L'appel du vide

      Когда несколько лет назад Сонхун спросил у Её Величества, почему она держит его в особняке, он заранее знал ответ.       Им была злоба. Ярость. Ненависть. Желчь.       Зависть.       Подойдёт любое слово.       — Его Величество не вернётся, — мягко сказала тогда Чан Вонён, беря в маленькие ладони его лицо. Сонхун послушно наклонился, сдерживая клокотание в горле. — Если бы ты был нужен ему, он бы взял тебя с собой.       После этого Сонхун свернул Её Величеству шею и получил наказание. Он больше не мог покидать территорию Обречённых по собственному желанию.       Проблемы с контролем не исчезли, однако в произошедшем минуту назад Сонхун не виноват. Сначала его разогрел Верховный, потом ему пришлось объехать весь район, чтобы найти Пак Чонсона и донсэна Новорождённого, ведь ведущий Охотник Клана «Шигета» не имеет привычки проверять телефон!       Остановив машину, Сонхун выходит на осенний воздух и находит на асфальте худощавого подростка. Тот втягивает голову в плечи, и Сонхун, как спичка, мгновенно вспыхивает.       Ярко-красные волосы парня взъерошены, к щекам приливает здоровый румянец, а грудь плавно поднимается и опускается, и он настолько выглядит живым, что Сонхуну не хочется ждать поимки Новорождённого. Ему хочется, чтобы его донсэн перестал быть живым прямо сейчас.       И почему тела, в которых Еда хранит кровь, столь хрупкие? Сонхун ничего не сделал, только слегка сжал пальцы, и Еда мигом потеряла сознание.       — Мы заключали Договор.       Сонхун пылает нерастраченной яростью, молча вытирая шёлковым платком обожжённую проклятым металлом плоть. Чутьё уже затягивает раны. Чонсон тем временем присаживается перед Едой на корточки. Стянув клыками одну из кожаных перчаток, он подносит ладонь к сбившейся чёлке, но затем останавливается, словно не решается. Его ладонь медленно складывается в кулак.       — В следующий раз жди, пока я не скажу.       — Перед тобой принц. Не забывайся.       Чонсон приглушённо хмыкает и, так и не дотронувшись до лица Еды, берёт её за окровавленную ладонь. Он совсем не изменился с последней встречи: всё тот же набивший оскомину кожаный плащ и стилеты, абсолютная наглость и невежество.       Бесстыдное поведение.       — Рвать одежду тоже не обязательно.       Чонсон с улыбкой плута кивает на порвавшийся кроп-топ и поднимает Еду на руки. Сонхун выдыхает через нос, следом аккуратно складывает платок с гербом «Чан» в карман и вдруг чует характерно-металлический запах. Он кажется знакомым. Сонхун поводит носом, принюхиваясь к прокусу на предплечье Еды.       Его невольно посещают давние воспоминания о хёне и горе Чирисан.       — Несколько лет назад мы с тобой очищали пригород, — осторожно начинает Сонхун. — Помнишь? Когда обманом забрали у Хисына-хёна двух мальчиков.       — Это мелкий с вкусной кровью, — Чонсон опускает задумчивый взгляд к пепельному лицу Еды. Сонхун тоже разглядывает её, теперь вблизи. Она выглядит хрусткой и худой. — Мы ищем второго с грязной.       Сонхун кивает. Стёртая вина из прошлого на мгновение возвращается, но он отгоняет любые мысли. Иногда последствия старых действий не исчезают. Сонхун ещё не представляет, какую пользу принесёт новая информация, и, пока он терзается в сомнениях, Еда приходит в себя. Она сонно моргает, морщит нос и подносит грязные пальцы к покрасневшей шее.       — У тебя есть вода? — Сонхун насмешливо фыркает. — Может, у тебя есть еда?       Вместо ответа он с намёком указывает подбородком на постепенно возвращающуюся в реальный мир Еду, и Чонсон разочарованно качает головой.       — Его бы накормить, — Чонсон дует Еде в лицо. Та звонко цыкает, тут же хватаясь за затылок. — Проснись и пой, душа моя, пришло время искать твоего хёна.       — Он что, с нами?! — возмущённо вопрошает Сонхун. Чонсон встряхивает Еду, что заставляет её смазанно чертыхнуться и вцепиться в лацканы его кожаного плаща. — К чему он нам? Пусть идёт домой.       — Тот, так-то, сгорел.       — Я видел, что его почти потушили.       — Между нами Договор, Сонхун-а.       Когда Еда с едким шипением бьёт Чонсона по груди, он опускает её на ноги. Сонхун подбоченивается и скрипит клыками, недовольно заметив почти затянувшийся порез.       К чёрту Договоры. Это обычные формальности.       — Придётся взять его с собой.       — Да, я никуда не уйду, — хрипло отзывается Еда.       Слегка пошатываясь, она дёргает за повреждённый кроп-топ, потом переводит взгляд на Сонхуна и игриво выгибает правую бровь.       — Так понравился? Подарить?       — Ты…       Сонхун тут же оказывается перед Едой, угрожающе нависая. Встречает он, однако, не страх, а широкую улыбку. Глаза Еды довольно загораются, будто Сонхун отреагировал правильно, и он хмурится.       