Пламенное небо

«Не могу поверить, что этот человек вытрахивал из меня душу…» Сяо Син Чэнь, медленно идущий рядом с поставившим на повтор события минувшей ночи Сюэ Яном, был похож на «Сияние среди снегов», такой же безукоризненно светлый и чистый: ни пятнышка на непорочных лепестках подлинного достоинства заклинателя, ни единой погрешности во всем благородном существе. Однако, увидеть очертания этого света помогала тьма, что плотным занавесом непроглядного тумана шествовала рядом с ним, такая черная и неумолимая, что было действительно странным: как свет оставался таким же безукоризненно белым, если рядом находилось присмиревшее на время чудовище, способное поглотить всех и вся… Сюэ Ян не оставит даже косточки от того, кто криво посмотрит в его сторону и он это заметит… — Я красивая? — едва удерживаясь, чтобы не прыгать на месте, А-Цин шла по правую руку даоцзана, пока Сюэ Ян шел подле левой, лениво смотря по сторонам. — Конечно красивая, — подтвердил Сяо Син Чэнь и улыбнулся. Однако идущий по левую руку от него явно имел свое мнение на этот счет. — Надо же, — удивленно протянул Сюэ Ян и скосил взгляд на девушку, — смотреть не на что, а такая уверенность. — Что ты имеешь в виду? — шикнула А-Цин, по привычке напрягаясь всем телом. — Спрашивать у слепого о своей красоте, ну что за чушь, — выдохнул он и начал смотреть вперед себя. — Для даоцзана я самая красивая! — громко выкрикнула А-Цин и тут же начала дергать заклинателя за рукав. — Правда, ну правда ведь? — Конечно-конечно, самая-самая, — успев раскрыть рот раньше заклинателя, Сюэ Ян неожиданно обошел его спереди и, встав прямо перед едва ли не застигнутой врасплох А-Цин, склонился перед ней словно в поклоне, да так нагнул спину, что пряди его угольно-черных волос скользнули с плеча и едва ли не ударили девушку по носу. — Красивая, спору нет, но… только после меня, поняла? А-Цин, несмотря на то, что старалась держать глаза опущенными, все равно увидела тот дьявольский оскал, играющий на губах Сюэ Яна и его порочные, наполненные чернотой ночи глаза. Юноша улыбался, и в этой улыбке забывал самого себя. Ему вновь вспомнились времена, когда вся его власть над чужими жизнями оглашала смертный приговор именно такой улыбкой, и веки младшего заклинателя немного дрогнули, постепенно суживались уголки глаз… — Я чувствую, что город сегодня утопает в огнях, — медленный, но такой знакомый голос в одно мгновение вынудил черное пламя, полыхающее в глазах Сюэ Яна сойти на нет, и юноша несколько раз моргнул, немедленно приходя в себя. Звуки окружающего мира вновь ворвались в его тело, заглушая те странные подергивающиеся завывания, что он слышал каждый раз, как только предавал кого-то погибели. Эти завывания порой оглушали его настолько, что он начинал метаться словно раненный зверь, кидающийся головой в стены железной клетки… — Да, ты прав, — выпрямившись и неспешно повернувшись, он снова стал по левую руку даоцзана, приводя дыхание в норму. Что-то нестерпимо жгло глубоко внутри, легкая испарина выступила на лбу младшего заклинателя. — Какого они цвета? Лишь после этого вопроса Сюэ Ян впервые обратил внимание на то, что вообще происходит в городе. — Хоть сейчас ночь, но красных фонарей мало, в основном желтые, бархатисто-огненные и матово-янтарные. От того, какое сравнение окружающего их сияния дал Сюэ Ян, Син Чэнь немного помедлил, прежде чем сделать очередной глоток воздуха. Слова юноши, быстро и даже небрежно, словно они говорили о всякой ерунде, слетели с его губ, что если не вникать в скрытое томление, таившееся в их значении, то из-за этой самой небрежности в произношении сложно было бы прочувствовать ту пьянящую красоту, которой они приятно оглушали лишенного возможности видеть Сяо Син Чэня. С ним уже давно никто не говорил так изящно. Жаль только, что юноша этого так и не понял. Не понял, что в его власти обратить на себя нежное благоухание белого пиона лишь парой искренних слов… Сюэ Ян никак не мог прийти в себя, лишь присутствие рядом Сяо Син Чэня придавало какой-то невесомой уверенности в реальности