Пламенное небо

— Это твой сын? Услышав это, губы Сюань Юэ чуть приоткрылись. Когда Сюэ Ян ушел, бог самоубийц так и остался стоять на месте. Он был настолько разбит, что даже не понял, что ему нужно делать: броситься вслед за юношей или же просто исчезнуть, стерев всего себя из этого великолепного храма. Он его сюда привел, он сделал то, что должен был, но сейчас, когда пришло время завершающих действий, Сюань Юэ застыл подобно величественной глыбе изо льда со скрытым пламенем внутри, и не шевелился. Он уже было хотел присесть на колени, чтобы поднять брошенные ему в ноги мечи, когда услышал этот вопрос, однако ладонь его, что уже готова была коснуться лезвия, застыла не поэтому. Он просто не нашел в себе силы так свободно прикасаться к тому, что принадлежало Сюэ Яну, так как боялся, что это может оскорбить дитя, поскольку все действия бога самоубийц тот считал предательством и осквернением своих чувств. — Знаешь же, что у меня не может быть детей, — спокойным голосом ответил он, однако глаза его, не мигая, так и застыли на мече. — А даже если бы и были, я бы выстрадал это существование еще сильнее, ведь они обречены были бы жить в сумраке, наследуя тяжелую ношу подземного мира. И даже если бы я сумел оставить их на земле, то что толку? Люди слабые существа, а быстрое подверженнее различным страстям лишь множит всеобщее зло. Будь у меня возможность иметь детей, я бы все равно не стал их порождать. Я бы не хотел, чтобы их невинные души были закреплены за Кармой трёх миров. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять… «Чтобы за этим спрятаться, — про себя подумала Бао Шань Саньжэнь, чем совершенно верно закончила его слова, если бы этот бог был честен хотя бы с самим собой. — Ложь во благо это явно не про вас…» И ситуацию с Сюэ Яном она тоже истолковала верно, очень скоро поняв, что все сказанные мальчишкой слова явная ложь, причем довольно грубая, и если бы Сюань Юэ не был так разбит он бы тоже это понял. Он настолько горел своими растерзанными, еще совсем тонкими, местами не до конца осознанными чувствами, что будь это аромат, он бы погрузил разум в коматоз, потому что на это он и был направлен, окончательно оглушить, чтобы наконец-то начать властвовать. В душе не может, значит вцепится в плоть, будет терзать её, пока не добьется желанных для себя реакций. Сюэ Ян настолько сильно хотел, чтобы его убили руки дорогого ему существа, от которого зависели и к которому цеплялись все его внутренние волнения, что богиня подумала, что, если вдруг у этого человека появится избранник, то ему и очень сильно повезет, и очень сильно не повезет. С Сюэ Яном нужно обращаться очень мягко, очень осторожно, душить на корню любую вероятность его паники, страха, подозрения. Сам юноша очень нежный, очень ранимый, но утопая в гневе начинает разрушать всё, в том числе и самого себя. Он даже не подумает о том, чтобы сберечь себя, ведь из-за явной незрелости в отношении многих реакций скорее предпочтёт убить все вокруг себя лишь бы высвободить эту боль. Внезапно глаза Сюань Юэ слегка расширились, и схватившись за сердце он вскочил с места, повернувшись к выходу. Взглядом полным неописуемого страха он начал искать что-то, начал метаться и мгновенно высвободил в пространство антиматерию, что проделала в нем огромную дыру, после чего спешно вошел в неё. Бао Шань Саньжэнь молниеносно создала уже свой проем, и повелев открыть другой его конец там, где в мире живых объявится сильная некроэнергия тоже вошла в него, прихватив с собой близнецов.

***

Лежа спиной в низкой траве тяжело дышал человек. Из-за холодного пота, что покрыл его всего, он уже давно потерял нужную температуру тела, и по ощущениям будто бы медленно остывал. Даже губы его побелели, он уже не мог самостоятельно открыть глаза. Когда Сюань Юэ выскочил из проема он увидел лишь место которое вело к обрыву вниз, с невысокими, вздымающимися холмами. Тяжело дыша бог самоубийц ладонями свирепо протер глаза, ибо взгляд ему застилали неизвестно откуда взявшиеся слезы, после чего он наконец рассмотрел жуткую, как он считал, картину. Сюэ Ян лежал на земле и не двигался, волосы его в беспорядке разметались вокруг его головы, а рядом с ним в прилежной позе сидел еще кто-то в белых одеждах, однако не до конца запахнутый ворот давал увидеть, что под верхним широким халатом находятся черные одеяния, словно бы он второпях накинул на себя одежду, забыв как следует запахнуться. Этот человек лишь сидел рядом с юношей и, кажется, смотрел, как шевелятся его губы. Будучи в бессознательном состоянии Сюэ Ян что-то говорил, но голоса Сюань Юэ не слышал. Он, сорвавшись на широкие угрожающие шаги, молниеносно сократил пространство между ними и, сильно отпихнув этого человека, вцепился в Сюэ Яна, инстинктивно оттащив его подальше, после чего заключил в защищающее пространство своих сомкнувшихся на нем рук. Тот, кого он отпихнул, вел себя немного странно. Он даже не обернулся, когда Сюань Юэ подходил, но кажется изрядно дернулся, когда его грубо отпихнули, из-за чего он повалился на траву, но прежде чем он приготовился громко воззвать на помощь, его за плечо придержала знакомая рука, и человек успокоился, когда ему на ухо шепнули пару фраз. — Ой, ну и досталось братцу, — присев рядом с ним, быстро проговорил Шен. — Ужас какой, все волосы в траве, будто ты тут не самосовершенствованием занимался, а кое-чем другим, за что потом пришлось бы отчитываться. Ты что, совсем не почувствовал, как он подошел? В обычной ситуации вопрошающий сказал бы: «Ты что, не видел, как он подошел?» но в этой довольно странная формулировка как бы намекала на кое-что, и хотя глаза того человека были направлены на двоих незнакомцев, однако на лице все так же играло выражение какой-то потерянности. Шен пытался шутить и хоть как-то разрядить эту неловкую ситуацию, однако замер, как только почувствовал, что склон окружила ужасающая и очень тяжелая сильная подавляющая аура, из-за которой воздух покрылся багрово-черным налетом так, что пропитавшись им перестал быть предназначен для того, чтобы им дышали живые. Близнец повернул взгляд на ранее меланхоличного незнакомца, которого увидел в храме, однако теперь его глазам предстала совершенно иная картина: тот же незнакомец, пространство вокруг которого опоясывали багрово-черные барьеры с видными в них печатями иероглифов… был богом, причем не простым божеством уровня небожителей, и даже не Жнецом. Это был Бог Смерти, один из повелителей сумрака. Лицо Шена вытянулось, рот непроизвольно открылся, пот выступил на висках. Из мрака чёрных зрачков Сюань Юэ исподволь просочились два потока багрового пламени, расползающихся как дьявольский огонь из недр Бестиария. Только сейчас Шен понял, что такое настоящая, тысячелетняя дьявольская красота… — Не трогайте его, — не в себе шептал Сюань Юэ, всячески баюкая и плотнее прижимая к себе бессознательного Сюэ Яна, в чьем теле лихорадка усилилась до предела, что вызывало уже большие опасения, так как он так и не приходил в себя. — Не трогайте, не трогайте… Пока Сюэ Ян остервенело сопротивлялся и вел себя ужасающе, Сюань Юэ не нужно было искать оправданий тому, что ему нужно делать, почему относительно легко он и привел его на эту гору, буквально переступив через собственные принципы, а из-за того, что юноша постоянно его провоцировал, то почти не задумываясь бог самоубийц с большим рвением отрывал его от себя, сконцентрировав всё свое внимание на буйстве мальчишки. Но сейчас, когда Сюэ Ян и вовсе не отзывался на его зов, а и без того бледное лицо еще сильнее побелело из-за лихорадки, еще и покрылось влагой… весь его вид был до того беспомощным и беззащитным, слабым и ущербным, что совершенно иные чувства, которые Сюань Юэ пытался запрятать поглубже и старался на них не отвечать, взыграли в нем с бушующей силой. Он прижимал к себе этого ребенка, дрожа всем телом словно бы вот-вот откуда-то должна была появиться смерть, что отберет у него эту душу, совершенно забыв, что это он бог смерти, и ему повелевать над жизнями других. Сейчас он не мог выпустить его из своих рук, будто стоит ему лишь немного размокнуть пальцы, и он вытечет сквозь них как вода. Лишь от одной этой мысли аура вокруг Сюань Юэ стала еще свирепей, глаза мгновенно почернели, а страх в паре с обжигающим душу гневом лишь плотнее концентрировал вокруг него темную Ци, из-за чего он не осознавал, что, чем плотнее к себе прижимал живое тело, тем ярче взыграла она на плоти Сюэ Яна. Лицо юноши покрылось узорами, вокруг запястий опоясывались темные стежки. Некроэнергия Сюань Юэ искала на теле Короля Ночи какие-то повреждения, будучи готовой их немедленно исцелить и заживить. Поглотившись внезапным страхом потери, потеряв себя в этой боли он совершенно забыл, что как раз именно от этого юношу и забрал из сумрака, приведя сюда. В этот наихудший этап своей жизни, беспомощный, потерянный в страданиях, Сюань Юэ обнажил свои наиболее сильные, и наиболее разрушительные чувства, ведь ощутив остывающее тепло знакомой кожи был готов стать для этой души всей тьмой мира, что царствует во Вселенной, дабы скрыть в ней это небесное светило, чтобы ничего больше не могло его ранить… Бао Шань Саньжэнь жестом приказала троице отойти подальше, дабы часом соприкоснувшись с аурой бога самоубийц они не вызвали бы его подозрение и не пострадали бы от внезапной атаки. Сейчас Сюань Юэ был в таком состоянии, что мог ранить и родного брата, попытайся он вторгнутся в его багрово-черное пространство, что словно купол закрыло его вместе с Сюэ Яном. — Сюань Юэ, — медленно и очень осторожно посылая ему поток своей собственной пламенной энергии, богиня попыталась воззвать к разуму бога. — Отдай мне этого ребенка. Черные глаза сумрачного божества медленно поднялись на богиню, но прочесть в них что-то было сложно. Лишь по тому как опасливо дрогнули его губы, богиня поняла, что такими словами он лишь взбесится еще больше. — Не отдам, — не размыкая объятий, прошипел Сюань Юэ. — Уйди, или я заставлю тебя уйти. Когда в храме он почувствовал, что сердце Сюэ Яна стало биться медленней, что волнения его души стали буквально тускнеть, словно свеча, что вот-вот должна была погаснуть, Сюань Юэ от страха потерял голову, ведь Сюэ Яну хватило ума сказать, что он знает способ как встретиться с богом самоубийц даже находясь в ссылке. Какой еще кроме самоубийства это может быть способ? Он, разумеется, неправильно понял и то, что увидел на этом склоне, посчитав, что тот человек, что сидел рядом с юношей, как-то ему навредил, хотя опасности от него не исходило. Но именно он разделял бога самоубийц и Короля Ночи, стоял между ними и был единственным свидетелем. По большей части он довольно легко отделался, и это большая удача, что его лишь ударили, а не в тот же миг изрубили на куски. — Я понимаю, что ты чувствуешь, — вновь продолжила