Его… не боятся?..       — Я могу за секунду оторвать тебе голову.       — Даже не стану сопротивляться.       — Позже решим, кто и кому что оторвёт, — Чонсон хлопает Сонхуна по лопатке с хитрым прищуром. — Сначала отвезём Еду в мотель, чтобы не путалась под ногами.       — Я не… я не путаюсь под ногами! — восклицает Еда, её худые щёки покрываются светло-розовым румянцем. — У меня, вообще-то, имя есть. Я не Еда.       — А кто, если не она? — фыркает Чонсон и бросает Еде снятый плащ. Сонхун начинает нетерпеливо притоптывать. — На, скрой своё голое пузо. Неприлично.       Еда одаривает Чонсона непонятливой гримасой, словно услышала ужасную небылицу, хотя послушно просовывает руки в слишком длинные для неё рукава.       — Я человек.       — И в чём разница?       — Ха…       — Как же утомительно.       Разговоры без смысла изнуряют. Сонхун разворачивается на пятках и направляется к своему автомобилю. Секунду спустя за его спиной проходит неестественный воздушный поток.       — Я не позволю этому сесть в чистую BMW. Пусть добирается до мотеля пешком.       — Какие мы злые, — мягко отвечает Чонсон, чуть ли не мурлыча, и подходит к багажнику. Нащупав пальцами специальную кнопку, Чонсон плавно поднимает его и кивает Еде. — Забирайся.       — Какого…       — В салон тебя не пустят.       — Не очень-то и хотелось.       Еда задирает нос, точно это произведёт на кого-то впечатление, и с гордым видом проходит мимо вампиров. Прислонившись щекой к поднятой вместе с багажником рукой, Чонсон какое-то время наблюдает за удаляющейся фигурой с полуулыбкой, и в его глазах что-то мелькает. Сонхун подозрительно прищуривается.       — Мне кажется, у донсэна Новорождённого «душевные» проблемы.       — Вот именно!       Чонсон с грохотом закрывает багажник, вырывая из Сонхуна гневное шипение, и кошкой проскальзывает на переднее сидение.       Следующий час Сонхун проклинает всё на свете. Ему всё же приходится пустить Еду к себе, потому что любая Еда до комичного медлительна. Нет иного существа на свете, что не было бы столь заторможенным. Поездка не длится долго. На окраине пригорода их встречает дешёвый мотель. Сонхун, единственный обладатель денежных средств, платит. Постоянно зевающий администратор в полумраке даже не замечает, что перед ним мертвец. После этого Сонхун хватает Еду за локоть, тащит на второй этаж под неприличные ругательства и грубо впихивает её в номер.       — Мы на колёсах или на своих двоих?       Чонсон ждёт Сонхуна на крыльце, подтягивая короткие ремешки на коричневых перчатках. Над головами вампиров трещит мигающая лампа, и это забытое богом место идеально подходит к тому, что происходит внутри Сонхуна.       Здесь темно, одиноко и пусто.       — На… «колёсах».       Сонхуну хочется поскорее выполнить приказ Её Величества и вернуться в особняк. На свободе он как никогда ощущает, насколько близок к нему Хисын-хён.       Чонсон догоняет Сонхуна без вампирской скорости, и до машины они идут молча. Задержавшись взглядом на начинающемся через дорогу лесу, который отделяет его от гор, а там и от Чирисан, Сонхун прогоняет из сердца неприятное ощущение и забирается в салон.       Обратный путь неожиданно выходит быстрее, и, немного поплутав по слабо освещённым улицам, Сонхун паркуется в неприметном уголке рядом с переулком, где встретил Чонсона и Еду.       — Кого мы ищем?       Осторожно закрыв дверь в контраст хлопающему Чонсону, Сонхун надевает чёрные перчатки и забирает с задних сидений чехол и арбалет пистолетного типа.       — Ким Сону, девятнадцать лет, — Чонсон прокручивает в ладони запачканный стилет. — Есть несколько родинок на лице.       — Тц, эти мелочи поискам не помогут.       Стоит спросить, где Чонсон раздобыл подобные глупости и, главное, от кого, но Сонхун без лишних слов забирает его оружие и принюхивается к кровавым пятнам. Он пытается выцепить из них невидимые ноты, способные привести к Новорождённому и, если повезёт, Сиру, но запах Чонсона всё напрочь перекрывает. Никаких следов, по которым можно определить, как связана кровь донсэна с кровью Новорождённого. Чонсон — идиот, потому что использовал один и тот же стилет.       — Ненавижу работу Охотников.       — Согласен, — посмеивается Чонсон, за что получает очередной обозлённый взгляд, и картинно кланяется с приглашающим жестом. — Ну что, Мастер Новорождённых? Просим Вас, Пак Сонхун-сонбэ.       Лизнув острый край стилета самым кончиком языка, Сонхун расправляет плечи и вдруг выцепляет что-то необычное. Потерявший ценность стилет летит к Чонсону. Тот мастерски ловит грязное лезвие одной рукой и без вопросов следует за двинувшимся Сонхуном.       