происходящего. Юноша никак не мог успокоиться, искра безумия, что ярко вспыхнувшим угольком ранила его сердце, никак не желала гаснуть, но и в бушующее пламя не спешила разгораться. Сюэ Ян застрял меж двух огней, каждый из которых ранил его в свое удовольствие, но если раньше этот огонь сжигал всё вокруг себя, то сейчас он ранил лишь самого заклинателя, подобно вулканической лаве задерживаясь внутри неполноценного жерла, закупоренного кем-то снаружи. «Будто сами боги огрели меня горячей волной по загривку, — думал Сюэ Ян, медленно бредя рядом с улыбающимся даоцзаном. — Ах, Сяо Син Чэнь, почему бы тебе не взять меня за руку и не переплести со мной пальцы… Быть может тепло твоих безгрешных ладоней сумеет поглотить это недостойное пламя, что словно проклятая птица-феникс гнездится в моей душе и моем сердце…» Однако, бросив взгляд на опущенные вдоль тела руки Син Чэня, Сюэ Ян внезапно переменился в лице. Его глаза неподвижно смотрели на эти изящные тонкие пальцы, совершенно спокойные, даже не подрагивающие. Кожа Син Чэня была как нежная поверхность жемчуга, такая же бархатистая и светлая. Покрывать эту кожу поцелуями, будто теплыми клубами вечернего тумана было бы наивысшим удовольствием для несчастного смертного, что удостоился бы быть рядом с этим телом, касаться его, или просто насмотреться вволю. Сюэ Ян знал, какова эта кожа на вкус, на ощупь, знал её запах, а особенно любил страстные поцелуи, что распускали на её поверхности крошечные бутоны алых роз, а порой даже чернильную сердцевину прекрасных лилий. На этой коже нельзя было оставлять следы, ибо они возбуждали зайти дальше, обратить всё это жемчужное сияние в россыпь темно-синих переливов, в каждом из которых обретая свою жизнь вспыхнула бы красками крошечная Вселенная… Это были синяки, или лучше сказать засосы, ибо ничем иным, кроме как губами, такие вот следы нельзя было оставить на теле Сяо Син Чэня, и лишь потому, что он был слепой, Сюэ Ян совсем не стыдился оставлять их побольше, хоть и в закрытых от взора других местах. В его понятии это были даже не метки, а скорее следы страсти, следы слияния их тел, такие очаровательные и желанные, как легкий дождь перед рассветом. Однако мысли Сюэ Яна были далеки от тех ночей, что позволили ему познать это наслаждение. Его взгляд приковали руки Син Чэня, ведь именно этими руками некоторое время истреблялись обращенные в живых мертвецов люди, об истинной участи которых заклинатель не знал, не знал и его меч, чем кое-кто порочный очень даже воспользовался, совсем потеряв голову от чувства превосходства над этим сотканным из света существом. Но лишь сейчас, спустя какое-то время младший заклинатель вдруг почувствовал очень глубоко запрятанную боль, которую последний раз испытывал лишь тогда, когда бесчинства главы Чан раздробили ему не только руку, но и душу, оставив на сердце глубокую рану, а в глазах не менее жестокую обиду и ненависть на весь бренный мир. Сюэ Ян хорошо помнил свою первую встречу с Сяо Син Чэнем. Этот короткий миг, казалось, не запечатленный ничем особенным, имел очень размытые очертания, юноша даже не помнил в какой части города всё произошло. Но что ему запомнилось отчетливо хорошо, было тем, что Син Чэнь, тогда смерив его взглядом еще зрячих глаз, едва дернул уголками губ, будто что-то поняв для себя. А вот молодой и вспыльчивый Сюэ Ян воспринял это как легкую насмешку и сразу же бросился в словесную атаку, требуя, чтобы тот закончил свою прерванную речь, но тогда помешал Сун Лань, и Син Чэнь так и не договорил то, что было у него на уме, и наполовину — на языке. Но Сюэ Ян помнил тот взгляд, и он мог сказать даже больше чем слова, ведь чистый и благородный даоцзан смотрел на него так, как смотрят на потерянное во тьме людского невежества существо, которое даже не видит ярких огней (имеется в виду светлых и благородных душ) шествующих мимо него, за которыми можно пойти, чтобы в конце концов спастись от этой темноты. Затравленный и озлобленный он боялся их, стыдился и презирал, словно эти светлые огоньки могли запачкать темные