богиня, постепенно подходя к нему. — У меня тоже есть дети, чье благополучие я ставлю выше, чем свое собственное, но сейчас ты больше вредишь мальчику, отдай его мне. Избавь уже вас обоих от этой боли, отпусти его. Но Сюань Юэ не хотел отпускать. Не в сумраке, не в этом храме, нигде вообще. Из-за выходки Сюэ Яна все его замыслы были разрушены, а из-за его слов он вообще потерял всяческую веру в то, что положение еще можно хоть как-то спасти. Погрязнув в этих чувствах бог самоубийц плакал черными слезами, не представляя, как ему размокнуть этот стальной замок из объятий и спасти это дитя от самого себя, от своей любви, что уже хотела юношу запечатать, предав тело и душу нетлению, безбрежному спокойному сну, дабы всегда быть уверенным, что такая защита не даст его сердцу обрести новую боль, которую юноша с лихвой вкусил шесть лет назад. Лицо его прижималось к лицу Сюэ Яна, чувствуя одновременно холод и жар его кожи, и он не увидел, как из уголков глаз Сюэ Яна тончайшей нитью стекли слезы, будто он, будучи сознанием вне тела, тоже чувствовал эту боль. Будь он в сознании позволил бы этим рукам разомкнуться, даже если бы это стоило ему жизни? Никогда. Такие, как он, отдавая кому-то свое сердце, любят до самого конца… — Ты ведь позаботишься о нем, правда? — сквозь слезы спросил Сюань Юэ, тело и голос его задрожали. — Ты ведь не дашь никому его обидеть, ты ведь не позволишь ему плакать? Он вопрошал точно как мать, страшащаяся того, что её сын отбывает в чужие земли, где она больше не сможет денно и нощно быть рядом, чтобы в случае чего бросить все силы на защиту своего дитя. Бао Шань Саньжэнь и сама расчувствовалась, услышав эти слова, и тем тише зазвучал её голос: — Я буду любить его так же сильно, как любишь ты, потому что он твой, он дорог тебе, а значит и мне. — Он моё сердце, — голос Сюань Юэ пошел по швам. — Как я могу выбросить свое сердце в этот холодный, полный жестокости мир, как я посмел позволить ему уверовать в то, что предал его… Бао Шань Саньжэнь печально улыбнулась. Сейчас, глаза в глаза наблюдая за своим супругом она видела лишь мужчину, до кончиков ногтей убитого страданием и своими роковыми чувствами, любовью, которая ярким пламенем цвета огненного ликориса пылала в его душе. Он горел в этих чувствах, сжигал самого себя, пряча их, потому что знал, что пламя сделает с бабочкой, если та приблизится к этому источнику тепла и света. Он был богом смерти, и чем сильнее была его любовь, тем быстрее она разрушала этих слабых, неспособных выдержать это пламя существ. Эта трагедия Великих господ сумрака не могла не найти ответных слез у тех, кто понимал горькую и скорбную судьбу погруженного в вечную тьму мира, правящего бал бесконечной ночи. — Ты его не выбрасываешь, — прошептала Бао Шань Саньжэнь, чувствуя обжигающий холод тонкой дорожки слез. — У этого сердца есть место, где оно будет защищено. Горы, небо и даже эта земля — это всё моё тело, а если его мало, то я окутаю его собой точно так же, как ты защищал его собой… От убитых болью глаз Сюань Юэ постепенно отходила тьма, они вновь обрели свой тусклый зеленый оттенок. Чувствуя, будто не руки раскрывает, а разрывает себя на куски он разжал объятия и осторожно, будто это было тончайшее стекло, передал бессознательного Сюэ Яна на руки Бао Шань Саньжэнь, после чего, не отрывая от юноши взгляда, будто пытался посильнее впитать в себя его облик, начал понемногу растворяться, исчезая из виду. Его облик становился прозрачней, будто время стирало его из этой жизни, взамен оставляя лишь благоухающую лавандовым цветом одинокую пустоту. В тот момент, когда солнце полностью спряталось за горизонтом, выбросив в небо сверкнувший луч алого света, Сюань Юэ исчез, вместе с солнцем погребя себя в бесконечной тьме…

***

— Ну и денек сегодня выдался! — неся на руках бессознательное тело, Шен ступал очень быстро, минуя залы и коридоры храмового комплекса. — Ну и кого, как говорится, имеем честь обхаживать? Пока он говорил, его брат, неотступно следуя за ним, как ни в чем не бывало продолжал безостановочно курить, неся наперевес довольно большую сумку, которую при себе обычно имели лекари. — Да перестань ты курить! — взъярился парень, когда они, войдя в комнату, уложили так и не пришедшего в себя Сюэ Яна, который горел в лихорадке, а с его тела стекал холодный пот. — Задолбал пыхтеть, этому молокососу вредно дышать твоей травой! — Отдай мне мою трубку! — ни голосом, ни лицом не выражая эмоций гнева, Лао вырвал свою кисэру и спрятал её в рукав. — Быстро раздевай его. — Ой-ой, придержи коней, — Шен стыдливо скрестил руки на груди. — А как же прогулки под луной, цветы, волшебные слова любви? Никак не реагируя, младший близнец посильнее пнул старшего, едва не высыпав пепел ему на голову. — Да погоди ты, дай хоть морально подготовиться! Я, знаешь ли, не в восторге от вида голых мужчин. — Он еще слишком молод, чтобы быть полноценным мужчиной. — Еще лучше! Хочешь, чтобы меня посадили?! Поставив на пол свою сумку и повытаскивав оттуда много маленьких склянок и мешочков с благоухающими травами, Лао принялся смешивать их, сразу же толча в предназначенной для этого ступке и залил водой, так же быстро взболтав их, зажав чашку ладонью и процедил сквозь ткань, чтобы это сразу можно было выпить. — Открой ему рот, — скомандовал он, вливая в юношу горький отвар от которого тот бессознательно поморщился, но тут же его губы побелели, и начав трястись всем телом Сюэ Ян перевалился через край кровати. — Таз! Быстро! Его вырвало, причем очень обильно, и хуже всего что кровью, причем сгустками. Так как юноша не мог контролировать свое дыхание они вторгались в его дыхательные пути, и не будь кого-то рядом он вполне мог бы задохнуться в собственной рвоте. — Это плохо, — пробормотал Лао, — кровавая рвота свидетель того, что много дней ему приходилось или голодать, или чем-то ранить свой желудок. Нужно дать ему другие лекарства. Хочу проверить, как далеко зашла его болезнь. Вытащив из сумки прозрачные пилюли он заставил юношу их проглотить, пока Шен, вытирая его окровавленный рот, быстро раздевал его. Братья в две пары рук начали быстро протирать его тело уксусом, чтобы сбить лихорадку, но до того она была запущена, что они удивлялись, как этот парень вообще выдержал два боя и умудрился свалится только на горном отшибе, успев убежать далеко от храма. — А это что? — удивился Шен, крутя между пальцами странные длинные пилюли с довольно нежной, даже чуть скользкой структурой, словно это был белый нефрит. — Как это глотать? — В организм это попадает не через рот, — безразлично заметил Лао, и Шен тут же поморщился. — Ну чего ты так разнервничался? Доктор сказал, умный очень, что при лихорадке лучше вставлять свечи. Хочешь, я даже оближу их тебе, чтобы легче вошли? — Задницу себе оближи! — огрызнулся парень. — Это какой-то латентный врач, что ли? Или это просто извращенный способ придраться к чужой заднице? Недовольно цыкнув языком, Лао отобрал у брата свечи и перевернув юношу на живот за две секунды сделал то, что нужно было, причем та сторона, явно испытывая недовольство, негромко замычала, как только странный вторженец пересек границу его покоя. — Ловко ты, однако, с чужой задницей справился, — во все глаза уставившись на брата, тихим голосом повел Шен. — Р-раз — и вставил. Смотри, как бы певцом не стал. — Кем? — Ой, ну прости пожалуйста, я ведь забыл, что такая холодная, безразличная ко всему глыба льда скорее умудрится трахнуть саму себя, нежели позволит себе «опуститься» до естественных, я тут уточню, абсолютно нормальных потребностей живого тела. Лао стрельнул на него суженным, таящим в себе кинжалы взглядом. — Я, конечно, понимаю, что за отдельную похвалу ты вообще сделаешь это с кем угодно, но меня в это не втягивай. — Что, блюдешь моральную чистоту? — Нет, просто брезгую. Шен устало закатил глаза, после чего воскликнул: — Мы просто не можем быть с тобой родственниками, не можем! Еще и такими близкими, которых вскормила одна грудь! Явно обидевшись на его несвязные вопли, Лао пнул его коленом под бок, после чего перевел все свое внимание на юношу. Метавшийся по постели абсолютно голый Сюэ Ян горел в лихорадке, ему никак не удавалось помочь, он дергался и кричал, простыни уже потемнели от его обильного пота. — Будь ты проклят, маленькая сволочь, — взъярился Лао, понимая, что дело дрянь, — мы уже и пилюли ему дали, и тело уксусом обтерли, чтобы сбить температуру, а она всё растет! — У него еще очень маленькое Ядро, — сделал свою догадку Шен, — оно растет питаясь энергиями, но какая-то внутренняя борьба в теле юноши как будто сжимает его, сдерживает. — Наставница сказала, что в его теле еще осталось некроэнергия. Мы не можем её извлечь, только умертвить, и похоже, что сопротивляется именно она. Но даже если мы сейчас поставим печати, при таком слабом состоянии духа и тела парень просто не выдержит. Не успел он закончить свою речь, как в ту же секунду, как назло, тело Сюэ Яна задергалось в судорогах, к горлу вновь подступила кровавая рвота. Вид этого согнутого почти что в позу эмбриона голого тела на белых простынях внушало лишь жалость и ужас, мокрые волосы юноши прилипли к лицу, и убирая их братья могли просто выжимать с них воду, настолько сильно они пропитались влагой. — Смотри как задергался, — хоть и со смехом, но довольно низко выкрикнул Шен, сил которых уже не хватало, чтобы удержать этого засранца. Для тех, кто находится в состоянии близкому к смерти, иногда применяется словосочетание «последний рывок», то есть даже бившись в конвульсиях их тела могут стать очень сильными, и даже удержать на месте их может быть сложно. — Эх, как душенька то рвется прочь из тела, ох и капризная эта барышня, капризная, где только наставница откопала эту парочку, один из которой плакал как умалишенный, а второй, похоже, слишком уж спешит на тот свет. Он ушел, а вместе с его уходом обрываются и ниточки, удерживающие этого парня на плаву жизни. Брат, может сказать наставнице, чтобы вернулся, вдруг мы не справимся? Ты видел глаза этого бога? Он нас в мясное решето превратит, если парень умрет. — Не получит он на это зеленый коридор, не в мою смену! Пусть только попробует сдохнуть, я его из того света достану и самолично сверну ему шею за несанкционированный побег души из тела, пока я обхаживаю эту плоть! — огрызнулся Лао приподнимая веки Сюэ Яна. Так, глаза закатились, но расширенные зрачки он все же увидел. — Слышишь, ты, беженец из Страны Теней! Только попробуй умереть, пока тебя лечу я! Клянусь тебе, все девять палат ада покажутся тебе раем по сравнению с тем, что сделаю с тобой я! Шен притих, и даже вжал голову в плечи. Его брату, вопреки внешней безучастности и лицу, обычно полнившемуся лишь безразличием, была присуща довольно сильная агрессивность, которую он прятал, а вот сам Шен, нисколько не смущаясь, признавал