Он терпел неугомонных Ли Даин, Чон Ахён и Хан Юджина последние годы повторной жизни не для того, чтобы над его работой потешались. Сонхун не собирается ничего доказывать Пак Чонсону, поэтому не использует вампирскую скорость и молча проходит по местам, в которые его ведёт Чутьё.       — Новорождённый должен быть рядом, — произносит Сонхун, когда они, побродив часа полтора, проскальзывают мимо потушенного дома, пожарных и полицейских машин и оградительных лент.       — Чувствую.       Сонхун забрасывает арбалет на надплечье и осматривается. Во время поисков они встретили нескольких прохожих, мимо которых невидимо проскользнули, и два трупа за углом многоэтажного здания. Очевидно, что их использовали для Кормления. Чонсон сжёг тела с помощью бензина из алюминиевой фляги и пьезо-зажигалки Сонхуна. Следов Сира не обнаружилось.       — Выйдем за маршрут? — предлагает Чонсон, разглядывая безликие дома, и Сонхун согласно мычит.       Его галстук съехал. Оправив одежду, он позволяет Чонсону идти первым, и вампиры переходят в другую часть пригорода. После этого начинается очередное и бессмысленное хождение, и Сонхун постепенно теряет терпение. Это не его работа, почему Её Величество не отправила сюда кого-нибудь из Охотников? Гонук-а подошёл бы лучше, даже если работать необходимо с Пак Чонсоном. Её Величество сказала, что не доверяет ему, но доверяет своему принцу, однако уверена ли она? Сонхуну ничего не мешает всё бросить и уехать к горе Чирисан. Сейчас он свободен как никогда.       Негодование едко растекается по его телу. Сонхун протискивается вслед за Чонсоном между двух промышленных зданий и отстранённо дёргает указательным пальцем автоматический предохранитель на арбалете. Здесь тихо, лишь ветер гоняет мелкий мусор и опавшую листву. Сонхун прислушивается к любым звукам. Он полностью сосредотачивается на этом, поэтому и не пропускает странный скрежет.       — Пак.       — Сонхун-а.       Это произносится одновременно. Сонхун переглядывается с Чонсоном и выходит в небольшой пятачок между двумя складами с грузовыми лифтами и металлическими контейнерами. На данный момент луна скрыта плотными тучами, а ночью освещение отключают, так что Чонсон и Сонхун оказываются в полной темноте. Она не является помехой. Сонхун тут же обнаруживает протёкшую под ближайший контейнер кровь.       Клапан чехла для стрел щёлкает. Сонхун умело заряжает арбалет, снимает предохранитель и поднимает оружие вытянутой рукой. Чтобы ранить Новорождённого, много не нужно. Тот ещё ничего не умеет. Чонсон вытаскивает стилеты. Смотря в прицел, Сонхун бесшумно обходит мусорный контейнер с правой стороны и мягко тормозит. Увиденное заставляет его опустить руку с арбалетом.       — Труп, — объявляет Сонхун, закатывая глаза, и подходит ближе.       Сначала он замечает рабочую униформу типичных кладовщиков, но потом, когда поднимается взглядом по тучной фигуре к груди, втягивает воздух сквозь сжатые клыки.       — Сохрани меня Истинный Бог.       — Чт…       Чонсон позади тут же чертыхается. Сонхун вновь поднимает левую руку с арбалетом и задирает голову к кирпичным стенам. Его прищуренные глаза внимательно скользят по каждому сантиметру здания. Им лучше даже лишний раз не дышать.       — Какого хрена они возвращаются в пригород?       Наступив в кровь, Сонхун резко оборачивается к противоположной стене, Чонсон исследует затемнённые подъезды и заглядывает во всевозможные уголки. Его лакированная обувь хлюпает, и Сонхун сдавливает пальцы на рукоятке арбалета до скрипа.       Обычно при Кормлении Еда теряет не столь много крови, но это происходит только когда кормился разумный вампир. Сейчас в метре от Сонхуна лежит труп со вспоротой грудью. Кто-то выскреб из Еды сердце и прочие внутренности, оставив недоеденные куски мяса вокруг, и так питается лишь один вид вампиров. Изначально у них не было обозначения, пока Обречённые не определили разницу между Пробуждениями.       Теперь их по-простому зовут стригоями.       Что-то лязгает. Сонхун не медля стреляет в абсолютную тьму. Следом раздаётся оглушающий вопль, перебивающийся бульканьем. Сонхун перезаряжает арбалет заранее приготовленной стрелой. Где-то перед ним на стене двигается бесформенное нечто, и Сонхун отступает, нащупывая рукой кожаный чехол для стрел.       — Пак.       — Я, — отзывается Чонсон, запрыгивая на ближайший контейнер.       Металл дребезжит, когда Чонсон перебегает по нему к покрытой трещинами стене. Очередной прыжок, и Чонсон с лёгкостью поднимается выше, прямо туда, куда стрелял Сонхун. Его серебряный стилет до рукояти поглощает бесформенная темнота.       — Сонхун-а, сзади.       — Понял, — вместе с предупреждением Сонхун слышит и характерный хрип. Он на автомате выхватывает траншейный нож. — Двое?       — А хрен его знает.       