одеяния его чёрного хаоса, оставив белёсые следы на покрытой звёздной пылью мантии отчужденного ночного неба. Таким взглядом отцы смотрят на своих детей, что слишком долго барахтаются в ненависти к обидчику и жалости к себе. Но, тем не менее, они их любят и протягивают руку, чтобы помочь подняться. Однако Син Чэнь тогда не знал, что в свое время Сюэ Яну никто подняться не помог, поэтому не сразу понял, кого именно видит перед собой. На тот момент это была отравленная, натянутая безжалостной рукой судьбы стрела, готовая сорваться в сердце врага в любой момент. И она сорвалась, пронзив одно сердце, а яд впрыснув в другое, поразив единовременно сразу две цели…

***

Душа похожа на прекрасный пылающий цветок, лепестки которого сияют ярче, чем ослепительно-белые ангельские крылья, перья которых выдерживают и огонь и воду, а по остроте не уступают по силе копьям и ножам. Душа как птица, ей без свободы не выжить, не выжить так же и тогда, когда крылья сломаны или размах их недостаточно широк. Если твоя душа томится в клетке, черной от сажи грехов, или же золотой и нелепой, то о какой свободе речь? Но разбить клетку даже ради свободы не так то просто, особенно когда долгое время свободой и местом в мире было именно заключение, но еще хуже, когда мнимо ты воспринимал эту клетку как себя самого. В таком случае любые перемены, любой отход от привычного устоя будет восприниматься не иначе как самая настоящая личностная смерть… — Как жаль, что ты не видишь этого сияния, даоцзан… Взгляд Сюэ Яна, уже долгое время застрявший на белой руке Син Чэня, можно было назвать не иначе как тягучий, мягкий, расслабленный и очень уязвимый, открытый, а полураспахнутые губы стыдливо сжимались в тонкую линию, он то и дело сжимал нижнюю губу своими белыми зубками, от чего та играла нежным алым цветом, что всё больше приближался к клубничному оттенку. Он и правда долго-долго смотрел на эту руку прежде чем пугливо протянув свою не переплел свои пальцы с чужими, сделав это осторожно и очень медленно, словно летящая в воздухе паутинка, зацепившаяся за длинные ветви дерева. Сяо Син Чэнь хоть и не видел, но видимо по привычке чуть склонил голову вниз, словно намереваясь рассмотреть тот источник тепла, что прожег ему руку, и как только «взгляд» его опустился, пальцы Сюэ Яна непреднамеренно сжались крепче. Они оба остановились, но юноша не спешил отнимать руку. Видимо ждал, пока его самого не оттолкнут. Если бы Син Чэнь только мог видеть, какая картина предстала перед ним… Немигающий, очень взволнованный и робкий взгляд впился ему в лицо, даже немного грустный, из-за чего еще более очаровательный. Этот взгляд ждал ругани, ждал порицания, презрения, и если бы даоцзан одернул руку, еще и сделал бы это грубо, томящийся внутри молодого разума зверь тут же избавился бы от стыдливых оков любовного трепета своего хозяина, и темные глаза Сюэ Яна вспыхнули бы разрушающим всё и вся огнем, но… этого не случилось. Син Чэнь едва ли приподнял уголки губ, еще какое-то время не поднимал головы, после чего медленно сделал шаг вперед, и рука его, это прекрасная с жемчужной кожей рука увела за собой немного испуганного и оробевшего Сюэ Яна, что послушно (едва ли не послушней, чем за всю свою жизнь) шел за кем-то по своей воле. — Зачем мне их видеть, если ты рядом. У Сюэ Яна перехватило дыхание. Как? Почему? Что он говорит такое, что это за речи такие, что он имеет в виду? Они же, эти слова, они… они почти заставляют поверить в пару крыльев за спиной, способных унести в заоблачную высь, туда, где нет этого грязного мира, где нет этих порочных людишек, где лишь слышна мелодия бесконечности, а над душами правит божественная любовь и красота, чистая и невинная, как улыбка влюбленного юноши, ступающего рядом со своей обожаемой душой. — Я разве могу заменить эти огни? — голос — тверже стали, но все равно звучит неубедительно слабо как для привычной ранее твердости. — Нет, не можешь, — ответил Сяо Син Чэнь и добавил: — Потому что как бы ярки они ни были, ты все равно сияешь ярче, мне даже руку прожигает от такого