь спал плохо и тревожно, однако старался быть неподвижным, дабы не потревожить почти что закутанное в него тело, что плотно прижавшись к его груди мирно сопело, обняв его руки и переплетя с ним ноги. Чувствуя нарастающую боль Сяо Син Чэнь понял, что его понемногу начинает покрывать холодный пот, а дыхание учащается, как и сердцебиение, и все это могло пробудить юношу от сна, хотя обычно он забывался очень глубоким сном, его реакции не были чуткими как у какого-нибудь убийцы, что порой вынужден спать с открытыми глазами. Такой крепкий безмятежный сон определенно принадлежал человеку, который был уверен, что любим… Стараясь двигаться осторожно, парень аккуратно выпутался из его объятий и тихо отползая наконец-то встал с кровати, нащупал рядом с ней обувь и, подняв лежащий у раздвижной двери светильник покинул комнату, а затем и сам храм. Снаружи было довольно холодно, а темно-синее небо с мерцающими в нем звездами казалось таким глубоким и прекрасным, однако в глазах Син Чэня это была всего лишь клякса со светлыми пятнышками, и не в силах он был объять взглядом эту красоту. Дойдя до места, где жили адепты, он вошёл в обширный храмовый комплекс, и пройдя один из залов начал спускаться вниз, туда, где находилась комната с присутствием того, кто мог ему помочь. — Виделись, — едва он открыл дверь, мрачный недовольный голос уже приветствовал его, правда как-то по-своему. — Даже слишком часто, особенно безлунными холодными ночами. Это была комната полностью заставленная стеллажами с редкими лекарственными травами, склянками и разного цвета жидкостями и свитками, что вместе с чернилами впитали в себя древние могущественные знания в этой отросли. В помещении не было окон, однако это не мешало тому, кто находился внутри безостановочно курить, наполняя воздух вокруг себя сильными опиумными парами. Когда Син Чэнь, обойдя стол за которым тот сидел, примостился по другую его сторону, Лао, лишь подняв на него взгляд, слегка сощурил глаза. Он молча потянулся за небольшим шаром неонового света, как следует встряхнул его и приблизил к лицу парня, внимательно рассматривая его глаза. — Вижу, — глухо ответил он. — Действительно плохо. Ужасно красные, со вспухшими, по краям почерневшими веками глаза изможденно уставились на него. В ярком освещении сферы было видно, как дрожат отбрасываемые ресницами тени, что падали на его бледные щеки. — Дай мне еще, — тихо, немного подрагивающим голосом попросил Син Чэнь, и скорбно посмотрел на него. Лао отрицательно покачал головой. — Я говорил тебе, что эта тварь быстро адаптируется к любым приглушающим боль травам, Син Чэнь. Боюсь то, что я давал тебе раньше, уже не поможет. — Ну так увеличь дозу! — Я и так увеличил её больше чем необходимо, из-за чего ты потерял сон, — без каких-либо эмоций ответил близнец. — Этот демон стал себя проявлять куда интенсивней, и не сказать, что мы этого не ожидали. То, что ты так долго прожил относительно зрячим заслуга наставницы и моей помощи в сдерживании этой твари, однако, как я вижу, он дожирает твои глаза, и ему уже их мало. Вскоре, когда они вконец ослабнут, он перекинется на другую часть твоего тела, пока не поразит и её, и так до тех пор, пока ты не сгоришь в этой агонии, и он полностью не овладеет твоим телом, или… пока не убьет вас обоих в попытке доминировать над этой плотью. Он укоренился в тебе с детства, ты его единственная надежда хоть как-то существовать, и он не покинет тебя добровольно, ибо для него это означает окончательную гибель. Очень зря ты не воспользовался предложением Чэн Мэя призвать одного из господ сумрака, дабы те могли тебе помочь… — Нет, — низко выдохнул Син Чэнь. — Ты сам видел, что происходило в тот день, а даже и без этого факт остается фактом: от Чэн Мэя отреклись, он едва не сошел с ума, как я могу использовать его в своих эгоистичных целях, понимая, что это может убить его… — Эгоистичных? — нахмурился Лао. — А Чэн Мэй знает, что если не извлечь из тебя эту тварь, ты потеряешь не только глаза, но и собственную жизнь, которую демон высасывает из тебя капля за каплей! Сяо Син Чэнь, я уже давно за тобой наблюдаю и прекрасно вижу, что это лето было для тебя наиболее тяжёлым в плане противостояния этой твари, которая начала