Короткое лезвие свободно входит в гнилую плоть второго существа. Сонхун пинает его ногой, сразу же проваливается в сгнивший живот и падает вместе со стригоем на залитую кровью землю. Кувырок через голову — Сонхун заряжает арбалет в третий раз. Серебряная стрела попадает в заплывший глаз стригоя, вызывая пузырящееся шипение, и Сонхун повторно бьёт существо ногой.       Стригои не зря называются низшими вампирами. Большая часть из них не владеет тем, чем обладают высшие вампиры: разумом. Сонхун не понимает, как у них мог появится Правящий, потому что ими невозможно править.       Спросите хотя бы Шигета Харуа.       Существо шипит. Из разорванного рта льются слюна и чёрная кровь. Сонхун пришпиливает его коленом и ловит тонкую шею с проглядывающими позвонками. Оголённый череп легко ломается под рукоятью арбалета. Сонхун впивается клыками в горло стригоя, отгрызает большую часть оставшейся плоти, и его рот быстро наполняется привкусом гнили и сырого мяса. Этот стригой слабее тех, с которыми раньше сталкивался Сонхун, но всё равно способен навредить. Сонхун дёргается, когда в рёбра впиваются чёрные когти. Его пиджак рвётся.       — Поплатишься, — бормочет Сонхун и резко вскрывает испачканным лезвием место, где должен быть кадык.       В лицо брызжет терпкая кровь, и Сонхун перекатывается обратно к ближайшему контейнеру. В этот момент рядом со всплеском приземляются Чонсон и второй стригой.       — Ну, это хоть весело, — пожав плечами, Чонсон дёргает плечо стригоя на себя. Сонхун уклоняется, чтобы оторванная плоть не задела его.       Не сводя глаз с ползущего существа, он вытаскивает из кармана пьезо-зажигалку и бросает её Чонсону. В ответ бросают на удивление чистый стилет. Сонхун с трудом прицеливается правой рукой: изящная стрела, пройдя насквозь разрушенный череп первого стригоя, вонзается в податливую землю.       — О-оу, — со смешком внезапно тянет Чонсон.       — Что значит это «О-оу»?!       — У меня закончился бензин.       — Чем ты сегодня занимался?! Пак, ты…       — Разберёмся.       Чонсон пробивает грудную клетку стригоя подошвой ботинка, затем отскакивает и возвращается на стену. Сонхун не спрашивает, куда он собрался, потому что ему некогда, он теперь разбирается с двумя безумными существами, и они работали подобным образом всегда. Всякий раз, стоило чему-то пойти не по плану, Чонсон находил выход.       Сонхун не доверяет ему, но временами испытывает что-то похожее.       Пригвоздив стилетом потерявшего руку стригоя к земле, Сонхун подлетает к своему на вампирской скорости, отшвыривает к складскому лифту и, пока тот извивается на листе металла, тратит все стрелы, одну за одной. Это бесполезно, но подарит им с Чонсоном немного времени.       Неразумные стригои умирают только из-за трёх вещей: огня, солнечного света и освящённых предметов. В отличие от разумных стригоев и высших вампиров, которых можно убить любым колющим орудием из серебра, у неразумных нет бьющегося сердца. Сейчас, к сожалению, поздняя ночь, нет огня, а неосвящённый крестик Чонсона никак не спасёт.       У них остался самый паршивый и безумный вариант.       — Сонхун-а, — зовёт Чонсон с плоской крыши склада. Сонхун без лишних вопросов подбирает часть стрел, траншейный нож и давит подошвой на кирпич, чтобы зацепиться за стену.       Без труда поднявшись к Чонсону, Сонхун бросает оружие на дрожащий металл и, наклонившись, отслеживает перемещения стригоев: те визжат, скрипят и издают прочие отвратительные звуки, из-за которых вампирский слух недовольно вибрирует.       — Смотри.       Чонсон указывает куда-то подбородком и перемещается на корточки, безуспешно вытирая прокушенную шею, от неё оторвался кусочек кожи. Рваная рана уже постепенно затягивается.       — В состоянии идти дальше?       Сонхун прослеживает за кивком Чонсона, пробегая взглядом по одинаковым с такого расстояния крышам, пригородным огням и высоким зданиям. Там, где светлеет полоска неба, возвышается католическая церковь из грязно-рыжего кирпича. Какой ненадёжный всё-таки вырисовывается план. Сонхун присаживается рядом с Чонсоном и прислушивается к Чутью.       Как бы Чонсон не красовался, он не справится в одиночку.       — Пойдём.       Есть ли другие варианты, кроме проникновения в церковь Еды? Возможно, однако Сонхун сомневается. Так оставлять дела нельзя. Вскочив, когда совсем рядом раздаётся гортанное бульканье, Сонхун стреляет в только-только появившуюся голову стригоя и помогает Чонсону подняться.       Потом же Сонхун срывается с места.       Ветер на высоте бьёт нещадно, развевая пиджак и рубашку. Будь Сонхун человеком, он бы не смог дышать полной грудью. Спрыгнув на здание пониже, Сонхун краем глаза отслеживает перемещение Чонсона и пару раз выстреливает через плечо уменьшающимися стрелами.       