присущую ему сварливость и любовь побесноваться используя самые грязные, самые скверные слова, но в отличие от брата у него всё же было доброе открытое сердце. Энергии в его теле бурлили, он любил побесноваться, чего нельзя было сказать о младшем. Молчаливый и замкнутый по своей природе, Лао был скрытен, отчужден, его слова порой могли таить в себе жестокость, а взгляд резал скрытыми в нем ножами, он двумя фразами мог довести человека до помешательства и, спокойно куря трубку наблюдать, как тот сходит с ума. Братья были слишком уж разными по характеру, но вопреки внутренним различиям имели довольно сильную связь друг с другом, из-за чего между ними никогда не возникало серьезных конфликтов, которые бы, по итогу «переговоров», не превратились бы в обычное перекрикивание друг друга, после чего они расходились, и почти сразу же сходились вновь, чувствуя ужасный дискомфорт от разделяющего их пространства, которое подсознательно сразу же пытались сократить. Лао не зря был лекарем. С таким характером телу «пациента» хватало лишь одного его взгляда, чтобы душа, исходя немым воплем, вшила себя обратно и не дергалась в сторону нижнего мира. — Нет, привести его в сознание точно не получится, его вообще уже нет здесь, и в каких кошмарах плавает этот юнец я и знать не хочу, но похоже, что если мы его не опоим дурманящими травами, чтобы усмирить его нервную систему, работать спокойно не сможем. Я делаю все, чтобы помочь ему, а он сопротивляется. В сознание не приходит, и умудряется сопротивляться! Мне! Лучшему лекарю на этой сраной горе! «Он же не спрыгнет вслед за ним в Страну Теней, чтобы за шкирку вытащить душу обратно?» — видя, как расплавленный металл в глазах брата обращается острозаточенными лезвиями, подумал Шен, а вслух сказал: — Попытайся сделать это без травы. Ты же знаешь, что это на самый крайний случай. К наркотикам нервная система очень слаба, и если ты его опоишь ими, а тело так и останется ущербным, то ты уже не сможешь успокоить его без новой дозы, к тому же опиум лишь усилит его лихорадку, как ты тогда собираешься сбить его температуру, которая уже мозги ему плавит. Чувствуя ущербность своего положения младший из близнецов сделал до того угрожающее лицо, что отбрасываемые его ресницами тени, падая на щеки, делали его похожим на одного из исполинов Бестиария, каменных стражей, охраняющих вход. Все двери внутри комплекса, который большей своей частью составлял комнаты для учеников, были раздвижными, и когда их открывали создавался приятный шероховатый звук, но сейчас, пусть даже краем уха услышав этот шорох братья даже не обернулись, полагая, что возможно это Бао Шань Саньжэнь, в то время как неуверенно застыв на пороге стояла куда более худая фигура в белом, с распущенными до поясницы волосами. Взгляд приглушенных полутьмой глаз устремился вглубь комнаты, цепляясь за более яркие пятна внутри неё, то есть за свет бумажных светильников и белой простыни, с которой сливалось почти что такое же белое тело. Мечась в бреду, Сюэ Ян, душа которого горела где-то в самом дне сознания, внутреннее кричал от сковавшего его страха и кошмара. Ему вновь казалось, что цепи окутывают его, и гробовая тишина стылой земли, в которой он находился будучи запечатанным в гробу, вновь окружила его, но только в этот раз навсегда. Ему чудилась темнота в которой нет и крупицы света, хоть бы капельки тепла, хотя бы дуновения свежего ветерка, чего угодно, лишь бы немедленно ухватится и выбраться из этого мрака. Он противился смерти, но у его непобежденного страха было куда больше влияния на его душу и разум. «Маленький звереныш хочет кусать руку, которая бы не ударила его в ответ…» — слова, произнесенные знакомым голосом, будто напоминание между строк недавно пережитых дней вынудили его разум вновь воспламенится. Лицо Сюань Юэ, всплывшее в памяти, и его сказанные с легкой смеющейся пренебрежительностью слова, что вгрызались в уши и разозлили, и одновременно взволновали усиливающийся бред Сюэ Яна. Рука, о которой он говорил, не должна была бить кусающего только потому, что понимала ту глупую ревность, с которой недовольный юнец проявлял свои еще совсем зеленые чувства, пытаясь в такой грубой форме донести свою боль. Рука, которую кусали, должна была понимать, что, если ей приносят боль, значит тот, кто это делает, страдает от неё не меньше, и именно таким способом хочет дать понять истину своих чувств, потому что иначе пока еще их выражать не может. «Тогда пусть ударит. От этого мои зубы сомкнутся лишь крепче, пока ты не поймешь, почему я это делаю…» Отчего-то почувствовав возле губ странное пьянящее тепло, Сюэ Ян, чувствуя непреодолимый гнев жадно вцепился в него зубами, в каком-то неясном страхе ожидая ответного удара, но даже так он бы не разжал зубы, боясь, чтобы и это призрачное тепло, взявшееся из ниоткуда, внезапно не исчезло. — Ай!.. — негромко вскрикнул человек, чья ладонь с довольно длинными тонкими пальцами как раз коснулась лица юноши. — Он меня укусил… Укусил и не отпускает! Сюэ Ян, руки которого дернулись, схватился за эту ладонь и, продолжая жевать зубами, не отпускал, все время переворачиваясь на бок, тем самым утаскивая хозяина этой руки за собой, и его хватка пошла выше, к локтю, так что теперь в заложниках была почти что вся рука, на поверхности которой уже остался чуть окровавленный характерный след от зубов. — Быстро ложись к нему под бок! — скомандовал Лао, пихая неожиданного гостя по не слишком выпуклой заднице. Он был очень худой, кожа тонкая, на вид болезненно ранимая, хрупкая, как стекло. — Твое тепло его успокоит, и быть может лихорадка все же отступит. — Но он же голый, — противился тот, однако Шен, который не любил слишком долгих разговоров, просто пихнул его на кровать. — Сказано ложись, значит ложись. Ты еще не святой, можешь разок и согрешить. Мы тут все мужчины, чего стеснятся? — Простыни мокрые, хотя бы их поменяйте! И то верно. Забывшись в страхе за жизнь нежданно-негаданно объявившегося на их горе незваного гостя, близнецы совсем упустили из виду, что на постельные принадлежности просто страшно смотреть, все в крови и поту, как будто они здесь не лечили, а проводили пыточную экзекуцию. Пока они, то и дело задевая друг друга, копошились и меняли простыни, обладатель взятой в плен руки поднял юношу на руки и держал на весу, как невесту, чувствуя, что тот уже не так дрожит и инстинктивно жмётся к этому благоухающему слабым цветочным запахом теплу. Он серьёзно и внимательно всмотрелся в контуры его профиля, смягчённого печальным светом лампы, но так и не смог четко рассмотреть его лицо, похороненное за слоями прилипших к нему волос. Когда постель освежили, он аккуратно положил юношу туда, но тот по-прежнему не размыкал челюсть, с уголков губ плотными струйками текла чуть розоватая, из-за крови, слюна. — Воду, тряпки и полотенца оставьте, — скомандовал тот. — Светильники не тушите, вдруг он откроет глаза и испугается темноты. И прекратите уже наконец пялиться, накройте нас одеялом! — сорвавшись на отчаянную мольбу, голос немного надломился. В принципе, ситуация смутила всех троих, но у каждого из этих личностей смущение выражалось в соответствии с уровнем стыда, поэтому тот, у кого были высокие моральные принципы был единственным, чьи слова и лицо выглядели более адекватно. — Как господин скажет, так и сделаем, — хихикнул старший брат, и с довольно серьёзным лицом, будто обслуживающий покои императора евнух, склонился в поклоне. — Таз оставлю у кровати, вдруг его снова будет тошнить. Пить ему не давай до утра, можешь только губы смочить влажной тряпицей, пусть смокчет влагу оттуда. И если будет дергаться держи крепко, чтобы часом сам себя не ранил, а то мало ли. — Держи это, — Лао подал ему крохотный, испускающий благоухание мешочек. — Это дымная трава. Прижмешь к его носу, если вдруг начнет буйствовать, пусть подышит, это его успокоит. Только не переусердствуй, эта трава имеет свойство при длительном контакте усиливать сексуальное возбуждение. Думаю, ты догадываешься, как разгребаются подобные последствия. Тот лишь махнул рукой, прогоняя братьев прочь. Не переставая толкаться они громко вышли из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь, их тени постепенно удалились, а шаги становились все тише, пока и вовсе не исчезли. Наконец-то комната погрузилась в мягкую тишину, которая разбавлялась лишь хриплым, чуть булькающим дыханием, что рвалось из горла юноши. Тот, кто лежал с ним, прислушивался к этому бульканью и понял, что в горле скопилась жидкость, аккуратно убрал мокрые пряди с его лица и, осторожно давя на корень языка, продвинул два тонких пальца дальше, пока не спровоцировал рвотный позыв. В этот раз крови было меньше, и прочистив горло юноша стал дышать значительно лучше, глубже втягивая в себя воздух. Зубы, не чувствуя прежней мягкости от того, что были вонзены в руку, стали недовольно клацать, а губы, ища то самое тепло, размыкались и смыкались. Бессознательно перевернувшись и направляясь глубже к цветочному аромату, Сюэ Ян погрузился лицом прямо в центр спрятанной за тканью халата груди, чувствуя за этим препятствием успокаивающее слух биение, что словно колыбельная вливала в его тело нечитаемые ритмы. Пара чуть поблескивающих в темноте глаз неотрывно смотрела в лицо юноши, но так и не смогла четко увидеть черты его лица. Он вспоминал, как обнаружив потерявшего сознание человека с опаской подошел к нему, слыша какое-то невнятное бормотание, в котором угадывалось тревога и отчаяние. В сумрачном свете закатного солнца на коже юноши были видны метки и змеившиеся узоры иероглифов, руки почувствовали чуть криво состриженные пряди волос, дыхание будто замирало в чужой груди. Однако те слова, что он еще сумел разобрать, те, которые бормотал этот юноша заставили его в прилежной позе сидеть рядом с ним до тех пор, пока не появился тот странный, одетый во все черное мужчина, что отпихнув его и едва не испепелив взглядом вцепился в Сюэ Яна, впервые отказываясь отпускать. — Молодой, — шептал человек, и его волосы, скользнув к лицу юноши, вынудили кожу затрепетать. — Такой молодой, и уже такой несчастный. Столько боли в дыхании, и столько же её было в услышанных мною словах… Поглаживая кончиками пальцев уже не такое горячее лицо они то и дело вплетались в волосы, рука гладила по голове, успокаивая даря окутанное бархатом тепло. Ему было всего семнадцать лет, но впервые он почувствовал, что кто-то, кто еще так молод может испытывать такую сильную боль и страдать от собственного бессилия и горького одиночества. Вспоминая те несколько слов, которые ему удалось расслышать, уголки розовых губ, приглушенные неярким светом приподнялись в нежной сострадающей улыбке. Он вовек не забудет эту ночь, где один горько плачущий мальчик пожаловался, как сильно ему необходим человек, который будет его любить.