прогрессировать с куда большим упорством из-за того, что чувствует присутствие идеального сосуда для вместилища своей силы, то есть того, кто вырос и жил в сумраке, пропитавшись мощной энергией бога самоубийц, хотя я не совсем понимаю, как их энергии могут быть так схожи, если один смертный, а другой — бессмертное божество. Тебе же больно, твои глаза всё сильнее истекают кровью, а разум полыхает, и некоторые из моих трав уже не в состоянии унять эту боль. Что же, мне начать спаивать тебя опиумом? Во что ты тогда превратишься, во что превратится ваша с ним любовь! Син Чэнь мгновенно поднял на него взгляд, его губы задрожали. Он всё прекрасно понимал, даже слишком, и он бы солгал, если бы сказал, что не боится. Он очень, очень боялся этих страшных последствий, потому что не хотел, чтобы Чэн Мэй видел его таким, чтобы эта боль коснулась и его. Он не желал предстать перед ним в таком виде и стать причиной того, что может произойти, а оно произошло бы, ибо Чэн Мэй, в попытках спасти его, наверняка бы попытался призвать того бога в черных одеяниях, что ранил ему сердце, и какую цену нужно будет заплатить за этот призыв, и какие он будет иметь последствия… — Он добрый, — сквозь подступающие слезы, нежно прошептал Син Чэнь. — Он такой ранимый, хрупкий, до смешного дерзкий и обидчивый, но такой нежный, такой сострадающий и… невинный. Его хочется укутать в свои объятия и защищать, баюкать на своей груди и шептать ласковые слова, дабы он не сомневался, что его любят так сильно, что эта любовь никогда не исчезнет, никогда он её не потеряет, ведь на самом деле он так боится одиночества, так боится тьмы, и этот страх действует на него слишком негативно, он может свести его с ума, поэтому его глаза всегда должны видеть свет за которым он может идти, а пока идет, возможно наконец осознает, что всё это время светом был он, и шли именно за ним… Он нашел меня, это он пришел ко мне, став для меня нежным сиянием луны, что ведет меня в беспросветной ночи моего собственного, прежде одинокого скитания по дороге этой жизни. Лао отложил в сторону кисэру и положил свои ладони на холодные руки Син Чэня. — Если мы не предпримем должные меры, — тихо сказал младший близнец, — ты не доживешь до этой зимы, пойми наконец. Год за годом всё лишь ухудшалось, и мы поддерживали твои глаза, чтобы демон не перекинулся на остальные части тела, но и они уже почти выпиты досуха, энергии в них почти нет, и как только этот щит окончательно падет, тварь, всю свою жизнь подпитывающая себя твоим же силами захватит духовные каналы твоего тела, а через них и твою физическую оболочку. Так как это гора опекаемая сильнейшие небожительницой и защищена барьерами, нет никакого шанса, что демон овладеет твоим сознанием и попытается сбежать, но он вольется в твою плоть, и как только это случиться барьеры сработают сами по себе и уничтожат его, а вместе с ним и тебя. Уголки губ Сяо Син Чэня разошлись в скорбной улыбке, глаза уставились в мертвую точку. — Хотя бы до его дня рождения, — так и не моргнув ни разу глаза парня заволокло пеленой слез, и они тонкими дорожками струились у него по щекам. — Хотя бы до него, чтобы провести этот день в радости и счастье, дабы… оставить после себя воспоминания, которые не омрачены тьмой, — он наконец поднял на него взгляд в котором читалась непоколебимая решимость. — Дай мне лекарства, Лао. Дай мне их, чтобы приглушить боль. Не нужно больше борьбы, это бессмысленно. Если такова моя судьба, я просто приму её, и… — Будь ты проклят! — одним резким движением смахнув со стола всё, что на нем было, близнец схватил Син Чэня за шиворот и остервенело встряхнул. — Ты что, вместе с глазами умом повредился? Ради чего ты тогда жил все эти годы, ради чего была вся эта боль?! У тебя ведь есть Чэн Мэй, и ты прекрасно знаешь, что после того, что произошло между вами, смерть одного из вас повлечет за собой лишь тьму, которая вместо того, чтобы идти за светом, начнет пожирать его! Ты боишься причинить ему боль своими страданиями, но подумал ли ты о том какой ад принесет ему твоя гибель! Ты же, я надеюсь, не собирался скрытно и тихо уйти вглубь гор, чтобы сигануть со скалы в чернеющую пропасть дабы даже тело твое не нашли!.. Сяо Син Чэнь замер