Чутьё по нарастающей оборачивается вибрацией, из-за чего Сонхун замедляется и начинает передвигаться урывками. Иногда он бежит, как Еда, а иногда скользит по многочисленным крышам, и Чонсон ради него тоже замедляется.       Вскоре Сонхун забирается на католическую церковь и заученно ныряет спиной вперёд. Следом он переворачивается и цепляется ладонями в перчатках за одну из башен. Скрюченные пальцы обжигает торможением, следом узкое окно выбивается плечом. Стригой, истошно вереща, вваливается за ним с всплеском мерцающего стекла.       Оказывается, Чонсон давно здесь, и, как только Сонхун, пошатываясь, встаёт, толкает чашу со святой водой на первого однорукого стригоя. Случайные мелкие капли разъедают лицо, и Сонхун импульсивно отпрыгивает. Кажется, будет ожог.       В церкви темно. Сонхуну некогда разглядывать внутреннее убранство, как и ждать прихода ответственного за сохранность городского объекта. Сонхун пересекает весь неф и отбрасывает бесполезный без стрел арбалет в ряд скамей. Стригой чувствует, что находится в священном месте, отчего звереет, кидается на Сонхуна и впивается когтями в его грудь и живот. Тупые клыки щёлкают в сантиметре от носа.       Движения Сонхуна уже не такие стремительные и отточенные, как и Чутьё, всегда предупреждающее об опасности. Поймав жилистые плечи стригоя, он приостанавливается и начинает пятится. Коротко остриженные ногти вминаются в податливую из-за гниения плоть.       — Сонхун-а!       Чонсон насаживает плюющегося кислотой стригоя на оба стилета, пока другой вжимается в Сонхуна всем раздробленным телом. Из открытых ран выходит человеческая кровь, он упирается носками в гладкую плитку, но его всё также таранят назад.       — Ваше Высочество!       Сонхун и сам понимает: что-то не так. В следующий миг ответом становится оглушительно голосящий стригой. Сонхун, однако, слышит не его. За спиной проносится нежданный порыв ветра, леденящий душу и гонящий парусом одежду, и… раздаётся глухой шёпот. Через секунду его громкость увеличивается, как и количество голосов, и Сонхун некстати застывает.       Истинный Бог говорит на всех языках, которые знает Сонхун, и даже больше.       Максимально медле-енно повернув голову к источнику шёпота, Сонхун замечает боковым зрением, буквально в десяти сантиметрах от лица, большую икону Богоматери. Она чуть светится, окружённая пыльным облаком, сквозь который проходит мерцающий свет. По загривку Сонхуна бегут мурашки. Богоматерь смотрит точно в его глаза, и разноязычный шёпот обжигающе пробирается под кожу.       Сонху-унни-и… Сонху-унни-и… Сонху-унни-и…       — Срань господня, Пак Сонхун!       Стригой под воздействием дополнительной силы дёргает его на себя, и Сонхун валится вперёд. Чонсон не даёт ему упасть, тут же ловит за ворот пиджака. Однорукий стригой летит в икону. Второй стригой летит следом, и воздух сразу наполняется едкой гарью. Мёртвые страшно верещат, сгорая заживо, и плавятся проклятой слизью. Когда после них остаётся чёрная лужа, Чонсон разжимает ладонь. Сонхун обессиленно вытягивается на полу.       — Чертовщина! — злобно подводит итог он и кривится из-за открытых ран.       Последние капли свежей Еды покинули его, а регенерации Чутья ещё нужно дождаться. Чонсон неслышно проходится рядом, собирает оружие и поднимает пустую чашу, где недавно была святая вода. Внезапно он замедляется, задирает голову к чему-то позади Сонхуна, и его плечи напряжённо приподнимаются.       На стене напротив висит статуя распятого Иисуса Христа. Чонсон молча смотрит на него и не моргает. Сонхун же с шумным сопением приподнимается на локтях.       Откуда-то сверху раздаётся дикий грохот.       — Ты не имеешь права злиться на нас, — произносит Чонсон.       Он пялится на статую широко раскрытыми глазами. Сонхун с кряхтением встаёт, прижав к груди принесённый Чонсоном арбалет, и по белому камню скатывается первая слеза. Иисус Христос плачет, на что Чонсон с утробным рычанием играет желваками.       — Мы спасли твоих детей от порождений Ложного Бога.       После этих слов по белоснежной статуе проходит глубокая трещина, выбивающая в воздух серую пыль. Сонхун осторожно отступает к скамьям. Чонсон не спешит, всё ещё сверля Иисуса Христа обозлённым взглядом, и, только когда грохот сверху повторяется и тёмная субстанция почти полностью заливает статую, начинает пятиться к Сонхуну.       Выбравшись на улицу при помощи Чонсона, Сонхун приваливается лопатками к грязно-рыжему кирпичу и негодующе шипит. В церкви что-то происходит: будто двигается, вставая на места.       — Нас прогнали из-за тебя, — выдавливает Сонхун, стараясь отдышаться, и импульсивно бросает в Чонсона тяжёлый арбалет. — Истинный Бог не принимает самовольно ушедших из жизни. Они гниль его Ложного Брата.       