***

Солнечный свет, пробиваясь сквозь резные рамы рисовал внутри комнаты различные удлинённые переплетения, отбрасывая тени от столика и шкафа, кровати и высокой тумбочки с множеством выдвижных ящичков. Яркий свет, попадая на лицо Сюэ Яна, вынудил это прекрасное расслабленное личико скривится в недовольствии, и, что уже вошло в привычку, громко и со вкусом чихнуть, почти что оглушив самого себя этим ревом, от чего он окончательно проснулся, понимая, что он точно находится где-то, куда пробивается солнечный свет, ибо другой причины, которая бы заставила его нос так сильно засвербеть и вызвать чих, просто не было. Он поднялся на прямые руки, со стоном выпрямляя спину, и с хрустом в суставах едва сумел перевернутся, чтобы попытаться сесть. Тут же щелкнул бедренный сустав, вызвав на его лице выражение еще большей боли, и глухо застонав он несколько секунд поглаживал себя по ноге, баюкая её как наделенное сознанием существо. В горле было сухо настолько, что язык буквально прилип к небу, и увидев рядом с кроватью кувшин воды Сюэ Ян потянулся к нему дрожащими руками и влил в себя прозрачную жидкость. Он ожидал, что его будет мутить, но благо, что обошлось, желудок урчащей благодарностью отозвался на эту спасательную влагу, одновременно начав недовольно бурчать, требуя еды. Сюэ Ян, похлопав себя по груди понял, что на нем какая-то одежда, белая, даже слишком белая. Он огляделся, медленно поворачивая шею. — Снова этот запах соломы, — недовольно косясь на циновку, которой был устелен весь пол, юноша зло поджал губы. — Клопов, надеюсь, нет? Он жутко не любил эту подстилку, предпочитая вместо неё простой деревянный пол. Обозревая комнату он заключил, что она довольно просторная и широкая, с белыми, в местах расписными стенами и таким же потолком, множеством занавесей и двумя окнами с резными рамами, мебелью, ширмой и странной дверью, которая отходила в сторону. Почесав голову и слегка растрепав волосы Сюэ Ян немного замедлился, поднял свою руку к лицу, понимая, что его волосы очень чистые и хорошо расчесаны, мягкие, словно кто-то увлажнил их маслами. Одежда на нем состояла из верхнего халата, нательной рубашки и штанов, ноги были босыми. Внезапно он скосил взгляд на тот самый комодик с множеством выдвижных ящиков, наверху которого стояли две шкатулки, одна оббитая черным бархатом с красными рубинами, другая из белого золота инструктированная синими бриллиантами, и глаза его слегка расширились. Подойдя к комоду он раскрыл их, убеждаясь, что внутри действительно находятся его украшения, те, что которыми он обладал будучи в столице сумрака. Множество заколок, гребешков, шпилек для волос, колец и браслетов, тончайших серебряных цепочек для всей ладони и лодыжек, жемчуга и просто хаотично разбросанных драгоценных камней, которыми он вместе со Жнецами и оборотнями играл в Го, используя их вместо фишек. В углу стоял запакованный в бархатную ткань меч, его меч, Чэн Мэй, с другой стороны кровати были аккуратно сложены дорогие ткани различных цветов, рядом еще одна маленькая стопка с уже пошитой одеждой темных цветов. Глядя на всё это разнообразие Сюэ Ян не удержался от мрачного, полнившегося горечью взгляда, ведь это были его вещи, из его комнаты, которые теперь находились здесь. Всё же Сюань Юэ позаботился о нем, но вместе с тем в глазах Сюэ Яна всё это по-прежнему выглядело как изгнание, словно бы бог самоубийц одним махом избавился и от его вещей, чтобы ничего не осталось в прежних местах обитания этого человека. Но ведь это было не так. Не будь Сюэ Ян мужчиной, это сошло бы за приданное, с другой стороны эти вещи буквально кричали о наличии безмерного богатства юноши, он вовсе не беден, и когда захочет уйти ему будет с чем покидать гору. Те самые бездонные мешочки, которые могли хранить в себе множество вещей тоже были здесь, в них было упаковано столько золота и серебра, что при самых дурных растратах хватило бы на три жизни. Без особого восторга зачерпнув ладонью жемчуг и алмазы, Сюэ Ян слегка пошевелил их между пальцами, безразлично наблюдая за тем, как они падают на пол, после чего развернулся, более не удостоив своим вниманием все эти вещи. Медленно вдохнув и глубоко выдохнув, Сюэ Ян, чувствуя в теле необычайную лёгкость, словно бы за эти дни кто-то раскрыл его, почистил и зашил обратно, пошел к двери. Снаружи было как-то подозрительно тихо, а судя по положению солнца полдень еще не наступил, но роса на траве давно уже высохла. Её чуть длинные стебли переливались прекрасной матовой зеленью, на этот пушистый ковер так приятно было поставить босые ноги. Знакомый, нагоняющий кашель запах ворвался в легкие Сюэ Яна так же быстро, как и тот вихрь, что обогнув его схватил за талию и, удерживая под коленями, закрепил у себя на спине. — Йо! — помахав перед его лицом ладонью, поздоровался Шен. — Как жизнь? Сюэ Ян, который еще не до конца понял, как очутился у него на спине заметил и второго брата, безразлично покуривающего свою трубку в сторонке. — Отпусти меня! — сразу же задергался он. — Раз ты сам соблаговолил выйти, то я просто помогу тебе не упасть во время нашей прогулки, ты ведь так ослаб, — как ни в чем не бывало ответил старший близнец. — Бедненький, не дергайся ты так, а то вдруг почку потеряешь, что тогда будешь делать? — Это что, угроза?! — тут же взъярился Сюэ Ян, что с детства обладал особой нервной чувствительностью к словам и выражением лиц в его сторону. — Нет, просто рекомендация по сохранению почки, — так же безмятежно продолжал улыбаться парень. — Не тошнит? — никак не обращая внимания на перекошенное от гнева лицо Сюэ Яна, сухим голосом спросил Лао, и не дожидаясь ответа медленно подошёл, нажал на подбородок, заставив юношу открыть рот, и посмотрел на его язык. — Отлично, никаких следов кровавой рвоты. Ты провалялся без сознания три дня, метался в бреду и никак не хотел способствовать выздоровлению. — Ужас какой, — подначивал Шен. — Голый, беззащитный, а голосок то какой бархатный был, ой не могу. Всё звал кого-то, трясся как ненормальный, плакал, кричал. В итоге пришлось переселить к тебе одного беженца, чтобы ты успокоился, и ты замолчал. Видимо тоже не любишь спать в одиночестве, да? Поток слов так и лился из этого болтливого рта, изредка в речь вклинивались фразы другого брата, что, либо перебивал, либо что-то добавлял. Эти «двое из ларца, одинаковых с лица» сегодня были в такой же кристально белой одежде, как и сам Сюэ Ян, а вот на плечах Лао был еще и пушистый воротник, который он сделал добыв когда-то одну животину с белой шерстью, с которой самолично содрал шкуру. На горе была распространена охота, убивать животных разрешалось и не преследовалось никакими правилами, потому что в принципах Бао Шань Саньжэнь было не усмирять естественную природу людей, а скорее направлять её на правильное применение, чем под корень искоренялась беспринципная жестокость и жадность. Она учила своих детей принципу равновесия и естественности, мыслительный процесс адептов мог воплощать себя в любой форме, задачей же богини было наполнить эти самые мысли нужной энергией, дабы процесс не был искаженным. — П-плакал? — дрожаще переспросил Сюэ Ян. — То, что такой ранимый юноша наверняка будет краснеть от чувственных речей, мы уже выяснили, — жуя зубами металл на узкой дырочке, через которую он вдыхал дым, отозвался Лао. — Там два ведра стояло, — добавил Шен. — В одном блювотина, а во втором слезы. Мы с Лао не выносили их потому что поспорили, какое ведро наполнится быстрее. Я поставил на блювотину, полагая, что, так как ты был до одури разгневан, из тебя её выйдет больше. Из-за тебя я проиграл золотой слиток! — Эй, ненормальный, ты меня сейчас опрокинешь! — забранился Сюэ Ян. — Я, что ли, виноват, что вырыгал меньше, чем выплакал?! — И зачем столь миловидному юноше брать в свой очаровательный ротик столько громких слов? — побуждающее дернув бровью и скрывая насмешку за плавным изгибом губ, проворковал Шен. — Должно быть из-за его гипертрофированного самомнения, граничащего с помешательством? — предложил свою догадку Лао. — Ты же так остервенело дрался в храме, что я подумал, ну не может такой свирепый человек так много соплей наматывать на кулак, и поди ж ты, смог! Кстати, на, попей водички. Он даже не успел согласится, когда ему в рот впихнули полую бамбуковую фляжку с узким проемом, через отверстие которого в горло тут же полилась странная вязкая жидкость, по консистенции больше напоминающая кисель. — Пероральная жидкость это не то же самое, что вода, регидратационные вещества по составу намного сложнее воды и приближены к химическому содержанию жидкостей организма, — заблаговременно отвечая на еще не озвученный вопрос, сказал Лао. — Их состав — идеальный баланс воды, солей и глюкозы. Иногда состав таких средств дополняется экстрактами трав, отварами злаков, которые быстро и мягко восстановят водно-солевой баланс организма. Ты явно никогда раньше не бывал в горах, а судя по цвету кожи много лет избегал солнца. Твои кости твердые, мышцы упругие, но вот с дыханием явные проблемы. Ты в детстве не болел астмой, задышек не бывает? Когда ты переживаешь стресс, дыхание спирает, ты задыхаешься? На тебе очень опасно применять практику иглоукалывания, но на твоей шее я заметил крошечные следы от иглы, и судя по их местоположению тебя пытались обездвижить, нарушив ток крови, заставив её застояться в венах, из-за чего ты и потерял сознание на том холме… Ни на один из этих вопросов Сюэ Ян не дал ответа, все так же не понимая, куда его несут. Они находились на открытой местности, небо было чистым, безоблачным, солнце уже начинало поджаривать, и по-прежнему было слишком тихо. — Ты можешь идти быстрее? — пожаловался Лао, оборачиваясь на брата, так как отошёл уже довольно далеко. — «Шен-эр, держи х*й бодрей», так, что ли? — оскалился старший близнец. — У меня тут центр тяжести смещен, вниз тянет, и если что, то это не сокровище между ног, а говорящий горб на спине, испускающий гневные флюиды. С таким страшно будет в одну могилу лечь. — Но ведь звезды предсказывали тебе удачу, — удивился Лао. — Да, но она будет зависеть от желтого цвета. Брат, что у меня есть желтого? — Зубы, — недолго думая ответил младший близнец. — Подкожный жир, постель поутру… как видишь, выбор нового оберега так широк и многогранен. — Какая еще постель, с ума сошел? — Мы живем с тобой в одной комнате, как же мне не сойти с