немыслимого тепла. Подобное глаза все равно бы не увидели, так что мне радостно, что я могу это почувствовать. В этом мире истину твердят лишь чувства, доносящие себя изнутри, а не внешние сплетения образов и многоцветия. Ты никогда не ощутишь этого тепла так, как ощущаю его я, потому что ты ищешь глазами, а я — сердцем. Твои слова и поступки порой обжигают, но когда ты молчишь, я чувствую больше, чем если бы ты не замолкал вовсе. — Даоцзан… — все еще идя за ним, но уже замедлив шаг Сюэ Ян было попытался вырваться, но пальцы так изящно переплелись с его еще плотнее, что он не решился, хотя и хотел одернуть свою руку. Ему стало жарко, что-то с непомерной силой таяло где-то глубоко внутри, вынуждая тонуть в этой сладкой невесомости бывшего одиночества. — Ты понимаешь, что говоришь вещи свойственные лишь… — Да, — не дав ему закончить, ответил Син Чэнь. — Я-то понимаю. А ты? Глаза Сюэ Яна расширились. Сглотнув тяжелый комок в горле он огляделся по сторонам, не находя рядом привычное постукивание шеста и только сейчас вспомнил, что дети из деревни так восхитились прической А-Цин, что мигом увели её вести дружественные хороводы, с позволения даоцзана конечно же. Так что никто не мог помешать чему-то, что могло произойти между двумя заклинателями в этот остановивший время миг. В этом сиянии невозможно было понять правду или ложь, невозможно было распознать истину, невозможно было изъять из её глубин какую-то силу, и невозможно было использовать. Так думал Сюэ Ян, понимая лишь то, что теряется в собственной тени, что отбрасывалась теплым свечением уличных фонарей. Он… испугался наступившего мгновения тишины и молчания, испугался настолько, что перестал дышать. Он впервые столкнулся с чем-то, что не разжигало в нем ни огонь зла, ни огонь похоти, и не знал, что с этим делать, как на это реагировать. Что он, убийца и безжалостный социопат может делать в этом сиянии, что оно может ему дать, что он может из такой чистоты взять… Он не понимал, что ему делать от нахлынувших чувств, осознавал лишь, что перестал слышать звуки, перестал видеть что-либо кроме божественного сияния даоцзана, что был подобен божественному существу, далекому от самого понятия человечности, ибо человек — плоть и грех, и чего-то большего он просто не мог достичь… «Я не понимаю, — мысли Сюэ Яна и оглушали его, и делали слишком восприимчивым к любым колебаниям толпы и воздуха, — я не понимаю, я не понимаю…» Он почти сошёл с ума от того наваждения, что испытывал едва ли не впервые в жизни. В порыве чувств он несколько грубо схватил Син Чэня за запястье и оглядываясь по сторонам начал быстро уводить его куда-то, пробираясь сквозь плотную толпу. — Подожди… — было попытался воспрепятствовать Сяо Син Чэнь, поскольку его тащили слишком быстро и активно, и он то и дело спотыкался, пока его тело грозилось распластаться на земле. — Замолчи! — торопливо оборвал его юноша и сжал зубы. — Это ты виноват, твоя ответственность… Последнее он прошептал, и шепот этот растворился среди незримой толпы, что чувствовала себя превосходно на этом маленьком празднике жизни. Между близстоящими домами, едва ли не плотно прилегающими друг к другу, то и дело обнаруживались узкие переулки, которые из-за своей неприступности были сердцем всех теней в этом городе, нашедшими убежище между высокими стенами не позволяющими томному свечению фонарей проникнуть внутрь. Сюэ Ян искал именно такое место, инстинктивно стараясь найти что-то, где он может спрятать причину своего возбуждения и страхов одновременно. Боги свидетели, в их первую ночь близости он не был так морально возбуждён как в этот момент, когда ему, едва сказав несколько фраз, будто отдали не сами слова, а что-то такое, что прижав к сердцу нужно трепетно и ревниво беречь, не позволяя никому даже взглянуть на содержимое сомкнутых ладоней, сквозь пальцы которых просвечивает этот свет. — Подожди… — снова было попытался вмешаться заклинатель, когда его негрубо прижали к стене и тут же обжигающее тепло тяжёлым потоком навалилось на его грудь и губы, требовательно забирая