Чонсон предсказуемо уворачивается и с низким смехом пинает арбалет в высокую траву. Большая часть его рубашки пропитана кровью.       — Мы все принадлежим Ложному Богу, независимо от того, как Проснулись.       Сонхун не отвечает, потому что глупый спор не стоит и секунды внимания. Клан «Чан» в миллион раз лучше. Он благороднее, больше и приближен к Богу. Он полон высших вампиров, а высшим вампирам не нужно носить святые цацки, чтобы оставаться в здравом уме. Сонхун со стоном отталкивается от шершавой стены. У него нет желания злиться или продолжать браниться.       — У тебя мало человеческой крови, — догадывается Чонсон. Сонхун слабо дёргает головой. — Давай, вернёмся к машине и Еде.       — Тебе обязательно было заключать Договор?       Сонхун не сдерживается от отрывистого любопытства. Чонсон легкомысленно пожимает плечами. Если бы он не дурил, они смогли бы бросить донсэна Новорождённого с самого начала.       — Для чего?       — Так веселее.       Когда его нагло запирают в однокомнатном номере, Чонвон инстинктивно пробует подёргать круглую ручку, но сразу же сдаётся и щёлкает выключателем. Единственная лампа покрывает тёмно-серые стены жёлтыми пятнами. Неизвестно, сколько сейчас времени, потому что рядом ни телефона, ни часов.       — Ну сука… Блин!       Размером этот номер напоминает их сгоревшую с хёном квартиру. Чонвон замирает у двери в ванную комнату, пройдясь взглядом по потрёпанному жалюзи и доисторическому телевизору на тумбочке напротив двухместной кровати. Мебель находится близко друг к другу, чтобы пройти к окну, необходимо протискиваться мимо заляпанного одеяла.       Чонвон весь в крови, его горло, ладони и запястье покрыты тёмно-бордовыми корками, но он не спешит умываться. Закутавшись в плащ Чонсона, от которого разит бензином и чем-то характерным металлическим, Чонвон прячет подбородок в вывернутом вороте. За отодвинутыми жалюзи невозможно разглядеть хоть что-нибудь из-за отсутствия фонарей.       — И что мне делать?       Необъятная усталость давит на надплечья и заставляет опуститься на пол. Чонвон подтягивает бёдра к груди с беззвучным стоном и упирается в правое колено подбородком.       — И сколько мне ждать?       Чонсон остался на улице, а затащивший его в номер вампир ни слова не сказал о том, куда они поедут. Чонвон опять… один.       Наверное, стоит поспать, но Чонвон точно не закроет глаза, пока не окажется в безопасности. Только где она, эта безопасность? До сегодняшнего дня он чувствовал себя защищённым лишь с хёном. Не считая школы и работы, они никогда не расставались. Чонвон утыкается взглядом в пустой угол напротив, и к нему почему-то приходят воспоминания о последнем разговоре с Юджин-нуной. Она тогда вытянула Чонвона и Сону в общий коридор ночью, нарушив главное правило «Миринэ».       Бояться нельзя. Особенно смерти. Пока вы рядом друг с другом, никакая вещь не страшна для вас.       Зажмурившись, Чонвон укрывает ноги полами слишком большого плаща и затихает. В молчании и одиночестве его мозг привычно начинает переваривать себя.       Как быть без хёна? Найдёт ли его Чонсон? Заслуживает ли он доверия? Что значит Договор, оставивший покалывающий порез на ладони? А если Чонсон найдёт хёна, как им жить дальше? У них нет дома, денег и документов. Чонвон не знает, где они лежали, за взрослые вещи отвечал хён, но они же должны существовать? Должны.       Как и свидетельство о смерти… мамы.       Почему она убила себя? Зачем родила, если не хотела жить? Почему покинула и не забрала с собой?       Ответов на эти вопросы не существует.       Чонвон не помнит, что произошло в тот день. Его воспоминания словно кто-то украл, заменив их на непроходимый туман и жалкие отрывки. Повреждённая память сохранила лишь безлунную ночь, холод пустой улицы, на которой их оставила мама, и потёмки полицейского участка.       Маму нашли в лесу. Точнее, её труп с обглоданным лицом и разрезанными запястьями. По официальным данным она погибла от потери крови. Её лицо сгрызли дикие звери, но никто не стал разбираться и искать правду. Местные детективы мигом опознали в произошедшем самоубийство, а дальше их ждал разговор с сотрудницей…       Его плечи невольно дёргаются. Чонвон открывает глаза и сонно озирается в попытке проснуться. Получается, усталость всё-таки покорила его. Позади вдруг слышатся отборные проклятия и шарканье, отчего Чонвон шустро пригибается к полу, сливаясь с протёртым ковром.       — Где эта чёр-ртова Еда? — звучит знакомый голос.       Чонвон с недовольным запалом высовывает голову из-за края кровати. Это произнёс так и не представившийся вампир. Чонвона до одури бесит его необоснованная грубость. Хотя при других обстоятельствах мягкий тон умиротворял бы и внушал чувство безопасности.       — Я не…       — Рот свой поганый прикрой!       — О мой Ложный Бог, — смеётся Чонсон, облокачиваясь предплечьем на косяк двери, но почему-то не заходит внутрь. — Вы похожи на детей.       — И ты рот прикрой!       — Может, соизволишь пригласить меня внутрь?       Чонвон мгновенно забывает о препираниях и округлёнными глазами рассматривает внешний вид вампиров: рубашка Чонсона грязная, порвана в некоторых местах и смята, а на шее почти заживший порез и кровавые линии; второй вампир выглядит хуже, его лицо и шея залиты чем-то чёрным, пиджак и рубашка висят лохмотьями так же, как и кроп-топ Чонвона.       — Пак Чонсон, ты можешь войти.       — Пак Сонхун, благодарствую.       Чонсон гримасничает, передразнивая рокочущий голос Сонхуна, и уклоняется от летящего ножа. Тот со свистом вонзается в косяк прямо над головой. Слишком довольный Чонсон берётся за чёрную рукоять.       Чонвон осторожно опирается на мятое одеяло и приподнимается. Ему приходится буквально умолять одеревеневшее тело потерпеть. Изучающий взгляд направлен на второго вампира, и Чонвон как будто видит его в первый раз.       Получается, его зовут Пак Сонхун?       — Не гневи меня, — предупреждает Сонхун, наматывая по крошечному пространству неровные круги.       Чонвон ждёт дальнейших указаний. Изуродованное грязью и явной яростью лицо Сонхуна выглядит страшным, чего Чонвон точно не боится. Тот ничего не сделает ему. Он как собака, которая лает, но не кусает.       — Нам нужно умыться и сменить одеяния, а следом…       — Вы не нашли хёна? — спрашивает Чонвон, предполагая очередные обзывательства или угрозы.       Сонхун в ответ бросает на него утомлённый взгляд внезапно не алых, а бордовых глаз, и выходит в коридор.       — У него неудачная ночь, — объясняет Чонсон и со стоном потягивается. Чонвон промаргивается, натягивая на пальцы грубые рукава плаща. — Сейчас поест и взбодрится.       — Я не буду кормить его. Мы догов…       — Ты не единственный, у кого есть кровь, душа моя, — с ухмылкой говорит Чонсон и полностью отворачивается ко всё ещё открытой двери. Секунду спустя на пороге появляется Сонхун со стопкой сложенных рубашек белого цвета. — Хах, а стиль «Чан» не меняется.       — Чванливость «Шигета» тоже до сих пор при тебе, — сухо отвечает Сонхун. Чонсон разражается смехом, словно по-настоящему рад услышанному. — Мне ещё искать Еду, не трать моё время.       — Покормись мной, — беспечно предлагает Чонсон, на что Сонхун неодобрительно хмурится. — У меня много.       — Я не буду кормиться… этим.       В сторону Чонвона грубо тычут указательным пальцем. Он не реагирует и молча присаживается на угол кровати, подминая ноги. Что те мужчины в клубе, что эти вампиры — все считают его вещью, товаром и чем угодно, но только не человеком.       Чонвон привык.       — Перестань, он вкусный.       Забрав стопку рубашек, Чонсон бросает их на колени Чонвона и тянет Сонхуна к кровати. Он сжимает челюсти, однако не оказывает сопротивления и останавливается перед кроватью. Чонсон хлопает себя по расставленным бёдрам.       — Давай, мы не дома, здесь Еды по расписанию нет.       — У внеклановых есть.       Сонхун показательно закатывает глаза и присаживается между Чонсоном и Чонвоном. Из внутреннего кармана пиджака, держащегося на последнем честном слове, вытаскивается шёлковый платок. Сонхун властно берёт Чонсона за шею и придвигается ближе. Непривычное любопытство берёт верх. Чонвон опускается на локоть, чтобы лучше видеть, и прикрывает голый живот длинной полой плаща.       Мелькают острые клыки. Сонхун припадает к шее Чонсона, где бледнеет шрам от былого ранения. С расстояния видна только копна его чёрных волос, край заострённой челюсти и двигающийся вместе с глотками кадык. Прищурившись, Чонвон поднимает глаза и внезапно ловит тяжёлый взгляд Чонсона. Он откидывает голову, предоставляя Сонхуну больше доступа, и его ярко-алый взор в сторону Чонвона всего на миг чем-то окрашивается.       Когда Чонсон шепчет рваное осторожнее, предостерегающе сдавливая внутреннюю сторону бедра Сонхуна, Чонвон вспоминает о реакции собственного тела на вампирский яд. Беспричинно становится жарко. Чонсон точно читает его мысли, потому что понимающе поджимает губы.       Вместе с неразборчивым бормотанием Сонхун перекрещивает крохотные точки тремя пальцами, вытирает руку шёлковым платком и отстраняется. Чонсон слегка подпрыгивает на матрасе, свалившись на спину.       — Скажи же, вкусно?       — Я сниму дополнительный номер, чтобы мы быстрее собрались       Сонхун автоматически облизывается и, поймав языком чёрнильный след в уголке рта, содрогается. Когда Чонвон продолжает бездействовать, он вдыхает полной грудью, будто набирается терпения. Его бездушные глаза приобретают былой ярко-алый оттенок.       — Ждёшь особого приглашения?       — Без тебя разберусь.       Чонвон встаёт и мигом оказывается напротив широкоплечего Сонхуна. Хочется дать ему в глаз, однако Чонвон игнорирует жгучее желание, без слов пронзает вампира ненавистным взглядом и послушно идёт умываться.       Дверь остаётся открытой, поэтому Чонвон слышит, как Сонхун что-то гневно говорит Чонсону, прежде чем вылететь в коридор. Ванная комната ещё меньше, чем номер: душевая кабина и унитаз расположены совсем вплотную, а раковина с зеркалом напротив входа теснятся в оставшемся пяточке.       Взглянув на своё измученное лицо и торчащие волосы, Чонвон приглаживает красные пряди и снимает серебро. Рукава чужого плаща сложно аккуратно закатать. Чонвон кидает рубашку на опущенную крышку унитаза, включает воду и тщательно промывает под рыжеватой водой толстую цепь и изящный браслет.       Потом Чонвон выпрямляется. Отражение отзывается синеватыми кругами под глазами, потрескавшимися губами и следами от ладони Сонхуна на горле. На челюсти желтоватый синяк. Наверное, на других частях тела синяков больше.       — Не стоит снимать даже такую незначительную защиту.       Чонвон от неожиданности вздрагивает, автоматически переводя взгляд на то, что находится за спиной, но зеркало обманывает, показывая ободранные стены с открытой дверью. Нахмурившийся Чонвон шагает назад и врезается во что-то твёрдое. Ему не нужно поворачиваться, чтобы узнать, что за ним стоит Чонсон.       — Что ты здесь забыл?       — Свой плащ.       По локтям Чонвона скользят тёплые пальцы, опускают закрученные рукава до запястий и вытягивают кожаную ткань. Дальше Чонсон берётся за широкие лацканы и отводит их в стороны, снимая тяжёлый ворот. Чонвон не сопротивляется, позволяя раздеть себя, и без верхней одежды становится холодно. Точнее, холодно становится животу, ничуть не прикрытому коротким кроп-топом. Со спины Чонвону жарко. Забрав плащ, Чонсон прижимается к лопаткам Чонвона. Из-за контраста температур по его коже проходит волна из мурашек.       — Серебро не остановит вампира, но в любом случае принесёт неприятности, поэтому не снимай его.       — Что тогда точно остановит?       — Любопытничаешь? — усмехается Чонсон, обдавая Чонвона горячим дыханием, и он видит боковым зрением, насколько близко находится его лицо. — Беспокойся о другом.       Что-то внутри Чонвона приказывает не двигаться: он замирает на месте, и по шее невесомо пробегаются аккуратные пальцы. Чонсон скребёт подушечками засохшую кровь Сонхуна, полностью накрывает ладонью горло, повторяя отпечаток всё того же Сонхуна, и попадает большим пальцем на бьющуюся жилку под челюстью.       — Ты же не против?       Чонвон не знает, что ответить, потому что прежде не попадал в подобные ситуации. Обычно мужчины из клуба использовали его как секс-игрушку, не беспокоились о комфорте и не спрашивали, чего он хочет. Их интересовали только его тело и собственное удовольствие.       А ещё сердце Чонвона обычно стучало неторопливо и размеренно.       Сейчас оно готовится стать барабаном.       — Мне прекратить?       Чонсон шепчет прямо в ухо, и Чонвон судорожно выдыхает. Приняв это как ответ, Чонсон ощутимо, хотя не больно, сжимает пальцы. Чонвон интуитивно подаётся назад, ощущая голой поясницей мятую рубашку.       — Может, мне в следующий раз укусить тебя сюда, душа моя?..       Воображение Чонвона тотчас услужливо подсказывает, как влажный язык Чонсона будет ощущаться на послушно подставленной шее, как острые клыки проткнут тонкую кожу и, может, вместе с прикосновением губ в вены проникнет яд.       — Знаешь, я ведь скоро проголодаюсь.       — В п-первом или втором смысле?       Чонвон не моргает, застыв взглядом на отражении, отчего не пропускает, как его голова словно сама по себе откидывается, выставляя кадык и покрытую мурашками шею. В действительности это Чонсон, притягивающий Чонвона ближе с помощью растопыренных пальцев.       — О чём ты?       Если Чонвон сейчас повернётся, их лица и губы окажутся рядом, потому что Чонсон склонился на его уровень, и… Чонвон крепко зажмуривается, беспокойно облизываясь.       — Когда мы обсуждали оплату, ты сказал, я могу платить двумя способами, — Чонсон усмехается. Чонвон чувствует оседающий на коже палящий воздух. — Так, первое или второе?       — Я говорил про первое. Насчёт второго не переживай, для него я голоден всегда.       По бедру Чонвона спускается тёплая ладонь, широко оглаживающая испачканные песком джинсы, и внезапно пропадает вслед за ладонью на горле. Точно так же, как жар за спиной, и ноги Чонвона непроизвольно сжимаются.       — Смой всю кровь и переоденься, если планируешь снова садиться в машину Сонхун-а.