ума? — Если и могут поутру остаться какие-то жидкости, то только не эта! И вообще, хватит, достал ты меня! Всё, с сегодняшнего дня я переезжаю из этого прокуренного гнезда. И зачем я только жил с тобой столько лет?! Я родился бродягой, бродягой и умру. — Слыш, бродяга, ты только за водкой бродить можешь, — очень опасно сузив зрачки, взгляд Лао стал значительно холоднее. — Я прошу прощения, но куда черт подери вы меня несёте?! — терпение Сюэ Яна от всей этой нелепой ситуации начало сдавать позиции. Хотя, если уж быть совсем честным, то этот самый вихрь, что так стремительно закружил его избавил от напряжения и опасения в отношении того, что ждало бы его снаружи. Эти два болтливых рта не затыкались даже чтобы отдышатся, так что большинство из мыслей Сюэ Яна улетело прочь, из-за чего он и не дергался, покорно восседая на чужой спине. Только истинный и искренний в своих действиях дурак способен затравленного в собственных страхах человека расслабится и потерять бдительность, и, как следствие, убрать под корень всю неловкость столь неожиданного соседства. Ну, или тот, кто любит в этого дурака играть, возможно находя в таком поведении свободу и для себя самого. — Ой, я о тебе совсем забыл, — присев и резко выпрямившись, чем заставил тело на своей спине подпрыгнуть, Шен тихо засмеялся. — Ты же видишь, общаемся мы, дал бы раньше громко о себе знать. К реке тебя несем, помоешься, ведь хоть тебя и обтирали, но запашок еще тот остался, жутко воняет. От этих слов юноша смутился и вжал голову в плечи. Он устыдился, услышав подобные речи в свой адрес, так как всегда был брезглив и довольно чистоплотен. — Но ведь мои волосы совсем не пахнут, их явно кто-то вымыл! — Ага, — согласился старший близнец. — Наш Сяо в этом помог, видать тоже запаха устрашился. Хотя, быть может и не запаха, они же все в поту были, и в блювотине, и в слезах. Короче, в чем только ни были. — «Сяо»? — удивился Сюэ Ян. В произношении Шена оно звучало как «наш младший», но обычно за этим словом всегда следовало и имя, например «Сяо Ян» будет означать, что к нему, Яну, обращаются как к младшему в семье, но поскольку Шен не добавил второго имени, то Сюэ Ян и не понял, какой- такой «рассвет» вымыл ему волосы. Без вставки с именем в произнесённой речи «Сяо» будет означать рассвет. Ему никто не ответил и не уточнил, о чем была речь. По существу, то скинув Сюэ Яна с себя его просто бросили, взамен пообещав, что через минут двадцать вернутся с другим набором одежды и обувью, и просили громко кричать, если юноша почувствует слабость и будет близок к обмороку. И как, спрашивается, он будет кричать, если грохнется в обморок в воде? Сюэ Ян косо и довольно недружелюбно провожал взглядом этих «двоих из ларца», и переметнув взгляд на озеро увидел, что редкие заросли камышей на берегу качает слабый ветер, спуска в воду не было, и похоже у берега уже была глубина. Думая о том, что услышал, Сюэ Ян несколько напрягся, поскольку со слов близнецов получалось, что кто-то корпел над ним несколько дней, и судя по всему это были не они, а кто-то еще, кто-то третий. «Наверняка псих какой-то, — с уже привычной ему озлобленностью, жестко раскритиковал действия своего добродетеля Сюэ Ян. — К чему тратить свое время на того, кто способен в порыве помутнения тебя прикончить…» Из-за последних событий характер Сюэ Яна потерпел некоторые изменения, и если раньше он находился в той среде, которая обеспечивала для его довольно шаткого равновесия почву, то теперь, из-за сильнейшего эмоционального порыва, весь его сокрытый в глубине души страх вырвался наружу испепеляющей всё и вся воронкой, которая прежде всего убивала именно его самого. Чем сильнее Сюэ Ян внешне терял рассудок, тем на деле крепчал его страх, вынуждая терять голову и действовать необдуманно, и чаще всего его страх или полное презрение проявляли себя во вспышке гнева, в ярком злобливом или издевательском смехе, в сверкающих, словно у демонического кота, глазах, в режущих душу словах. Он так быстро обращал свою любовь в ненависть в попытке защититься от боли, мгновенно нанося её тому, кто его предал или обидел, вот только вконец избавится от этих чувств ему, собственно, это не помогало, и он все равно страдал, из-за чего усиливалась его боль, и как следствие сильнее становилась и ненависть. Он мог сжечь своего обидчика до последнего волоса, даже пепла не оставить, но что ему было делать с собой, как добраться до сокровенных уголков души и вырвать оттуда эту любовь Сюэ Ян не знал, поэтому единственное облегчение находил в постоянном обновлении своей мести. Однако этот навык он приобретёт в недалеком будущем, а сейчас, еще имея шанс выпутаться из этой паутины молча брел вдоль берега, прикидывая где бы получше спрятаться, где были более густые заросли камышей. Он не стеснялся своей наготы, но он совершенно не любил купания на открытом воздухе, а ванна, которая у него была, улетела в тартарары вместе со всей его прошлой жизнью. После того как несколько дней Сюэ Ян провалялся в горячке, вместе с потом и слезами с его тела исчезла и вся напряженность, ушло очень много стресса. Чувствуя, что этот многодневный сон ему и правда помог, тело чувствовалось необычайно легким, словно бы с него сошел весь тот комок нервов, что пеленал его по рукам и ногам, вплетаясь даже в извилины, мешая спокойно мыслить. Здесь, в пустотах гор, где совсем не было людей и было так тихо он вспоминал сумрачную пустыню, понимая, что эти два места очень схожи тишиной и покоем. Он всё пытался свыкнуться с мыслью о своей новой жизни, совершенно не думая ни о побеге, ни о самоубийстве, которым бредил всего несколько дней назад. По внутренним ощущениям ему казалось, что вся боль не просто ушла, её как будто забрали, в голове было тихо, а на сердце спокойно. Неожиданно Сюэ Ян вспомнил сказанные ему слова богини в храме, когда они дрались, что он лезет в крайности, преувеличивает и злится потому, что нарушил свое равновесие, и чтобы вернуть его ему необходимо присутствие того, кто обладал бы доминирующей в своем Тай Ши, но плохо выражающимся в Тай Ши Сюэ Яна противоположностью. «Какого?.. — только успокоившись он снова вспылил. — Старая ведьма, хочешь сказать, что я сейчас так спокоен, потому что кое-кто, а скорее всего это тот, что провалялся вместе со мной последние дни, успокоил меня своим… присутствием? Иди к черту!» Только одна мысль о подобном влиянии на себя вынудила его кровь вскипеть от гнева, а лицо слабо заалеть. Сюэ Ян был брезглив и скрытен, он мало кого подпускал к себе, и, естественно, был бы крайне зол, наруш кто его личное пространство, но 2+2 сложилось слишком быстро, и это злило его еще больше. Его точно кто-то терпеливо успокаивал и своим присутствием влиял на духовные потоки энергии, что ластилась (этого Сюэ Ян не знал) к источнику благоухающего цветочным ароматом человека. По-детски упрямо топнув ногой по земле, Сюэ Ян обернулся спиной к пруду намереваясь покинуть это место. «Так, где эти двое из ларца? — гневно думал он. — Я вытрясу из них всю правду, пусть покажут мне того ненормального, который посмел… посмел…» Дальше он просто отказался додумать, и уже было дёрнулся вперед, дабы свершить свой план, когда краем уха услышал довольно тихий, очень приглушенный плеск воды. Характер звука был таков, что кто-то медленно и не спеша выныривает из воды, поднимаясь из неё как солнце на рассвете. Сюэ Ян замер, напрягся, кожа мгновенно покрылась холодом, на её поверхности выступили мурашки. С левой стороны озера в камышах бесновались журавли с черно-белым оперением и с ярко красной кожей в передней части головы. Был сезон, и птицы, прилетев гнездоваться, вовсю заигрывали друг с другом, хлопали крыльями, танцевали, выгибали шейки, на которой от затылка тянулась белая полоса, контрастируя с черным цветом шеи. Именно потому, что кто-то так неожиданно поднялся над поверхностью воды журавли забеспокоились, резкий размах крыльев дал понять, что они намерены бежать. «Шух-шух» — несколько десятков птиц сорвались с места и, низко летя над водой, устремились прочь. В этот момент Сюэ Ян, набравшись храбрости, медленно полуобернулся, прикидывая сразу ли ему просить прощение за чей-то нарушенный покой или же его просто побьют, когда взгляд его замер, а глаза невольно распахнулись шире. Недалеко от берега, буквально в двух метрах от камышей стоя по пояс в воде и подняв голову к солнцу стоял молодой парень. Волосы цвета темного перламутра были мокрыми и сверкали темными переливами, в то время как вода вокруг него переливалась золотом, отражая солнечные лучи. Глаза закрыты, впалая грудь из-за немного выпирающих ребер казалась несколько худой, с кожи мягкого жемчужного оттенка стекали капельки воды, на ней будто мерцал слой света… Журавли, словно не боясь этой преграды, пролетали довольно близко от этого человека, но не задевали его, и если этот момент можно было бы остановить, то такой кадр сошел бы за изящную картину купающегося в компании пролетающих по обе стороны от него журавлей на холсте знаменитого художника. Сюэ Ян посмотрел на него и больше не смог отвести взгляд, присутствующее в этот момент нерушимое молчание наполнило всю эту сцену невероятным, необъяснимым обаянием. Словно в трансе он вместо шага назад сделал небыстрый шаг вперед. Сюэ Яну еще не доводилось видеть кого-то настолько красивого и в таком необычном свете, ведь проверни он такое с девушкой, вся ситуация была бы очень неловкой, но из-за того, что это был мужчина, она казалось неловкой вдвойне, потому что непривычно было для Сюэ Яна так пялиться на представителя той же половой идентификации, что и он сам, и даже будучи в сумраке и видя перед собой прекрасное лицо Сюань Юэ, или испорченное, но слишком уж привлекательное лицо Жэчхи, или попросту обаятельного Лунъю, Сюэ Ян ни разу не заволновался, ни разу, а тут неожиданно дыхание сперло, а в груди воскресло знакомое ему чувство вязкого тепла. Неожиданно он вспомнил это чувство, точно такой же дискомфорт, правда в разы сильнее, накрыл его за секунду до падения на том участке горы, где он увидел танцующего в лучах заката человека с бархатной повязкой на глазах, что двигаясь переливался пятью огнями и десятью цветами… — Кто здесь? — резко повернув голову в его сторону, до Сюэ Яна долетел резковатый, однако абсолютно лишен ноток гнева голос, немного удивленный, несколько обеспокоенный. — Здесь кто-то есть? Его глаза