свое. В этой тьме словно оберегались священные границы их взаимодействия, ни один человек не имел права быть свидетелем тому, что сейчас происходило. — Даоцзан, — в страстном и одновременно мягком порыве шептал Сюэ Ян, увлекая заклинателя в еще более глубокий поцелуй. — Послушай… Но его язык даже обретя свою волю все равно не смог бы извиваться в словоблудии лучше, чем когда смыкался с такой же подвижной плотью в другом рту, что неспешно и даже стыдливо отвечала ему, и такая стыдливость по какой-то причине невероятно злила потерявшего себя мальчишку, который желал урвать больше страсти, больше отдачи, желал почувствовать еще большее возбуждение, желал, чтобы ему отдавались с куда большим рвением, открывая нараспашку свою порочную глубину. В паху всё налилось тяжестью, низ живота по ощущениям походил на сладкую мягкость круглого фрукта, который требовал, чтобы от него откусили кусок. И еще, и еще, много-много раз отведали, чтобы от плода не осталось ничего, ни кожи, ни костей, ни мякоти, ни сока, ничего. Сюэ Ян спешно зарылся своими пальцами в чужие волосы, сжал у самых корней, наконец-то вырвав вожделенный полустон из стыдливого рта, и, наконец, отстранился. Их языки, отпрянув друг от друга и одновременно лишившись этого сладкого движения почувствовали легкий дискомфорт и неполноценность. Так чувствует себя страдающий от жажды, у которого отобрали кувшин с водой, едва он успел смочить в воде губы. — Я знал, что ты не забыл о нашем прошлом приключении, — сквозь улыбку сказал Сюэ Ян и его ладони обхватили лицо Син Чэня. — Ты был груб, но тоже достиг пика наслаждения. Я счастлив, что твое тело находит меня привлекательным, и что мы можем… Он не договорил, всё с той же улыбкой начав покрывать сокрытое в тени лицо легкими влажными поцелуями. Скулы, на которых был виден стыдливый румянец, кончик носа, уголки губ, краешки глаз, чуть влажный лоб… Подобно нежнейшему потоку его губы скользили по прекрасному лицу, находя его настолько желанным, что немедленно хотелось поглотить всё это великолепное превосходство, сводившее его с ума. Сюэ Яну не терпелось как можно скорее прижаться к Син Чэню обнажённым телом, его кожа искала этого тепла, что в скором времени должно было обжечь, обращая угли в пылающее месиво, вырывающее душу из тела, поэтому будучи неспособным сдерживать себя он, не мысля больше ни о чем, стал распахивать воротник, лезть руками под одежду, пытаясь дорваться до самых постыдных мест, мечтая о том, как они немедленно отреагируют лишь на одно его прикосновение. Это было наглостью, причем не шуточной, и жадностью, ослепляющей все пять чувств. Чувствуя, что вот-вот престанет соображать, Сюэ Ян, не помня себя от возбуждения, впился зубами в открытую часть кожи чуть ниже ключицы, и уже почти был готов опуститься на колени, когда его неожиданно всполошила крепкая хватка, что мгновенно отстранила его от себя. Это был настолько резкий порыв, что, отстранившись, нить слюны потянулась вслед за губами юноши, который только что со всей пылкой страстью прижимался губами к обнаженной коже, кусая и облизывая её языком. Отдышавшись, и избавившись от пелены в глазах, он очень тихо, но все же ясно выдохнул: — Что такое? — удивленный, немного недовольный голос слегка привел его самого в чувство. — Почему ты отстранил меня, никто же не видит, что я делаю… Син Чэнь молчал, а Сюэ Ян напряженно ожидал какого-то ответа, что поставит всё на свои места. — Ты не хочешь? — не дождавшись хоть какого-либо обрывка любой всевозможной фразы, Сюэ Ян спросил тоном едва ли терпящим возражения: — Или такое тебя смущает? Хотя нет, не может быть, ведь лишь позавчера мы… — Прости, — спокойно, даже слишком спокойно выдохнул Син Чэнь и выпрямился, с абсолютно спокойным лицом поправляя свою одежду. Внутри Сюэ Яна что-то с огромным грохотом начало падать в бездну, чернеющую где-то глубоко среди осколков его сердца. Это «прости» звучало так обыденно, так просто и оттого, из-за ситуации, нелепо и смешно, что юноша сначала отказался верить в правдоподобность того, что услышали его