и медленно сомкнул свои пальцы на запястьях Лао, что все еще держал его. Несмотря ни на что пальцы Син Чэня оставались такими же ледяными, и только почувствовав это глаз младшего близнеца нервно дернулся. — Я знал, что всё, что меня ждет в будущем, лишь смерть, уже очень давно, и встреча с Чэн Мэем была самым великим счастьем, что вошло в мою короткую жизнь так стремительно и буйно, что мгновенно пустило корни глубоко в моем сердце так сильно, что даже смерть не сотрет это чувство из глубин моей души. Я прекрасно понимаю, что из-за того, с чем он связан, есть шанс, что мне могут помочь, но если для этого он должен будет принести себя в жертву, то я лучше покорюсь своей жестокой судьбе и умру у него на руках, нежели заставлю его пройти ад и понести последствия в одиноком противостоянии с тем, что сперва баюкало его в объятиях, чтобы потом разбить ему сердце!!! Закричав, Син Чэнь грубо высвободился из его хватки и тяжело задышал, Лао же мгновенно понял, о чем идет речь. Син Чэнь вспоминал того сумрачного господина в черных одеяниях, что в первый день появления Чэн Мэя на горе плакал над ним и стенал, а позднее при всех отрекся от него. Конечно, такой силе даже одаренному заклинателю было невозможно противостоять, что уже говорить об ущербном положении парня, жизнь которого зависит от того насколько сильно он сможет сопротивляться. — Я дам тебе всё, что нужно, — глухо отозвался младший близнец после долгой и довольно тяжёлой тишины, что окружала их в этой комнате. — Возможно мне удастся найти еще какой-нибудь выход, в конце концов мы предсказывали твою смерть очень и очень давно, но ты жил, быть может останешься жив и впредь, просто… твои глаза, можно сказать, на последнем издыхании, мы сделали для них всё, что было в наших силах, и единственным способом приостановить процесс полного поглощения будет перекинуть этого демона на другую часть твоего тела до того, как он попытается сделать это сам, тем самым мы выберем тот орган, потеря которого не обеспечит тебе летальный исход, чем и продлит время твоей жизни. Однако прежде чем хвататься за эту соломинку подумай хорошенько, сколько времени ты сможешь урвать жертвуя своими внутренними органами и самим собой прежде, чем сойдешь с ума от этой боли… — Мое время было ограничено с того момента как меня положили на тот алтарь, — скорбно усмехнулся Син Чэнь. — Всё, что я могу, это пытаться продлить его, потому что победить этот злой рок не могу. Что ж, уж лучше так, и тогда быть может мы найдем какой-нибудь выход… С подозрением покосившись на него Лао закатил глаза, понимая, что Син Чэнь и сам не верит в эту ложь, но другого выбора не было, и даже слепая надежда все равно станет тем, за что человек будет отчаянно цепляться, дабы убедить себя, что эта ложь еще может стать явью. Когда парень ушел, Лао, еще какое-то время хмуро склонив голову, терзался различными домыслами в попытке обнаружить лазейку для менее трагичного исхода событий, однако лишь тяжело вздохнув поднялся и начал собирать всё то, что опрокинул со стола. Поднимая чертежи он заметил кое-что, что невольно вызвало у него чувство сожаления. Два рисунка, что он начертил лично и которые держал в этой комнате, а как раз сегодня был намерен обвести чернилами пострадали от того, что он зло смахнул со стола всё содержимое. Первый рисунок, где они корчили смешные рожицы был испорчен окончательно, напрочь пропитавшись чернилами именно на лицах, а второй, что Лао серьезно считал очень чувственным и нежным еще можно было спасти, однако внимание близнеца привлекло то, как перекинувшаяся баночка с чернилами покрыла его. Черная смесь впиталась в правую часть листа, где был нарисован Сюэ Ян, и идя от верхнего края она зловещей черной тенью закрыла голову юноши, будто смешавшись с его волосами, и как-то так получилось, что по глазам его будто мазнули кистью, словно бы на них была эта страшная черная повязка, полностью ослепившая его. Именно то, что чернила расползлись лишь на нем одном и создали впечатление этой довольно устрашающей тени, которая будто пыталась поглотить юношу, вынудило глаза Лао сузиться, а кожу ощутить легкий холод. Теперь на этом рисунке признать Сюэ Яна мог лишь тот, кто ранее уже видел его лицо…