смотрели прямо на берег, и Сюэ Ян не понял, он издевается, или попросту притворяется? Его глаза открыты, а он не видит парня, что тихо пялится на него? Не получив ответа, он медленно отвернулся, устремив «взгляд» в сторону улетающих журавлей, слушая их урчащий горловой крик. Сюэ Ян еще раз проверил свое положение, оглядываясь вокруг себя. Он стоял как раз возле обширного малинника, на берегу были высокие камыши, свет бил слишком ярко. Возможно его силуэт просто размылся среди этого обилия красот природы, однако даже полузрячему было бы трудно не заметить ярко выделяющееся белое пятно, поскольку юноша был в белом. Решив разобраться, он, радуясь, что босой, неслышно подступал к берегу и присел в паре метров от сложенной на берегу одежды. К его вопиющему удивлению парень двинулся в сторону берега, при движении создавая небольшие волны, и Сюэ Ян, не успевший занять сидячее положение резко выпрямился и, отступив назад, с немигающим взглядом медленно отвернулся, слыша плеск воды и понимая, что человек, явно купаясь без одежды, обнаженным вышел из воды и начал неспешно одеваться. Сюэ Ян стоял к нему спиной и слышал шорох одежды, слышал даже как он выжимал волосы и стряхивал с рук капельки воды. И всё это лишь в нескольких метрах от него самого, всего пара метров, а этот человек не видит его? Громкое урчание в животе Сюэ Яна убило царствующую у горного озера тишину, заставив замереть и юношу, и незнакомого парня, что уже надел халат и как раз подвязывался поясом. Услышав этот звук он обернулся в сторону его звучания, и Сюэ Ян тоже обернулся, но не поднимал глаза. — Здесь кто-то есть? — повторил парень, и только тогда Сюэ Ян решился поднять глаза. Вблизи его лицо казалась гораздо бледнее, пара черных, отливающих чернотой ночи глаз смотрели, но не видели, устремив свой взгляд в никуда, однако это «в никуда» замерло на шее Сюэ Яна. Он кожей чувствовал, как в него пытается всмотреться этот взгляд. Тонкие черты лица не были лишены мужественности, просто этот парень был еще слишком молод, юношеская невинность еще не стерлась с его лица, даже взгляд казался робким, несмелым, будто он стоял на хлипкой опоре, все время будучи готовым к падению. Сюэ Ян даже не дышал, боясь, как бы этот парень не услышал его дыхание, вдруг ему всё же удастся выдать звук своего ноющего от длительного голода желудка за шорох полевых мышей в камыше? Бур-р-р… — снова заголосил желудок Сюэ Яна, и глаза парня на мгновение скрылись за пологом увенчанных пышными ресницами век. Он протянул руку, намереваясь коснуться странного незнакомца, но Сюэ Ян, все так же храня молчание, отступил назад, но на свою неудачу наступил прямо на углубление в земле, потерял равновесие и больно приземлился на задницу, забив её до онемения. Невольно ойкнув он уже было хотел продолжать отползать назад (кто, спрашивается, мешал ему сорваться с места и просто убежать?) когда снова поднял взгляд и увидел, что тот парень, на лице которого играло сострадание и волнение присел на колени, и вот так, ползком, вжимая колени и ладони в землю надвигался на него. — Больно ударился? — тихо спросил он, и его бледная рука с тонкой прозрачной кожей потянулась к лицу Сюэ Яна. — Как тебя зовут? Так близко глаза в глаза Сюэ Ян еще никогда не смотрел, и этот черный омут, что в одночасье затянул его в себя, пустил мерцающие точки, в центре которых был только этот человек, и хотя взгляд этих глаз был робок и осторожен, в глубине их черноты затаилось невидимое пламя той силы, что способно завладеть тобой едва коснувшись… Когда же кончики пальцев были так близко, чтобы коснуться его щеки, Сюэ Ян тяжело задышал, побагровел лицом и, невольно дернув конечностью, попал этому парню прямо между ног, из-за чего того мгновенно скрутило, и он взвыл, согнувшись в пояснице. Сюэ Ян тут же резко дёрнулся и бросился бежать, дыхание его сбилось и стало рваным, хаотичным, он начал задыхаться. — Ой, мне не мерещиться? — увидев развевающиеся на бегу белые одеяния, Шен беззлобно засмеялся. — Юная дева мне навстречу бежит, ну не судьба ли? Он было хотел шутя поймать Сюэ Яна, но тот довольно больно хлестнув его по рукам обогнул его и рысью умчался дальше, причем его лицо выглядело так, будто за ним гонится что-то весьма устрашающее. Лао, держа в своей походной сумке заготовленную для него одежду вместе с другими банными принадлежностями повернул глаза в ту сторону, откуда он бежал, и увидел у самого берега озера сгорбленное тело с черными, расползшимися по траве волосами. — Братишка, — хлопая парня по плечу, замурлыкал Шен. — Что, обломилось? Тебе отказали? — А можно без этих речей!.. — Вообще-то это был не вопрос. — А это был не ответ, — слегка зашипел он. — Просто ответная любезность на твою наглость. — Ой, боюсь-боюсь… Разведя руки в стороны и выпрямившись он неторопливо начал расхаживать по берегу, то и дело обмахиваясь ладонью. Он жутко не любил солнцепек, а в апреле, да еще и в горах солнце могло жарить нещадно. — Это был наш друг? — тихо спросил он, когда Лао помог ему подняться. — Как ты узнал? — На горе все знают, что временами у меня полностью темнеет в глазах, и я не вижу, а чтобы предупредить об этом ношу повязку, дабы не натолкнуться ни на кого, но ведь я купался и решил погреть веки под солнцем, вот и снял её. — Твоей лентой впору руки к кровати привязывать, вот её истинное назначение! — воскликнул Шен. — Заткнись, — буквально зашипел Лао, видя, что черные глаза уже немного заволокло влажной пеленой. — Ну, чего ты расстраиваешься? Он, видно, всё не так понял. — Именно из-за этого, — тихо ответил тот. — Он наверняка подумал, что я над ним издеваюсь и притворяюсь, вот и обозлился, и убежал. Отведи меня к нему, я хочу попросить прощения. — Не нужно, — тормознув его рукой, приказал Лао. — Он из того типа людей, которым, чтобы успокоиться, нужно немного одиночества, оставь его в покое. Вскоре он сам заволнуется и оттает, тогда и поговоришь. Он сам к тебе придет, а до тех пор лучше не трогать его. — Несколько дней он с ним спал, а душу все равно понять не смог. — Шен, завались твою мать! — А что?! Логика вещей такова, что как только всё сводится к постели, все вдруг резко начинают друг друга понимать. Нет, я решительно отказываюсь это отрицать…

***

Никогда еще сердце Сюэ Яна так лихорадочно не билось в груди. Оно рвалось наружу и отбивало свои сумасшедшие ритмы, ускоряло ток крови, и она волнообразными приливами топила обожжённую мыслями голову. Хотелось бежать, бежать на край света, и откуда только силы взялись?.. Сюэ Ян остановился только тогда, когда убедился, что убежал достаточно далеко, и видя каменные склоны, что разбитыми мегалитами тянулись куда-то вглубь земли начал сползать туда, пачкая свою белую одежду и царапая ноги. Глубже, как можно глубже спрятаться, засесть на самое дно, туда, в пелену влажного холода, в темноту, в тишину и отсутствие времени. Буквально угнездившись среди каменной крошки и сухой земли он устало повалился на бок, поджал колени к груди и сразу же заснул, а если точнее, то просто провалился в себя. Какой обжигающий стыд его ранил, как же злился он на себя! Поставить себя в такое глупое положение, да еще и позорно сбежать, да еще и так переволноваться, и из-за чего? Что застукал омовение какого-то незнакомого парня? Что за ерунда! Впрочем, если так подумать, то в столице сумрака он ни разу не видел даже полуобнаженных человеческих сущностей, Жнецы вообще никогда не снимали одежду, лицо и руки были единственными частями их тела, которые обнажали кожу, а тот единственный раз, когда он увидел темное сплетение тел Жэчхи и Лунъю вообще не вызвал у него такой реакции, как… как что? Из-за чего так волноваться? Из-за парня, стоящего в пруду, или из-за журавлей, что пролетали мимо него, пока он стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь солнцем? Из-за чего он так распереживался? «Стыдно, — даже во сне его не оставляли эти мысли, и ведомый лишь этим, довольно непривычным для себя чувством, Сюэ Ян даже во сне скрипел зубами. — Как же стыдно, я должен во что-либо избавиться от этого чувства…» Так прошла вторая половина дня, которую Сюэ Ян провел в глубоком сне, а когда проснулся отчего-то в нос ударил запах паровых пирожков с ягодной начинкой. Пахло так сладко, что он едва не проглотил язык, и словно загипнотизированный вылезая из своего убежища, он, распатланный, неумытый, заспанный и со сморщившимся от резкой перемены из тьмы на свет недовольным лицом даже не понял, как этот пирожок оказался у него во рту. — Вкусно? — чей-то безразличный голос, что прервался лишь ради очередной затяжки, вяло полюбопытствовал. — Вкуфно, — сквозь набитый рот пробормотал Сюэ Ян и резко подался спиной назад, едва не подавившись куском сдобного теста. — Кто? Что? Как? — Прожуй, — выпустив очередное кольцо дыма, Лао посмотрел на него как на забитого несчастного котенка. — Я тут полдня торчу, ожидая твоего пробуждения, уж очень не хотелось выманивать тебя силой, пришлось ждать, когда голод пересилит страх и ты сам ко мне выйдешь. Сидя на камнях, он, подогнав свой халат, с ярким безразличием обозревал уже успевшее покрыться пурпуром небо, и лицо его не менялось даже тогда, когда он вдыхал в легкие свой сизой беловатый дымок. — Не спросишь, откуда весной нашлись ягоды для начинки? — не смотря на него, предложил Лао. — Ладно, можешь не напрягаться. Некоторые из адептов изначально воспитывались в деревнях, так что у нас теперь есть много вкусного варенья и засахаренных сладостей. Я слышал, что ты очень любишь сладкое, так что ешь, сколько влезет, у меня еще есть. Помахав своей походной сумкой, он так же извлек кончик белых одеяний, как бы намекая, что кое-кому вновь нужно принять человеческий вид. — Как ты меня нашел? — тихо спросил Сюэ Ян, но пирожок не отпустил, ревниво продолжая грызть его и слизывать начинку. — По запаху слез, — безразлично ответил Лао и стрельнул на него взглядом с немного расширенными зрачками. — Гора большая, но я живу здесь так давно, что знаю каждый её угол, каждый обрыв и все уголки пролегающих лесов. Не подумай, что я силой буду тащить тебя обратно, просто не хочу, чтобы ты помер тут от голода и холода, так что, пожалуй, оставлю сумку здесь и уйду, вот только докурю. Сюэ Ян продолжал смотреть на его чуть скрывающееся в опиумных парах лицо, и сказал: — Дай мне затянуться. Лао даже не повернул на него взгляд. — Не напрашивайся на