уши. — Простить? — переспросил он, сделав шаг назад. — За что? Я хотел доставить тебе удовольствие, а ты просишь прощения? Слишком страстному мальчишке было сложно понять такую вот резкую отстраненность, хотя мгновения назад Син Чэнь весьма спокойно и даже нежно водил его с собой за руку по городу, они говорили и улыбались, всё было хорошо, заклинатель не возражал даже тогда, когда захотевший отобрать бумажный лотос мальчишка лишь зло клацнул зубами, когда его негромко выругали, но всё же вернул цветок на место. Но стоило ему сократить дистанцию между их телами, стоило чуть ярче проявить свое желание как тут же его отстраняют, отрывая от объятий желанного тепла. — Не на людях же… — Да хоть посреди улицы! — вскипел Сюэ Ян, сжав зубы. — Ты что, забыл, к чему принудил меня совсем недавно? А сейчас, когда я сам хочу, ты… отказываешь мне? — Ты, верно, неправильно понял всё то, что между нами было, — голос Син Чэня невозможно было отнести ни к оправдывающемуся, ни к поучающему. Он был… как по долгу службы, бесцветный, и души в произнесенных словах не было совсем. Обида захлестнула сердце младшего заклинателя, ведь нутром он чуял, что ему хотят сказать что-то другое, но прячутся за нелепыми (в такой-то ситуации и исходя из прошлых событий) словами, что понемногу лишь натягивали нить возможного конфликта. — Вот как? — скрестив руки на груди, юноша улыбнулся. — А что между нами было с твоей точки зрения, позволь спросить? Мы что, косили вместе траву, распивали чай, или быть может… быть может ты, грубо держа мои руки вгонял свой член в мою задницу, трахая меня от души! Или мои крики так оглушили тебя, что сейчас ты несешь весь этот вздор, побуждая меня белеть от гнева и обиды?! Грубые, вызывающие слова лились изо рта Сюэ Яна. Он был зол, он по-настоящему разозлился. Его кувшин воды в одно мгновение оказался пуст, неудовлетворённость, сжигающая его чресла, обдавала болезненным пламенем все тело, нервозность то и дело кусала глубоко внутри, и в свою очередь язык извергал тот яд, что травил ему кровь и сознание. Затянувшееся молчание Сяо Син Чэня вынуждало юношу скрипеть зубами, и благо, что заклинатель не мог видеть его в этот наполненный тьмой момент: глаза Сюэ Яна искрили, радужка переливалась темным перламутровым блеском. Такое обычно происходит с хищниками, почуявшими угрозу исходящую где-то поблизости. — Объяснись! — Довольно уже! — мальчишка даже не понял, бранят его в этот момент или нет. — Какого ответа ты от меня требуешь, чем ты пытаешься меня пристыдить?! То, что случилось, просто случилось, не ищи в этом какой-то особенной причины. Свои мысли Син Чэнь до последнего хранил при себе, и юноше никогда не понять ни замешательства, уже долгое время терзавшее его душу, ни мыслей, водоворот которых держал сознание меж двух огней. Слишком молод и, что довольно смешно, слишком неопытен был этот мальчишка, чтобы наконец осознать, какую душу он втянул в привычные для своего тела и разума игры, и что эта душа, ранее будучи настолько одинокой просто не может… — Что-что? — прищурив веко, Сюэ Ян не поверил тому, что он услышал. — Просто случилось? Как такое может быть, что оно просто случилось, само по себе, что ли? И тут в голове юноши словно что-то перевернулось. Он неожиданно начал вспоминать то, что Син Чэнь ни разу не изменил своей привычке довольно долго упираться, не сразу принимая ласки и заигрывания со стороны Сюэ Яна, словно если была возможность отступить, он отступал, а это значило… — Нет… — пораженно выдохнул юноша и его глаза забегали по расплывшимся на стенах теням. Он вцепился в свою мысль сразу же, слишком крепко, хотя она кусала его, но возможно именно из-за того, что причиняла боль, ведь боль была ему ближе, в ней он всегда искал оправдание и защиту. — Хочешь сказать, что это было вовсе не твое желание, а… моё? Только моё и ты… потакал ему без искреннего побуждения испытать это вместе со мной? Ты что, вынуждал себя только потому, что это было мое желание?! Ну не мог же этот человек быть настолько добр и великодушен, чтобы потакать чьей-то похотливости, а