рифму, жри пирожок. — Я уже пробовал, — нагло соврал Сюэ Ян. — Да ну? — впервые на лице Лао мелькнула тень заинтересованности. — И каковы ощущения? — Как от маленькой смерти. Слегка удивлённый, но хорошо скрывающий это взгляд метнулся в сторону юноши. Что касается опиума, то это был правильный ответ, потому что обычно маленькой смертью именовали вершину сексуального удовольствия, а поскольку опиум был мощнейшим катализатором, то его употребление приводило к разным реакциям, и сухие оргазмы были одними из них. Однако услышав его из уст этого неизвестного возраста человека, Лао едва ли не впервые в жизни малость растерялся. Он ведь не знал, что этот парень воспитывался под гибким раздвоенным жалом одного нимфомана-змея, который разное в его голову вносил, и всякими знаниями делился. — Тот парень, которого ты видел, — соскочив с камня и сев в метре от юноши, сменил тему разговора Лао, — это он ухаживал за тобой, пока ты метался в лихорадке, обтирал тебя и поил, спал с тобой, потому что твоему телу полезно было ощущать чужое тепло. Я не знаю, что там случилось на озере, но он… очень плохо видит, временами не видит вообще. Сюэ Ян растерялся. Он-то думал, что над ним всерьез издеваются. — Что значит не видит? Лао немного тяжело выдохнул. — В его глазах поселился демон, — твердым голосом изрек он. — Когда-то давно, еще в далеком детстве, кто-то из его семьи имел стыд и глупость продать его чернокнижникам, а те, в свою очередь, использовали его в своих темных целях. Но Син Чэню удалось сбежать. Мальчику в тот год и повезло, и не повезло. Несколько заклинателей, будучи в тех местах, расправились с тварью, но она успела отслоить от себя свою эфирную составляющую, и та нашла мальчика, проникнув в его глаза и поселившись в них. Он видит, но нечетко, а временами его окутывает тьма и он носит повязку, чтобы дать другим понять, что он полностью слеп. К сожалению, чтобы вылечить его, нужно либо полностью удалить глаза, либо призвать из сумрака одного из Великих господ, дабы тот, в обход тяжелых последствий отозвал столь сильного демона из его тела, потому что, как ты знаешь, некроэнергию невозможно извлечь грубой силой, только умертвить, но если это сделать, то умрут и глаза, а так как демон в его глазах всё больше растет, то это уже не некроэнергия, а почти что полноценное существо, но он так глубоко и прочно засел в них, что добровольно не выйдет, а если применить силу, он, в попытке спастись, лишь разрушит тело жертвы. Если бы только в тот момент, когда демон сразу вошел в его глаза нашелся кто-то, кто мог бы его вытащить, ситуация не приняла бы такой оборот, но парень рос, а с ним продолжал расти и демон… Со временем, увы, эта сущность будет крепчать, и ему придется жить с ужасной агонией, что будет пожирать его разум. Само собой, глаза его выжгуться, будто кислотой, и его накроет та тьма, что вместе с собой приносит лишь боль. Сюэ Ян потерял дар речи. Так вот почему его взгляд казался направленным в никуда, и вот почему он танцевал в повязке. Такая ужасная судьба не могла не снискать сожаления даже у Сюэ Яна, который жил в сумраке, но всегда был под защитой, ему не позволили познать всех бед демонического вмешательства в жизни людей, его любили и оберегали, учили и защищали. Обжигающий стыд резанул его сердце, и уже второй раз именно из-за этого человека. Он жил со страхом и болью, но при этом имел такой робкий нежный голос, такое прекрасное, с мягкими чертами лицо, и такими изящными прохладными пальцами, что источали аромат цветов… — Как его зовут? Лао покосился на него боковым зрением, будто ждал этого вопроса. — Сяо Син Чэнь.

***

Дни быстро сменяли друг друга. Из-за услышанной от Лао истории, Сюэ Ян согласился вернуться в свою новую комнату, где его уже ожидал поднос с едой и свежая одежда, но поскольку о ванне можно было забыть, так как это были штучки из сумрачного мира, то в ту же ночь Сюэ Яну пришлось тайком искупаться в бочке, воду в которой подогрели специально для него. Странно, но его совершенно не трогали, и судя по всему там, где его поселили, больше не жил никто, хотя комнат было много. Свобода перемещения не была ограничена, Сюэ Ян мог бродить где ему вздумается, заходить в любые двери, только вот он не хотел и попросту развлекал себя тем, что изучал ландшафт природы. Характер действующих на горе барьеров был таков, что это была «стена» в чистом виде, не пускающая никого как снаружи, так и внутри, а особые заклинания делали всё, чтобы люди даже подойдя впритык к барьеру попали в своеобразный зеркальный лабиринт, который выводил их не на пик горы, а к низу, на равнину. Такое себе бесконечное блуждание по кругу. Сюэ Яна никто не беспокоил, ни к чему не принуждал, он вообще не видел никого кроме мелькающих вдали белых одеяний, судя по всему это были тренирующиеся адепты, которые сюда никогда не приходили. Бао Шань Саньжэнь тоже не было видно, и создавалось впечатление, будто ей плевать на новоприбывшего, однако это было не так. — На горном пике имеются три храмовых комплекса, — сидя под деревом с размашистыми длинными ветвями, Лао умудрялся говорить не выпуская изо рта свою трубку. Сюэ Ян сидел на дереве и лениво покачивал во воздухе ногой, наблюдая за тем, как листья колышет ветер, и как паучьи нити солнечных лучей, пробиваясь сквозь зеленую толщу, вплетаются в его волосы, в беспорядке ниспадающие на ветвь, на которой он лежал. — Двое здесь, и один на самой вершине мглистых гор с пиками, что тянутся до самих небес. — Чем они отличаются? — Те, что здесь, предназначены для обучения и самосовершенствования, то есть два храмовых комплекса для младшего поколения, а тот, что скрывается во влажном тумане мглистых гор, является конечной целью адептов, прошедших этот путь. Туда восходят лишь те ученики, что готовы пройти сквозь каменный круг, что выточен из врастающей в горе цельной породы. Если они сумеют пройти эту круглую «дверь», то окажутся в Верхних Небесах и станут бессмертными. Если же нет, то в тех же мглистых горах, что являются самой высокой точкой, уединятся в пещерах и предадутся медитации, которая может длится десятилетиями. — Зачем это нужно делать? — Чтобы понять себя, свои страхи и свои грехи. Это как Карма: ты не сумеешь родится в лучшем варианте судьбы, пока не тебе висят грехи и неоплаченные долги, которые нужно закрыть и избавится от еще живых страхов. На Небеса не пускают тех, кто тащит за собой цепь прошлых прегрешений. Как ты уже понял, каким бы способным учеником ни был человек, как бы сильно он не выделялся в этой жизни, но пройти через врата не сможет и он, если на нем висит невыполненная Карма из прошлых жизней. Только тот, кто познает и примет себя, откажется от причины страдания, то есть желаний, и очистит свой разум найдет просветление и сможет войти в священные сады Да-Ло. Людям, как ты понимаешь, очень сложно не страдать, поскольку сама суть страдания определяет их основные жизненные мотивы. Они так много хотят, что это становится грузом, который прижимает их к земле, и даже когда они банально устают от этого они уже не могут от этого избавится. Чем больше желаний, тем больше страданий. Лао был молод, во всяком случае выглядел так, но порой его речи были схожи со словами человека, который прожил не один десяток лет. Сюэ Ян, который в плане мышления и внешнего вида своего тела тоже не соответствовал своему возрасту внутреннее был благодарен за эти беседы, но внешне показывал лишь холодное безразличие. Лао и Шен навещали его нерегулярно, стараясь не навязываться, но Сюэ Ян не скучал наедине с собой. Единственное, что его тревожило, так этот тот парень, с которым он повстречался на озере, и которого не видел уже много дней, хотя блуждал по горам часами, порой близко подходя к основному храму и видел шествующих учеников, но знакомого лица среди них так и не разглядел. Его мучило чувство вины и какой-то неосознанной тоски. Он почему-то так хотел увидеть его и не понимал, что его так влечет. Услышав историю Лао, Сюэ Ян помрачнел душой, отчего-то чувствуя внутренне родство с этим человеком, на долю которого с детства выпало столько страданий. Возможно именно в этом была причина? Этот Сяо Син Чэнь тоже стал сиротой, он тоже сжигался страхом, его тоже спас тот, кто по всем законам не должен был прийти на помощь. Его, как и Сюэ Яна, забрал бессмертный, заботился о нем, учил, поддерживал… Однако больше, чем об этом, Сюэ Ян думал о том, как этот парень танцевал. Те еще сохранившиеся в его голове сцены в предзакатном мареве, центральной фигурой которого был этот танцующий человек, не выходили у него из головы. Сюэ Ян никогда не видел танцев, потому что для него никто не танцевал, даже Сюань Юэ вопреки своей большой любви к этому ребенку не изменил своей клятве и более никто из живых не видел его воронки танцующих движений, но почему-то, когда юноша увидел танец Сяо Син Чэня, в его сердце затрепетало любопытство, глаза не мигая уставились на этот двигающийся в потоках закатного солнца бархат. Веера будто призывали ветер, но двигались подобно лезвиям, то заигрывая с ветреными потоками, то жестоко прорезая их. В его танце так отчётливо было видно, как любовь сменяется ненавистью, а ненависть — еще большим обожанием, что в конце, когда отчаяние любовного помешательства склоняло голову перед собственной слабостью и ставало на колени перед причиной своих страданий, то самое страдание будто обволакивало танцующего невесомой негой, его движения становились мягче, плавнее, и завершающим движением была рука, протянутая последнему лучу закатного солнца… Сюэ Ян безумно хотел увидеть этот танец еще раз, но сколько бы не приходил на то самое место, Сяо Син Чэня там не было. Лишь на четвёртый день своих скитаний Сюэ Ян наконец вспомнил, что основной локацией их знакомства было озеро, и дождавшись вечера несмело и медленно, постоянно порываясь развернуться и уйти все же направился к берегу озера, обрадовавшись и испугавшись одновременно. Кто-то сидел на берегу, обняв руками колени, и «смотрел» как солнце склоняется к горизонту. Юноша замер, не смея даже вдохнуть. Он медленно присел, снял свою обувь и только тогда, когда травы коснулись его уже голые ступни тихо начал подходить, осторожно и медленно, будто приближающийся к добыче хищник, хотя истина была такова, что в сердце этого хищника страха было больше, чем других иных волнений. Он вспотел, на висках выступила влага, руки стали влажными, а глаза не мигая смотрели на фигуру, сидящую у самого берега. «А если это не он? — внезапно подумал он и остановился. — А если это другой адепт?» Сюэ Ян присмотрелся, но не увидел среди спадающих на спине черных длинных волос хоть намека на повязку. Сердце стучало как бешённое, столь сильного страха и любопытства Сюэ Ян не испытывал никогда, по телу расползался жар и холод одновременно, и два противодействующих друг другу чувства взывали то к побегу, то к немедленному обнаружению себя. Он смотрел в спину этого человека, губы бесшумно двигались, во рту стало сухо, и он тяжело сглотнул, хотя смочить горло было нечем. С невероятным усилием продолжая подходить он наконец-то договорился со своими страхами и подошёл на расстояние, которое обозначило межу ними шагов восемь, не больше, и только тогда он остановился. Нет, он был совершенно не готов сделать еще хоть один шаг, он бы скорее умер, чем так близко подошел бы. — Эм, привет… — тихий, такой тихий голос, что был вообще не свойственный довольно дерзкому нраву Сюэ Яна вырвался из его горла, и, пожалуй, этот тихий зов мог бы утонуть там же где и вынырнул, будь слушателем кто-то другой, но тот, кто сидел на берегу, услышал его и удивленно повернул к нему свое лицо. Сюэ Ян в страхе сделал шаг назад, лицо его и побледнело, и побагровело. Это был он, тот, кого звали Сяо Син Чэнь, но его глаза… они смотрели, но не видели, и почему-то поняв это сердце Сюэ Яна полоснуло болью. Он так распереживался от одной мысли о боли этого человека, что даже его лицо, прежде напряженное, оттаяло и приобрело выражение сострадания. Брови юноши сошлись на переносице, глаза чуть сузились, губы поджались. Он почти был готов к тому, чтобы заплакать. Сюэ Ян не понимал причину этого чувства, отчего-то приближенного к чувству вины. Возможно всё дело в том, что сам он рос в сумраке практически среди окружающих столицу дьяволов, что только и ждали момента, дабы осквернить эту душу, но из-за Сюань Юэ у них не было и шанса, а вот у Сяо Син Чэня, живущего в верхнем мире, такой защиты не было. Закон равновесия трёх миров гласит, что на каждое действие есть противодействие, и на каждую удачу есть своя неудача, и Сюэ Ян неизвестно по какой причине почему-то решил, что, если ему, находящемуся практически в змеином кубле повезло не быть жертвой жестоких расправ, то Сяо Син Чэнь, который был в кубле людском, да еще и семейном, которое должно было его защищать, не повезло из-за удачи, что выпала на долю… Сюэ Яна? Да, это звучало смешно и нелепо, но не было лишено смысла. Это было ошибочное мнение, но взволнованное сердце юноши неизвестно почему впустило в себя эти сомнения. Для чего? Неужели инстинктивно он искал какую-то связь между своей болью и болью этого человека? Для приученного выстраивать стены, а не создавать между собой и другими мосты пересечения, такие мысли были сродни Большому Взрыву. — Это ты, — улыбнулся Сяо Син Чэнь и поднялся со своего места. — Я ждал тебя. Его красивая белая одежда слоями спадала к земле, распущенные волосы скользили по плечам, лицо озаряла искренняя улыбка. Сюэ Ян подумал, а сколько же он его ждал? Неужели с того самого дня… — Я хотел извиниться за то, что тогда напугал тебя, — продолжал Сяо Син Чэнь. — Как ты, возможно, уже понял, зрение у меня довольно спорное, и иногда мои глаза накрывает тьма и я не вижу окончательно. Просто ты так быстро убежал, должно быть ты испугался того, что я так бессовестно приблизился к тебе, но я… мне просто захотелось тебя успокоить. Ты так часто дышал, что я даже мог услышать, как безумно стучало твоё сердце. Извини, слух у меня будет получше зрения, так что я могу различить людей даже по звуку их дыхания. Сюэ Ян отчего-то побагровел еще сильнее, даже мочки ушел заалели, неизвестной природы жар скользнул вдоль шеи к позвоночнику. — Я не злюсь, — только и выпалил он и мотнул головой. — Я тоже искал тебя, чтобы… чтобы поблагодарить за то, что был… рядом, пока я болел, хотя тебя об этом никто не просил! Последнее он уже гневно выкрикнул, явно досадуя и жалуясь на то, что его личное пространство было нарушено, кто-то без его разрешения посмел находиться с ним в такой неловкой, почти что интимной близости. Он все еще помнил, вернее догадывался, что, чтобы сбить лихорадку, его обтирали, а чтобы обтереть, раздели. Сяо Син Чэнь в недоумении заморгал, и в черноте его глаз, кажется, скользнул отблеск света. — Прости, — смущенно улыбнувшись, его глаза затянуло поволокой. — Но ты был на грани жизни и смерти, мы все беспокоились о тебе. Особенно тот, кто пришел за тобой, когда ты упал в момент завершения моего танца. Сердце Сюэ Яна пропустило удар. — Что? — тяжело выдохнул он. — Кто приходил?.. — Мужчина в черных одеждах, — продолжал Сяо Син Чэнь. — Когда ты упал я услышал звук столкнувшегося с землей тела, и на ощупь отыскал тебя. Ты был в бреду и бормотал что-то, твои руки и лицо были такими холодными, я не понимал кто ты и как оказался здесь. Твою кожу опоясывали какие-то символы черного цвета, я не сумел их рассмотреть, поэтому сидел рядом с тобой, держа за руку и ожидая чьего-то прибытия. Я думал это будет наставница, но пришел он, увидел меня и, очевидно подумал, что это я довел тебя до такого состояния. Благо, что он не напал на меня, а просто оттолкнул и сразу же схватил тебя в объятия и отказывался отдавать тебя, плакал и кричал… Сюэ Ян начал тяжело дышать, предательские слезы выступили у него на глазах. Его грудная клетка вздымалась так резко и быстро, что своим дыханием он мог заставить воспламенится воздух. — Он только просил, чтобы тебя не обижали, чтобы защищали. Он очень волновался… Могу я предположить, что это был твой отец? Сюэ Ян, в чьем сердце ненависть и любовь, смешавшись, приносили ему лишь боль, сквозь слезы глухо простонал: — Он был моим сердцем!.. Взгляд Сяо Син Чэня слегка остеклился, глаза задвигались, будто он искал в кромешной темноте этого человека, но, увы, не мог увидеть его. Он, кажется, понимал, что речь идет о какой-то трагедии, ведь боль, которая стекала с уголков глаз Сюэ Яна покрыла собой все, и вместе с ветром сумела коснуться лица этого человека, который почувствовал её горячие болезненные волнения. — Знаешь, когда ты метался в бреду, и я гладил тебя по голове, ты успокаивался, — очень нежно сказал он. — Ты плакал и горестно бормотал что-то, будто человек познавший всю любовь мира, и в одночасье утративший её. Я не знаю, что с тобой произошло, и не спрошу, пока сам не решишься поделиться этим, но я хочу… хочу сказать, что если тебе трудно не нужно изматывать себя до того состояния, чтобы упасть, это больно. Если тебе тяжело, ты можешь опереться на меня, я… разомкну тебе свои объятия. В подтверждение своих слов руки Сяо Син Чэня разошлись, и всё так же мирно и искренне улыбаясь он полностью раскрыл ладони, вытянув пальцы, будто приглашал юношу в свои объятия. Еще тогда почувствовав его слишком болезненное одиночество, Син Чэнь так проникся им, одновременно вспоминая и свою жизнь, которую спасли тёплые руки богини, что увлекли его за собой в эти места и дали дом, надежду, будущее. У этого юноши тоже никого не было, или был, но более его присутствие было невозможно, поэтому он, растрогавшись от дивных речей Сюэ Яна, которые он изливал метаясь в бреду из-за своей болезни, невольно приоткрыл ему свое сердце, позволил боли Сюэ Яна пустить в нем слабые зачатки корней, из-за чего и проявил столько понимания и нежности совершенно не ожидая ничего в ответ. Он почему-то инстинктивно чувствовал, что нужно просто ждать, он придет. И он пришел… Сюэ Ян, чье лицо горело в обжигающем потоке слез, кажется, утратил связь с реальностью, в словах Син Чэня ему чудились отголоски поэзии, и это не могло не взволновать его сердце, в недрах которого всколыхнули еще не зажившую рану, заставив её вновь кровить. Он ощутил слабость, холодную истому и желание вновь упасть, раствориться в этих болезненных потоках, стеная на себя и свои чувства. Но вместо того, чтобы ускользнуть во тьму, глаза Сюэ Яна видели перед собой ослепительно белую фигуру, за чьей спиной садилось солнце, обагряя его матово-красным светом, и его руки… они были разведены, они приглашали его, они что-то обещали ему. Совершенно не думая о последствиях ноги Сюэ Яна начали делать шаги, то стыдливо замедляясь, то в нетерпении ускоряясь, но когда, словно погруженный в транс, он всё же дошел до него, и тоже протянув руки упал ему на грудь, объятия сомкнулись. Руки Сюэ Яна скрестились на его спине, точно так же скрестились и руки Сяо Син Чэня, и то тепло, что излучало это тело, будто прорвало сдерживающую платину в душе Сюэ Яна, и он разрыдался во весь голос, ноги его подкосились, но эти руки держали крепко, не позволяя ему упасть. Спрятав свое лицо в вороте белых одежд он громко плакал, впервые доверившись кому-то так сильно, крепко ухватившись руками за чужую спину и чувствовал, как теплая щека прижимается к его макушке, руки терпеливо и нежно гладят его по спине, пальцы ненавязчиво вплетались в волосы, поглаживая его по голове. В этот момент, когда двое, что в предзакатных сумерках стали единым, не говоря ни слова слышали и чувствовали боль друг друга, из той части ладони Сюэ Яна, где был отсечен мизинец, на бешеной скорости вырвалась красная нить, и оплетая две плотно прижавшиеся друг к другу фигуры опоясывала их, наполняя собой всё пространство. Она была такой длинной, что словно струйка крови всё сочилась и сочилась с уже зажившей раны, все кружила и кружила между ними. Это было невидимое взору смертных чудо, ведь те удивительные потоки, что кружились вокруг этих двоих, сияли и переливались словно драгоценные рубины, нить твердела и искрила подобно красному хрусталю и, застыв, остановилась. Весь тот путь и время, что стояло между ними больше тринадцати лет, и который по злому року судьбы Сюэ Яна они не могли пройти, чтобы самостоятельно найти друг друга, нить заключила той длиной, которой и высвободилась, а застыв вокруг них по форме напоминала сферу, внутри которой была сплетена удивительной красоты паутинка, искря и переливаясь красными отблесками, в центре которой словно жемчужина угадывалась фигура в белом одеянии, хотя тел на самом деле было двое. Сюэ Ян не удержался от того, чтобы поднять взгляд и посмотреть. Свет закатного солнца падал на светлое лицо Сяо Син Чэня, красота которого опьяняла чье-то сердце…