то, что теперь Сюэ Ян чувствовал себя именно таким на мельчайшие осколки разбивало ту вспыхнувшую в его груди нежность и пусть навязанную себе самому веру в то, что в этой близости они были вместе, а оказывается… даже не юноша подставился, а скорее сам Син Чэнь, потакая и уступая ему. А как могло быть иначе, если развращённое, нервозное и даже слишком ревнивое существо буквально запрыгнуло на предмет своего желания, и пусть не силой, однако настойчивостью побудив того к близости, которая ему возможно даже… отвратительна и неприятна. В одно мгновение юноша почувствовал себя настолько обманутым, что его губы задрожали, а голос едва ли не охрип от истошного крика: — Лучше бы ты меня и вовсе убил! — Пожалуйста, послушай… — было пытался вклиниться в его речь Син Чэнь, выставив вперед руки, чувствуя, что всё катится к чертям, и это недопонимание перерастает в настоящую пытку. — Замолчи! — встряхнув головой так, что пряди довольно ощутимо ударили его по лицу, Сюэ Ян на мгновение снова затих. — Я понимал твое желание, как и то, что ты чего-то боялся и хотел успокоиться. Я тоже мужчина, поэтому мне легче было это принять и… — И что? — оскалился юноша, и его голос почти что шипел. — Трахнул меня только потому, что понимал? А может это и есть проявление особой мужской дружбы, где без слов всё понятно, и «друг» в любой момент готов протянуть руку помощи, войти, так сказать, в критическое положение оппонента? Однако как я был глуп, я же изначально пришел к тебе совсем не с такой целью… — Но ведь это неправда… — Правда! — взревел Сюэ Ян, явно задетый за живое. — Правда, правда, правда! И что это вообще такое, «я мужчина» или «я понимаю», а? Кто тебя научил понимать, кто вообще осмелился… Поток слов медленно оборвался, глаза Сюэ Яна постепенно расширялись, еще одно осознание, поразившее его мысли вынудило поднять на заклинателя глаза и глухо, очень неуверенно спросить: — Помниться, ты рассказывал сказку о друге, о близком друге, о единственном… Губы Син Чэня едва заметно задрожали, но юноша увидел это и, посмеиваясь нервным смешком, невнятно спросил: — Ты что, всё еще… надеешься? Даоцзан молчал, пока Сюэ Ян озадаченно, с подрагивающими пальцами пытался высмотреть в этих сжавшихся в тонкую нить губах хотя бы намек на возможный ответ. Но его не было. — Ты… всё еще ждешь его? Сюэ Ян сразу заметил, что ответы Син Чэня были какими-то слишком резкими, будто заученными, ему не принадлежащими, зато возможно принадлежали кому-то еще, кто так долго был с ним, что вложил частичку себя в это светлое, лишенное греха существо. Этим человеком, безусловно, мог быть только один заклинатель — Сун Лань, холодный и бесчувственный мужчина, резкий и грубый, изначально лишенный способности увидеть истину человеческих сердец, убивающий убийц ни разу не задав себе вопрос кто способствовал тому, чтобы они вообще существовали, ни разу не поставивший себя на место других, полностью лишенный сострадания, а от того направляющий свою жестокость на тех, кто по своей или чужой воле стал на путь тьмы, ища там защиту и спасение. Сюэ Ян понял, насколько заблуждался. Он, обманщик, сам оказался обманутым, и хуже всего то, что он действительно поверил, что его кто-то может так сильно желать. Он забылся, совсем потерял голову, увидел что-то важное в личине своего злейшего врага и поддался собственному наваждению, впервые за всю свою жизнь так открывшись кому-то. — Син Чэнь, — дрожа, голос напоминал борьбу листьев против накатывающей волнами ветреной бури. — Ты так сильно любишь того мужчину, что погибая от любовной тоски настолько отчаялся, что решился заменить его… мной? С кем ты занимался любовью в том доме, на той кровати, а? Со мной, или… Глаза Сюэ Яна начали влажнеть. Ведь он помнил, что Син Чэнь сильнее всего любил прижиматься к тому месту, где лучше всего слышен стук сердца, и то, что он искал в этом звуке вовсе не его сердце, вынудило юношу испытать такую сильную боль, против которой из глубоких недр поднималось единственное, что могло и умело ей противостоять — черное вязкое безумие.